Санта–Барбара I. Книга 3

ГЛАВА 16

— Восстановление справедливости может причинить боль. — Клиенту не обязательно говорить правду своему адвокату. — Стараниями СиСи над Лайонелом вновь сгущаются тучи. — Президент, кажется, попал под подозрение. — Мейсон получает пощечину. — Келли не может отказаться от таблеток. — Огромная реклама на крыше отеля — мечта СиСи Кэпвелла.

Расстроенная Мэри сидела в уголке дивана. Она буквально вжалась в него и крепко, до боли сцепив руки, смотрела все время в пол.

Мейсон тихо подошел к своей возлюбленной и опустился рядом с ней.

— Мне очень жаль, Мэри, — Мейсон положил руку на плечо Мэри и нежно погладил. — Мне очень жаль, — повторил он.

Мэри медленно подняла голову.

— Что толку, Мейсон, в твоих извинениях, если ты все равно продолжаешь делать свое дело?

— Что? Что я продолжаю делать? — вопросительно заглянув в темные глаза Мэри спросил Мейсон.

— Все, все, все, — прошептала она.

— Неправда, — возразил Мейсон.

— Все, все, все… — прошептала она.

— Неправда.

— Нет, правда, правда. А когда уже поздно, только тогда ты начинаешь извиняться.

— Но ведь я же искренен… — прошептал Мейсон.

— Что, по–твоему, это все — вот так вот сразу, за несколько мгновений может исправиться? Или ты уверен, что твои действия все исправят и переиначат? — Мэри на этот раз уже сама вопросительно заглянула в глаза Мейсону, лицо которого стало растерянным, а взгляд виноватым.

— Мэри, а что еще можно было сделать? — спросил Мейсон.

Но Мэри уже устала от всех этих разговоров. Она резко, немного вспыльчиво сбросила руку Мейсона со своего плеча, встала с дивана и прошлась по комнате.

— Я не понимаю, почему ты сразу не потребовала, чтобы восторжествовала справедливость? — вслед ей выкрикнул Мейсон, подхватился с дивана и заспешил к Мэри.

Мэри, не оборачиваясь к Мейсону, быстро прикрыла лицо руками.

— Почему ты не потребовала справедливости ни тогда, ни потом? Что это — любовь к Марку Маккормику? — задумался Мейсон.

— Ты прекрасно знаешь, Мейсон: ничего подобного, — Мэри обернулась, на ее лице было негодование.

— Но тогда почему? — спокойно спросил Мейсон. Мэри опустилась в глубокое кресло и, прикусив губы, задумалась.

— Есть только одно объяснение, — присел на подлокотник кресла Мейсон, — ты боишься, наверное, того, что ребенок может быть от Марка? Но я же тебе, Мэри, говорил, что признаю его независимо от того, кто его отец, — Мейсон опустил руку на плечо Мэри. — Запомни, я буду относиться к нему как к нашему.

— Я тоже! — воскликнула Мэри, резко оборачиваясь к Мейсону. — Но почему все должны об этом знать? Скажи мне, почему все должны страдать? Почему я должна унижаться? Почему должен страдать ты?

— Мэри, сейчас необходимо защитить малыша, защитить его от Марка, особенно, если это его ребенок. Я хочу быть уверенным, что Марк не станет хлопотать об опекунстве. Я уже не говорю о том, что он совершил преступление.

Мэри сокрушенно покачала головой, слушая слова Мейсона. А он продолжал:

— Я буду бороться за это.

— Мне этого не нужно, — вспылила Мэри и вскочила на этот раз уже с кресла.

Мейсон тяжело поднялся за ней.

— Мне этого совершенно не нужно, ты понимаешь? — говорила Мэри.

— Я не собираюсь этого добиваться для Марка любой ценой, — сказал Мейсон, — я абсолютно уверен, что он представляет угрозу и для меня, и для тебя, и для нашего будущего ребенка. И цель у меня только одна — защитить нас от его посягательств.

Несколько секунд Мейсон напряженно молчал, потом изменившимся, немного дрожащим голосом произнес:

— Мэри, я люблю тебя и нашего малыша.

Мэри, увидев взгляд Мейсона, тихо прижалась к его груди и из ее глаз покатились слезы.

— Но послушай, Мейсон, ведь должен же быть и другой способ?

— Должен, — ответил Мейсон, — но его, к сожалению, нет. Есть только этот. Так что будь сильной, Мэри, — Мейсон взял ее за плечи, посмотрел в лицо. — И запомни, Мэри, это никакая не месть — это справедливость. Справедливость и только.

Мэри так внимательно смотрела в глаза Мейсону, что тот немного подался от нее.

— Справедливость… твоя справедливость, — прошептала Мэри, — но почему же тогда мне от нее так больно, от этой справедливости?

Но Мейсон не услышал шепота Мэри.

Марк Маккормик уже с полчаса сидел в пустом кабинете. Он терпеливо ожидал, когда же, наконец, придет Джулия, чтобы от нее получить информацию. Он нетерпеливо поглядывал на дверь, то и дело одергивая рукава пиджака, поправляя галстук, приглаживая волосы.

Наконец, дверь распахнулась и в кабинет вбежала улыбающаяся Джулия. Она нисколько не была похожа на классического строгого адвоката, настолько веселым было ее лицо и сияющим взгляд. От ее оранжевой блузки блики буквально запрыгали по всему неуютному кабинету. Маккормик даже немного прикрыл глаза, — такой ослепительно–яркой показалась ему Джулия.

— Марк, имей в виду, я поручилась за тебя.

— Спасибо, — воскликнул Марк, вставая с кресла и подходя к Джулии.

