Семидесятый меридиан

СЕРДЦЕ ПЯТИ РЕК

Сегодняшний Лахор — второй в стране деловой и промышленный центр с населением около 2 млн. человек, а в области культуры ему следует отдать пальму первенства. В Лахорском университете, основанном в 1882 г., учится 6 тыс. студентов, работает более 300 профессоров и преподавателей. К этому нужно добавить более 30 тыс. студентов колледжей, подшефных университету, организационной структурой копирующих английские.

В городе выходит наибольшее количество периодических изданий — 528 из 1524 (в Карачи — 452, в Равалпинди — 124). Многие газеты, даже не имеющие больших тиражей, печатаются на двух-трех языках.

Образование Пакистана как суверенного государства неизменно связывают с Лахором. В 1930 г. поэт и философ Мухаммад Икбал высказал идею создания в составе Британской Индии отдельного мусульманского государства. Три года спустя лахорский студент Чоудхури Рахмат Али первым назвал слово «Пакистан» — «страна чистых». Одновременно это слово составляло довольно сложную аббревиатуру: П — Панджаб, А — территория пуштунов, т. е. афганских племен, населяющих Северо-Западную пограничную провинцию, К — Кашмир, С — Синд и, наконец, Белуджистан, обозначавшийся сокращенно «тан».

Еще до провозглашения независимости слово «Пакистан» «прижилось» и стало популярным среди миллионов мусульман.

23 марта 1940 г. на сессии Мусульманской лиги в Лахоре была принята резолюция, требующая территориального урегулирования и выделения районов, где мусульманское население составляет большинство. На огромной площади против форта высится ажурная вышка, похожая на маяк. «Обелиск независимости» воздвигнут в том самом месте, где состоялся многотысячный митинг, одобривший лахорскую резолюцию. Вторая мировая война, уже бушевавшая в то время, отодвинула на семь лет срок такого урегулирования.

Английские захватчики, пробывшие в Лахоре более 100 лет, не смогли лишить этот город многовековой славы одного из главных очагов культуры Азии, города ученых и поэтов. Они построили в центре города несколько десятков административных зданий в особом «колониальном» стиле и железнодорожный вокзал, похожий больше на крепость. В форте появились казармы и конюшни, испортившие его сложившийся ансамбль. В последние годы владычества англичане начали строительство роскошных особняков в двух районах — Гулберге и Моделтауне, стремясь придать им вполне респектабельный вид. Селились в них чиновники колониальной администрации и наиболее преуспевающие местные бизнесмены.

Здание лахорского музея на главной артерии города Молл-роуд, коллекция которого по праву пользуется славой одной из самых богатых в Азии, построено в типично викторианском стиле. Первый на субконтиненте, лахорский музей был открыт в 1864 г. Перед зданием посередине улицы стоит на цоколе старинная пушка «Замзама», окруженная цепями, провисающими между низкими каменными столбиками. Ее миниатюрные копии продаются как сувениры.

Пушка «Замзама» имеет свою историю. Она была отлита пуштунскими мастерами в середине XVIII в. и участвовала во многих битвах Ахмад-шаха Дуррапи и других правителей. Ядра «Замзамы» летели на стены осажденных городов, в том числе Мултана в 1818 г. Поврежденная пушка сначала занимала место у Делийских ворот Лахора, а в 1870 г. была установлена на поста менте, где ее можно видеть по сей день.

А совсем неподалеку вам покажут невзрачное здание, где в былые времена размещалась редакция «Гражданской и военной газеты». Она выходила ежедневно на английском языке, издавалась для колониальной администрации и явилась преемницей первой в Лахоре газеты «Индийское общественное мнение», основанной в 1867 г.

Все это тесно связано с фамилией Киплингов. Редьярд Киплинг родился в Бомбее. Когда ему исполнилось шесть лет, отец, Джон Локвуд Киплинг, художник-англичанин, живущий в Индии, отвез сына учиться в Англию. Такова была традиция. Вскоре Киплинг-отец переехал в Лахор, где в течение 18 лет был хранителем знаменитого музея. В 1882 г. сюда приехал и 17-летний Редьярд, сформировавшийся в закрытом Девонском колледже как истый британец. Ему была предложена работа в «Гражданской и военной газете». Официально именуясь младшим редактором, Киплинг выполнял самые разнообразные обязанности, вплоть до корректора и метранпажа. Киплинг проработал здесь семь лет и уехал в 1889 г. в Лондон в качестве корреспондента этой газеты в метрополии. Важно и интересно отметить, что больше Киплинг не возвращался надолго в Британскую Индию, а это значит, что, начиная от первых новелл, которые печатались в «Гражданской и военной газете», все, что написано им о субконтиненте, так или иначе родилось в Лахоре. Здесь был собран тот запас впечатлений, из которого зрелый писатель и поэт, самый талантливый из бардов британского империализма, черпал материал долгие годы.

