Санта–Барбара I. Книга 3

ГЛАВА 8

— Драки в "Ориент Экспресс" случаются не часто. — Красно–бело–голубой торт и пятьдесят зажженных свечей в нем. — Бенгальские огни и игра в "молнию". — Посыльный снимает кепку, очки и… усы. — Капрал не желает называть свое имя командиру полка. — Счастье не может быть построено на лжи.

Марк Маккормик сидел в "Ориент–экспресс" за отдельным столиком и неторопливо поглощал свой завтрак. Во время завтрака он просматривал утреннюю газету.

Марк настолько был поглощен этим занятием, что не заметил, как в ресторан ворвался Мейсон. Скорее всего он и заметил бы того, если бы не держал газету в левой руке, заслоняя себе обзор.

Пока Мейсон стремительно шел среди столиков, посетители изумленно смотрели на небритого мужчину, который решительно двигался по залу.

Мейсон опустился в кресло напротив Марка и резким движением вырвал газету из его рук.

Марк вздрогнул и чуть не подавился маслиной.

Несколько мгновений мужчины напряженно смотрели друг на друга, понимая, что разговор, который сейчас произойдет, возможно, будет последним.

Вслед за Мейсоном в "Ориент Экспресс" вбежала Мэри, она заспешила к столику и облегченно вздохнула, увидев, что мужчины пока еще мирно сидят и смотрят друг на друга.

— Мейсон, — вскрикнула Мэри, подбегая к своему возлюбленному и кладя ладонь на его плечо.

Она надеялась, что своим прикосновением сможет остановить Мейсона. Марк злорадно усмехнулся, облизывая губы, перепачканные соусом.

Он взял чистую салфетку, промокнул губы и посмотрел на Мейсона.

Мейсон, не поворачивая головы, попросил:

— Мэри, уйди, я не хочу, чтобы тебя обижали.

— Но, Мейсон, — воскликнула Мэри, — я тоже не хочу чтобы кого‑нибудь обижали и поэтому я останусь.

Дуэль взглядов Мейсона и Марка продолжалась. Брови Мейсона сошлись над переносицей, губы нервно подрагивали. Глаза постепенно темнели. Марк побледнел, он не знал, куда спрятать руки, потому что пальцы начали предательски подрагивать.

— Ты просто животное! — первым прервал затянувшееся молчание Мейсон, — ты — скотина, Марк!

— Мейсон, ты можешь говорить все, что угодно, но это ничего не изменит.

— Почему ничего не изменит? — процедил сквозь зубы Мейсон.

— А потому что ребенок мой, я в этом уверен, — отчеканил Марк.

— Не надо, не надо, — чувствуя, что сейчас может произойти непоправимое, попросила Мэри.

— Не может быть судьба такой жестокой, — твердо проговорил Мейсон.

— Может, это — мой ребенок, — отрезал Марк, — и ты меня, Мейсон, так просто — одним движением руки, не зачеркнешь. Не забывай, что я женат на Мэри.

Улыбка искривила губы Мейсона, но это была очень недобрая улыбка.

— Ты хочешь сказать, что она для тебя много значила, мерзавец? А ты хоть знаешь, что такое уважение, согласие, любовь?

— Не знаю, Мейсон, — заторопился с ответом Марк, — не знаю, что она сказала тебе, но у нас все было по согласию.

— Что? Что ты сказал? — Мейсон сжал кулаки, а его глаза налились кровью. — А ну‑ка, повтори!

— Марк, замолчи! — взмолилась Мэри.

— Она сама этого хотела, — спокойно сказал Марк Маккормик.

— Ты врешь, это наглая ложь!

— А как ты думаешь, Мейсон, почему она тебе не сказала об этом сразу?

Марк резко встал из‑за стола, но Мейсон вскочил раньше, его правая рука, описав дугу, ударила Маккормика в челюсть. Тот отлетел в угол зала и рухнул на пол. Мейсон, опрокинув столик, бросился на Марка и стал наносить один удар за другим.

Если бы не управляющий "Ориент Экспресс", то, возможно, Мейсон избил бы Марка до смерти, так неистово колотил он своего соперника. Управляющий схватил Мейсона за руки и оттащил к стене.

— Мистер Кэпвелл, мистер Кэпвелл, успокойтесь. Держите себя в руках.

Мейсон крутил головой и пытался вырваться. Марк поднялся на четвереньки, потом — во весь рост. Он достал из кармана носовой платок, вытер окровавленные распухшие губы и кровоточащий нос.

