Сан-Феличе. Книга вторая

LXXXVIII. КАВДИНСКОЕ УЩЕЛЬЕ

Шампионне также увидел это священное знамя и тотчас же дал армии приказ двигаться на Неаполь, чтобы к одиннадцати утра начать осаду города.

Если бы мы писали роман, а не историческую книгу, где вымыслу отводится весьма скромная роль, можно не сомневаться, что мы нашли бы случай привести Сальвато в Неаполь, хотя бы с французскими офицерами, приехавшими получить пять миллионов по условию перемирия в Спаранизе. Не пожелав отправить Сальвато на спектакль вместе с товарищами или занять его вместе с Аркамбалем получением пяти миллионов, из которых, как известно читателю, ничего не было выплачено, мы вместо этого проводили бы нашего героя в Дом-под-пальмой, где он оставил если не всю, то, по меньшей мере, половину своей души, в существование которой так и не мог поверить скептически настроенный врач из Монтекассино. Таким образом, взамен долгого рассказа, не лишенного интереса, хотя и бесстрастного, как всякое историческое повествование, мы имели бы сцены, исполненные страсти и ужаса, какой внушили бедной Луизе слухи о происходящей вокруг резне.

Но мы вынуждены ограничить себя, подчинившись неумолимой требовательности фактов; сколь пылким ни было желание Сальвато, он должен был в первую очередь следовать приказам своего генерала, который, ничего не зная о непреодолимом магните, притягивающем молодого командира бригады в Неаполь, скорее удалил от него Сальвато, чем приблизил.

В Сан Джермано, в ту самую минуту, когда после ночи, проведенной в монастыре Монтекассино, молодой офицер только что простился со своим отцом, Шампионне дал ему приказ принять командование 17-й полубригадой и, произведя смотр оставшихся частей и подняв в солдатах боевой дух, двинуть их на Беневенто через Венафро, Морко-не и Понтеландольфо. Салъвато должен был постоянно поддерживать связь с главнокомандующим.

Итак, оказавшись в окружении разбойников, он вынужден был целыми днями отражать их непрекращающиеся атаки, а ночью упреждать налеты и срывать их. Но Сальвато, уроженец этой страны, язык которой был ему родным, благодаря своим воинским познаниям, хладнокровию и мужеству понимал стратегию большой войны, то есть правильного сражения, и вместе с тем был искусен в умении вести малую войну, то есть войну в горах, когда требовалась его неутомимая энергия, неусыпная бдительность и то обостренное чувство опасности, что так сильно развито у краснокожих племен Северной Америки, описанных Фе-нимором Купером. В течение долгого и трудного похода, когда в декабре солдатам выпало на долю переходить замерзшие реки, преодолевать покрытые снегом горы, пробираться грязными, разбитыми дорогами, они убедились, что Сальвато жил с ними одной жизнью, оказывая помощь раненым, поддерживая слабых, одобряя мужественных, и они признали в нем человека душевно благородного и вместе с тем простого; не имея случая упрекнуть его ни в одной ошибке, ни в одной слабости или несправедливости, они сплотились вокруг него с чувством не только уважения, с каким подчиненные относятся к командиру, но и того глубокого почитания, какое дети испытывают к отцу.

Прибыв в Венафро, Сальвато узнал, что дорога или, вернее, горная тропа была дальше непроходима. Он поднялся до Изерниа по довольно сносной дороге, которую его солдатам приходилось отвоевывать шаг за шагом. Оттуда окольными путями, через горы, леса и долины, они дошли до Бойано — селения, которое даже можно назвать городком.

Им потребовалось пять дней, чтобы проделать этот путь, хотя в обычных условиях его можно было одолеть за один переход.

В Бойано Сальвато узнал о перемирии в Спаранизе и получил приказ остановиться и ждать дальнейших приказаний.

После того как спаранизское перемирие было нарушено, Сальвато двинулся дальше и, продвигаясь с боями, занял Морконе. Здесь молодой офицер узнал о встрече Шам-пионне с депутатами города и о принятом в тот же день решении главнокомандующего атаковать столииу королевства.

Сальвато получил приказ: дойдя до Беневенто, немедленно повернуть на Неаполь, чтобы помочь генералу в наступлении 21 января.

Двадцатого вечером, после двойного перехода, Сальвато вошел в Беневенто.

Затишье, сопровождавшее эти переходы, вызвало тревогу Сальвато. Если разбойники оставили свободной дорогу от Морконе до Беневенто, значит, они, без сомнения, готовятся сразиться с ним в другом месте, избрав себе лучшую позицию.

Сальвато никогда не бывал в той местности, где он находился сейчас, но, тем не менее, он знал ее в общих чертах. Он знал, что нельзя пройти от Беневенто до Неаполя, минуя древнюю долину Кавдия, — иными словами, знаменитое Кавдинское ущелье, где в 321 году до Рождества Христова римские легионы под командованием консула Спурия Постумия были разбиты самнитами и подверглись прохождению под ярмом.

Какое-то внутреннее чувство подсказало Сальвато, как это случается с талантливыми полководцами, что разбойники поджидают его войско именно там.

Но так как карты Терра ди Лаворо и княжества Беневенто были неполные, он решил сам обследовать край.

В восемь часов вчера, переодевшись в крестьянское платье, он сел на своего лучшего скакуна и в сопровождении одного из верных гусаров отправился в путь.

Не доезжая одного льё до Беневенто, он оставил в рощице своего спутника с лошадьми и дальше пошел один.

Долина постепенно сужалась, и при свете луны он мог различить место, где она, казалось, совсем замкнулась. Очевидно, именно здесь римляне заметили — хотя и слишком поздно — западню, куда их завлекли.

Сальвато не пошел по дороге, а скрылся в чаще деревьев, растущих в глубине долины, и добрался таким путем до фермы, расположенной шагах в пятистах от узкого горного прохода. Перепрыгнув через изгородь, он очутился в плодовом саду.

Яркий свет падал на землю из окна низкого строения, стоящего поодаль от самой фермы. Сальвато приблизился к окну настолько, что ему стала видна вся освещенная комната.

Источником столь яркого света была печь, которую только что затопили; рядом стояли два человека, собираясь посадить в печь сотню небольших хлебцев.

Было очевидно, что такое количество хлеба предназначалось не только для фермера и его семьи.

В эту минуту в ворота фермы, выходящие на главную дорогу, сильно постучали.

Один из людей сказал:

— Это они.

Сальвато не мог видеть въездных ворот. Но он слышал, как они заскрипели на петлях, и вскоре увидел в свете горящих в печи дров четырех человек, судя по одежде — разбойников.

Они спросили, в котором часу будет готова первая партия хлеба, сколько раз за ночь можно загружать печь и какое количество хлебцев могут дать четыре выпечки.

Оба пекаря ответили им, что к половине двенадцатого они могут получить первую партию хлеба, к двум часам — вторую и к пяти утра — третью.

Каждая выпечка содержит от ста до ста двадцати хлебцев.

— Этого мало, — буркнул один из разбойников, покачав головой.

— Сколько же вас? — спросил один из пекарей. Разбойник, который говорил с ними, тут же посчитал на пальцах.

— У нас около восьмисот пятидесяти человек, — сказал он.

— Значит, придется приблизительно по полтора фунта хлеба на человека, — произнес пекарь, хранивший до тех пор молчание.

— Этого недостаточно, — возразил разбойник.

— Однако вам придется этим удовлетвориться, — угрюмо сказал пекарь. — В печь вмещается только по сто десять хлебцев зараз.

— Хорошо. Через два часа здесь будут мулы.

— Предупреждаю вас, что им придется подождать полчаса.

— Ну-ну! Ты кажется забываешь, что мы голодны.

— Тогда забирайте тесто, — сказал пекарь, — и выпекайте сами.

Разбойники поняли, что ничего не добьются от этих людей, у которых будет только один ответ на все, что им могут сказать.

— Есть новости из Беневенто? — спросили они.

— Есть, — ответил пекарь. — Я час тому назад вернулся оттуда.

— Что слышно о французах?

— Они только что туда вошли.

— Собираются ли они там остановиться?

— Говорят, завтра на рассвете они снова двинутся в поход.

— На Неаполь?

— На Неаполь.

— Сколько их?

— Около шестисот.

— Если их разместить как надо, сколько французов может вместить твоя печь?

— Восемь.

— Что ж, завтра вечером, если нам недостанет хлеба, у нас будет мясо.

Взрыв смеха раздался в ответ на эту каннибальскую шутку, и четверо человек, приказав пекарям поторопиться, направились к воротам, выходившим на главную дорогу.

Сальвато пересек сад, избегая освещенного пространства, перескочил через вторую изгородь и последовал за разбойниками на расстоянии около ста пятидесяти шагов. Он видел, как они вскарабкались на гору, где присоединились к своим товарищам, и стал спокойно изучать местность при ярком свете луны.

Теперь он выведал все, что хотел узнать. У него созрел план.

Обратно он прошел опушкой леса, где его ожидал гусар, вскочил на лошадь и вернулся к себе еще до полуночи.

Он нашел там адъютанта Шампионне, того самого Вильнёва, который в сражении при Чивита Кастеллана, как мы помним, пересек под огнем поле боя, чтобы передать Макдональду приказ о наступлении.

Шампионне велел сообщить Сальвато, что он начнет наступление на Неаполь в полдень. Генерал просил его поспешить, насколько возможно, чтобы прибыть к сроку до начала событий. Он уполномочил Вильнёва остаться у Сальвато в качестве его адъютанта и предупредил об опасности, какой грозит Кавдинское ущелье.

Сальвато рассказал Вильнёву о причине своего отсутствия, затем, взяв большой лист бумаги и перо, начертил подробный план местности, которую он только что посетил и где завтра должно было произойти сражение.

После этого оба молодых человека бросились каждый на свой матрац и заснули.

Они проснулись с зарей, разбуженные барабанами пехоты, состоящей из пятисот человек; пятьдесят или шестьдесят гусаров составляли всю кавалерию отряда.

Окна комнаты Сальвато выходили на площадь, где собралось это небольшое войско. Он распахнул окно и пригласил офицеров — одного майора, четырех капитанов и восемь — десять лейтенантов и младших лейтенантов — подняться к нему.

План местности, который он начертил накануне, был разложен на столе.

— Господа, — обратился Сальвато к офицерам, — посмотрите на эту карту внимательно. Вам надо предварительно изучить план местности, куда мы должны прибыть, чтобы знать ее так же хорошо, как я. А там я вам объясню, как действовать. От вас, моих помощников, от вашей ловкости и ума будет зависеть не только исход битвы, но и наше спасение. Положение серьезное: враг имеет преимущество и численное, и позиционное.

Сальвато велел принести хлеба, вина и жареного мяса, припасенных еще с вечера, и пригласил офицеров к столу, чтобы они могли подкрепиться, одновременно изучая топографию местности, где должен был проходить бой.

Что касается солдат, то их угощали прямо на площади Беневенто, куда доставили двадцать четыре большие бутыли вина, каждая по двенадцать литров.

Когда трапеза была закончена, Сальвато приказал всех собрать; солдаты составили большой круг, и в середину его вошел Сальвато с офицерами.

Поскольку все войско насчитывало, как мы уже сказали, всего лишь около шестисот человек, все хорошо слышали его голос.

— Друзья мои, — сказал Сальвато, — сегодня у нас славный день, ибо мы одержим победу там, где был разбит первейший народ в мире. Вы мужчины, солдаты, граждане, а не пешки в руках завоевателей, не орудия деспотизма каких-нибудь Камбизов, Дариев и Ксерксов. Вы несете народам, с которыми сражаетесь, свободу, а не рабство, свет, а не мрак. Так узнайте же, в какой край вы вступили и какие народы попирали ногами землю, по которой теперь шагаете вы.

Две тысячи сто двадцать лет тому назад на этих горах жило племя пастухов-самнитов. Они заставили римлян поверить, что захватят город Луцерию — сейчас он зовется Лючерой. Чтобы вовремя помочь городу, римлянам надо было пересечь Апеннины. Римские легионы отправились, предводительствуемые консулом Спурием Постумием; только, выйдя из Неаполя, куда мы сейчас идем, они следовали в обратную сторону, хоть и той же дорогой, какою мы собираемся идти. Достигнув узкого горного ущелья, где мы будем через два часа и где разбойники поджидают нас, римляне оказались меж двух высоких остроконечных утесов, покрытых густым лесом. Когда они дошли до самого узкого места долины, им преградила дорогу непроходимая стена срубленных и поваленных деревьев. Они захотели вернуться назад. Но самниты перерезали им обратный путь, стали забрасывать их со всех сторон тяжелыми глыбами, скатывая камни с вершины горы и давя римлян сотнями. Эту западню подготовил самнитский полководец Гай Понтий; однако, видя поражение римлян, он ужаснулся своему успеху, потому что за римскими легионами стояла целая армия, а за армией — Рим! Он мог уничтожить два легиона от первого до последнего солдата единственно тем, что сбрасывал на них сверху глыбы гранита. Остановив на время грозящую римлянам гибель, он пошел посоветоваться со своим отцом Гереннием.

Геренний был мудрец.

— Уничтожь их всех, — сказал он, — или отпусти с миром и честью. Убей врага или сделай его своим другом.

Но Гай Понтий не послушал этих мудрых советов. Он даровал римлянам жизнь, но при условии, что они пройдут под ярмом, сложенным из дубин, копий и дротиков своих победителей.

Римляне, чтобы отомстить за это унижение, начали истребительную войну против самнитов и закончили ее завоеванием всей страны.

Солдаты, сегодня вы увидите это место; оно теперь далеко не так страшно: острые скалы сгладились, время превратило их в отлогие холмы, а кустарник в два-три фута высотой заменил лес, покрывавший некогда всю местность.

Сегодня ночью, думая о вашем спасении, я переоделся крестьянином и сам обследовал этот край. Вы ведь верите мне, правда? Так вот, я говорю вам: там, где римляне были разбиты, мы одержим победу.

Крики «Ура!» и «Да здравствует Сальвато!» раздались со всех сторон. Солдаты, примкнув к ружьям штыки, запели «Марсельезу» и двинулись в путь.

Не доходя четверти льё до фермы, Сальвато дал приказ хранить полную тишину. Дальше дорога делала поворот.

Если только разбойники не выслали вперед дозорных, они не могли предугадать, в каком порядке движется войско Сальвато. Как раз на этом и строил расчет командир. Разбойники хотели захватить французов врасплох — показания часовых, стоявших у дороги, подтверждали, что план противника именно таков.

Офицеры заранее получили распоряжения. Вильнёв с тремя ротами, обойдя сад, залег во рву, по которому Сальвато смог добрых пятьсот шагов беспрепятственно следовать за четырьмя разбойниками, возвращавшимися к себе в лагерь; сам он расположился со своими шестьюдесятью гусарами за фермой; наконец, оставшиеся люди под предводительством майора, старого служаки, на чье хладнокровие можно было положиться, должны были проделать следующий маневр: сделать вид, что попали к разбойникам в засаду, некоторое время сопротивляться, а затем рассыпаться и увлечь врага за собою, создав видимость бегства, и отступать шаг за шагом до тех пор, пока не заманят врага в окружение своих отрядов. Все, что задумал Сальвато, было точно выполнено. После десятиминутной перестрелки, видя, что французы дрогнули, разбойники выскочили из своих укрытий, испуская громкие крики. Якобы испуганные огромным числом нападающих и стремительностью их натиска, французы, расстроив свои ряды, обратились в бегство. Крики и угрозы сопровождались гиканьем. Не сомневаясь, что французов ждет полное поражение, разбойники преследовали их в беспорядке и, не принимая никаких мер предосторожности, высыпали на дорогу. Вильнёв дал им пройти довольно далеко. Потом, вдруг поднявшись и сделав знак своим трем ротам встать, он дал приказ открыть огонь в упор, в результате чего полегло около двухсот человек. Тотчас же, на ходу перезаряжая оружие, люди Вильнёва беглым шагом устремились в тыл разбойникам, чтобы занять только что оставленные ими позиции. В это же время Сальвато и его шестьдесят гусаров, выскочив из-за фермы, бросились разбойникам наперерез и стали рубить саблями направо и налево. Раздался крик «Стой!» — мнимые беглецы повернулись и приняли на штыки мнимых победителей.

То было страшное побоище. Разбойники оказались окруженными и запертыми, как на арене, с одной стороны солдатами Вильнёва, с другой — майора, а в середине Сальвато и его шестьдесят гусаров рубили их и кололи, не давая ни мгновения передышки.

Пятьсот разбойников осталось лежать на поле боя. Те, кто сумел бежать, поднимались на вершину горы под двойным огнем, который производил среди них сильные опустошения. К одиннадцати утра все было кончено: Сальвато и его шестьсот человек (у него насчитывалось трое-четверо убитых и десяток раненых) продолжили беглым шагом свой путь на Неаполь, куда их призывал глухой гул пушек.