Та стояла в одном шаге от огромного американского флага.

— А теперь скажи мне, пожалуйста, что же будет делать мой адвокат, ведь я тебе плачу за работу?

Джулия немного смутилась.

— Я не твой адвокат, Марк, пока. Я просто думала, что может быть, чем‑то смогу помочь тебе.

Марк слегка пожал плечами. Его взгляд стал настороженным.

— Но для того, чтобы я согласилась помогать тебе, Марк, я должна знать абсолютно все — от начала и до самого конца.

— Я расскажу тебе, почему бы и нет, — тут же согласился Марк.

Эта его поспешность вызвала некоторое изумление Джулии Уэйнрайт, но она сдержала свое замечание и скрыла удивление.

— Но если я узнаю, что ты обманул меня, то я даже и не подумаю защищать тебя, Марк, запомни это, — Джулия потрясла указательным пальцем, — запомни, я в этих вопросах поступаю всегда очень строго.

Голос Джулии показался Марку слишком уж официальным и холодным, поэтому он постарался своему придать как можно больше теплоты и убедительности.

— Мне нечего скрывать, Джулия, а потом, ты ведь мне друг? — заглядывая в глаза девушке сказал Марк.

Та немного скованно усмехнулась.

— А Мэри — моя подруга, между прочим, — сказала Джулия.

— Не волнуйся, чего ты нервничаешь, я все расскажу тебе без утайки.

— Хорошо, — ответила Джулия и прошла к письменному столу.

Она положила на него свой аккуратный портфель из крокодиловой кожи, потом взяла папку, перелистнула несколько страниц, что‑то прочла, папку резко захлопнула и бросила на стол.

Она оперлась на крышку и пристально посмотрела в глаза Марку.

— Когда‑нибудь — до или после свадьбы — ты принуждал Мэри к близости силой?

Марк неопределенно пожал плечами. Тогда Джулия уточнила свой вопрос.

— Скажи, ты насиловал Мэри?

— Джулия! — воскликнул Марк очень взволнованным голосом, — за то долгое время, что мы знакомы с Мэри, мы были близки всего лишь один раз, — Марк опустил глаза. — И то, тогда у нас было все по согласию. Я, Джулия, даю тебе свое слово.

Марк говорил настолько убедительно, что ни малейшего сомнения не могло возникнуть в том, что он врет. Джулия потерла ладонь о ладонь, нервно прошлась по кабинету, потом поправила полотнище звездно–полосатого флага, посмотрела на свой адвокатский диплом.

— Ну что ж, Марк, мне хочется тебе верить.

— Но почему, собственно говоря, ты не должна мне верить?

Джулия сцепила • пальцы и хрустнула суставами.

— Почему? Почему… Я и сама не знаю, Марк. Мне хочется верить и я как всякий адвокат, должна верить своему клиенту. Честно говоря, адвоката вообще не должно интересовать: правду говорит клиент или врет. Адвокат получает деньги только за защиту, за хорошо выполненную работу, а все остальное — это, в принципе, неважно.

— Ты что, Джулия, мне не веришь? Почему? Джулия пожала плечами.

— Разве я сказала, Марк, что не верю тебе?

— Джулия, у тебя такое лицо, что мне на какой‑то момент показалось — ты мне не веришь.

— Лицо… Марк, это у тебя должно быть такое лицо, чтобы тебе верили, а мне это ни к чему, тем более, сейчас, в этом кабинете. Я просто хотела задать тебе вопрос и я его задала. А ты ответил. А все остальное, Марк, будет на твоей совести. Если соврал, то это может всплыть, если сказал правду, но не всю, это тоже обязательно всплывет. И тогда что‑либо предпринять будет уже поздно или совершенно невозможно. Понимаешь меня, Марк?

— Да, да, Джулия, я тебя прекрасно понимаю. Но ты не забывай, что я твой друг, настоящий друг.

— Друг… У меня был один друг, — прошептала Джулия, — и как же он со мной обошелся… Хорошо, друг, — сказала адвокат, — значит, ты себя виноватым не считаешь?

Марк пожал плечами и спокойно произнес:

— Нет. Нет. Нет. Я могу в этом поклясться.

— Клятвы твои, Марк, пока еще никому не нужны. Я тебе не предлагаю положить руку на библию. Все это ждет тебя впереди.

— Джулия, но мне не хочется, чтобы меня кто‑нибудь допрашивал.

— Этого, Марк, избежать не удастся, здесь я бессильна. Здесь закон не на моей стороне. Так что придется потерпеть.

— Ну что ж, если нет другого выхода — потерплю, — Марк уселся в кресло, положил руки на подлокотники, обтянутые кожей.

И здесь Джулия заметила, как мелко подрагивают его ухоженные пальцы и у нее появилось подозрение, что Марк врет. Но подозрение было настолько неопределенным, что Джулия побоялась признаться себе в этом.

"Да черт с ним, может, он и врет, все вскоре выяснится", — подумала Джулия и принялась складывать бумаги со стола в папку.

А в баре "Ориент–Экспресс" все так же нервно продолжался разговор СиСи с Лайонелом.

— Неужели ты и в самом деле веришь в то, что состряпал? — воскликнул Лайонел Локридж и погрозил СиСи пальцем.

— Конечно верю, иначе бы не говорил, — ответил СиСи Кэпвелл.

— Неужели ты думаешь, что я убил Мадлен? — с нескрываемым презрением к СиСи спросил Лайонел.

— Лайонел, — невозмутимо ответил СиСи, — сестра твоей жены высказала эту мысль на процессе и тебя спасло только то, что Августа лжесвидетельствовала.

