Санта–Барбара I. Книга 3

ГЛАВА 5

— Тяжелый разговор Марка Маккормика и Мэри, состоявшийся в поликлинике. — София и не догадывается, что СиСи Кэпвелл знает об операции, а тот не спешит ее разочаровывать. — Мать Лайонела Локриджа сожалеет об утраченном. — Мейсон хоть и пьян, но высказывает трезвые мысли. — Разговоры Кэпвеллов — загадка для Минкс. — Одиночество Иден.

Мэри и Марк встретились в поликлинике. Мэри не хотела его видеть, но она ничего не смогла сделать и Марк поборол ее неуверенное сопротивление.

— Марк, неужели ты не понимаешь — ты не должен был этого делать?

— Извини, Мэри, — ответил Марк, прикрывая дверь, — он все равно узнал бы об этом, — сказал Марк, входя в кабинет. — Тем более, вполне возможно — ребенок окажется моим.

— Нет! Нет, Марк, — зло выкрикнула Мэри, — ребенок не будет твоим, это ребенок Мейсона.

— Конечно, ты можешь так говорить, Мэри, пока еще не сделаны анализы.

— Знаешь, Марк, — вспылила Мэри, — у тебя нет на ребенка никаких прав, — ее глаза сверкали негодованием и презрением к Марку, а он был спокоен и вел себя очень нахально и уверенно. — Я тебя никогда не подпущу к ребенку, — прошептала Мэри.

— Мэри, если ребенок окажется моим, то я не позволю никому думать, что он от Мейсона. Я не доставлю ему такого удовольствия, — Марк зло посмотрел на дверь, как будто именно там стоял его главный враг, как будто сейчас там находился Мейсон. — Никогда! Я ему не доставлю такого удовольствия, — Марк потряс кулаками.

— Так что, выходит, дело не в ребенке и не в твоих отцовских чувствах, а совершенно в другом, — сказала Мэри. — Получается — ты страстно желаешь поквитаться с Мейсоном, не так ли, Марк?

— Нет, Мэри, ребенок мне не безразличен, — сказал Марк, — но тебе, Мэри, я не дам развода до тех пор, пока ты не выполнишь моих условий.

— Что? — закричала Мэри, — ты не имеешь права выдвигать какие бы то ни было условия, ты не имеешь право разговаривать со мной в таком тоне.

— Это ты, Мэри, так считаешь, а я нет, — подбоченясь, Марк махал указательным пальцем прямо перед лицом Мэри. — Я так не считаю и я не согласен с тем, что говорит Мейсон и с тем, что говоришь ты, — слово за словом выкрикивал Марк.

— Хорошо, Марк, хорошо, — тихо прошептала Мэри, — ты не оставил мне никакого выбора и теперь я все буду вынуждена рассказать Мейсону. Я хочу, чтобы он знал — ты меня изнасиловал.

— Скажи, Мэри, а я буду отрицать, я могу доказать, что тебя не насиловал, — спокойно и уверенно Марк прошелся по кабинету.

Мэри прикрыла лицо руками и едва удерживалась, чтобы не зарыдать.

— А если бы все было так как ты говоришь, то почему ты не подала в суд? Ты ничего, Мэри, не сможешь доказать, — спокойно, как будто бы он констатировал факт, произнес Марк.

— Но Мейсон мне поверит. Ведь он‑то знает, что это не могло произойти по–другому, ведь он‑то знает! — выкрикнула Мэри, цепляясь за имя Мейсона как утопающий хватается за соломинку, — мне‑то, Марк, он поверит и он сойдет с ума от бешенства, тогда я тебе не завидую, Марк, — уже зло выкрикнула Мэри и ее лицо порозовело. — Тебе, Марк, не стоило заходить так далеко, — спокойно произнесла женщина.

Но от этого спокойствия, с которым говорила Мэри, Марку стало не по себе: как‑то странно заныл низ живота. Но он все еще бодрился.

— Не беспокойся, Мэри, я как‑нибудь справлюсь с твоим Мейсоном, — зло прошипел Марк.

— Кажется, ты решил устроить между вами соревнование, — произнесла Мэри, — но имей ввиду, Марк, Мейсон пойдет на все. По твоей халатности погибла женщина, а ты, Марк, это скрыл. Но если Мейсон расскажет об этом, то твоей карьере конец — это уж точно, — гневно выкрикнула в лицо Марку женщина.

