Санта–Барбара I. Книга 3

ГЛАВА 6

— Человек, окружив себя вещами, не становится счастливее. — Жизнь двух людей, которые не любят друг друга — настоящая пытка. — Иден отказывается от помощи. — Мейсон Кэпвелл уже знает и про мед, и про пчелок. — Легкие облака похожи на взрывы пушечных снарядов.

Когда СиСи поднялся в спальню, София складывала свое вечернее платье. Она вопросительно взглянула на бывшего мужа.

— Это Мейсон, — коротко сказал СиСи.

— Мейсон?

— Да. Мне пришлось переговорить с ним кое о чем. А что ты делаешь?

София посмотрела в глаза СиСи.

— Давай не будем спорить о том, что я тебе недавно сказала.

— Этого и не нужно делать, ведь я все отлично понимаю, — СиСи остановился в двух шагах от Софии и посмотрел на нее долгим, полным любви взглядом, — твоя болезнь, дорогая, ничего не изменила. И об этом не стоит думать.

— СиСи, я так счастлива, — она уже не складывала, а мяла платье в руках, — я так счастлива, я не вынесла бы твоей жалости.

От этих слов мужчина смутился.

— Дорогая, я только что прочел лекцию своему сыну Мейсону о том, что нельзя упускать в жизни шансы. Когда я ему об этом говорил, то имел в виду нас с тобой — тебя, София, и меня. Гарантии. Ты говоришь, что нет никаких гарантий. А кто имеет какие‑либо гарантии в этой жизни? Знаешь, дорогая, я всю жизнь искал гарантии, всю жизнь подчинял себе людей, окружал себя вещами, предметами… И что? Я стал от этого хоть чуточку счастливее?

СиСи остановился и посмотрел в глаза Софии. Та сложила платье и опустила руки.

— Нет, я не стал счастливее, ни на грамм… счастливее, — сам ответил на свой вопрос СиСи, — единственное, чего я сейчас хочу — это любить тебя, быть с тобой вместе, а еще больше я хочу быть любимым здесь, сейчас и немедленно.

София нервно закусила губу и смотрела на своего бывшего мужа полными любви глазами. Ее взгляд говорил куда больше, чем могли бы сказать самые красноречивые слова.

— София, ведь мы любим друг друга, а от того, что тебе довелось пережить, ты не стала для меня менее желанной. Как тебе доказать это?

София вздрогнула.

— СиСи, мне очень трудно в это поверить, — она улыбнулась.

— Верь, верь мне, — прошептал СиСи и приблизился к счастливо улыбающейся Софии.

— Хорошо, дорогой, я попробую. Что ты хотел мне сказать?

СиСи поднял голову и посмотрел в глаза Софии.

— Я хотел сказать, мне очень жаль, что ты заболела, что все так получилось. Я не хотел оставлять тебя одну, но сейчас нам не о чем беспокоиться. Мы больше никогда не будем одинокими, я сделаю для этого все, что в моих силах, — сказал СиСи и опустил голову.

— Никогда, — повторил он, как бы сам себе, поймал ладонь Софии, крепко сжал и сделал еще один шаг к бывшей жене.

Руки Софии легли ему на плечи, потом сомкнулись вокруг шеи. София потянулась к СиСи, а он крепко обнял ее за талию, нежно прижал к себе, уткнулся в ее пышные светлые волосы. СиСи вновь почувствовал, что возвращаются прежние чувства, те, которые владели им когда‑то очень давно, когда он еще был молод, когда София была совсем юной, обаятельной, когда он волновался, нервничал, переживал почти так, как сейчас.

София прижималась к нему все плотнее и плотнее. Губы СиСи нашли ее губы.

СиСи чуть отодвинулся от Софии, присел и подхватил ее на руки. Она показалась ему необычайно легкой, мягкой и появилось ощущение, что он никогда не выпускал это тело из своих рук, что София всегда принадлежала только ему. Он медленно пошел к широкой кровати.