— Отлично, отлично, Мейсон! — как бы радуясь тому, что произошло, негромко проговорил Марк.

И вдруг заорал на весь зал ресторана:

— Отлично, Мейсон! Теперь моего согласия на развод вы не получите никогда!

Мэри испуганно прикрыла лицо руками, а Мейсон, негодуя, пытался вырваться из цепких рук управляющего, чтобы еще раз ударить Марка.

— И что тогда будет, Марк?! — выкрикнула Мэри, — что?! Ты можешь себе представить?

— Конечно, я прекрасно все это понимаю. Тогда он, — Марк указал рукой на Мейсона, — он не сможет растить моего ребенка. Вот что будет.

Мейсон стоял, понурив голову, а Марк злорадно смеялся окровавленным ртом.

— Это мой ребенок, Мэри! Запомни, это мой ребенок. И я его хочу… я выращу его, — грозя всем кулаком, выкрикивал Марк.

Мэри побледнела, губы ее затряслись. Она отпрянула к Мейсону, прижалась к нему спиной. Мэри явно испугалась, услышав подобное из уст своего мужа.

— Нет Марк, это мой ребенок! — выкрикнул из‑за плеча Мэри Мейсон.

— Нет, Мейсон!.. Хотя анализы покажут, чей он. Это не займет много времени, — Марк, с презрением посмотрев на Мейсона и Мэри, быстро вышел из "Ориент Экспресс".

Мейсон хотел рвануться за ним вдогонку, но Мэри и управляющий удержали его.

В комнате для свиданий психиатрической лечебницы доктора Роулингса нервно расхаживал СиСи Кэпвелл. Он то и дело подходил к зарешеченному окошку и смотрел в коридор, но тот был абсолютно пуст. Лишь откуда‑то из глубины доносились приглушенные голоса.

— Когда же она придет? Я уже устала ждать, — нервничала София, — у меня нехорошие предчувствия.

— А какие тут еще могут быть предчувствия? Откуда взяться хорошим? — сказал СиСи. — Мне сказали, что у них сейчас общее собрание пациентов и наша Келли скоро освободится.

— Мне так тяжело, — сказала София, — казалось, приедем сюда и на душе станет легче. А сейчас какое‑то волнение…

СиСи подошел к Софии и обнял ее за плечи.

— Успокойся, дорогая, конечно, лечебница — это не лучшее место, чтобы успокоить нервы.

— А ты можешь себе представить, СиСи, каково ей здесь? Изо дня в день…

— Но что я могу сделать? — развел руками СиСи, — ты же сама понимаешь, по–другому — нельзя.

— Да, понимаю, — кивнула София.

В ее голосе было столько горечи, что СиСи еще сильнее обнял свою жену.

— Я вижу, София, ты уже смирилась с мыслью, что Келли с нами не отпустят.

— Да. Но я до сих пор не могу понять, почему доктор не согласен отпустить ее с нами хотя на денек, хотя бы на праздник. Ведь это бы пошло ей на пользу.

— Не знаю, наверное, у доктора Роулингса есть какие‑то соображения на сей счет.

— Мне он не очень нравится, — призналась София.

— А почему он должен тебе нравиться? Мне, например, никогда не нравились ни хирурги, ни психиатры. У них у всех одинаковое выражение лица, к тому же- выражение не из приятных.

— Я этого не замечала, — задумалась София, — хотя теперь, когда вспоминаю тех врачей, которых я знала, то, думаю, ты прав.

— Ты всегда соглашаешься со мной. София тряхнула головой.

— СиСи, у тебя все‑таки, чудовищная сила воли. Ты так умеешь влиять на людей. Видишь, и я начала подстраиваться под тебя. Говорю лишь бы с тобой согласиться, хотя на самом деле у врачей такое же выражение лиц, как у всех остальных людей. И я многих из них вспоминаю с большой благодарностью. Да и тебя подняли на ноги врачи.

— Да ладно, София, это я так, сболтнул глупость, — признался СиСи, — нервы на пределе.

В глубине коридора раздались тихие шаги. СиСи и София насторожились. София своим материнским чувством ощутила, поняла — это идет Келли.

Шаги приближались к двери, а СиСи не мог заставить себя подняться и заглянуть в небольшое квадратное зарешеченное окошко.

Наконец, дверь со скрипом отворилась и на пороге возникла Келли. Ее лицо было ужасно бледным, волосы не причесаны, губы подрагивали. На ней была теплая вязаная кофта, но девушка зябко поеживалась.