— Этого не будет, Мэри.

— Будет! Будет, Марк! Он не остановится ни перед чем, уж я его знаю.

— Этого не будет по той причине, Мэри, что ты все такая же прямая и честная девушка, такая же прямолинейная как и раньше, как та девушка, с которой я рос, — пытаясь успокоить Мэри, проговорил Марк. — Если кто‑то спросит тебя о том, что было между нами, то ты скажешь правду. А правда заключается в том, что ты перестала сопротивляться: ты не кричала, ты не пыталась выцарапать мне глаза, ты моя законная жена, — продолжал Марк, — и ты уступила, ты спокойно отдалась мне. Мэри, — повторил Марк, — ведь так все и было.

Он сам, казалось, уже поверил в то, что рассказывает. Он положил руку на плечо Мэри, но та сбросила его ладонь и гневно выкрикнула:

— Нет! Нет! И ты прекрасно знаешь, что все было не так, все было совсем по–другому! — Мэри в бешенстве сжала кулаки и готова была броситься на Марка, чтобы доказать — он врет.

— Не знаю, Мэри, поверишь ты мне или нет, но я все так же люблю тебя.

— Любишь! — все так же зло прокричала Мэри, на ее лице проступила нестерпимая боль, — любишь, так зачем ты мне хочешь поломать жизнь?

— Я не хочу, — сказал Марк. Я очень тебя люблю, но я должен позаботиться и о себе, — расчетливо произнес Марк. — Я должен был удостовериться, что мои отцовские права будут защищены.

"Боже, какой он мерзавец! — глядя на Марка думала Мэри. — И как я могла выйти за него замуж? И как я умудрилась так долго прожить с ним под одной крышей, каждый день его видеть, каждый день слышать его голос? Он же врет, он обманул меня тогда, обманывает и сейчас. Боже, какой он мерзавец!"

Мэри чуть не плакала от обиды на себя, от обиды на то, что так сильно ошиблась, и из‑за этой ошибки вся ее жизнь пошла вкривь–вкось и что до этого дня она никак не может успокоиться, сосредоточиться на себе и жить с тем человеком, которого любит, с тем человеком, который несмотря ни на что любит ее.

В глазах Мэри стояли слезы, ее рот подрагивал, она нервно сжимала кулаки.

— Прежде всего, Мэри, ты должна это понять: я буду отстаивать свои интересы, — продолжал Марк.

Но его слова долетали до Мэри как сквозь толстую стену. Она уже не улавливала их смысла. Она вновь вспомнила тот день, когда Марк изнасиловал ее, вспомнила боль, все свои страдания, вспомнила свои слезы и ей стало нестерпимо горько. Она закрыла ладонями лицо, отвернулась к окну и тихо заплакала.

Слезы катились по щекам и Мэри их даже не пыталась вытирать.

А Марк, стоя за ее спиной, продолжал:

— Я до конца буду бороться за свои права, ведь ты, Мэри, честная девушка и всегда будешь говорить только правду — я в этом уверен, потому что я очень хорошо тебя знаю, лучше чем Мейсон Кэпвелл. И еще, Мэри, запомни: я тебя люблю.

— Любит, он меня любит, — шептала Мэри, — этот мерзавец меня любит. Боже, за что мне такое наказание? Боже, зачем ты меня испытываешь так сильно? Я уже не могу больше терпеть. Мне так тяжело.

Мэри отняла ладони от лица и глянула в черноту ночи. Кое где горели рваной цепью фонари набережной. К поликлинике подъехала машина скорой помощи. Мэри видела как санитары выкатили из фургона носилки и торопливо заспешили к зданию. Она видела врача, бежавшего за носилками, видела женщину, стоящую под фонарем и провожающую взглядом носилки.

"Боже, опять случилось несчастье! Почему каждый день кому‑то не везет? Кто во всем этом виноват?$1 — задавала она сама себе вопросы, забыв, что сейчас за спиной стоит ее муж Марк, муж, с которым она не хочет иметь ничего общего, которого она хочет как можно скорее забыть и вычеркнуть из своей памяти.

