Сан-Феличе. Книга вторая

LXXXIX. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Едва армия Шампионне прошла первые четверть льё по дороге из Маддалони в Аверсу, как впереди показался всадник, несущийся навстречу во весь опор: это был князь Молитерно, бежавший от гнева лаццарони.

Как только лаццарони увидели трехцветное французское знамя над замком Сант'Эльмо, по всему Неаполю разнесся крик «К оружию!» и все, кто от Портичи до Поц-цуоли был в состоянии держать ружье, пику, палку, нож, все, от пятнадцатилетнего ребенка до шестидесятилетнего старика, устремились к городу с криком: «Смерть французам!»

Стотысячное население откликнулось на фанатичный призыв священников и монахов, которые с белым знаменем в одной руке и с распятием в другой молились у дверей храмов и на тумбах перекрестков.

Их страстные проповеди еще сильнее разжигали ненависть лаццарони к французам и якобинцам. Убийство якобинца или француза считалось делом, угодным Богу, каждый убитый лаццарони становился мучеником.

Уже пять или шесть дней это полудикое население, легко впадающее в ярость, упивалось кровью, грабежом и пожарами и дошло до той стадии бешеного исступления, когда человек, превратившись в орудие разрушения, думает только об убийстве, пренебрегая даже инстинктом самосохранения.

Едва до лаццарони дошла весть, что французы продвигаются к Неаполю сразу через Каподикино и Поджореале, где уже были замечены головные отряды двух колонн, тогда как облако пыли свидетельствовало о том, что третья колонна обогнула город, пересекла болота и по виа дель Пасконе подошла к мосту Магдалины, — словно электрический разряд потряс толпу и, подобная вихрю, она ринулась на все угрожаемые высоты.

Колонной французов, следовавшей по дороге из Аверсы, командовал генерал Дюфресс, заменивший Макдональда, который после переговоров с Шампионне, происходивших в Капуа, подал в отставку и теперь, словно взмыленный боевой конь на вынужденном отдыхе, с трепетом прислушивался к звукам трубы и барабана.

Генерал Дюфресс имел в своем распоряжении Этторе Карафу, этого Кориолана Свободы, во имя великой богини объявившего войну деспотизму.

Колонна, шедшая через Каподикино, находилась под начальством Келлермана, имевшего у себя генерала Руска (того, кто на глазах у автора этих строк упал мертвым при осаде Суасона в 1814 году: пушечным ядром ему снесло голову).

Колонна, двигавшаяся через Поджореале, шла под предводительством главнокомандующего, в чьем распоряжении были генералы Дюгем и Монье.

Наконец, та колонна, которая, пройдя болота и виа дель Пасконе, обогнула город, следовала под командованием генерала Матьё Мориса и командира бригады Бруссье.

Итак, колонной, двигавшейся впереди всех, поскольку шла она по лучшей дороге, командовал сам Шампионне. Правый фланг ее примыкал к колонне, шедшей через Ка-подикино под водительством, как мы говорили, Келлермана; слева были болота, где маневрировал Матьё Морис, еще не оправившийся после пули Фра Дьяволо, пробившей ему шею.

Дюгем, бледный от двух ран, но бодрый, возмещая потерю крови воинственным пылом, возглавлял авангард Шампионне. У него был приказ в бою разделываться со всеми, кто встретится на его пути. Дюгем был человеком смелых, отчаянных предприятий: превыше всего он ставил решительность и мужество.

Не доходя четверти льё до Порта Капуана, он встретил толпу лаццарони в пять или шесть тысяч человек; они тащили за собой батарею пушек, обслуживаемых солдатами генерала Назелли, которые перешли на их сторону.

Дюгем бросил Монье и его шестьсот солдат на эту толпу, приказал пробиться через нее штыками к батарее и овладеть орудиями, установленными на небольшой высоте, откуда солдаты обстреливали колонну французов над головами лаццарони.