Он нес женщину бережно и аккуратно, как бокал с драгоценной жидкостью, боясь расплескать. Он нес ее, на ходу ища и находя теплые податливые губы, которые отвечали страстью на его поцелуи.

Не разжимая объятий, СиСи опустил ее на огромную кровать. София, прикрыв глаза, откинулась на подушки…

Сантана первой нарушила тягостное молчание. Она поднялась из‑за стола, посмотрела на Круза.

— Я не хотела выходить за тебя замуж.

— Да, я знаю.

— Я любила тебя, — продолжила Сантана, — и говорила, что жизнь с тем, кто меня не любит, настоящая пытка, Круз.

Глаза Сантаны блестели, Круз не знал, как ее успокоить. Он чувствовал, что жену охватило какое‑то сильное нервное возбуждение.

— Ты это помнишь?

— Да, помню.

— Но ты сказал, что готов к семейной жизни, — продолжала Сантана, нервно вышагивая по гостиной, — ты сказал, что готов жить со мной, готов воспитывать ребенка. А я… я так боялась всего этого. Я так боялась, что ты скоро устанешь, начнешь мною тяготиться. Но ведь ты же, Круз, поклялся…

Сантана остановилась.

— Сантана, я так говорил, потому что был твердо в этом убежден. Верил в то, что говорил.

— Я знала, я предчувствовала… И если бы я тогда поверила только себе, то сейчас мне не пришлось бы испытывать страшную боль. Круз, ты не представляешь, как больно, как болит мое сердце, как тяжело у меня на душе. Ты не можешь себе представить, что там творится. Я убедила себя, что тебе будет хорошо со мной и с Брэн–доном. Боже, как я ошибалась… Я внушила себе, что твоя любовь к Иден, не будет меня ранить, что она йе сможет причинить мне боль. Но она ранит и причиняет мне страшную нестерпимую боль. Ты слышишь меня, Круз?

Глаза Сантаны сверкали, ее лицо порозовело. Она смотрела на мужа, ожидая от него ответа. И Круз не выдержал этих слов. Он почувствовал, как больно и плохо Сантане, он первый сделал шаг навстречу, прижал ее к себе и стал гладить по спине.

Сантана стояла неподвижно, но потом вдруг как будто бы потеплела, сделалась мягче и прижалась к груди Круза.

Круз понимал — не любовь руководит им, это самая обыкновенная жалость, он жалеет женщину, которая из‑за него так сильно страдает.

"Ничего, может я вновь смогу ее полюбить", — думал он, совершенно не веря в это.

— Прости меня, Сантана, — проговорил он, — поверь, я не хотел делать тебе больно, я не хотел причинить тебе ни капельки боли.

— Я знаю, Круз, — прошептала в ответ Сантана, — я знаю и чувствую это, но поверь, мне от этого нисколько не легче, а еще горше, еще больнее. И мне кажется, сейчас единственно правильным будет отпустить тебя.

Круз от этих слов сам отшатнулся от Сантаны. Он хотел заглянуть ей в глаза. Но женщина смотрела в сторону.

— Наверное, я был не в своем уме, когда уговаривал тебя выйти за меня замуж, — произнес Круз.

Сантана вздрогнула, она не знала, что ответить. А Круз продолжил, стараясь говорить как можно менее бесстрастно:

— Ты в самом деле хочешь развода?

— Нет, Круз, нет. Я не хочу, наш брак надо сохранить, его надо сохранить ради Брэндона, ради ребенка. Господи! Да кого же я обманываю, — как бы опомнившись, выкрикнула Сантана, — кого, кого я пытаюсь обмануть? Наш брак нужно сохранить не только ради Брэндона, но и ради меня. Слышишь, Круз, ради меня.

Сантана смотрела прямо в глаза Крузу. Она напоминала маленького пса, который смотрит в глаза хозяину, от которого зависит его судьба.