Скорая помощь медленно развернулась у самого крыльца и помчалась в ночь.

"Хорошо, если она кому‑то поможет, если кого‑то спасет$1 — подумала Мэри.

А в доме Кэпвеллов жизнь шла своим чередом. На втором этаже шикарной спальни стояла София, повернувшись спиной к СиСи. Она медленно рассказывала:

— У меня в груди обнаружили опухоль и сделали операцию, — София говорила все это так, как будто бы она открывает СиСи Кэпвеллу какую‑то важную тайну. Ведь она не могла знать, что СиСи все уже знает об ее операции и об опухоли.

— Опухоль удалили, — спокойно говорила София, — и назначили мне радиотерапию. Мне и сейчас ее делают.

Она стояла, опустив руки, а СиСи тихо подошел к ней сзади, и заглянул в лицо.

— Врачи не обнаружили никакой метастазы, так что они надеются на полное выздоровление? — уверенным голосом сказал СиСи.

— Я не хотела, чтобы ты меня жалел, не хотела твоей жалости.

— Я бы не жалел тебя, я бы посочувствовал.

— Но и сочувствия твоего я тогда не хотела, — глаза Софии наполнились слезами. — Я бы могла тебе ничего не рассказывать и сейчас. СиСи, но у нас появился шанс построить наши отношения на совершенно другом — на доверии и честности…

— Тогда, София, я скажу тебе тоже кое‑что, — СиСи отошел немного в сторону и задумался, на его лбу появилось несколько глубоких морщин.

Вдруг СиСи и София услышали, как внизу в гостиной что‑то громко упало и разбилось. Он виновато взглянул на Софию и поспешил к двери.

Лайонел Локридж, Августа и Грант привезли Минкс в дом Локриджей. Они зажгли в гостиной свет. Минкс, мать Лайонела, уселась в маленькое кресло и осмотрелась по сторонам. Слезы появились на ее глазах, старческие щеки подрагивали, руки нервно перебирали носовой платок.

— Как я рада, что вновь вернулась под эту крышу, к родным стенам.

Старая женщина трепетно прикоснулась к стене, осмотрелась по сторонам.

— Здесь ничего не изменилось, все осталось как и прежде. Наконец‑то я дома, наконец‑то… Здесь прошла почти вся моя жизнь, как я счастлива, что вернулась.

Минкс с благодарностью посмотрела на Лайонела, потом на Августу. Ее взгляд едва скользнул по лицу Гранта.

— Лайонел, спасибо тебе, что ты вернул меня домой. Лайонел нагнулся к матери, обнял ее за плечи и старушка трепетно поцеловала сына. От этой трогательной сцены Августа чуть не прослезилась, но удержалась, ведь она прекрасно понимала, что дело еще не окончено, что еще предстоит долгая борьба, — впереди суд, долгая тяжба. Но сейчас все складывается довольно благоприятно и все говорит о том, что, возможно, они с Лайонелом вновь будут богаты, вновь будут иметь в Санта–Барбаре все то, что имели когда‑то прежде, а возможно, и больше.

— Спасибо тебе, Лайонел, что ты вернул меня в эти стены, — шептала старуха, промакивая носовым платком покрасневшие глаза.

— Я все это потерял, — Лайонел повел рукой вокруг себя, — я все это и должен был вернуть.

На лице Лайонела была самодовольная улыбка победителя. Он радовался своим успехам. А недавно выпитое шампанское кружило голову и он чувствовал, что на этом не остановится, что это всего лишь первый шаг, за которым последует возвращение всего состояния.

— Нет–нет, — запротестовала Минкс, — этот дом ты не потерял, Лайонел.

Минкс покачала указательным пальцем перед своим лицом.

— Этот дом у нас украли. Украли, Лайонел, и мне с трудом верится, что ты смог его вернуть, вырвать из рук этого мерзавца, СиСи Кзпвелла. Чтоб он провалился в тартарары, этот мерзавец! — произнесла старуха и захихикала.

— Видишь ли, мама, — Лайонел задумчиво потер пальцами седеющий висок, — это очень длинная история.

— Что за история? — изумилась старуха, перехватив взгляд своего сына, который тот устремил на Августу и Гранта. — Что это за история, почему вы мне стараетесь ничего не говорить?

— Мейсон пошел домой. Я его проводил. Моего брата, кажется нет дома, — потирая руки, сказал Грант. Мы пока ничего не объясняли, Минкс, вернее, не объясняем… Да что здесь, собственно объяснять? И так все ясно. Это победа, настоящая победа, наша с тобой, Лайонел и наша с тобой, Августа. Мы победим СиСи, вернее, уже победили.

Старуха вновь вопросительно посмотрела на своего сына, ожидая пояснений. Но вместо Лайонела вновь заговорил Грант Кэпвелл.

— Я помню, Минкс, тебя еще молодой, помню, как ты приехала в этот дом краснеющей невестой. Пока у нас все идет по плану и если так же пойдет и дальше, то это наверняка станет твоим.

— Послушай, Лайонел. что это все значит? — начала Минкс — Что здесь делает этот Кэпвелл? И почему он говорит, будто этот дом только еще будет нашим? Ведь ты мне сказал, что он уже наш.

Грант попытался ее успокоить, но это ему все же не удалось.

— Понимаешь, Минкс, не все так просто, — начал говорить Грант, — еще будет суд, затем разнообразная юридическая казуистика. Но когда все осядет, все окончится — дом будет принадлежать нам, то есть тебе, Лайонелу, Августе, — сказал Грант и подмигнул старой женщине.

Лайонел посмотрел на Августу, лицо той хранило прежнюю снисходительную улыбку.

— Знаешь, Минкс, — сказал Грант, — твой муженек, конечно, подмочит свою репутацию, но в принципе, так ему и надо.

Старуха вновь вопросительно посмотрела на сына, ожидая пояснений.

Когда СиСи неторопливо спустился в гостиную, Мейсон выбирался из‑под стола. В одной руке он сжимал старую потертую книгу, а в другой — большую граненную бутыль с виски.

Увидев отца, Мейсон сделал несколько энергичных движений и сел в кресло.

— О, ты уже собрался спать? — глядя на ночной халат отца, проговорил Мейсон и с грохотом опустил хрустальную бутыль на лакированную столешницу, — собрался спать, что ж это замечательно.

СиСи подошел к сыну поближе и остановился напротив Мейсона.

— Что ж, хорошо, ты сам спустился в гостиную. Мне не придется прерывать твои сладкие грезы о безграничной власти, — Мейсон поднялся с кресла, взял бутыль и припал к горлышку.

СиСи Кэпвелл с презрением смотрел на своего пьяного сына.

— Что ты здесь делаешь так поздно и в таком состоянии, Мейсон? — выдавил из себя СиСи.

— Знаешь, отец, никогда не бывает поздно… — отрываясь от бутылки, ответил Мейсон, — и я тебе сейчас это Докажу.

— Если это по делу Гранта, то не надо ничего гово рить, — скептично глядя на сына, сказал СиСи, — у меня нет времени слушать ерунду.

— Знаешь, отец, твое время теперь уж и не такое дорогое.

СиСи повернулся, чтобы уйти, но слова сына остановили его.

— Вот, — Мейсон поднял зажатую в руке бухгалтерскую книгу, — вот это сейчас в моих руках. Эта книга, судя по переплету, видела и лучшие дни.

Мейсон развернул ее.

— Но то, что находится у нее внутри, стоит, отец, поверь мне, целого состояния, — Мейсон хотел казаться трезвым и попытался взять себя в руки.

Это ему почти удалось, голос звучал пронзительно и нервно. Он старался говорить спокойно, и это у него получалось.

СиСи напрягся, но тут же, опомнившись, напустил на себя презрительный вид.

— И что из того? — сказал он.

— Эту книгу, которая стоит целое состояние, я собираюсь передать твоему отверженному брату — дорогому дядюшке Гранту.

СиСи посмотрел на книгу, на бутыль в руках сына. Он не знал, что сказать. Его явно начинал тяготить ночной разговор, вид встельку пьяного сына. СиСи всегда не любил пьяных.

— Знаешь, Мейсон, — СиСи попытался пошутить, — не так давно ты пугал меня своей ненапечатанной книгой. Но вместо текста там оказались чистые листы.

СиСи засмеялся, глядя на книгу в руках сына.

— Может быть, и в этой книге тоже чистые страницы.