Против регулярных войск подобный приказ был бы безумием. Врагу надо было только открыть огонь с двух сторон, чтобы в одно мгновение уничтожить шестьсот нападающих. Но Дюгем не удостоил лаццарони чести посчитаться с ними. Солдаты Монье со штыками наперевес, не заботясь ни о ружейных и пистолетных пулях, ни об ударах кинжалов, врезались в самую гущу противника, исчезли там, действуя штыком направо и налево, и прорвались сквозь ряды неприятеля, как поток прорывается через озеро, среди криков, воплей и проклятий, в то время как Дюгем во главе своего войска, бесстрастный под огнем батареи, непрестанно атакуя, поднимался на холм, занятый врагом, уничтожая пытавшихся сопротивляться артиллеристов, и, захватив пушки и понизив прицел, открыл из них огонь по лаццарони из их же собственных орудий.

В это же время, видя панику среди толпы, Дюгем приказал дать сигнал атаки и двинуться вперед со штыками наперевес.

Не будучи в состоянии организоваться в атакующие колонны, чтобы отбить батарею, или в каре, чтобы выдержать натиск Дюгема, лаццарони рассеялись по равнине, как стая испуганных птиц.

Не занимаясь более этими шестью или восьмью тысячами людей, хотя их легко было окружить и подавить, Дюгем, захватив с собою только что завоеванные пушки, двинулся к Порта Капуана.

Не доходя двухсот шагов до холмистой местности перед Порта Капуана в начале подъема Казальнуово, Дюгем обнаружил небольшой мост и по обе стороны его дома с бойницами, из которых раздались выстрелы, столь точно направленные, что солдаты дрогнули. Видя это, Монье бросился вперед, подняв шляпу на конец сабли; не прошел он и десяти шагов, как упал тяжело раненный. Несколько офицеров и солдат кинулись к своему командиру, чтобы вынести его с поля боя. Но лаццарони вновь открыли огонь, и трое или четверо офицеров и около десяти солдат были ранены и упали возле генерала; ряды французов смешались, и авангард стал отступать.

Лаццарони устремились к упавшим, чтобы прикончить раненых и изувечить убитых.

Дюгем, видя происходящее, подозвал своего адъютанта Ордонно и приказал взять две роты гренадер и любой ценой захватить мост.

Это были ветераны, сражавшиеся при Монтебелло и Риволи. Вместе с Ожеро они форсировали Аркольский мост; вместе с Бонапартом — мост Риволи. И сейчас, со штыками наперевес, беглым шагом, рванувшись вперед, они под градом пуль оттеснили лаццарони и поднялись на вершину холма. Генерал, солдаты и офицеры, все раненые, были спасены; но они находились под перекрестным огнем из окон и с балконов; к тому же посередине улицы возвышался, подобно башне, дом в четыре этажа, изрыгающий пламя всем фасадом — от первого этажа до конька кровли.

Подымаясь на высоту второго этажа, по обе стороны дома были возведены и перегораживали улицу две баррикады. Три тысячи лаццарони защищали улицу, дом, баррикады. Пять или шесть тысяч, рассеявшихся по равнине, теперь соединилась с ними, пройдя переулками и садами.

Ордонно оказался перед препятствиями, которые он счел неодолимыми. Однако он медлил дать приказ об отступлении; в эту минуту пуля сразила его наповал.

Дюгем прибыл со своей колонной — он тащил за собой пушки, захваченные утром у лаццарони. Под ружейным огнем орудия развернули, и после третьего залпа дом закачался, дал огромную трещину и рухнул, погребая под своими обломками и его обитателей, и защитников баррикад.

Дюгем бросился в штыки и с криком «Да здравствует Республика!» водрузил над развалинами дома трехцветное знамя.

Но лаццарони тем временем установили большую батарею из двенадцати пушек на высоте, господствующей над местностью и грудой развалин, где реяло французское знамя. И республиканцы, овладевшие двумя баррикадами и развалинами дома, вскоре очутились под градом картечи.

Дюгем отвел свою колонну за руины дома и баррикады, дал приказ 25-му полку конных егерей взять на крупы своих лошадей тридцать артиллеристов, обогнуть холм, где стояла батарея из двенадцати орудий, и поразить врага с тыла.