На Молл-роуд начинается, например, действие авантюрного романа «Ким», написанного через 12 лет после того, как Р. Киплинг покинул Лахор.

…Веселый бездомный мальчишка Ким сидит верхом на «Замзаме». Он случайно подслушивает разговор хранителя Аджаиб-Гхара («Дома чудес»), т. е. отца Киплинга, с тибетским монахом-странником.

Ким — сын ирландского колониального солдата, оставшийся сиротой, вырос в Панджабе. Он до тонкости знает местные языки и обычаи и даже внешне похож на своих сверстников-панджабцев.

Случай приводит его в полк, в котором когда-то служил отец, и офицеры решают дать ему образование в школе св. Ксаверия в Лакхнау. Но за смышленого мальчишку сразу ухватилась британская разведка, поручения которой Ким выполняет с азартом и увлечением. Он умело перевоплощается и точно выполняет поручения полковника Крейтона и его агентов.

Быть может, не стоило бы вспоминать эту книгу, в которой Р. Киплинг возводит в ранг подвига шпионаж англичан в их колониях, если бы не одно обстоятельство. В 1901 г., когда был написан «Ким», особенно обострилась борьба Великобритании и царской России за сферы влияния в Азии. Поэтому главная авантюра Кима направлена против объединенной франко-русской разведки, действующей у афганской границы. И вот что хотелось бы отметить. Автор, давая характеристику одному из местных князей, пишет:

«Вместе с миллионами своих порабощенных соотечественников он привык смотреть на Россию как на великую северную освободительницу».

Нельзя забыть, что эти слова принадлежат наиболее талантливому выразителю идеологии британского империализма, строки которого «Запад есть Запад, Восток есть Восток. И с места они не сойдут» можно поставить эпиграфом к полному собранию его сочинений.

Несколько лет назад на Молле появилось превосходное 11-этажное здание современной конструкции. Оно «вписалось» и удивительно гармонирует с колониальным корпусом Верховного суда и старинными беседками, украшающими сквер. В нем разместилась государственная корпорация ВАПДА. Неподалеку в тени столетних платанов расположился вылизанный до блеска отель «Интерконтинентал» с ресторанами и бассейном.

…В Лахоре — праздник. Он проводится в первую неделю марта уже 15 раз и называется довольно прозаично: «Национальный показ лошадей и скота». Стадион «Фортрис» («Крепость»), вмещающий около 50 тыс. зрителей, переполнен. Название не случайно: одну из трибун заменяет крепостная степа с пятью воротами. Во время красочного недельного представления, являющего собой любопытное смешение обычаев и эпох, она служит своеобразной декорацией. Из пяти одновременно распахнувшихся ворот на огромное поле выходит сводный оркестр — 1700 музыкантов в шотландской форме, а затем въезжает отряд конной гвардии в киверах и красных доломанах. Так начинается каждый день праздника, а поздно вечером светящимися ручьями растекается по стадиону факельное шествие.

…Прожекторы выхватывают из темноты небольшие площадки, и вы видите воинственные танцы Белуджистана и Вазиристана. Скрещиваются сверкающие клинки, напоминая о вековых традициях, а затем ночное небо прочерчивают трассирующие автоматные очереди — век техники бесцеремонно вторгся в народные танцы.

С утра стадион залит весенним солнцем. Четверки всадников стремительно мчатся по полю. Копьем, напоминающим вилку, каждый из них на полном скаку должен вырвать вбитый в землю колышек. Это «тент-пеггинг») — национальный вид конного спорта, требующий большого мастерства.

Отряд военной полиции демонстрирует искусство вождения мотоцикла. Люди в белых мундирах на большой скорости показывают индивидуальные и групповые спортивные упражнения, прыгают с трамплина через горящие кольца, а затем под аплодисменты зрителей девять человек проезжают на одном мотоцикле.

Скачки верблюдов — один из наиболее экзотических номеров программы. Вначале поражает резвость, казалось бы, неторопливых животных, а еще больше — ловкость наездников. Они проносятся вдоль трибун, стоя на спинах верблюдов, а наиболее опытные ухитряются промчаться сразу на двух животных по принципу: одна нога — один верблюд.

Но самое захватывающее зрелище — танцующие лошади. Прислушиваясь к затейливому ритму барабанов, вороная лошадка с звенящими браслетами на ногах старательно вытанцовывает. Вторая — гнедая двухлетка без браслетов — ревниво топчется рядом, поводя влажными глазами и как бы призывая окружающих в союзники: «Это я — настоящая прима!» Но, видимо, по мнению загорелых до черноты людей, дирижирующих танцами, время гнедой еще не пришло.