— Папа… мама… — растерянно проговорила она.

— Привет, — София бросилась к дочери.

— Привет, дорогая, — сказал СиСи.

Мать и дочь обнялись. СиСи смотрел на двух таких дорогих ему людей и у него защемило сердце.

"Боже мой, — подумал он, — неужели я так и не смогу ничего сделать для них обеих? Ведь я их так люблю, а стою сейчас с таким спокойным выражением лица… хотя должен плакать. И откуда у меня эта черствость? Права София — нужно быть мягче".

— Девочка моя! — шептала София. Келли нервно вздрагивала.

— Мама, — отвечала она, — как я рада, что вы приехали.

Наконец, София отпустила Келли и та тут же бросилась к отцу.

СиСи прижал ее к своей груди. В этот момент он вспомнил, какой маленькой и трогательной была Келли в детстве, как он ее любил. Он вспомнил, как они катались с ней на лошадях, как гуляли по берегу океана. Он вспомнил, как забавно Келли выговаривала слова и улыбнулся. Ему казалось, что он прижимает сейчас к себе не взрослую женщину, а маленького ребенка.

— Келли, — шептал он, — мы так с мамой по тебе соскучились.

— Я тоже, — отвечала Келли.

— Мы так соскучились по тебе, что сели в машину и приехали.

Келли улыбнулась.

— Спасибо вам, мне так было тяжело без вас. А сейчас стало немного легче.

София взяла дочь за руку.

— Врачи на нас с папой в большой обиде за то, что мы не предупредили их о приезде. Но ты же знаешь своего папу, если он что задумал, то не остановится. Он не терпит, когда кто‑то становится поперек его пути.

— Келли, ты сегодня такая красивая, — сказал СиСи дочери.

— Нет, — резко ответила дочь и прикрыла лицо руками, — я безобразна. Не нужно мне врать, я прекрасно понимаю, как выгляжу.

София с горечью посмотрела на свою дочь. Если бы это было в ее силах, она бы тут же забрала ее с собой.

— Что ты, Келли, ты не можешь быть безобразной, — София бросилась к дочери и погладила ее по волосам, — ты такая же как прежде, только немного бледная.

— Нет, мама, не нужно меня обманывать — я безобразная.

— Ты просто, наверное, устала и нервничаешь.

— Нет, я в самом деле безобразная, — твердила Келли, — не уговаривайте меня.

София поняла, что дальше продолжать этот разговор бессмысленно и поэтому решила сменить тему.

— А ведь скоро будет праздник! — радостно проговорила она.

Келли воодушевилась.

— Да, в самом деле, четвертое июля.

— Да, дорогая, очень скоро, — сказал СиСи.

— Мы с папой как раз недавно вспоминали о наших прежних вечерах, которые мы устраивали в этот праздник. Помнишь, как нам всем было хорошо и весело. Как мы развлекались, шутили, смеялись…

Келли угрюмо молчала.

Неужели ты не хочешь вспомнить о празднике? — спросил СиСи.

— Мы устраивали эти вечера с кучей гостей, с фейерверками. Ты помнишь, Келли?

София говорила и гладила дочь по волосам.

— Кажется, помню, — измученным голосом ответила дочь и робкая улыбка пробежала по ее бледным губам.

Выражение лица Келли было таким, как будто она напряженно пыталась что‑то вспомнить. Как будто она пыталась ухватить тоненькую ниточку дрожащими пальцами, а та ускользала и ускользала от нее. И Келли делала одну за другой попытки, но все они оставались безуспешными.

А мистер Кэпвелл вскинул правую руку и с пафосом воскликнул:

— Помнишь, Келли, как ты любила фейерверки? Помнишь, как ты любила ракеты? Но больше всего ты обожала бенгальские огни. Помнишь, как они сверкали, а ты бегала с ними вокруг дома? Вспомни, Келли, как разлетались в стороны сверкающие искры…

Робкая улыбка вновь тронула губы Келли, ее взгляд стал осмысленным.

— Как будто, отец, я улавливаю какие‑то вспышки, молнии, но их тут же затягивают темные тучи. Только иногда, когда тучи разлетаются, я вновь вижу сверкание огня.

— Ты тогда так и называла бенгальские огни, детка! — воскликнула София, — ты говорила, папа, дай мне молнию и СиСи давал тебе бенгальский огонь. Ты называла это игрой в молнию.

— У нас тогда был красно–бело–голубой большой торт. Он стоял посреди стола и в нем горело пятьдесят свечей. Да? — Келли повернулась и пристально посмотрела в глаза своей матери.