— Я люблю тебя. Ты слышишь, Круз, я люблю тебя. Я знаю, что была очень плохой женой, плохой. Я злилась на тебя. Возможно, ты не дал мне того, что мне было так нужно, так необходимо. Я знаю, я была не лучшей женой… — Сантана осеклась.

Она несколько мгновений молчала, испытующе глядя на Круза, потом произнесла:

— Круз, давай попробуем еще раз. Давай попытаемся вновь, может быть, счастье нам все‑таки улыбнется. Возможно, все сложится по–иному. И будет хорошо. Я постараюсь сделать все, что будет зависеть от меня, — голос Сантаны дрожал.

Она дышала тяжело, как рыба, выброшенная на сушу — так судорожно открывался и закрывался ее рот.

— Прости меня, Круз, прости, — выдавила из себя Сантана.

Круз молчал.

— Скажи, ты дашь мне шанс, последний шанс? Я хочу попытаться все изменить, я хочу, чтобы у нас все стало по–другому и мы были счастливы. Пожалуйста, Круз, я тебя очень прошу.

Круз не знал, что ответить. Он молча смотрел на Сантану и чувствовал, как его сердце переполняет жалость. Это была не любовь — всего лишь жалость, но Круз пытался убедить себя, что он любит Сантану, что она ему очень дорога и без нее он не может жить.

В "Ориент Экспресс" уже давно не было посетителей, ушел даже бармен. Все стулья — перевернуты и поставлены на столы, полы подметены, грязная посуда убрана.

В этой густой тишине у стойки бара сидела Иден и смотрела на молчащий черный телефон. Она нервно потирала ладони, с хрустом заламывала пальцы. Она ждала звонка, все еще надеясь — Круз не выдержит и позвонит ей, наберет цифры и она услышит любимый голос.

Управляющий "Ориент Экспресс" неспеша подошел к Иден и остановился в нескольких шагах.

— Я уже готов, мисс Кэпвелл. Моя машина стоит внизу. Вас подождать?

— Нет, нет, можете идти, — вежливо улыбнулась Иден, — я сама закрою. Я еще немного посижу.

— С вами все в порядке? — поинтересовался управляющий.

— Да, со мной все отлично, — Иден рассеянно улыбнулась, — поверьте, отлично.

Управляющий еще несколько мгновений смотрел на нее, потом вежливо склонил голову.

— Спокойной ночи, мисс Кэпвелл. Я, с вашего разрешения, удаляюсь.

— Пожалуйста. Спокойной ночи, — Иден проводила мужчину взглядом.

Ночное дежурство Мэри продолжалось. Она расхаживала по своему кабинету, нервно заламывая руки. Вдруг дверь со скрипом отъехала в сторону и в кабинет медленно втиснулся Мейсон. Его элегантный галстук болтался на боку, ворот белоснежной рубахи был расстегнут, волосы растрепаны.

— Ты еще здесь? — с порога спросил он, увидев Мэри

Мейсон, — Мэри бросилась к нему, — я тебя давно жду. Нам с тобой надо поговорить. Мейсон закрыл дверь.

— Мэри, разговор недорого стоит, — растягивая слова произнес он, — это самая дешевая вещь на свете Говори и ты победишь инфляцию.

Мейсон подошел к окну. Мэри смотрела на него, не зная, чего ей ожидать.

— Послушай, Мейсон, неужели ты не хочешь, чтобы я тебе все объяснила?

— А что? Что можно объяснить, Мэри? Неужели ты думаешь, слова могут что‑то изменить? Мейсон слегка повернул голову и бросил на Мэри короткий взгляд. — Про мед и про пчелок я все знаю. А кровавые подробности…

Мейсон пожал плечами.

— Перестань! — выкрикнула Мэри.

— Что ж, про ложь я тоже кое‑что знаю. У Кэпвеллов в этом деле богатые традиции.