Пока гудит стадион, где-то на заднем плане идет деловой конкурс. Комиссии выбирают национальных призеров: лучших коней, коров, мулов, водяных буйволов, тонкорунных овец. В заключительный день зрители присутствуют при награждении победителей, а выращенных ими питомцев проводят мимо трибун.

На других площадках в те же дни проводятся собачьи бега, состязания в поло и обычные скачки.

День закрытия особенно торжественный. В последний раз звучат волынки и развеваются пледы шотландских музыкантов, проводятся заключительные соревнования по «стипль-чезу» и «тент-пеггингу», вручаются призы. А ночью — заключительная факельная программа продолжается до тех пор, пока цветными огнями не загораются на поле слова: «Доброй ночи!»

— Легче схватить черную оспу, чем такси! — недовольно произносит наш случайный сосед-канадец у выхода со стадиона. Но мы с приятелем решили, что пятикилометровая прогулка не повредит, и шли, смешавшись с многоликой толпой. Азарт еще не остыл, и люди оживленно обсуждали увиденное. За семь дней увлекательное зрелище посмотрели сотни тысяч лахорцев и гостей города. Надо отдать должное инициаторам и руководителям «Национального показа лошадей и скота», сумевшим превратить сугубо деловое предприятие в красочный праздник.

Змейками уходят в темноту узкие улочки с крошечными мечетями. Светятся огнями фабричные корпуса на рабочих окраинах, и горят керосиновые светлячки у лавок ремесленников. Но вдруг все взрывается заревом рекламы. Вы выехали на улицу кинотеатров, показывающих главным образом фильмы местных киностудий.

Еще до завоевания независимости кинопромышленность Индостана развивалась в двух городах субконтинента — Бомбее и Лахоре. Лахорские студии стали центром национального кино Пакистана. На них создаются каждые восемь фильмов из десяти. По выпуску художественных лент Пакистан в 1970 г. вышел на пятое место в мире.

Кино в Лахоре — особый микромир. Обложки иллюстрированных изданий украшают фотографии «звезд». Тонкое интеллигентное лицо Шамим Ара сменяет кокетливая улыбка Диба, застенчивая — Нишо, ласковая — Розины. «Звезды» зовутся именами-псевдонимами. Вы можете прочесть об их бесконечных разводах и женитьбах. Картины делаются быстро, а браки часто оказываются в прямой от них зависимости.

В один из жарких июльских дней в Гималаях я случайно попал на съемку очередной ленты. Подвесная канатная дорога уходила вверх и обрывалась где-то «у самого неба». Плыли в воздухе цветные двухместные кабины, а атмосфера была самая непринужденная: незнакомые люди приветливо махали друг другу, обменивались фразами. В одной из таких кабин удобно расположился молодой человек в чалме. Звонким тенором он распевал незнакомую песню. В другой кабине улыбалась симпатичная девушка в живописном национальном костюме. Снимался новый фильм с участием известного киногероя Мухаммада Али и молодой актрисы Нишо. Внизу, на горном уступе, меня познакомили с продюсером и режиссером Икбалом Шехзадом. Веселый и энергичный руководитель съемок неожиданно приветствовал меня по-русски, потом перешел на английский.

— Приходится спешить. Через несколько дней лечу в Москву на фестиваль, возглавляю пакистанскую делегацию.

Вторая встреча состоялась в Лахоре, где Икбал представил меня актрисе Шамим Ара, оказавшейся в жизни такой же спокойной и строгой, как на портретах.

— Мне особенно приятно познакомить вас с участницей многих моих фильмов. Один из них — «Золотые серьги» — демонстрировался в Советском Союзе, — сказал Шехзад.

— А что за фильм вы снимали в горах?

— Он называется «Бази». Это романтическая история любви простых людей. Он — владелец тонги, бедный извозчик, она — обыкновенная девушка. В картине много народных мелодий. Я надеюсь, что «Бази» понравится зрителям.

Удивительно красочны торговые центры пакистанских городов в вечерние часы, когда загораются огни, а торговля идет особенно оживленно. В Лахоре ощущение «тысячи и одной ночи» особенно сильно. Миновав веселый многоцветный калейдоскоп ярких тканей, сверкающего металла, бижутерии, овощей и фруктов, мы приехали в гости в дом известного литератора Масгар Али-хана. Он один из наиболее прогрессивных публицистов, опытный газетчик. В те дни он был вице-президентом Пакистано-советской культурной ассоциации в Лахоре, а его жена — Тахира — активно участвовала в работе этого общества.

Высокий, худощавый, немного болезненного вида, Масгар был одет в длиннополый легкий сюртук национального покроя. Он охотно отвечал на любые вопросы, говорил негромко и, как всегда, продуманно. При встречах, которые последовали в более трудные времена, мне было особенно интересно узнать мнение Масгар Алихана о сложившейся ситуации. