Сан-Феличе. Книга вторая

CLXXXIII. ЧТО ПРОИЗОШЛО В НЕАПОЛЕ ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА

Три месяца прошло после описанных событий. Многое изменилось в Неаполе, покинутом английским флотом и Руффо, который распустил свою армию, сложил с себя власть и отправился в Венецию как простой кардинал, чтобы принять участие в конклаве, собранном для выборов преемника папы Пия VI.

Одно из главных изменений состояло в том, что вице-королем Неаполя был назначен князь де Кассеро Стателла, а маркиз Маласпина — его личным секретарем.

Восстановление на престоле короля Фердинанда было отныне упрочено, Рим отвоеван, и во все стороны посыпались награды.

Нельсону невозможно было дать больше того, что было уже им получено: он был обладателем шпаги Филиппа V, носил титул герцога Бронте, получал со своих герцогских владений семьдесят пять тысяч ливров ренты.

Кардиналу Руффо дарована была пожизненная рента в пятнадцать тысяч дукатов (шестьдесят пять тысяч франков), получаемая из доходов от Сан Джорджо ла Молара, родового владения князей де ла Ричча, которое перешло к правительству за отсутствием наследников.

Герцог Баранелло, старший брат кардинала, получил аббатство святой Софии в Беневенто, одно из богатейших в королевстве.

Франческо Руффо, в свое время назначенный братом на пост военного инспектора, — тот самый, которого Нельсон, как мы видели, отправил в Палермо ко двору то ли послом, то ли заложником, — удостоился пожизненной пенсии в три тысячи дукатов.

Генерал Мишеру был возведен в ранг маршала и занял ответственный дипломатический пост.

Де Чезари, мнимый герцог Калабрийский, получил ренту в три тысячи дукатов и чин генерала.

Фра Дьяволо был удостоен чина полковника и титула герцога Кассано.

Наконец, Пронио, Маммоне и Шьярпа были возведены в полковники и бароны, с пенсиями и землями, и награждены Константиновскими орденами Святого Георгия.

Сверх того, для вознаграждения сугубо отличившихся во время последних событий учредили орден Святого Фердинанда «За заслуги», с девизом: «Fidei et Merito» 77.

Первым его удостоился Нельсон: как еретику, ему нельзя было пожаловать орден Святого Януария, высшую государственную награду.

В конце концов, наградив всех, Фердинанд счел справедливым почтить и самого себя.

Он вызвал из Рима Канову и… — право же, это так странно, и мы боимся, что нам не поверят! — заказал ему свою собственную статую в виде Минервы!

Целых шестьдесят лет можно было видеть этот огромный нелепый монумент в нише над первыми ступенями парадной лестницы Бурбонского музея, он и поныне стоял бы там, если бы в бытность мою почетным директором изящных искусств я не велел убрать его — не потому, что он в комическом виде изображал Фердинанда, а потому, что это творение недостойно величайшего скульптора Италии и служит доказательством того, как низко может пасть резец художника, никогда бы не согласившегося продавать свой талант, создавая подобные карикатуры, если бы он сохранял хоть какое-то уважение к себе.

Монархия вступила в благодатную пору своего существования, и вот прекрасная меланхолическая эрцгерцогиня, та самая, что уже встречалась нам на королевской галере вскоре после рождения дочери, которой суждено было в один прекрасный день стать герцогиней Беррийской, — эрцгерцогиня в марте или апреле 1800 года снова ожидала ребенка! Она благополучно доносила его до девятого месяца, невзирая на все описанные нами бурные события, и в Палермо ожидали ее разрешения от бремени (в особенности если бы она родила мальчика), чтобы затеять ряд празднеств, достойных столь счастливого повода.

Не во дворце, не среди шелков и бархата, а в темнице, на охапке соломы другая женщина тоже ждала разрешения от бремени, рокового разрешения, сулившего ей смерть.

То была несчастная Луиза Молина Сан Феличе. После того как муж объявил о ее беременности, она по приказу короля Фердинанда, озверевшего от жажды мести, была препровождена в Палермо и подверглась осмотру консилиума врачей, подтвердившего ее состояние.

Но беспощадный король заподозрил заговор, порожденный жалостью: он вызвал собственного своего хирурга Антонио Виллари и велел ему под страхом самого сурового наказания доложить об истинном положении узницы.

Антонио Виллари, как и другие, признал беременность и поклялся в этом королю своей душой и совестью. Тогда король начал выпытывать, каков срок беременности, чтобы узнать, когда можно ожидать родов, чтобы наконец отдать Луизу в руки палача.