— Неправда, она не была под присягой, — сказал Лайонел.

Если посмотреть со стороны на СиСи Кэпвелла и Лайонела Локриджа, беседующих в баре, то никто бы не смог подумать, что это два заклятых врага, желающих уничтожить друг друга.

Они казались друзьями или добрыми знакомыми, которые не виделись некоторое время, а вот сейчас случайно встретились и обмениваются новостями. Но это было бы только поверхностное впечатление. На самом деле, между Лайонелом и СиСи шла напряженная борьба.

— Да, я помню, что она не присягала, но это, как ты понимаешь — простая формальность и учти, полиция сможет проверить, я думаю, все ее показания, — голос СиСи был твердым и казалось, он ни секунды не сомневается в виновности Локриджа.

— Ты что же, хочешь заставить полицию заниматься этой историей? — Лайонел глянул в глаза СиСи.

— Я заинтересован только в том, чтобы был найден убийца Мадлен, — коротко произнес СиСи.

— Я не могу поверить, что ты так сильно ненавидишь меня и мою семью, СиСи, что готов даже обвинить меня в убийстве.

— Для меня, Лайонел, это своего рода игра. Если ты невиновен, то живи спокойно, живи своей обычной жизнью, но теперь она не будет столь приятной. Ты помни, что мы с тобой — враги, — СиСи улыбнулся очень странно, его улыбка была одновременно учтивой и злобной, — и как сказал Наполеон — "Бог всегда на стороне сильнейшего"! — сверкнул глазами СиСи и посмотрел вверх.

Но на Лайонела эта фраза не произвела должного впечатления, он тут же отпарировал:

— Ну, раз ты, СиСи — Наполеон, то я — Веллингтон и мы будем драться.

— Ты‑то как будешь драться, Лайонел? — возмутился СиСи, — ведь ты приносишь в жертву своих детей.

Лайонела это задело. По его лицу пробежала судорога, он стиснул зубы.

— Я не забыл. СиСи, что ты сделал с Уорреном, — выдавил из себя Лайонел Локридж.

— Это не я! — воскликнул СиСи, — это он сам с собой сделал.

— Ты ответишь за это, СиСи, ответишь, даже если потребуется вся моя жизнь!

СиСи горделиво откинулся, опираясь на стойку бара локтем.

— Может, потребуется, Лайонел, вся твоя жизнь. Но у тебя слишком маленькое поле деятельности, — СиСи Кэпвелл казался невозмутимым, а вот Лайонел нервничал, хотя всячески пытался скрыть свое состояние, но то, как он нервно барабанил по стойке костяшками пальцев, выдавало его сильное волнение.

— Так что, СиСи, ты хочешь такую войну? — сокрушенно закивал Лайонел, — ты хочешь втянуть в нее всех наших детей? Ну что ж, ну что ж… — прошептал Лайонел, — теперь ты можешь жить с полной уверенностью в том, что сам виноват, что сам втянул детей в нашу войну. И теперь Мейсон, Иден, Тэд будут моей законной добычей, — зло прошептал Лайонел Локридж.

Бармен с изумлением смотрел на двух уважаемых в городе людей, которые, казалось, вот–вот были готовы броситься друг на друга и развязать страшную драку. Бармен даже разволновался: чего–чего, а вот такого он не ожидал от двух солидных господ.

Лицо Лайонела Локриджа сделалось багровым от злости, а СиСи Кэпвелл побледнел. Но они еще долго не отходили друг от друга, стоя рядом, буквально в двух шагах, пристально разглядывая друг друга, разглядывая так, как будто не видели друг друга сто лет или видят впервые. Но они знали друг о друге все, каждый знал о каждом мельчайшие подробности жизни, самые скверные привычки, все провалы и взлеты.

СиСи и Лайонел могли написать книги друг о друге, биографические книги с тысячами мельчайших подробностей. Сейчас они застыли друг перед другом, готовясь к последнему роковому прыжку, готовясь вцепиться друг другу в горло и вырвать победу.

Каждый считал, что правда на его стороне, каждый был уверен, что судьба на сей раз улыбнется ему и поможет уничтожить врага. А если и не поможет уничтожить смертельного врага, то пусть подарит красивую гибель.

Так думал Лайонел Локридж, так думал СиСи. Правда, СиСи был уверен в своей победе, был уверен, что сейчас Локриджи не устоят перед ним, что их план рухнет. А он, СиСи Кэпвелл, сможет отомстить за все то плохое, что сделала семья Локриджей семье Кэпвеллов.

Это могло показаться даже смешным, что двое взрослых мужчин, у которых уже взрослые дети, готовы драться друг с другом, готовы бороться и доказывать друг другу свою правоту. Но в Санта–Барбаре, наверное, уже никто не помнил из‑за чего началась эта извечная вражда Локриджей и Кэпвеллов.

Наверное, не знали этого и Лайонел с СиСи, они просто боролись друг против друга, боролись, надеясь победить и этой победой искупить весь тот позор, который одна семья причинила другой, расплатиться победой за все.

Бармен, чтобы не быть свидетелем чего‑нибудь уж очень страшного, спрятался за стойку и принялся расставлять бутылки на стеллажи.

Перл в инвалидной коляске сидел у письменного стола доктора Роулингса, в его кабинете.

Он смело схватил со стола пачку белых листов плотной бумаги, на которой были изображены какие‑то каракули. Перл с видом знатока принялся разглядывать эти рисунки, поворачивая голову то на левое плечо, то на правое. Он так был захвачен своим занятием, вернее, изображением своей занятости, что сунул в рот авторучку, тоже схваченную со стола доктора, и придерживал ее двумя пальцами, будто это была сигарета.

