Сан-Феличе. Книга вторая

CXXXVIII. ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ

Вот что произошло и вот каким образом русские монеты появились на площади Старого рынка в Неаполе.

Третьего июня кардинал прибыл в Ариано — город, расположенный так высоко в Апеннинах, что он снискал прозвание «балкона Апулии». К нему в то время не было другого пути, кроме проложенной еще древними римлянами дороги из Неаполя в Бриндизи, той самой, по которой совершил свое знаменитое путешествие Гораций вместе с Меценатом. Со стороны Неаполя начинается крутой подъем, почтовые кареты могут, вернее, могли преодолевать его лишь в воловьей упряжке; с другой стороны на эту дорогу можно попасть только через длинную узкую Бовинскую долину, своего рода калабрийские Фермопилы. По дну ущелья бешено несется поток Черваро, а по берегу вьется дорога, ведущая из Ариано к Бовинскому мосту. Склон горы весь состоит из скалистых камней, так что какая-нибудь сотня людей легко может задержать здесь продвижение целой армии. Скипани получил распоряжение остановиться именно в этом месте, и, послушайся он приказа, вместо того чтобы поддаться безумному желанию взять штурмом Кастеллуччо, победоносное продвижение кардинала, может быть, на том бы и кончилось.

Но, к своему величайшему удивлению, кардинал безо всяких помех прибыл в Ариано.

Там он нашел расположившиеся лагерем русские войска.

Когда на следующий же день Руффо посещал этот лагерь, к нему привели двух субъектов, задержанных, когда они проезжали мимо в кабриолете.

Они выдавали себя за торговцев зерном и будто бы направлялись в Апулию для закупки своего товара.

Кардинал уже собирался было их допросить, как вдруг заметил, что один из них не только не выказывает страха и смущения, а, напротив, улыбается. Всмотревшись внимательнее, кардинал узнал в мнимом торговце зерном бывшего своего повара Кошиа.

Тот, увидев, что опознан, по неаполитанскому обычаю поцеловал у кардинала руку. Руффо же, сообразив, что путники попали к нему не случайно, велел препроводить их в уединенный дом вне лагеря русских войск, где можно было спокойно поговорить.

— Вы из Неаполя? — спросил кардинал.

— Мы выехали оттуда вчера утром, — отвечал Кошиа.

— Значит, вы можете представить мне свежие известия?

— Да, монсиньор, для того мы и явились к вашему преосвященству. Действительно, эти люди были посланцами роялистского комитета. И буржуа, и патриотов одинаково волновал вопрос о том, прибыли или нет русские войска. Ведь соединение с ними в значительной мере обеспечило бы успех экспедиции санфедистов: опорой им послужила бы самая могущественная (имея ввиду численность ее народонаселения) империя.

Руффо полностью успокоил посланцев на этот счет. Он провел их через ряды московитов и заверил, что это лишь авангард следующей за ними армии.

Посланные, хоть и не столь неверующие, как святой Фома, могли поступить так же, как и он: увидеть и притронуться.

Особенно часто притрагивались они к мешку с русскими монетами, врученному им кардиналом для распространения среди добрых друзей на Старом рынке.

Читатели уже убедились что маэстро Кошиа на совесть выполнил поручение кардинала, поскольку один из этих рублей попал даже в руки самого Сальвато.

Сальвато тоже понял всю значительность этого факта и отправился его проверить.

Два часа спустя у него не оставалось ни малейших сомнений: русские соединились с войском Руффо, а с минуты на минуту то же самое сделают и турки.

К вечеру слухи об этом пошли уже по всему городу.

Во дворце Ангри Сальвато ожидали еще более тревожные вести. Этторе Карафа, герой Андрии и Трани, был окружен в Пескаре войсками Пронио и не мог прийти на помощь Неаполю, а ведь на него надеялись как на одного из самых отважных защитников города.

Бассетти, которого перед отплытием из Неаполя Макдональд назначил главнокомандующим регулярными войсками, был разбит отрядами Фра Дьяволо и Маммоне и вернулся в город раненым.

Скипани не выдержал атаки на берегах Сарно, бежал до самого Торре дель Греко и с сотней соратников укрепился в малом форте Гранателло.

Наконец, военный министр Мантонне — сам Мантонне, выступивший против Руффо и рассчитывавший на соединение с Этторе Карафой; Мантонне, лишенный помощи этого отважного военачальника, окруженный враждебным населением, которое было взбудоражено примером Кастеллуччо и вот-вот готово было возмутиться, — не смог войти в соприкосновение с армией кардинала и, не дойдя до Бари, вынужден был отступить.

Прочитав эти зловещие донесения, Сальвато на минуту задумался; но вдруг, казалось приняв решение, он стремительно выбежал на улицу, прыгнул в кабриолет и велел везти себя к Дому-под-пальмой.