— Нет, отец, тогда мы обороняли последний окоп, то была безумная затея. К сожалению, на сей раз, все совершенно не так, — Мейсон переложил бутыль из правой руки в левую и вновь раскрыл книгу, приближаясь к отцу.

— Вот здесь есть запись, которую сделал ты. Она свидетельствует о том, что ты хотел выставить своего брата Гранта растратчиком. Дело, конечно, давнее, я бы сказал, даже очень, но не забытое, — с горечью в голосе произнес Мейсон, — Грант, отец, оказался еще более злопамятным, чем ты. Представляешь, он все помнит.

— Мейсон, — сказал СиСи, отрицательно качая головой, — я никогда не делал никаких записей. А Гранта поймали с поличным, когда он запустил руку в кассу. И отец после этого выгнал его.

— Да, такова официальная версия, — подхватил Мейсон, — но на самом деле все было несколько иначе. Похоже, что Ти Локридж подсунул Кэпвеллам липовую компанию.

Мейсон смотрел в глаза отцу и говорил спокойно и уверенно.

— А ты, отец, не упустил возможность возвыситься самому и подставить Гранта.

СиСи смотрел на сына свысока, слегка запрокинув голову. Он явно не ожидал подобного обвинения, тем более, скрытого пеленой долгих лет.

— Возможно, отец, ты был с Ти Локриджем в сговоре. Но в любом случае, тебе будет очень плохо, — сокрушенно покачал головой Мейсон, — тебе будет так плохо, что мне, честно говоря, даже немного жаль тебя.

Не услышав ответа, он добавил:

— Я позабочусь, отец, о том, чтобы тебе стало очень плохо.

— Думай, о чем хочешь, Мейсон, — сказал СиСи, — но спасибо, что предупредил…

— Нет, отец! — выкрикнул Мейсон. — Это не предупреждение, это — злорадство победителя. Неужели ты не чувствуешь разницы?

СиСи, собравшись уходить, снова остановился. Он сильно сжал кулаки и медленно, очень медленно повернулся к своему сыну.

— Лучше бы ты радовался своей счастливой жизни, — спокойно и уверенно произнес он.

— Твои несчастья делают меня счастливым, — злорадно ответил Мейсон.

СиСи покачал головой и криво усмехнулся, но его улыбка не была злой, в ней, скорее, читалось сострадание к заблудшему сыну*

— Мне кажется, для тебя, Мейсон, сейчас важно только одно единственное — Мэри.

Услышав имя любимой женщины, Мейсон вздрогнул и напрягся. Он бросил на СиСи красноречивый взгляд, который просил только одного:

"Не лезь, не сунься в мои дела. Я сам в них разберусь".

Но СиСи никак не отреагировал на этот взгляд, он продолжал:

— Мэри носит твоего ребенка, первого внука Кэпвеллов…

При слове "внук Кэпвеллов" СиСи нежно улыбнулся.

- …Ты просил меня, чтобы я помог ускорить развод, но я тебе отказал. Извини, сейчас я об этом сожалею. Поверь, мне очень жаль. Но если я еще что‑то могу сделать, то я готов.

— Ты пытаешься меня купить? — презрительно спросил Мейсон.

— Нет! — крикнул СиСи, — я забочусь только о твоей жизни, о твоем счастье.

Лицо Мейсона вновь покрыла смертельная бледность, только глаза горели бешеным, злым огнем.

— Ведь счастье, Мейсон, бывает так редко, очень редко. Так что не упусти его, я тебя предупреждаю, не упусти.

На скулах Мейсона заходили желваки, а кадык судорожно дернулся.

СиСи хотел еще что‑то сказать, но его рот искривила презрительная улыбка.

— Что? — процедил Мейсон.

— Запомни, это твой звездный час, Мейсон, звездный час. До свидания.

СиСи подошел к сыну, вырвал бутыль из его рук.

— Хватит пить. До свидания, — он отвернулся от сына и быстро поднялся на второй этаж.

А Мейсон еще долго стоял посреди гостиной, так и не найдя слов, которые он мог бы бросить отцу.

А в это время в доме Локриджей, который сейчас все еще принадлежал Кэпвеллам, Минкс, мать Лайонела, устроившись в кресле смотрела по сторонам. Грант Кэп–велл стоял у стены, опустив руки в карманы брюк.