Как удачно, что ее уже судили и приговорили к смерти: в тот самый день, как охраняющее ее дитя выйдет из чрева матери, можно будет казнить ее без дальнейших проволочек.

Фердинанд приставил к узнице своего личного врача Антонио Виллари, обязанного известить короля первым (и только его одного!) о начале родов, чтобы никто не мог помешать королевской мести.

Роды принцессы должны были дать престолу наследника, роды осужденной — доставить жертву палачу; оба события ожидались через несколько недель, но первой предстояло разрешиться принцессе.

Именно на этом обстоятельстве основывал свою последнюю надежду кавалер Сан Феличе.

После того как он выполнил в Неаполе миссию милосердия, после того как заявлением в трибунале и подчеркнутым уважением к жене спас ее честь, кавалер Сан Феличе вернулся в Палермо и занял обычное свое место при герцоге Калабрийском, жившем в сенатском дворце.

Сам он не решился представиться, но принц призвал его к себе в день его приезда и протянул ему руку, которую кавалер поцеловал.

— Мой дорогой Сан Феличе, — сказал принц. — Вы просили у меня разрешения съездить в Неаполь, и я согласился, не спрашивая, что вы намерены там делать. Но ныне по поводу вашего путешествия ходят различные слухи, верные или ложные; и я не как принц, а как друг жду, что вы сообщите мне, какова была цель вашей поездки. Вы знаете, как я вас уважаю, и я был бы счастлив оказать вам какую-либо серьезную услугу, хотя и не надеюсь расплатиться этим за все, что вы для меня сделали.

Кавалер хотел преклонить колено, но принц не позволил ему сделать это, притянул к себе и прижал к сердцу.

Тогда кавалер рассказал ему все: о своей дружбе с князем Караманико, о данном ему обещании, когда тот лежал на смертном одре, о своей женитьбе на Луизе — словом, он утаил лишь признание Луизы, так что в глазах принца его отцовство не вызывало сомнений. Наконец, кавалер заверил принца в том, что Луиза не виновна в политических преступлениях, и просил заступиться за нее.

Принц с минуту размышлял. Он знал жестокий и мстительный характер своего отца, знал, какую тот дал клятву и как трудно будет заставить короля от нее отказаться.

Но внезапно у него мелькнула счастливая мысль.

— Ждите меня здесь, — сказал он кавалеру. — По такому важному делу мне необходимо посоветоваться с принцессой, к тому же она хороший советчик.

И он прошел в спальню жены.

Пять минут спустя дверь приотворилась, принц высунул голову и окликнул кавалера.

В то самое время, когда дверь спальни захлопнулась за Сан Феличе, какая-то маленькая шхуна, судя по высоте и гибкости мачт, американской постройки, обогнула гору Пеллегрино, проследовала вдоль длинной дамбы Портового замка, завершающейся пушечной батареей, вошла в бухту и, маневрируя с такой же ловкостью, с какой это делают в наши дни пароходы, между английскими военными кораблями и торговыми судами всех стран, заполнявшими порт Палермо, бросила якорь в полукабельтове от замка Кастелламмаре, уже давно превращенного в государственную тюрьму.

Если бы указанных нами примет было недостаточно, чтобы опознать национальную принадлежность маленького судна, то звездный американский флаг, развевавшийся на гафеле его фок-мачты, подтвердил бы, что оно построено на континенте, открытом Христофором Колумбом, и, вопреки кажущейся хрупкости, отважно и счастливо пересекло Атлантический океан, словно трехпалубный корабль или высокобортный фрегат.

Название судна «Ранер», что значило «Бегущий», начертанное на корме золотыми буквами, указывало, что оно получило имя по заслугам, а не по прихоти его владельца.

Едва лишь брошенный якорь зацепился за морское дно, как к «Ранеру» подошла шлюпка карантинной службы, чтобы выполнить все формальности и предосторожности, и начался обычный обмен вопросами и ответами.

— Эй, на шхуне! Откуда идете?

— С Мальты.

— Прямым курсом?

— Нет, мы заходили в Джирдженти и Марсалу.

— Покажите ваш карантинный лист.

Капитан, отвечавший на вопросы по-итальянски, но с явным акцентом янки, протянул требуемую бумагу; ее у него взяли щипцами и, прочитав, вернули тем же способом.

— Ладно, — сказал чиновник. — Можете садиться в шлюпку и вместе с нами плыть в контору карантинного надзора.

Капитан спустился в шлюпку, за ним прыгнули четыре гребца; в сопровождении лодки карантинной службы они пересекли всю бухту и на противоположной стороне пристали к зданию, известному под названием Салюте.