Сан-Феличе. Книга вторая

CXLIV. АВАНПОСТЫ

Луиза и Сальвато не успели еще обменяться ни словом, как вернулся Микеле.

— Будь спокойна, сестрица, — сказал он. — Скоро для Беккеров не останется никаких тайн, они узнают, кого им надо проклинать как доносчика. Хуже виселицы меня ничего ожидать не может; что ж, прежде чем меня повесят, я хоть исповедуюсь.

Молодые люди взглянули на Микеле с удивлением, но тот продолжал:

— Нельзя терять время на объяснения, ночь наступает, и вы знаете, что надо делать.

— Верно, — ответил Сальвато. — Ты готова, Луиза?

— Я приказывала подать карету к одиннадцати часам, должно быть, она у крыльца.

— Да, я ее видел, — сказал Микеле.

— Хорошо, Микеле. Вели перенести туда вещи, уложенные в сундук, они потребуются мне в Кастель Нуово. А я тем временем отдам кое-какие распоряжения Джованнине.

Она позвонила, но напрасно: девушка не появилась.

Луиза позвонила еще раз. Тщетно смотрела она на дверь, в которую должна была войти служанка, — дверь не отворялась.

Тогда Луиза поднялась и сама отправилась в комнату Джованнины, думая, что та заснула.

На столе горела свеча, рядом лежало запечатанное письмо на имя Луизы.

Узнав почерк Джованнины, молодая женщина вскрыла письмо.

Оно гласило:

«Синьора!

Если бы Вы уехали из Неаполя, я последовала бы за Вами куда угодно, полагая, что мои услуги Вам необходимы.

Но Вы остаетесь в Неаполе, окруженная людьми, которые Вас любят, и я Вам более не нужна.

Я не смею задерживаться дольше в этом доме перед лицом надвигающихся событий, и ничто, даже преданность, в которой Вы не нуждаетесь, не заставит меня запереться в крепости, где я не буду свободна в своих действиях. Поэтому я возвращаюсь к своим родителям.

Кстати, Вы были так добры, что утром выплатили мне мое жалованье, и при данных обстоятельствах я смотрю на это как на окончательный расчет.

Итак, синьора, я покидаю Вас, исполненная благодарности за проявленную Вами ко мне доброту и столь опечаленная нашим расставанием, что хочу избежать прощания, которое было бы для меня еще более горестным.

Ваша смиренная, покорная и преданная служанка

Джованнина».

Луиза содрогнулась, читая это послание. Вопреки заверениям в преданности и покорности, от строки до строки его пронизывала какая-то странная холодная ненависть. Ее, правда, не видел глаз, но различал ум и чувствовало сердце.

Молодая женщина спустилась в столовую, где ее ожидал Сальвато, и передала ему письмо.

Тот пожал плечами и пробормотал: «Змея!» Но тут вошел Микеле. Он не нашел у дверей карету и спрашивал, следует ли поискать другую.

Ясно было, что ждать возвращения кареты бесполезно: в ней уехала Джованнина.

Микеле оставалось только сбегать поскорее на улицу Пие ди Гротта, к стоянке наемных экипажей, и привезти карету оттуда.

— Позволь мне, мой милый, — сказала Луиза, — воспользоваться несколькими минутами, которые даровал нам случай, и навестить герцогиню Фуско, чтобы в последний раз предложить ей уехать вместе со мной в Кастель Нуово. Если она решит остаться здесь, я попрошу ее присмотреть за домом, ведь он будет брошен на произвол судьбы.

— Иди, дорогое дитя, — отвечал Сальвато, отечески целуя ее в лоб. Луиза пошла по коридору, отворила внутреннюю дверь в дом герцогини и очутилась в гостиной. Комната, как всегда, была полна людей: тут собрались все видные республиканские деятели.

Несмотря на близость опасности, наперекор всем превратностям, лица присутствующих были спокойны. Чувствовалось, что эти поборники прогресса, по глубокому убеждению вступившие на свой нелегкий путь, готовы следовать по нему до конца и, подобно древнеримским сенаторам, ожидать смерти, сидя в курульных креслах.