Лайонел, как хороший послушный сын, держался перед матерью. Августа стояла за спиной Минкс и глядела на Лайонела Локриджа.

— Мама, если ты хочешь, чтобы я тебе все объяснил, то, пожалуйста, — начал Лайонел.

— Да, я этого очень хочу, потому что вы с этим Кэпвеллом говорите какими‑то загадками, которые мне непонятны, так что будь добр, Лайонел, поясни.

— Мама, он сделал это совсем не из‑за денег. Кэпвелл сорвал сделку отцу по другой причине. Он сорвал сделку, над которой Кэпвелл работал много лет и, таким образом, он поквитался с ним.

Минкс радостно откинулась на спинку кресла и прижала к груди маленькую дамскую сумочку.

— Минкс, тебе что, нехорошо? — бросилась к старухе Августа.

— Мне нехорошо? — воскликнула старуха, — да мне лучше, чем когда–бы то ни было. Мне просто замечательно, я от радости не нахожу себе места.

Августа и Лайонел непонимающе переглянулись, но потом заулыбались.

— Подумать только, — проговорила Минкс, — он их надул и ему сошло с рук.

Она злорадно захихикала, радуясь прошлой победе своего мужа.

— Да, так оно и было. Но это ничуть не улучшает его репутацию, — с сожалением в голосе проговорила Августа.

— Репутацию? Ха! А зачем ему хорошая репутация? — сказала Минкс.

— Ну как же, репутация всегда должна быть неза пятнанной, — сказала Августа.

Лайонел скептично усмехнулся ее словам, запустил руки в карманы брюк, вытащил идеально белый носовой платок, вытер им ладони рук и промокнул вспотевший от возбуждения раскрасневшийся лоб.

— Знаешь, Августа, для меня это самое приятное. Когда я узнала историю и разобралась в ней, то у меня появилось чувство, будто мой дорогой Ти вернулся ко мне, — старуха говорила, прикрыв глаза.

Без сомнения, перед ее внутренним взором сейчас стоял муж. На ее губах блуждала рассеянная улыбка

— Ти, вам не кажется, что в этом имени есть слово "тигр"? — Минкс посмотрела на Гранта, тот пожал плечами, но на всякий случай кивнул.

— Неужели никто из вас об этом не догадывался? Неужели никто не знал, чо Ти и тигр это одно и то же

— Да–да, я предполагал… — сказал Грант.

— А я не предполагал и не думал, что ты так будешь этому радоваться.

— А я радуюсь, я прямо‑таки не нахожу себе места Ведь мой Ти никогда не был мошенником, — Минкс презрительно посмотрела на Гранта, — Ти очень любил хорошую шутку, хороший анекдот, хорошую историю. Но больше всего ему нравилось посмеяться над Кэп–веллами, поиздеваться над ними. Они всегда были нашими заклятыми врагами.

Минкс самодовольно хихикнула.

— Да, но он посмеялся надо мной, — с досадой в голосе проговорил Грант.

— Успокойся, Грант, успокойся, — принялась утешать его Августа, — ведь мы больше всего волновались, как отреагирует Минкс.

— Ладно тебе, Грант, не горячись, — Лайонел поднял руку, — все уже позади. И сейчас ты можешь с огромными процентами востребовать все свое состояние назад.

— Да я не о том, — махнул рукой Грант, — мне просто очень не по душе восторги твоей матушки.

— А мне плевать на тебя, Грант, — сказала Минкс, — если бы Ти прожил бы немного подольше, то он продал бы вашей семье Бруклинский мост или еще что‑нибудь, например, египетские пирамиды. А ваша семья с радостью бы их купила и разорилась.

Августа посмотрела на Лайонела Локриджа, едва сдерживая улыбку.

Дверь дома распахнулась и в гостиную вошел Мейсон. Его галстук сполз на бок, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, волосы растрепаны.

— Извините, что опоздал, — с порога сказал Мейсон, — я к вам ненадолго.

— Где, где? — бросился к нему Грант.

— Что где? — спросил Мейсон, глядя в глаза Гранту Кэпвеллу.

— Доказательства, те, которые ты должен был нам принести.