— Замечательно! Замечательно! А это просто восхитительно! Чудесно! А это неподражаемо! — поворачивая листы то так, то эдак выкрикивал Перл.

Сестра Кейнор пыталась вставить ключ в замочную скважину, чтобы положить в соседнем кабинете карточки больных, которые держала в руках.

— Что вы делаете, сестра Кейнор? — послышался грозный окрик доктора Роулингса и он быстро подошел к сестре.

— Я хотела убрать вот эти карты, — испуганно проговорила в ответ сестра Кейнор.

— Я сам их уберу, — доктор буквально вырвал из рук сестры тонкие пластиковые папки. — Этими папками занимаюсь только я, запомните, сестра Кейнор!

— Так же как и пластиковые папки, — доктор выхватил из рук сестры Кейнор связку ключей.

— Извините, извините, доктор, — виноватым голосом затараторила сестра Кейнор, — я хотела… я думала, так будет лучше. Так вот, думаю здесь только я.

В это время доктор Роулингс повернул голову и увидел Перла, занятого рассматриванием странных рисунков.

— Мистер Капник, — строго глянув на сестру сказал доктор Роулингс, — не должен рассматривать эти тесты.

— Извините, доктор, я не заметила.

— Положите, пожалуйста, на стол, — громко произнес доктор Роулингс, обращаясь к Перлу.

Тот вначале сделал вид, что слова доктора относятся не к нему, но потом резко обернулся.

— Извини, Генри, — патетично воскликнул Перл, — я думал, это бизнес–планы, — и небрежно швырнув листы на стол, вытащил изо рта авторучку, сделал такое движение, будто бы стряхивает пепел.

— Пожалуйста, можете идти, сестра, — разрешил доктор Роулингс.

Сестра Кейнор кивнула и суетливо покинула кабинет, не забыв прикрыть за собой дверь.

— Я рад, — закричал Перл. Чему?

— Я рад, что сестра Элеонор выписывается, — и он вновь сбил мнимый пепел на пол прямо на ковер, устилавший пол кабинета доктора Роулингса.

Но доктор Роулингс не придал всем этим движениям и восклицаниям Перла серьезного значения. Он уселся за стол, взял тесты на твердых листах бумаги, как будто колоду карт, перебрал их в руках, аккуратно сложил.

— Ну что ж, мистер Капник, сейчас мы займемся с вами своим делом.

— Конечно, — развязно выкрикнул Перл.

— Посмотрите, пожалуйста, вот на эти чернильные пятна, сосредоточьтесь, мистер Капник, скажите, какие у вас эти пятна вызывают ассоциации, — доктор повернул один из твердых листов бумаги и показал Перлу.

Тот откинулся на спинку своей коляски, прищурил глаза, будто бы рассматривал произведение искусства, переложил авторучку из одного угла рта в другой.

— Это верховный суд, это судьи, их девять. Мне очень нравится этот портрет — замечательная работа, творческая удача.

Доктор отложил лист в сторону и показал Перлу следующий.

— А это что‑то уже гораздо более сложное, — Перл потянулся к рисунку.

Доктор дал его и пациент принялся более пристально рассматривать изображение трех чернильных клякс.

— Это что‑то гораздо более сложное, по–моему, это похоже на Национальную Систему Пенсионного Страхования, — придирчиво вглядываясь в мелкие капли сказал Перл и вновь откинулся на спинку кресла. — Да, да, это социальное обеспечение, — Перл швырнул лист бумаги на стол прямо в руки доктору.

Доктор поставил перед Перлом следующий рисунок.

— А вот теперь я в тупике. Я действительно не могу сообразить, что же это такое. Хотя… минуточку, дайте я сосредоточусь и подумаю.

Перл вытащил авторучку изо рта, вновь стряхнул мнимый пепел и склонил голову набок.

— Да не мучайтесь, не мучайтесь, мистер Капник, итак все ясно, — пристально гладя в лицо пациенту сказал доктор Роулингс.

— Вы что‑то сказали, доктор? — воскликнул Перл.

— Да, вы свободны и можете идти. Пациент сунул авторучку в рот и затянулся.

— А я надеялся, что наше заседание будет очень долгим. Ведь я собирался рассказать вам о моем детстве, — мечтательно закатив глаза Перл затянулся и несколько раз кашлянул.

— В другой раз, как‑нибудь, расскажете.

— Что ж, хорошо, доктор, как скажете, — Перл взялся за колеса своей инвалидной коляски.

Увидев движение пациента, увидев как тот неуклюже разворачивается на инвалидной коляске, доктор спокойно произнес:

— По–моему, вы уже в состоянии покинуть это инвалидное кресло.

Перл горделиво откинул голову и высокомерно посмотрел на врача.

— По–моему, доктор, вы не слишком понимаете, почему я нахожусь в этом кресле. Так вы, доктор, не знаете, почему я в этом кресле?

— Вам повезло, — слегка улыбнулся доктор Роулингс, — мы просмотрели ваши снимки и не обнаружили ничего серьезного. Так что ваш паралич уже прошел, мы считаем, — доктор Роулингс принялся вертеть в руках сверкающую авторучку. — Так что, господин президент, вы можете ходить, можете ходить на своих ногах.

— Какая чудесная наука — медицина! — закатив глаза закричал Перл, оперся на подлокотники и попытался встать. — Да, доктор, я могу ходить! — воскликнул больной, сделав несколько уверенных шагов по кабинету.

— Да, конечно, можете, — ответил врач. — Можете, мистер Капник, можете, господин президент.

От тона, каким доктор Роулингс говорил последние фразы, холодок пробежал по спине Перла.