Появление Луизы, ее красота, как обычно, вызвали живой интерес и восхищение, все столпились вокруг нее. В этот роковой час каждый из них уже принял для себя решение и спрашивал другого, надеясь, что тот, быть может, придумал что-то лучше.

Герцогиня ожидала развития событий у себя дома. Она держала наготове платье простолюдинки, в котором собиралась бежать, в случае если опасность подступит вплотную. Жена фермера в одном из ее владений обещала ей убежище.

Луиза попросила герцогиню до отъезда присматривать за ее домом и сообщила, что Сальвато, не зная, сможет ли он оберегать ее в час предстоящей битвы, приготовил ей комнату в Кастель Нуово, где она окажется под охраной его друга — коменданта Масса.

Именно в Кастель Нуово собирались в случае крайней необходимости укрыться патриоты, ибо никто более не доверял гостеприимству Межана: как стало известно, он просил пятьсот тысяч франков за свое покровительство Неаполю и готов был уничтожить его за пятьсот пятьдесят.

Говорили даже, будто он вел переговоры с кардиналом Руффо, что, впрочем, не соответствовало действительности.

Луиза поискала взглядом Элеонору Пиментель, которою глубоко восхищалась, но за минуту до ее прихода та вышла из гостиной и отправилась в свою типографию.

Луизе поклонился Николино, красовавшийся в мундире гусарского полковника, которому на следующий день суждено было быть превращенным в клочья вражескими саблями.

Подошел и обнял ее Чирилло, член Законодательного собрания, объявившего свои заседания непрерывными; он пожелал молодой женщине не только счастья (при тогдашних обстоятельствах мало было пожелать счастья), но также безопасности и покоя и, положив ей руку на голову, благословил ее.

Визит Луизы был окончен. Она в последний раз поцеловала герцогиню Фуско, обе женщины почувствовали, что их сердца переполнены слезами.

— Ах, мы, наверное, больше не увидимся, — шепнула Луиза, смешивая свои слезы со слезами подруги.

Герцогиня подняла палец к небу, словно хотела сказать: «Там встречаются всегда».

Потом она проводила подругу до двери.

Они расстались, как и предчувствовала Луиза, навсегда.

Микеле уже раздобыл карету, и Сальвато ожидал возлюбленную. Молодые люди, понимавшие друг друга без слов, обнявшись, отправились сказать последнее прости своей «счастливой комнате», как они ее называли; потом они заперли двери и передали ключи Микеле. Сальвато и Луиза сели в экипаж. Микеле, невзирая на свою нарядную военную форму, взобрался на козлы, и карета покатилась к Кастель Нуово.

Вечер еще не наступил, но все двери и окна были уже на запоре, в городе веяло каким-то ужасом; неизвестные люди то и дело приближались к домам, задерживались на минуту, а потом с испугом убегали.

Заметив этих людей, Сальвато, обеспокоенный их поведением, опустил переднее стекло кареты, приказал Микеле схватить одного из вечерних бегунов и выяснить, чем они занимаются.

Когда подъезжали к дворцу Караманико, Микеле на ходу выскочил из экипажа и прыгнул прямо на плечи подозрительному человеку. Тот уже приготовился бросить в подвальную отдушину большую связку веревок.

— Кто ты такой? — спросил Микеле.

— Я facchino 57 в этом дворце.

— Что ты делаешь?

— Вы же видели: жилец со второго этажа велел мне купить двадцать пять саженей веревки и принести ему сегодня вечером. Я задержался, чтобы выпить на Старом рынке, а пришел сюда — гляжу, все заперто. Вот я и не стал будить сторожа, а просто бросил веревку в подвал через отдушину — завтра найдут!

Не усмотрев в этом рассказе ничего предосудительного, Микеле отпустил пленника, которого держал за шиворот, а тот, едва почувствовав свободу, мигом бросился бежать и исчез, свернув на улицу делла Паче.

Странное впечатление оставило это поспешное бегство.

На всем пути вдоль Кьяйи и спуску Джиганте, от дворца Караманико до Кастель Нуово, им встречались люди, делавшие то же самое, что и первый. Микеле еще дважды пытался изловить этих бродяг, облеченных какой-то непонятной миссией, но они были начеку и ускользали.

Наконец они прибыли в Кастель Нуово. Сальвато знал пароль, так что карету впустили во внутренний двор; она проехала под арагонской триумфальной аркой и остановилась у двери коменданта.

Комендант в это время совершал вечерний обход караульных на крепостной стене и вернулся минут через пятнадцать.

Вместе с Сальвато они проводили Луизу в приготовленную для нее комнату, которая примыкала к апартаментам самой г-жи Масса и была, по всей видимости, самой красивой и удобной.

Пробило полночь. Пора было расставаться. Луиза попрощалась с молочным братом, потом с Сальвато, и они вернулись к Молу в той же карете, что доставила их сюда.

У Мола стояли наготове кони для них; молодые люди вскочили в седла, проследовали по улице Пильеро, Нуова Марина, Маринелле и через мост Магдалины галопом помчались по дороге на Портичи.

Дорога была запружена республиканскими войсками, растянувшимися от моста Магдалины, первого внешнего поста, до Гранателло, поста, наиболее близкого к противнику; как уже говорилось, им командовал Скипани.

Все были начеку. Сальвато останавливал коня у каждого подразделения, соскакивал на землю, наводил справки, отдавал приказы.

Первую остановку он сделал у форта Вильена.

Этот малый форт возвышался на берегу моря, справа от дороги из Неаполя в Портичи, защищая подступы к мосту Магдалины.

Сальвато был встречен хором восклицаний. Форт Вильена обороняли сто пятьдесят калабрийцев под командованием священника по имени Тоскано.

Было очевидно, что именно на этот форт обрушатся все силы армии санфедистов, поэтому защита его была поручена отборным бойцам.

Тоскано показал Сальвато все приготовления к обороне. Если бы враг принудил его к этому, он намеревался взорвать пороховой погреб и погибнуть вместе со своими людьми.

Это решение не было неожиданностью для солдат: все были предупреждены, все согласились принести эту высшую жертву отечеству, и на знамени, развевавшемся над воротами форта, было начертано:

«Отомстить, победить или умереть!»

Сальвато обнял достойного священника, вскочил в седло под крики «Да здравствует Республика!» и продолжил свой путь.

В Портичи республиканцы высказали Сальвато серьезное беспокойство. Им здесь приходилось иметь дело с населением, которому выгодно было поддерживать королевскую власть. У Фердинанда имелся в Портичи дворец, где он проводил осень; герцог Калабрийский обычно почти все лето жил во дворце, расположенном по соседству с Фаворитой. Никому нельзя было доверять: республиканцы чувствовали, что они окружены предательством и ловушками. Почва уходила у них из-под ног, словно во время землетрясения.

Сальвато прибыл в Гранателло.

Оказалось, что Скипани с обычной своей беспечностью, а вернее, неосторожностью, спит. Приказав разбудить его, Сальвато потребовал сведений о противнике.

Скипани сообщил, что к утру ждет вражеской атаки и принял меры, чтобы достойно отразить ее.

Сальвато поинтересовался, нет ли у него более точных сведений от разведчиков, которых он должен был заслать во вражеский стан. Но республиканский генерал признался, что никаких разведчиков не посылал и что ему противно вести нечестную войну. Сальвато осведомился, охраняется ли дорога на Нолу, где находился кардинал и откуда по склонам Везувия его отряды могли просочиться в Пор-тичи и Резину, чтобы отрезать республиканцам путь к отступлению. Генерал ответил, что дело тех, кто в Портичи и Резине, — принимать предосторожности, а что касается его самого, то, если на его пути встретятся санфедисты, он пройдет через их ряды.

Такая манера вести войну и распоряжаться жизнью людей заставила опытного стратега, прошедшего школу Шампионне и Макдональда, лишь пожать плечами. Он понял, что с человеком, подобным генералу Скипани, пререкаться бесполезно и не остается ничего иного, как положиться на милость гения-спасителя народов.

А теперь посмотрим, чем занимался тем временем кардинал, военачальник куда более осмотрительный, чем Скипани.