Пренебрегая на сей раз осторожностью, он не стал проходить к Луизе через особняк герцогини Фуско, а направился прямо к маленькой садовой калитке, той самой, что, на его счастье, оказалась незапертой в ночь с 22 на 23 сентября, и позвонил.

На звонок вышла Джованнина и, увидев молодого человека, невольно вскрикнула от удивления: он никогда не пользовался этим входом.

Сальвато вовсе не озаботило ни ее удивление, ни ее восклицание.

— Дома ли твоя госпожа? — спросил он.

Она молчала, зачарованная его взглядом, и тогда он тихонько отстранил ее и шагнул на крыльцо, даже не почувствовав, что девушка схватила его за руку и страстно сжала в своей; впрочем, он мог приписать это страху перед неизвестностью, охватившему в эти часы самые стойкие души, и уж тем более естественному у Джованнины.

Луиза находилась в той же комнате, где ее оставил Сальвато. Заслышав его шаги не с той стороны, с какой она ожидала, молодая женщина в удивлении вскочила с кресла, бросилась отворять дверь и оказалась лицом к лицу с возлюбленным.

Сальвато молча взял ее за руки и несколько мгновений с невыразимо нежной и печальной улыбкой глядел ей в глаза.

— Все пропало! — сказал он. — Через неделю кардинал Руффо со своими людьми подойдет к стенам Неаполя, и тогда будет слишком поздно принимать решение. Значит, надо принимать его сию минуту.

Луиза, со своей стороны, с недоумением, но без всякого страха глядела на него.

— Говори, я слушаю, — промолвила она.

— При сложившихся обстоятельствах для нас есть три пути, — продолжал Сальвато.

— Какие?

— Первый — это сесть верхом, вместе с сотней моих храбрых калабрийцев сокрушить по дороге все препятствия и добраться до Капуа. Там все еще держится французский гарнизон. Я доверю тебя чести его коменданта, кто бы он ни был, и, в случае если Капуа капитулирует, он включит твое имя в договор о капитуляции, и ты будешь спасена, поскольку окажешься под защитой договора.

— А ты? Ты останешься в Капуа? — спросила Луиза.

— Нет, Луиза, я вернусь сюда, потому что мое место здесь. Но как только я исполню свой долг, тут же присоединюсь к тебе.

— А второй? — произнесла Луиза.

— Взять лодку старого Бассо Томео, который вместе с тремя своими сыновьями будет ждать тебя возле гробницы Сципиона, и, воспользовавшись снятием блокады, доплыть вдоль побережья от Террачины до Остии. А из Остии вверх по Тибру подняться в Рим.

— А ты поедешь со мною? — спросила Луиза.

— Это невозможно.

— А третий?

— Остаться здесь, как можно лучше организовать оборону и ждать дальнейших событий.

— Каких событий?

— Последствий взятия города приступом и мести трусливого, а потому и беспощадного короля.

— Значит, мы или спасемся, или вместе умрем?

— Вероятно.

— Тогда останемся.

— Это твое последнее слово, Луиза?

— Последнее, друг мой.

— Подумай до вечера. Вечером я приду.

— Приходи. Но вечером я скажу тебе то же самое, что говорю теперь: если ты остаешься, останемся оба.

Сальвато взглянул на часы.

— Уже три часа, — сказал он. — Нельзя терять ни минуты.

— Ты меня покидаешь?

— Я поднимусь в форт Сант'Эльмо.

— Но ведь фортом Сант'Эльмо тоже командует француз. Почему ты не отправишь меня под его покровительство?

— Потому что я видел его однажды, правда, мельком, и он показался мне негодяем.

— Негодяй иногда делает за деньги то, что благородные люди делают из самоотверженности.

Сальвато усмехнулся:

— Именно это я и попытаюсь устроить.

— Попытайся, друг мой; что бы ты ни предпринял, все будет хорошо, лишь бы ты остался со мною.

В последний раз поцеловав Луизу, Сальвато вышел на тропинку, тянувшуюся вдоль подножия горы, и исчез из виду за монастырем святого Мартина.

Полковник Межан, который с высоты крепости, словно хищная птица, обозревал город и его окрестности, увидел Сальвато и узнал его. Ему было известно, что молодой человек славится своей открытой и честной душой, полной противоположностью его собственной натуре. Быть может, полковник и ненавидел Сальвато, но не мог его не уважать.

Он поспешно прошел в свой кабинет и опустил занавеси: люди такого рода не любят яркого дневного света; затем он сел спиной к окну так, чтобы в полумраке нельзя было разглядеть выражение его бегающих и моргающих глаз.

Едва он успел принять эти предосторожности, как ему доложили, что его желает видеть бригадный генерал Сальвато Пальмиери.

— Просите, — сказал полковник Межан. Сальвато ввели в комнату и затворили за ним дверь.