— Да, — кивнула в ответ головой София, — правильно, дочка, у нас был огромный торт и все мы тогда были счастливы.

Келли улыбнулась.

— Все–все были счастливы, — повторила она, — и смеялись…

Наступило странное молчание. Все боялись его нарушить. Келли как будто напряженно пыталась вспомнить что‑то очень важное, настолько важное, что могло изменить всю ее жизнь. Все молчали и каждый боялся прервать это напряженное состояние.

Первой не выдержала София.

— Ангел мой! — тихо прошептала она у самого виска дочери, — когда ты выйдешь из больницы, мы обязательно устроим такой вечер.

София нежно погладила дочь по плечу.

— Устроим фейерверк, а ты будешь бегать с бенгальскими огнями.

И вдруг спокойное лицо Келли исказила гримаса боли. Она резко обернулась к Софии и дрожащим голосом выкрикнула:

— Мама, мамочка! А можно, ты заберешь меня домой сейчас, прямо сейчас? — она схватила Софию за руки, крепко сжала пальцы.

София едва удержалась от слез, столько мольбы было во взгляде дочери и так дрожал ее голос.

— Мамочка, мамочка! Я хочу домой!

СиСи прикрыл лицо руками, он едва сдерживал себя, чтобы не броситься к Келли, не схватить ее на руки и не бежать вместе с нею из этой чертовой клиники.

— Папа, папочка! — поняв, что мать не может помочь ей, повернулась к нему дочь, — пожалуйста, заберите меня отсюда!

София в это время промокнула слезы, побежавшие по щекам.

СиСи взял руку дочери и принялся нежно перебирать ее пальцы.

— Келли, маленькая моя, пойми, еще рано, еще не пришло время…

София опомнилась, пришла в чувство, собралась. Она обняла дочь и повела ее в глубину комнаты.

— Келли, — уже спокойно и уверенно сказала София, — давай поболтаем о чем‑нибудь веселом и радостном.

Она понимала, сейчас нужно отвлечь дочь от мыслей о доме. Нельзя позволять Келли зациклиться на воспоминаниях, ведь тогда пребывание в лечебнице станет совершенно невыносимым и тягостным.

София усадила дочь на низкий диван и, не выпуская ее руки, принялась уговаривать:

— Келли, Келли, дорогая, мы с отцом по–прежнему очень любим тебя.

СиСи тоже подошел и уселся рядом с дочерью.

— Да, доченька, мы тебя очень любим, — с придыханием говорил он.

Знаешь, что я делаю каждое утро, — спросила София у дочери, но та промолчала, — я встаю и сразу же начинаю думать о тебе, моя Келли, о том, как сильно я люблю тебя, о том, какая ты сильная и красивая девушка.

Губы Келли дрогнули.

— И я стараюсь из всех сил передать эти хорошие мысли тебе.

Келли медленно повернула голову и пристально посмотрела в глаза матери.

— Я хочу, чтобы ты услышала эти мысли здесь в больнице. И у меня появляется надежда, что это поможет тебе побыстрее выздороветь, прийти в себя и выбраться отсюда.

Келли хотела что‑то сказать, но только, как рыба, открыла и закрыла рот. Ее брови странно изогнулись, глаза наполнились слезами.

— Келли, — тут же обратился к ней СиСи, — я говорил с врачами, они утверждают, что тебе уже стало гораздо лучше.

Мистер Кэпвелл принялся гладить дочь по волосам. Он отбрасывал длинные русые пряди за спину, нежно прикасаясь к ним.

— Нет, нет, — заупрямилась отцу Келли.

— Успокойся, Келли, успокойся, — попросил отец.

— Нет, мне здесь не лучше. Здесь я никогда не поправлюсь, — Келли нервно дернула головой.

София внутренне собралась, боясь, что сейчас может расплакаться и дочь это увидит.

— Доченька, папа абсолютно прав, поверь мне. Я ведь тоже вижу, что тебе стало лучше, — проклиная себя за ложь, сказала София.

Но иного выхода она не видела.

— Келли, мы будем тебя навещать часто, очень часто. Мы скоро опять приедем, — говорили, не давая дочери опомниться, то СиСи, то София. — Может, тебе что‑нибудь привезти из дому? Или еще откуда‑нибудь, а?

Но Келли оставалась безучастной ко всем словам, она смотрела на белую стену.

— Нет, — вдруг коротко сказала она.