— Мейсон, — Мэри тяжело вздохнула и прижала руки к груди, — Мейсон, я должна, обязана все тебе сказать, все объяснить.

— Я знаю Мэри, ты беременна нашим ребенком твоим, моим и Марка, — Мейсон опустил голову.

— Нет, Мейсон, нет!

— Извини, я совсем забыл, ведь ты была монашкой и жила совсем в другом мире, за очень толстыми стенами, — медленно говорил Мейсон, глядя на Мэри, — а я жил тоже за толстыми стенами, правда, они были незримыми, но меня они защищали и довольно неплохо. Мейсон скептично скривил губы.

З- а ними Мэри, я чувствовал себя в безопасности, я знал, что никто меня не тронет и я туда никого не пу скал. Но это продолжалось только до тех пор, пока в моей жизни не появилась ты, — Мейсон посмотрел на Мэри взглядом, полным любви, горечи и боли.

Мэри не выдержала этого взгляда, она опустила голову и сцепила пальцы рук

— Таких как ты, Мэри, я никогда раньше не ветре чал. Ты говорила не так, как все остальные. У тебя совсем другие слова, ты вела себя иначе, чем другие. Мне это очень понравилось, я, честно говоря, и не думал, что такие как ты еще есть на этом свете. И я открыл тебе дверь — пригласил к себе. И мы с тобою, Мэри, остались вдвоем против всего мира, и это мне понравилось еще больше.

Мэри едва сдерживала слезы, слушая исповедь Мейсона. Ей хотелось рыдать, но она знала, что сейчас не время давать волю слезам, надо бороться за свое счастье. Стоит попытаться вернуть все на прежние места.

— Я набирался от тебя мудрости, смелости, вдохновения. Я поверил тебе. И знаешь, Мэри, до сегодняшнего дня я мог бы поручиться жизнью, что ты мне никогда, ни при каких обстоятельствах не солжешь. Но по пути я перепутал указатели. Если честно, я даже не знаю, когда это случилось.

Мэри кусала губы, чтобы удержать себя, не броситься на грудь Мейсону.

— Но другого объяснения я не вижу, — прошептал Мейсон и опустил голову.

Мэри, глядя на Мейсона, глазами полными слез, произнесла:

— Есть, Мейсон, есть другое объяснение. И оно намного проще, чем то, которое придумал ты.

Мэри помолчала, потом продолжила. Каждое слово давалось ей с неимоверным трудом. Но она знала, что сейчас должна сказать всю правду, до последней капельки, как ни больно это было делать.

— Марк сказал тебе правду. Но он опустил одну деталь, всего одну деталь…

Мейсон напрягся, он медленно поднял голову и посмотрел на Мэри. И женщина сказала это последнее слово, возможно, самое тяжелое в ее жизни.

— Мейсон, Марк меня изнасиловал.

Мейсон вздрогнул, как будто его ударил сильный разряд электрического тока, пальцы его рук мгновенно сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

— Что? — переспросил он.

— Да, Мейсон, да. Он меня изнасиловал, — повторила Мэри.

Мейсон бросился к Мэри и крепко прижал ее к себе. Наконец, женщина заплакала и слезы ручейками потекли по ее щекам. А Мейсон целовал ее влажные губы, мокрые Щеки, глаза, лоб.

— Мэри, успокойся, милая, не плачь. Ну почему ты не сказала мне этого раньше.

— Я не хотела, я…

— Не надо. Теперь уже этим никому не поможешь, Мэри, — Мейсон прижимал ее к себе, гладил по волосам, — Мэри, я люблю тебя. Все будет хорошо. Успокойся, не волнуйся.

Мейсон как мог пытался утешить Мэри.

"Мерзавец, какая сволочь! — думал он о Марке, — ну я ему устрою. Я ему никогда не прощу всего, что он сделал с Мэри".