"Неужели он догадался? Неужели он высчитал, что я имитирую сумасшествие?$1 — сам про себя произнес Перл, но тут же напустил на себя еще более важный, еще более горделивый вид и уже чванливо и презрительно покосился на доктора, будто тот был каким‑нибудь мелким и незначащим субъектом в его огромном государстве.

— И пригласите, пожалуйста, сестру Кейнор, — попросил доктор.

— Конечно, конечно, но вначале я должен найти своих товарищей, — Перл опустился на колени, принялся ползать по полу, выкрикивая:

— Ну где же вы? Где же вы, друзья мои, сограждане? Я вас ищу, я хочу вас видеть, вы что, забыли о своем президенте? — он заглядывал под стол, под кресло, даже под книжные стеллажи.

Доктор Роулингс, ехидно улыбаясь, смотрел на действия пациента.

Наконец, после того как все поиски оказались безуспешными, Перл покинул кабинет доктора Роулингса и буквально через несколько минут, тихо постучав, в него вошла сестра Кейнор.

— Прикройте, пожалуйста, за собой дверь, сестра, — вежливо обратился к ней доктор.

Сестра посмотрела на доктора и потом плотно прикрыла дверь, выглянув предварительно в коридор.

— Ну как он? — поинтересовалась сестра Кейнор.

— Он реагировал в соответствии со своим образом президента, — потирая руки произнес доктор Роулингс.

— Совсем не похоже на поведение шизофреника, — покачала головой сестра Кейнор и криво усмехнулась.

Доктор ответил очень похожей улыбкой и такими же движениями головы.

— Это означает только одно: либо он на грани помешательства или притворяется, — доктор улыбнулся с видом победителя, с видом ребенка, разгадавшего сложный ребус. — Мистер Капник загадочная личность, неправда ли сестра Кейнор? — доктор вертел в пальцах сверкающую ручку.

Сестра пожала плечами, не зная, что ответить своему шефу.

Джулия продолжала свой разговор с Марком. Они никак не могли его закончить, потому что возникали все новые и новые вопросы. Джулия пристально смотрела на Марка. Он от волнения даже принялся расхаживать по кабинету из угла в угол.

— Ничего бы этого не произошло, если бы не Мейсон. Во всем виноват он.

Марк повернулся и глянул в глаза Джулии. Та странно покачала головой, но ничего не ответила.

— Я точно знаю, я уверен — Мэри все еще любит меня, но он, он все время с ней, он ее отвлекает, он пытается настроить Мэри против меня.

От волнения Марк даже принялся размахивать руками и потрясать кулаком, как будто бы Мейсон мог это видеть и испугаться.

Джулия, склонив голову на плечо, следила за каждым движением Марка. Едва она пыталась задать какой‑то вопрос, как Марк тут же перебивал ее, продолжал торопливо говорить дальше.

— Так что, ты хочешь сказать, он…

— Да, да, Джулия, он всегда стремился поссорить нас. Вспомни, что он сделал в монастыре…

— Что? — округлив от удивления глаза посмотрела на Марка Джулия, — он просто украл ее оттуда, увел. Представь себе, Джулия, ведь Мэри поехала туда для чего — чтобы побыть одной, чтобы подумать обо всем что произошло, а он едет следом за ней… а потом она возвращается и говорит, что была близка с Мейсоном. Надеюсь, теперь‑то ты представляешь, как он влияет на нее?

Джулия в ответ только кивнула головой.

— И еще. Вот о чем я хотел сказать, — Марк поднял вверх правую руку и потряс указательным пальцем прямо перед глазами Джулии, — он убеждает ее, что я, Марк Маккормик, не смогу быть отцом ее ребенку. А ты знаешь, Джулия, как это больно? — дрожащим голосом произнес Марк.

Джулия даже приподняла голову и посмотрела на Марка более внимательно. Ей показалось в какой‑то момент, что он переигрывает.

— Я люблю Мэри и она вольна делать в своей жизни все, что ей только хочется. Если она хочет оставить меня — она имеет на это право. Но ребенок… ребенок, Джулия, я никогда до конца своих дней не смогу простить себе, если Мейсон Кэпвелл будет растить моего ребенка, — Марк постучал себя кулаком в грудь, — моего, Джулия, моего. Теперь ты понимаешь, как нужна мне… Джулия, — Марк посмотрел в глаза своему адвокату и попытался улыбнуться, но лицо Джулии осталось беспристрастным, ни единый мускул не дрогнул, — они никогда в жизни не смогут доказать факт изнасилования, но Мейсон Кэпвелл приложит все свои усилия, чтобы очернить меня в суде. Если бы не твоя помощь, Джулия, он мог бы лишить меня практики. Представляешь, он мог бы лишить меня куска хлеба!

Когда Марк начал говорить о своей врачебной практике, его голос странно задрожал и Джулия почувствовала, что вот сейчас он не врет, это его сильно волнует.

— Он бы сделал невозможным мое опекунство над ребенком, не дал бы мне возможности видеться с ним. Ну что тебе еще сказать? — взгляд Марка стал виноватым и беспомощным одновременно.

Джулия приподняла голову и еще раз пристальным долгим взглядом посмотрела на Марка.

— Все это убедительно, ведь правда?

Джулия не ответила, а вместо этого опустила голову и принялась рассматривать свои туфли.

— Так что мне делать? — спросил Марк.

— Я уже решила, по–моему, все в порядке, — коротко сказала Джулия.