— Ах, доказательства… — сказал Мейсон, — я их уничтожил.

— Не понимаю тебя, Мейсон, ведь ты же говорил, ты же обещал…

— Знаешь, я перерыл все книги и не нашел никаких доказательств того, что отец тебя подставил.

Лайонел испуганно посмотрел на Мейсона.

— Послушай, Мейсон, на тебя что, наехал СиСи?

— О, мой отец всегда наезжает на меня, Грант. Но дело совсем не в этом. Я отказываюсь участвовать в заговоре против Кэпвеллов. А тебе Грант советую найти другой способ, чтобы поквитаться со старшим братом.

— Лайонел! Лайонел! — истерично выкрикнула

Минкс, она даже подскочила с кресла, — так что, мы так и не вернули наш дом, да?

Лайонел сокрушенно опустил голову и уставился в пол.

— Лайонел, отвечай!

— Боюсь, что так, мама, — Лайонел Локридж взял Минкс за руку, — успокойся, мама.

— Извините, — тихо произнес Мейсон, — извините, если я испортил вам всем праздник.

— Мейсон, — сказал Грант, беря того за локоть.

— Что?

— Черт тебя побери, Мейсон.

— Ладно, — Мейсон резко вырвал свою руку. — Все. Прощайте, я ухожу.

Он резко развернулся на каблуках и покинул дом.

— Мы не сдадимся, шанс еще есть, — скорее, чтобы утешить себя, сказал Лайонел.

— А мы и не собираемся сдаваться. Вернее, я не собираюсь сдаваться, — зло сказал Грант.

В его голосе слышалось желание бороться, желание победить своего старшего брата.

— А ты, Лайонел, — Грант ткнул пальцем в Локриджа, — больше в это дело не лезь. Я тебя прошу, потому что от всех твоих советов результат получается не таким как надо.

Он зло развернулся и тоже выскочил за дверь, в надежде догнать Мейсона.

В баре "Ориент Экспресс" уже почти никого не было. Бармен возился за стойкой, протирая и без того чистые стаканы.

Иден сидела на высоком вертящемся табурете, перед ней на стойке стоял телефон. Иден смотрела на него, как смотрят на икону. Она молила бога, чтобы телефон зазвонил и тогда она мгновенно сорвет трубку, поднесет к уху и услышит голос любимого, голос Круза. Но телефон молчал. В бар никто не звонил.

— Мисс Кэпвелл, если вам надо уйти, то не волнуйтесь, я справлюсь один, — сказал бармен.

— Нет, мне никуда не надо. Я никуда не спешу, я еще побуду здесь.

— Что ж, смотрите… — бармен пожал плечами и вернулся к своему занятию: снова один за другим протирал стаканы.

Нервы Иден были напряжены до предела. Она не выдержала, опустила руку на телефонную трубку. Но гордость не позволила ей вновь позвонить Крузу.

А в доме Круза шел тяжелый и сложный разговор. Сантана, сидя у стола, то и дело бросала на Круза недовольные взгляды, а он нервно расхаживал по гостиной — как маятник старинных часов из угла в угол, однообразно и назойливо.

— Да сядь ты, — попросила его Сантана, но тот не остановился.

Вдруг Круз подошел к Сантане.

— Почему ты спросила, не Иден ли мне звонила?

— Хм, — хмыкнула Сантана, — мне было просто интересно, сколько же она выдержит?

Она злорадно сверкнула глазами.

— Я не понимаю, о чем ты? — спросил Круз.

— А ты никогда ничего не понимаешь.

— Почему ты убежала от меня в ресторане? Сантана нервно забарабанила по крышке стола.

— Я хотела побыть в одиночестве, я хотела подумать, — она открыла сумочку, достала таблетки, взяла высокий стакан с водой.

— Что это? — спросил Круз.

Сантана пожала плечами, не удостоив Круза ответом.

— Неужели тебе так хотелось побыть одной?

— Это таблетки, к сожалению, они кончаются. Надо будет завтра купить еще, — Сантана положила в рот таблетку, запила ее водой и судорожно проглотила.

— Сантана, я тебя совсем не понимаю, — Круз подошел к жене, — то ты всем на свете раздражена, то вдруг начинаешь вести себя тихо и спокойно, как ни в чем не бывало, как будто у нас дела идут прекрасно.