Прежде чем лаццарони смогли разгадать намерение егерей, те под яростным ружейным огнем пересекли равнину и, описав полукруг, внезапно пришпорив коней и перейдя в галоп, взлетели на холм. Натиск этого человеческого урагана, от которого дрогнула земля, был столь стремителен и страшен, что лаццарони вынуждены были бросить пушки, наполовину заряженные. Доставленные на вершину холма артиллеристы спрыгнули наземь и принялись за дело. Егеря же, как лавина скатившись по противоположному склону холма, начали преследование лаццарони, рассеявшихся по равнине.

Избавившись от нападающих, Дюгем приказал саперам очистить путь через баррикаду и, толкая перед собой пушки, продвигался вперед, в то время как республиканские артиллеристы вели огонь по врагу в том направлении, где он пытался соединяться в отряды.

В эту минуту Дюгем услышал за собой барабаны, бьющие атаку: он повернулся и увидел приближающиеся 64-ю и 73-ю линейные полубригады под командованием Тьебо, которые двигались беглым шагом с криками «Да здравствует Республика!».

Шампионне, слыша усиленную канонаду и поняв по частоте и беспорядочности ружейных выстрелов, что Дюгем имеет дело с огромным множеством людей, пустил свою лошадь в галоп, приказав Тьебо следовать за ним и поспешить на помощь Дюгему. Тьебо не надо было давать приказ дважды: он тотчас же поднял свои полубригады, которые двинулись беглым шагом.

Прибыв к месту боя, солдаты пересекли мост и, шагая через убитых, устилавших улицы, прошли сквозь проломы в баррикадах и явились в ту минуту, когда Дюгем, уже победитель, дал приказ своим измученным солдатам остановиться

В сотне шагов от передового отряда Дюгема, где возвышались Капуанские ворота с башнями, два ряда домов, образующих предместье, как бы надвинулись на республиканцев

Вдруг, в минуту, когда французы меньше всего ожидали подобной беды, началась страшная ружейная стрельба из всех окон и с балконов этих домов, а две маленькие пушки, доставленные на руках на верхнюю площадку Порта Капуана, стали поливать французов картечью

— А! Черт возьми! — вскричал Тьебо — А я-то боялся, что мы опоздали Вперед, друзья!

И свежие войска под предводительством одного из самых храбрых офицеров французской армии вошли в предместье под двойным огнем. Но, вместо того чтобы следовать по середине мостовой, правый фланг колонны устремился по правой стороне улицы вдоль домов, стреляя в окна и балконы левой стороны, а левый фланг открыл огонь по балконам правой, тогда как саперы, вооруженные своими топорами, ринулись в глубину домов.

Тогда храбрецы Дюгема, уже достаточно отдохнувшие, поняли маневр, выполняемый Тьебо, и, бросившись вслед за саперами, подготовившими их вторжение, грудь с грудью столкнулись с лаццарони, они преследовали их по всем лестницам, тесня с первого этажа на второй, со второго на третий и с третьего выталкивая на балконы. И вот высоко над землей лаццарони и республиканцы схватились врукопашную. Ружейный дым закрыл балконы, беглецы, не успевшие добраться до них, не надеясь на милость французов, ибо они верили в то, что внушали им священники и монахи, прыгали из окон и насмерть разбивались о мостовую или же падали на острие штыков.

Все дома предместья были таким образом захвачены и очищены от лаццарони. Так как уже наступила ночь и было слишком поздно начинать атаку Капуанских ворот, а к тому же опасались какой-нибудь неожиданной вылазки со стороны лаццарони, саперы получили приказ поджечь дома. Войска Шампионне заняли позицию перед Капуанскими воротами, которые намеревались атаковать на следующий день, и вскоре их отделила от ворот двойная завеса огня.

Тем временем прибыл сам Шампионне Он обнял Дюгема и, желая вознаградить Тьебо за прежние забытые заслуги и за только что проведенное им великолепное наступление, произнес:

— Перед Капуанскими воротами, которыми ты завтра овладеешь, назначаю тебя генерал-адъютантом!

— Браво! — воскликнул Дюгем, восхищенный заслуженной наградой и радуясь за своего храброго офицера. — Вот что значит дойти до славного чина через славные ворота!