Марк обрадовано улыбнулся, но в это время распахнулась дверь и в кабинет в белом элегантном костюме, при сером полосатом галстуке, вошел Мейсон Кэпвелл. Он презрительно и брезгливо посмотрел на Марка Маккормика, стоящего перед Джулией.

— Джулия, ты поручилась вот за этого? — Мейсон кивнул в сторону Марка. — Я не думал, что ты настолько неспособна разбираться в людях.

Джулия испуганно отскочила от стола и громко воскликнула.

— Марк, подожди меня, пожалуйста, там, — Джулия кивнула на дверь, — пока я поговорю с Мейсоном.

— Ну что ж, — пожал плечами Марк Маккормик, — только смотри не поддайся на его ложь, он умеет врать как никто другой.

— Джулия, оставь это. Защита подобных мерзавцев не стоит того удовольствия, которое ты получишь, отыгравшись на мне, — попросил Мейсон.

Джулия как‑то странно перевела взгляд с лица Мейсона на звездно–полосатый флаг, потом на стену, потом на дверь, за которой скрылся Марк.

— Знаешь что, Мейсон, я меньше всего думаю о тебе, когда решаю — защищать мне клиента или отказаться от защиты.

— О, извини, — язвительно заметил Мейсон, — ведь ты предъявляешь своим клиентам особые требования, не так ли? Но мне кажется, Марк Маккормик не стоит того, чтобы с ним спать.

Джулия зло захохотала, а потом резко дернулась и влепила Мейсону пощечину. Тот как‑то странно–растерянно посмотрел на Джулию, но ничего не сказал, медленно развернулся, приложил руку к разбитой губе и неторопливо покинул кабинет.

Обрадованный Перл, дурачась, распахнул настежь дверь общей комнаты и влетел в нее. Келли и Элис вздрогнули, когда хлопнула дверь и одновременно повернули головы в сторону Перла.

— Вы посмотрите кто пришел, — как бы демонстрируя себя повернулся на одном месте Перл, — посмотрите какой я хороший.

— Ты в порядке? — озабоченным голосом спросила его Келли.

— Конечно, — ответил Перл.

— Но доктор Роулингс был такой невероятно злой, — сказала Келли.

— Ну и что? Всего лишь несколько палочек бамбука под ногти и на этом все закончилось.

А Перл попытался заглянуть в глаза Элис, которая стыдливо потупив взор, складывала на столе страницы разорванной книги.

— Ну как ты? А вообще, не надо говорить, сегодня ты и так очень много говорила, — ободряюще произнес Перл. — Спасибо тебе, Элис, за настоящую поддержку.

Элис немного засмущалась и суетливо покинула общую комнату.

— Какой ты молодец, — сказала Келли, — что можешь вытащить Элис из скорлупы, ведь это еще никому не удавалось сделать.

— Надеюсь, ей стало немного легче. А тебе, Келли? — вопросительно посмотрел на девушку Перл.

— Собирать скорлупу — это мое хобби.

— А что случилось с тобой, Келли? Ты подавлена последними событиями?

— Пока все это происходило, — Келли опустилась на стул, — у меня не было времени подумать. А сейчас, когда все закончилось, мне кажется, что прошлое прямо плывет у меня перед глазами.

Перл опустился на стул напротив Келли.

— Келли, дай‑ка я посмотрю на твои прекрасные глаза, — Перл заглянул в прекрасные глаза Келли, потом прикоснулся к ним пальцами и чуть–чуть приподнял веки. — А ну‑ка отвечай мне, честно и откровенно, ты принимала сегодня лекарство?

— Да, извини, принимала, а теперь у меня какая‑то слабость.

— Это лекарство, Келли, и разбушевавшегося носорога может усмирить.

— Я не понимаю, Перл, как тебе удается не принимать его, ведь здесь такие сестры… они как совы.

— Для того, чтобы избежать этой не очень приятной процедуры, Келли, есть очень разные фокусы, есть просто замечательные.

— Как бы я хотела понимать тебя, Перл, — вдруг очень тихо прошептала Келли, — ведь ты всегда такой разный, так быстро меняешься, меняешь свое имя…

— А что имя? — шутливо поинтересовался Перл, — "как розу ты не назови, она все розой пахнет$1 — это Шекспир. Так и я — как меня не называй — остаюсь самим собой. Запомни это, мой друг.

— Даже когда ты президент? — уточнила Келли.

— Но ведь я увенчан благородной короной? — Перл вскочил из‑за стола и вновь принял горделивую позу, — она управляет моим сердцем, — он картинно приложил руку к левой стороне груди.

Келли заулыбалась.

— Даже когда я Ричард Никсон. О, да ты улыбаешься, — Перл взял руку Келли, — да ты кое‑что помнишь, — воскликнул он.

Келли улыбнулась еще шире и радостнее.

— Помню, — просто ответила девушка.

— Что именно?

— Не знаю.

— Не знаешь? Тогда иди сюда, — Перл вскочил из‑за стола, взял Келли за руку и увлек за собой. — Тогда давай попытаемся вспомнить.

— Нет! Нет! Перл, не надо.

— Идем, Келли, идем, — он буквально утащил девушку за другой стол и усадил напротив себя. — Сиди спокойно, я ничего не буду делать, мы просто с тобой поиграем.

Через минуту Мейсон вновь вернулся в кабинет Джулии. Он прикладывал белый платок к разбитой губе.

— Знаешь что?

— Что? — горделиво вскинув голову ответила Джулия Уэйнрайт.

— А ведь я могу возбудить дело за оскорбление действием.

— А я — за клевету, — тут же нашлась с ответом Джулия.

— Кажется, мое замечание было бестактным, — спокойно сказал Мейсон, как будто о ком‑то постороннем.