— Круз, жизнь надо воспринимать такой как она есть. Говорят, что если этому научишься, тогда у тебя все будет хорошо.

— Что‑то я тебя, Сантана, не понимаю, — вновь повторил Круз, обрывая ее тираду, — что я должен воспринимать, что?

Сантана вскочила из‑за стола.

— У тебя, Круз, своя жизнь, у меня — своя, — она буквально бросала ему в лицо горькие слова.

Голос ее дрожал. Круз стоял, опустив руки, он не знал, что ему предпринять.

— Я пыталась все изменить, потратила массу времени с тех пор, как мы поженились. Хотела, чтобы наша жизнь была счастливой. Но большего я не хочу, больше я ничего не буду делать — никогда! — с болью в голосе выкрикнула Сантана и отвернулась от мужа.

Круз подошел к ней.

— Ты что? Таким образом, ты хочешь сказать мне, что встречаешься с Кейтом Тиммонсом?

Сантана повернулась к нему.

— Этим я хочу сказать, что мы с тобою квиты и, может быть, нам пора подать на развод.

Круз отшатнулся от жены и задумался.

— Развод?

"Да, это единственное, что может все поставить на свои места. Единственное, что может как‑то наладить мою жизнь. Но как же тогда быть с принципами, с клятвами и обещаниями? Он, Круз, не мог на это пойти. Но если предлагает сама Сантана, то это совершенно меняет дело. Тогда впереди может замаячить счастливая жизнь. Жизнь с Иден, которую он, Круз, любит и которую все время хотел забыть, отказаться… но не мог".

Чувства были сильнее его воли, сильнее его принципов.

Сантана вновь уселась за стол и положила голову на руки. Она прикрыла глаза.

"Боже, как все тяжело и сложно! Почему она, такая волевая и решительная женщина не может быть счастливой? Что мешает?"

Сантана знала ответ.

"Мешает Иден, вернее, не Иден, а то, что Круз ее любит".

Как бы Сантане хотелось все изменить, все переиначить, но она была не в силах…

"Я совершила все, что могла. Я любила и сейчас люблю Круза, но бессильна против слепой любви. Против того, что он любит Иден и душой принадлежит ей, а не мне".

По щеке Сантаны покатилась слеза, но она не стала ее вытирать.

"Крузу все равно — плачу я или смеюсь, хорошо мне или плохо. Он совсем за меня не переживает, я ему безразлична. Он думает только об Иден, только о ней. Почему? Почему все сложилось так скверно? Почему я не могу быть счастлива с Крузом? Почему Иден несчастна со своим мужем? Почему все так плохо?"

Сантана прикоснулась пальцами к щеке и вытерла слезы, потом вытерла их на другой щеке.

Круз, тяжело дыша, стоял у нее за спиной. Сантана слышала его глубокие вздохи, но не оборачивалась. Она напряженно думала о своей жизни, о ребенке, о том, что ей довелось пережить, о том, как она боролась за Круза.

"И вот, когда, наконец‑то, я победила — Круз принадлежит мне и можно быть счастливой — все напрасно. Все перевернулось…

Иден не любит своего мужа, Круз не любит меня. Но Иден любит Круза, а Круз любит Иден…

А брак?.. Неужели всему мешает брак? Неужели я напрасно поспешила, вырвав Круза у Иден? Вернее, даже не я вырвала Круза у Иден, она сама сделала выбор. И, как сейчас выяснилось, выбор Иден оказался ошибочным, а страдаем теперь все, но больше всех страдаю я. Я люблю Круза, люблю по сей день. А его сердце принадлежит Иден".

Глаза Сантаны увлажнились, но она едва удержалась, чтобы не разрыдаться.

"Он никогда не увидит моих слез", — подумала Сантана, провела рукой по глазам и попыталась улыбнуться.

Она глянула на свое отражение в темном стекле. Оттуда на нее смотрела несчастная молодая женщина.

Сантана попробовала стряхнуть с себя оцепенение и улыбнулась еще раз. Молодая женщина в темном стекле ответила ей виноватой и растерянной улыбкой. Улыбка получилась такой вымученной, что у Сантаны сжалось сердце.

"Господи, неужели все кончено?"