— Я не прощу ему, Мэри.

СиСи Кэпвелл проснулся раньше, чем София. Он посмотрел в окно, за которым уже искрилось солнце на синем небе с легкими облаками, похожими на пушечные взрывы. Они быстро неслись вдоль горизонта.

СиСи перевел взгляд на лицо Софии. Оно было прекрасно и спокойно. СиСи боясь разбудить жену, нежно прикоснулся губами к ее обнаженному плечу. Улыбка появилась на ее розовых губах.

"Какое счастье, что теперь она со мной, что теперь она снова принадлежит мне, — подумал СиСи, — надо же было быть таким идиотом и столько лет ходить рядом с Софией..".

СиСи аккуратно достал из‑под одеяла руку Софии, нежно провел по ее щеке, убрал со лба русую прядь волос.

София открыла глаза, улыбнулась, повернулась и нежным голосом прошептала:

— Привет, дорогой. СиСи поцеловал ее.

— София, знаешь, ты никогда не была красивей, чем сейчас.

— Ты обманываешь, СиСи. Ты просто рассыпаешься в комплиментах.

— Нет, я говорю это совершенно искренне. Никогда еще, София, я не видел тебя столь прекрасной.

— Это невероятно, даже дух захватывает, — прошептала София.

— Да, действительно, я думал, что это чувство уже никогда больше не посетит меня.

— Я тоже, — сказала София.

— Не помню, сколько раз я просыпался в этой комнате, на этой кровати с мыслями о тебе, София, — СиСи говорил и продолжал любоваться Софией, — я пытался бороться с собой, удерживал себя от того, чтобы не броситься к телефону и не позвонить тебе. Каким же я был дураком! — с горечью произнес СиСи.

— Да уж, — весело ответила София и улыбнулась. От ее улыбки СиСи стало хорошо.

— Этого, София, больше не будет. Все начинается сначала — возвращается назад. Я люблю тебя, София. Я даже не могу выразить, как сильно люблю.

Его рука гладила ее щеки, шею и плечи. Прикосновения его были нежными и ласковыми.

— И не надо, СиСи, не надо пытаться объяснять, как ты меня любишь.

— Почему? — СиСи заглянул в глаза Софии.

— Потому что и я люблю тебя так же сильно.

Не в силах бороться с чувствами, переполнявшими их, СиСи и София потянулись друг к другу. Их руки переплелись, СиСи обнял жену, прижал к себе и нашел ее теплые подрагивающие губы.

— Я люблю тебя, люблю, София, — шептал СиСи Кэпвелл.

— Тише, не говори, не надо, а то все может безвозвратно уйти.

— Нет, ничто никуда не уйдет. Мы всегда с тобой будем вместе.

— Тише, СиСи, помолчи. Я боюсь, мне страшно, ведь когда‑то у нас уже было что‑то похожее.

— Нет, София, такого у нас еще никогда не было. Оно пришло только сейчас. И я благодарен небесам, что ты вновь со мной. Мои руки прикасаются к тебе, ласкают твое тело. Я благодарен небесам за то, что ты, София, любишь меня. Ведь я вижу любовь в твоих глазах. И от этого мне хорошо, мне хочется быть добрым, всех прощать.

— Это замечательно, СиСи, это чудесно, что тебе хочется быть добрым и ласковым. Будь таким, будь. И тогда у нас все будет прекрасно.

— А еще, София, я не хочу, чтобы ты чего‑то боялась. Не бойся — я с тобой, нам теперь ничего не страшно. Нас никто и ничто не сможет победить. И клянусь — я тебя никому никогда не отдам… никому. Никто не посмеет прикоснуться к тебе.

— Да что ты, СиСи, успокойся. Не надо быть таким ревнивым. Ведь я не давала тебе к этому повода.

— Нет, конечно, нет. Это я просто так, в порыве чувств, которые переполняют меня.

София нежно засмеялась и откинулась на подушку, она прикрыла глаза и задумалась. Она вспомнила свою юность. Первые встречи с СиСи Кэпвеллом. Вспомнила, каким гордым и неприступным, каким холодным он тогда казался ей, еще юной и несмышленой девушке. Она даже вспомнила первый поцелуй, робкий и трогательный. И ей от этих воспоминаний стало еще теплее.

Казалось, ее душа воспарила к облакам, туда, где неслись белые барашки, белые птицы. София приоткрыла глаза и посмотрела в окно на череду облаков, спешащих по ярко–синему утреннему небу. В окно долетали веселые голоса птиц, их щебет, шум прибоя.

"Как хорошо! Как давно я мечтала вернуться в этот дом, — подумала София, — но мне сейчас кажется, что я отсюда никуда не уходила, это, наверное, потому, что моя душа оставалась здесь в больших комнатах, под этими деревьями, с этими людьми, с моими близкими. Ведь они все меня очень любят и я их всех люблю. И всегда готова отдать за них свою жизнь".

СиСи тоже лежал и, запрокинув голову, смотрел в окно. Он слышал могучий рокот океана, вдыхал солоноватый воздух, слышал голоса чаек, носившихся у самого дома.

"Наконец‑то, — подумал он, — я смог вернуть в этот дом человека, который вновь наполнит мое существование радостью и счастьем, человека, который оживит молчаливый и холодный дом. Теперь с Софией все пойдет по–другому, изменятся отношения с детьми. Со всеми можно будет разговаривать спокойно и просто. Боже мой, как хорошо, что я смог вернуть Софию".

— Как ты думаешь, который час? — спросила София, — СиСи, ты спишь?

— Нет, я чувствую, что сейчас, по–настоящему, счастлив. А времени… по–моему, еще рано.

— Нет, уже надо вставать

— Нет, София, полежим еще. Я хочу ощущать тебя рядом, чувствовать тепло твоего тела. Иди сюда, — СиСи приподнял и положил голову Софии себе на плечо. — Вот так, тебе удобно?

— Да, дорогой, мне так очень удобно.

— Тогда еще немного полежим, посмотрим в окно, на синее небо, на белые облака.

— СиСи, ты стал сентиментальным. Раньше я не замечала за тобой таких нежных чувств.

— Это, наверное, старость.

— Старость? — изумилась София, — нет, СиСи, ты сейчас моложе, чем был раньше. Моложе и увереннее.

— Это хорошо?

— Конечно же хорошо.

— София, ты тоже сейчас моложе, чем раньше. Я тебе говорю это совершенно искренне.

— СиСи, перестань. Перестань расточать комплименты. Давай просто полежим и посмотрим в небо, на облака. А знаешь, мне кажется, что я вообще никогда не уходила из этого дома.

— Ты, действительно, никогда отсюда не уходила, ты была и есть его неотъемлемой частью. Мне всегда ужасно хотелось, чтобы ты была рядом. Но все из‑за моего скверного характера…

— Да, СиСи, характер у тебя еще тот.

— Да и у тебя, София, характер не лучше моего. Мы достойны друг друга.

— Действительно, мы достойны друг друга. Только непонятно, почему мы так долго муч,1ли сами себя?

София пожала плечами.

— СиСи?

— Что, София?

— Я хочу тебя поцеловать.

— Поцелуй.

— Ты разрешаешь?

— Да. Целуй же, быстрее.

СиСи сам повернул к себе Софию и крепко поцеловал в губы.

— Ты так хотела меня поцеловать?

— Нет, СиСи, я хотела поцеловать тебя нежно, тихо. Вот так, — и София прильнула к губам СиСи.

Они еще долго лежали, тесно прижавшись друг к другу, смотрели в распахнутое окно, за которым покачивались ветви деревьев, щебетали птицы, рокотал океан и по голубому глянцу неба плыли яркие белые облака.