— Келли, Келли, ты должна о чем‑то подумать, о хорошем, — бодрым голосом попросила София, — у меня появилась блестящая идея. Хочешь, мы привезем тебе целую гору печенья, которое печет Роза?

— У нас есть печенье, — холодно и равнодушно сказала Келли.

— Правда? Это хорошо… — не нашлась сразу София. Но тут же сказала:

— Это очень хорошо, что вы здесь не скучаете.

— Я помогаю украшать зал, — каким‑то бесцветным голосом произнесла Келли, поднялась с дивана и пошла к двери.

СиСи и София рванулись за ней.

— Куда ты?

— Мне надо идти, — спокойно ответила Келли, едва обернувшись к отцу и матери.

— Я люблю тебя, доченька, — СиСи Кэпвелл подался вперед и распростер руки.

Келли вздрогнула и неуверенно двинулась к нему в объятия. Она прижалась к груди отца и закрыла глаза. Ее дыхание было ровным и спокойным.

— И мама тоже тебя любит, — София бросилась к дочери.

Келли обняла и мать. Так они стояли несколько мгновений, обнявшись втроем.

— Повеселитесь хорошенько, доченька, — попросила София.

Та медленно оторвалась от родителей и пошла к двери. Когда дверь скрипя отворилась, Келли повернулась:

— Бенгальских огней там не будет.

Дверь закрылась. София дала волю слезам, она бросилась на грудь СиСи и безудержно зарыдала. Он как мог пытался ее утешить.

Они еще долго стояли в комнате для свиданий. Наконец, София понемногу успокоилась, вытерла глаза, СиСи нежно и трогательно поддерживая ее под руку, вывел на крыльцо больницы.

Они сели в машину и уехали.

Перл зашел в свою палату, посыльный, которого он пять минут тому назад втолкнул в дверь, сидел на краю кровати. Перл приложил палец к губам.

— Тише, — прошептал он и повернул дверную защелку.

Посыльный осмотрелся и только тогда снял дурацкую кепку. Из‑под нее вывалилась копна густых темных волос, которые рассыпались по плечам.

— А что, ты со мной так и будешь целоваться в усах? — поинтересовался Перл.

Девушка отрицательно качнула головой. Парень подошел к ней и ловким движением сорвал накладные усы.

— Вот теперь все в порядке. Осталось только снять черные очки.

Перл двумя пальцами подцепил очки за дужку и сбросил на кровать.

— Перл, — сказала Кортни, обнимая парня, — мне очень не нравится, что ты здесь.

— Не волнуйся, Кортни, все в порядке. Дай‑ка я лучше тебя поцелую.

Девушка согласно кивнула.

— Я ради этого, честно говоря, и приехала. Пробралась сюда под видом посыльного.

— Вот за это признание я тебя люблю.

— Думаешь, мне легко было долго говорить мужским голосом.

— Не думаю, Кортни, что бы это у тебя хорошо получилось.

— Но меня же не раскусили. Я пробралась к тебе.

— Хватит пустых разговоров. Давай о деле. Кортни хотела еще что‑то сказать, но губы Перла не дали ей сказать ни слова. Поцелуй был долгий, Перл принялся расстегивать пуговицы на блузке девушки. Та, поняв чего он хочет, резко отодвинулась.

— Не хватало, чтобы я занималась любовью с сумасшедшим, — засмеялась она.

— Но ты‑то знаешь, что я нормальный. Только по утрам иногда у меня слишком сильно отрастает борода.

Перл потерся своей небритой щекой о плечо девушки. Та даже сквозь ткань блузки почувствовала уколы двухдневной щетины.

— Ты уже достаточно успел сделать. Тебе больше нет смысла оставаться здесь. Перл, я боюсь, что если ты задержишься еще немного, то может случиться беда.

— Да нет, Кортни, я здесь не только из‑за Келли. Мне нужно навести справки о своем брате.

Перл вскочил с кровати и нервно заходил по своей палате.

— Этот доктор Роулингс просто тухлое яйцо. Я должен, обязан оторвать от него Келли. Я обязан ее спасти, Перл нервно и патетично взмахнул руками.

Кортни сидела на кровати и не знала, как ей уговорить Перла покинуть клинику. Ведь она так боялась за него. Но сейчас она еще и восхищалась своим возлюбленным.

— Ты, Кортни, говоришь, что я сделал все возможное. Нет, я еще многого не успел, многое должен сделать. И вот когда я в самом деле совершу все возможное, тогда с чистой совестью покину это заведение. Неужели ты думаешь, мне приятно здесь находиться?