— Бестактным? — возмутилась и зло захохотала Джулия, — нет, не бестактным, а подлым, Мейсон, подлым, запомни это.

— Извини меня, Джулия, — глядя в глаза девушке сказал Мейсон, промакивая платком кровь с губы. — Но это глубоко огорчает меня, ты уж извини, пожалуйста.

— Ты никогда не знаешь, в какой момент надо остановиться, всегда заходишь слишком далеко.

— Ну извини, Джулия, ты прощаешь меня? Джулия отвернулась, надула губы.

— Пожалуй, Мейсон, прощаю.

— Сделай мне одолжение, — тут же попросил Мейсон Кэпвелл.

— Нет! — мгновенно отреагировала Джулия и отошла от стола.

— Ну зачем ты так сразу? — попытался остановить ее Мейсон, — ты ведь не знаешь, какое одолжение я хочу попросить тебя сделать?

Джулия остановилась и обернулась к Мейсону.

— Это касается Марка, — сказал он.

— Ну и что? Что дальше, Мейсон?

— Я хочу, Джулия, чтобы ты, так же как Марка, выслушала и Мэри.

— Мейсон, я не обещала слушать Мэри.

— Но это недолго, Джулия, — как бы почувствовав, что он победил, Мейсон стал более спокойным и не таким злым. — Она ждет там — в холле, — он кивнул на дверь.

— Мне кажется, ты немного поторопился, — сказала Джулия.

— Но ты должна выслушать обе стороны.

— Я ничего никому не должна.

— Но ради справедливости, Джулия…

— Хорошо, я согласна. Но только ради Мэри, а не ради тебя, Мейсон.

— Ну что ж, меня устроит и это, — он прикусил рассеченную губу.

Несколько мгновений он молчал, потом поднял голову, очень тепло и доброжелательно взглянул в глаза Джулии и промолвил:

— Спасибо, — и тут же быстро покинул кабинет.

Лайонел сидел за стойкой бара. Но сейчас рядом с ним был не СиСи, а его бывшая жена Августа. Они пили ярко–оранжевый апельсиновый сок из высоких бокалов и обсуждали последние события.

— Мне не нравится, Лайонел, эта война, — сказала Августа. — Что он еще может нам сделать? — спросила она у своего бывшего мужа.

— Меня больше заботит, что я ему сделаю, а не он, — вальяжно откинувшись на спинку кресла сказал Лайонел Локридж и отставил бокал с соком. — СиСи потеряет больше чем я.

— Еще бы, — скептично усмехнулась Августа, — ведь у него есть наш дом, наша земля, наши акции и, наконец, твоя бесценная коллекция.

Горькая улыбка тронула губы Лайонела, когда Августа вспомнила о коллекции картин, которую он собирал всю жизнь. Но такое выражение лица он сделал только для Августы.

— Извини, я и забыл о ней, — улыбнувшись уже вполне нормально сказал Лайонел.

— Но ведь ты боготворил свою коллекцию, как ты мог о ней забыть? — изумилась Августа.

— Да, да, конечно, но не стоит волноваться. Чтобы не проговориться, Лайонел взял бокал и сделал глоток ароматной жидкости.

— Что‑то я тебя не пойму, не могу сообразить в чем дело, — пристально глядя в глаза Лайонелу спросила Августа.

— Да я не могу забыть о цене, которую он заплатил за эту коллекцию.

— Вскоре цена на эти картины утроится, — заметила Августа.

— Может быть — да, — флегматично заметил Лайонел, — а может быть — нет, ведь вкусы, в конце концов, меняются, — он вновь поднес ко рту стакан сока и сделал большой глоток.

— Надеюсь, ты вернешь эту коллекцию, но мне кажется, улыбаться сейчас бессмысленно. Надо хорошенько подумать, — Августа была явно огорчена флегматичным отношением своего бывшего мужа к бесценной, на ее взгляд, коллекции картин.

— Ну неужели ты забыла, что я во всем ищу только светлую сторону, только лучшие качества? — философски заметил Лайонел.

— И давно ли?

Но получить ответ Августа не смогла, потому что подошел один из официантов и положил перед Лайонелом Локриджем счет.

— Ваш счет, сэр, — сказал официант и застыл в отдалении.

— Спасибо, Джерри, можно ручку? Я его сейчас же подпишу.

— Извините, сэр, — вежливо ответил официант, — нужно оплатить наличными.

— Но раньше?..

— Это сейчас.

— В чем дело?

— Я исполняю распоряжение.

— Ясно…

Глаза Лайонела округлились от удивления. Августа поморщилась, нервно передернула плечами.

В ответ на взгляд Лайонела Джерри сказал:

— Извините еще раз, сэр, но кредит прекращен, — равнодушно сказав это, Джерри быстро удалился.

В это время в бар "Ориент–Экспресс" радостный и возбужденный вошел СиСи Кэпвелл вместе с дизайнером. Тот держал в руках большой лист ватманской бумаги с изображением рекламной буквы, которую СиСи мечтал установить на крыше своего отеля.

— Да, да, прекрасно, — рассматривая проект кивал головой СиСи, — немедленно приступайте к установке, я хочу, чтобы это было сделано как можно скорее.

— Хорошо, как скажете, — ответил мистеру Кэпвеллу художник и ушел.

Августа и Лайонел Локридж, услышав голос СиСи, тем более, радостный и возбужденный, нервно обернулись.

— Торопись, СиСи, спеши, но последнее слово будет не за тобой, — отойдя от стойки сказал Лайонел и прошелся около Кэпвелла старшего.

Келли уже полчаса пыталась нарисовать. Перла. Правда, натурщик из Перла был никудышный: он и минуты не мог просидеть спокойно, все время срывался со своего стула, пытался заглянуть через руку Келли на рисунок.

— Ну ты и молодчина, ну ты и даешь! — восклицал он.

Келли напряженно рисовала, пытаясь изобразить Перла как можно более похожим. Штрих ложился за штрихом, линия за линией.

На листе бумаги постепенно появлялось улыбающееся, немного ироничное лицо Перла с длинными черными вьющимися волосами.

— Келли, да ты настоящий художник! — воскликнул Перл, когда ему удалось заглянуть через плечо Келли на свое собственное изображение. — Я похож, почти как на фотографии.

— Да нет, Перл, что‑то у меня не очень хорошо получается.

— Келли, неужели у меня такой большой нос?

— Кажется, такой, но может… извини… я не очень хорошо рисую… может, чуть–чуть не получилось… я поправлю.

— Да нет, нет, Келли, что ты, по–моему, все прекрасно. Ты мне подаришь этот портрет?

— Конечно, Перл, мне не жалко. Хочешь, я нарисую тебя еще? Только для этого надо, чтобы ты хоть чуточку посидел на месте.

Но Перлу не сиделось. Он вскакивал со стула, потом взбирался на него, принимал всевозможные позы.

— Смотри, вот сейчас я напоминаю памятник одному очень известному человеку. Попробуй отгадать какому.

— Колумбу, — вдруг сказала Келли.

— Правильно, Христофору Колумбу! — воскликнул Перл, спрыгивая со стула и вновь заглядывая через плечо на свое изображение.

— Перл, ты мешаешь, так невозможно работать, ты все время смотришь под руку.

— А что, разве нельзя?

— Я не люблю. Я не люблю, когда мне заглядывают под руку, у меня тогда ничего не получается, — обиженно сказала Келли.

— Ну хорошо, хорошо, я больше не буду, — тоном преподавателя сказал Перл и уселся напротив Келли. — А почему ты рисуешь только меня?

— Почему только тебя? Я многих нарисовала и еще многих хочу нарисовать, — спокойно ответила Келли.

— Келли, ты посмотри на эту рожу, — указывая пальцем на рисунок восклицал Перл, — по–моему, я совершенно не фотогеничен.

— Наоборот, ты что, давай, давай, — как бы подбадривала девушка Перла, чтобы он критиковал ее неудачный рисунок и дальше.

— Но больше я критиковать тебя не буду. Я лучше изменю позу, — Перл выставил вперед правую руку, левую поставил себе на бедро. — Вот так, тебе нравится?

— Нет, не нравится, — сказала Келли, бросив на него короткий взгляд, — будь естественным, Перл, это лучше всего.

— Так лучше? — Перл приделал себе рожки.

— Хуже, хуже, Перл, будь естественным, — настойчиво повторила художница. — Сиди тихо, если хочешь — можешь разговаривать, можешь рассказать, зачем ты здесь, для чего. Может быть, это поможет тебе посидеть хотя бы четверть часа спокойно.

— Я здесь, — воскликнул Перл и вновь вскочил со стула, — чтобы сагитировать своих избирателей для своего переизбрания.

— Нет, нет, ты говоришь неправду, Перл. Я хочу знать, ведь ты же, насколько я чувствую, не настоящий пациент этой клиники?

— Тише, тише, — попросил Перл и покивал на Келли указательным пальцем, — тише. Но ведь ты, Келли, тоже не совсем…

— Я? Я — совсем другое дело, — сокрушенно сказала Келли и принялась наносить на бумагу резкие штрихи. — Откройся мне, пожалуйста, — попросила девушка, прекратив рисовать.

Перл откинул со лба черную прядь волос, прикрыл глаза, задумался. Но потом шутливым голосом сказал:

— Это довольно сложная история, Келли, очень сложная и очень длинная.

— Я понимаю, я все прекрасно понимаю.

— Это напрямую связано с тобой, Келли, и еще кое с кем другим.

— С кем? — спросила девушка.

— С тем, кому я очень давно уже хочу помочь — с моим братом, — грустно произнес Перл.

Сейчас Келли почувствовала, что он говорит чистую правду.

Она посмотрела на Перла и попыталась улыбнуться. Но Перл не ответил ей улыбкой, его лицо стало очень грустным и по нему было видно, что мысли его витают где‑то очень далеко.

Келли принялась быстро исправлять свой рисунок. Ей показалось, что именно сейчас, именно в это мгновение, она увидела истинное лицо Перла — очень грустное, обиженное и какое‑то одухотворенное.

— Вот так, вот так его надо нарисовать, — шептала Келли, быстро исправляя рисунок.

Но как она не старалась, истинное выражение лица Перла ей не удавалось перенести на бумагу.

"Что‑то я делаю не так, что‑то не улавливаю. Скорее всего, дело в глазах, в выражении глаз. Они у Перла одновременно и очень насмешливые и очень грустные. Но как это изобразить?$1 — рассуждала сама с собой Келли, быстро работая остро отточенным карандашом, нанося на бумагу один штрих за другим.

Но потом ей показалось, что все дело даже не в глазах, а в том, как нарисовать нервный рот Перла и она принялась исправлять, но, как водится, испортила рисунок.

— Ну что, у тебя ничего не получилось? — естественным спокойным голосом поинтересовался Перл.

— Да нет, вот видишь, хотела сделать как лучше, а все испортила.

— Ничего, Келли, не отчаивайся, можно нарисовать еще раз, потом еще… Сколько нужно будет тебе, столько я и буду сидеть.

— Спасибо, большое спасибо тебе, Перл, — сказала Келли.