— Перл, но стоит ли ради этого так рисковать собой? — Кортни умоляюще посмотрела парню в глаза.

Тот слегка усмехнулся.

— Если бы ты знала, что произошло с моим братом, ты бы не задавала такого вопроса. Ведь это он, доктор Роулингс совершил такое с моим братом. Он ужасный человек и я должен с ним разобраться.

Перл повернулся к двери и прислушался, ему показалось, что по коридору кто‑то идет. Кортни вскочила с кровати и подошла к Перлу.

— Перл, ты никогда не рассказывал мне, что случилось с твоим братом.

Кортни обняла парня за плечи и нежно поцеловала в затылок.

— Это потому, что я просто схожу с ума, когда думаю о нем, — отозвался Перл.

Тут он не выдержал, он почти закричал:

— Этого идиота Роулингса еще называют врачом! А ты мне покажи, он хоть кого‑нибудь вылечил, он только загубил многих нормальных людей. Это не врач, это идиот! Он должен помогать, а кому, Кортни, кому он помог. Он только издевается над несчастными больными, которые сами не в состоянии помочь себе.

Кортни сокрушенно покачала головой, ей нечего было возразить Перлу.

— Например, Келли. Он сразу же загоняет ее в рамки правил, придуманных им самим. Он не дает ей действовать, фрейдист проклятый.

— И все‑таки, Перл, ты сделал все, что мог, — вновь принялась уговаривать Перла девушка.

— И главное, дорогая Кортни, мне нужно уходить отсюда поскорее, но только после того, как я сделаю все, что нужно.

Перл нагнулся и поцеловал Кортни в губы. Та прижалась к нему и обняла за шею.

— Откройте сейчас же! — послышался из‑за двери грозный голос доктора Роулингса и в дверном окошечке мелькнуло его злое лицо.

— Полезай скорее под кровать, — прошептал Перл. Кортни опрометью бросилась к кровати и быстро забралась под нее.

Перл одернул покрывало, привел постель в нормальное состояние.

— Тише, — прошептал он ей и крадучись вышел на середину палаты.

Но тут же вернувшись назад, он схватил темные очки, накладные усы, кепку и забросил их под кровать, где притаилась Кортни.

— Теперь вроде бы все, — сам себе прошептал Перл, прислушиваясь к тому, что делается за дверью.

Дверь дрогнула, доктор Роулингс сильно постучал в нее кулаком.

— Откройте, немедленно! Что здесь происходит? К доктору Роулингсу подошла Келли.

— Ты мне не можешь помочь, Келли? — попросил ее доктор.

Келли внимательно глянула на доктора и недоуменно пожала плечами.

— А что, собственно говоря, случилось?

— Мистер Капник запер дверь, а здесь это не разрешается. Я не могу попасть к нему в палату.

— У меня иногда болит голова и я засыпаю, а уснув, ничего не слышу, может быть, ему плохо и он уснул, — предположила Келли.

— Плохо?

— Ну да, возможно, ему плохо.

— Тогда мы тем более должны как можно скорее туда попасть, — доктор Роулингс подергал дверную ручку.

— Вы должны обязательно туда попасть, чтобы помочь мистеру Капнику.

— Леонард, немедленно откройте дверь! — настойчиво постучав в дверь, крикнул доктор Роулингс.

— Доктор, а может, он вас не слышит, — вновь предположила Келли.

Она пыталась в меру своих сил помочь Перлу, но ей это явно не удавалось.

— Да все он отлично слышит, — со злостью выкрикнул доктор Роулингс и навалился на дверь.

Вначале дверь не поддавалась, но потом защелка отлетела в сторону, дверь распахнулась — раскрасневшийся и злой доктор Роулингс ворвался в палату.

Его взору предстал облаченный в свой шутовской мундир с блестящими эполетами и ярко–красными отворотами Перл, который, стоя посреди палаты, простер правую руку навстречу влетевшему доктору. Больной грозно закричал на ворвавшегося психиатра.

— Вольно, капрал, назови свое имя командиру полка, — Перл подбоченился и горделиво прошелся по палате.

Келли изумленно смотрела в распахнутую дверь на сценку, происходящую в палате.

Но доктор Роулингс не обращал внимания на подобные выходки больных. Он смело прошелся по палате и заглянул под одну из кроватей.

— Я не разрешал вам выходить из строя! — выпятив нижнюю губу рявкнул Перл.

Доктор искоса взглянул на него, присел на корточки и посмотрел под вторую кровать.

— Вылезайте немедленно! — грозно заорал он, увидев, что там прячется темноволосая девушка.

Кортни обреченно вздохнула и выбралась из своего укрытия.

— Кто вы такая? И как сюда попали? — закричал доктор Роулингс.

— Я… я… — пыталась оправдаться и не знала, что сказать Кортни и, не придумав, что сказать, кротко произнесла:

— Здравствуйте, доктор.

Тут же к ней на помощь заспешил Перл.

— Несколько дней назад ее мужа ранили в тяжелом кровопролитном бою.

— Я спрашиваю, кто она? — закричал доктор Роулингс, глядя на Кортни, которая держала в руках свою идиотскую белую кепку и темные очки.

— Вы слишком недогадливы, доктор. Иногда человеку делается очень одиноко, — разведя руки в стороны сказал Перл.

— Быстренько, быстренько одевайте свою куртку и Убирайтесь отсюда, — заторопил Кортни доктор Роулингс, — если я еще раз увижу вас здесь без пропуска, а то вообще запрещу навещать мистера Капника.

Та попыталась извиниться, но ее попытка была безуспешной.

— Я, доктор, просто хотела с ним поздороваться.

— Поздороваться? — доктор взглянул на измятую кровать, — теперь это называется поздороваться?

— Да, доктор, понимаете, ситуация вышла из‑под контроля и я ничего не могла поделать, — застегивая пуговицы блузки быстро заговорила Кортни. — Я думаю, доктор, что вы тоже когда‑нибудь в своей жизни любили…

— Что? — вспылил доктор.

— Я говорю, что и вы когда‑нибудь любили, а если не любили, то обязательно полюбите.

— Что? — вновь закричал доктор, — до свидания, миссис Левинсон.

Кортни понурив голову вышла из палаты. Проходя рядом с Перлом, она еле заметно подмигнула ему. Перл лукаво подмигнул ей в ответ и тут же вновь принял грозный вид великого полководца.

В палату вошла сестра Кейнор.

— Доктор Роулингс, что у вас здесь происходит? Что‑нибудь не в порядке?

— Конечно, не в порядке. Созовите быстренько общее собрание больных.

Сестра Кейнор мгновенно удалилась исполнять приказание шефа.

— А сейчас мне придется объяснить некоторым из моих пациентов, что бывает с правилами, когда их нарушают и когда на них просто плюют.

— Вы хотели сказать, с теми, кто нарушает…

— Я так и сказал.

Взгляд доктора стал ледяным.

Лицо Перла оставалось непроницаемым. Выскакивая из палаты, доктор Роулингс тряхнул за плечи Келли и приказал:

— Ты тоже обязательно приходи.

Когда Келли и Перл остались в палате одни, лицо великого полководца вновь приобрело нормальное выражение. Он сокрушенно покивал головой:

— Ну что, видишь, как бывает.

— Да, вижу, — ответила Келли взглядом, — но бывает и хуже.

Перл улыбнулся, но его улыбка не произвела на Келли должного впечатления.

После драки с Марком в "Ориент Экспресс" Мейсон долго не мог прийти в себя. Он чувствовал возбуждение, беспокойство, волнение. Обидевшаяся Мэри стояла, повернувшись к Мейсону спиной.

— Извини меня, — наконец прервал молчание Мейсон, — ты должна меня понять, Мэри, ведь я не мог ему позволить, издеваясь над нами, рассиживать здесь как ни в чем не бывало безнаказанным.

— Все хорошо, все позади, — вспылила Мэри и скрестив на груди руки отошла от Мейсона.

— Рано или поздно, Мэри, но это должно было случиться. Я должен был указать этому мерзавцу его место. Он пытается сделать вид, что его очень беспокоит судьба ребенка. Но теперь мы с тобой знаем, что он замышляет, можем предположить его дальнейшие действия и вовремя предпринять ответные ходы.

— Но, Мейсон, что мы можем сделать? Как мы можем подготовиться, если Марк подаст в суд? — Мэри смотрела на своего возлюбленного растерянно, она то и дело пожимала плечами, вскидывала голову.

Мэри предчувствовала, что это дело может окончиться печально.

— Мэри, ты должна понять, что отцовских прав Марку никто не даст. Но для этого мы должны доказать, что он тебя изнасиловал.

— Нет! — воскликнула Мэри и в ужасе закрыла лицо руками.

Мысль о том, что может состояться публичный суд пугала ее больше всего на свете.

— Неужели вы не могли вести себя тихо? — нервно заламывая руки закричала Мэри. — Зачем нам публичные разбирательства? Зачем нам грязь?

— Ты привыкла бегать от жизни. Это неправильно, Мэри — нравоучительно произнес Мейсон, пытаясь заглянуть своей возлюбленной в глаза.

Но Мэри все время смотрела в сторону, боясь взглянуть правде в глаза.

— Мейсон, пойми, я не хочу делать так, чтобы кому‑нибудь было плохо, — голос Мэри дрожал, на глаза то и Дело наворачивались слезы. — С ребенком я тоже хотела, Мейсон, защитить тебя и только тебя, — раздосадованно произнесла Мэри.

— Суда теперь не избежать, но я надеюсь, что он сможет установить истину, — Мейсон отвернулся и принялся расхаживать по комнате.

— Мейсон, ты вновь заговорил о суде? Ты не думаешь как избежать его, а настаиваешь на своем.

— Это единственный наш шанс — доказать, что Марк тебя изнасиловал. И зря ты этого боишься.

— Я понимаю, тебе придется нелегко, ведь Марк станет утверждать, что ты не сопротивлялась, не боролась и сама этого хотела. И знаешь, Мэри, я временами начинаю сомневаться…

— Мейсон, как ты можешь!

— Я начинаю сомневаться, — вновь повторил Мейсон Кэпвелл.

— Неужели ты мне не веришь?

— Конечно верю, иначе бы я уже не был с тобой.

— Но я вижу по глазам — ты мне не веришь.

— Мэри, успокойся, я видел тебя после этого, ты была не в себе. Но ты почему‑то никому не сказала, не заявила в полицию.

— Я не могла этого сделать, — Мэри вытерла слезы. — Марк потом мне внушил, что я сама виновата во всем, внушил, будто пошел на этот шаг, чтобы наказать тебя, Мейсон. Теперь я так не думаю, но тогда… это какое‑то умопомрачение, наваждение, и я тогда решила никому ни о чем не говорить. Ведь все‑таки он официально считался моим мужем, да и сейчас считается. И к тому же он мой старый друг — друг детства.

Мэри говорила все это повернувшись к Мейсону спиной, ей страшно было встретиться с ним взглядом.

— Мэри, ты вновь терзаешь себя.

— Я должна выговориться, иначе ты меня не поймешь. Я страшно терзалась, я сама мучила себя воспоминаниями, каждый раз возвращалась в мыслях к этому дню, но ничего мне не помогало. И тогда я полностью запуталась, одна ложь всегда тянет за собой другую и этот узел невозможно распутать. Мейсон, я больше не хочу об этом говорить, не хочу в этом разбираться. Не нужно мучить меня. По–моему, Мейсон, тебе доставляет какое‑то садистское удовольствие копаться во всей этой истории, ты получаешь от этого истинное наслаждение.

— Нет, Мэри, ты ошибаешься. Я ищу истину и я хочу счастья для тебя, а счастье никогда не может быть построено на лжи.

— Мейсон, неужели ты думаешь, что от правды кому‑нибудь станет легче?

— Марк должен заплатить за все, и я этого добьюсь, чего бы это мне ни стоило. И ты, Мэри, мне обязана помочь, — голос Мейсона звучал настолько зло и в нем было столько убежденности, что Мэри вздрогнула и поняла, — остановить Мейсона не удастся, он будет идти до конца.

— Мейсон, все‑таки зря ты ударил Марка.

— Ты его жалеешь?

— Нет, но это повлечет за собой большие неприятности для тебя и для меня. Ведь признайся, ты всего лишь не сдержался.

— А что, я по–твоему, должен был молчать и слушать его мерзости?

— Это был бы лучший выход, Мейсон. Лучше один раз стерпеть, но потом выиграть. А теперь мне кажется, мы с тобой проиграли.

— Мы это еще посмотрим, Мэри. Ты еще скажи, что я должен был позволить ему ударить меня.

— Нет, этого я не хотела сказать, но я думала, что ты более дальновидный и более сдержанный. Ты посмотри на себя, Мейсон, ты небрит, ты опустился за эти несколько дней, ты не умеешь переживать несчастья.

— Да, я не умею, но зато я умею бороться, а этого не умеешь делать ты.

— Значит, мы с тобой хорошая пара, — попробовала улыбнуться Мэри, — мы дополняем один другого.

— Мэри, но я же все‑таки нашел в себе силы извиниться перед тобой.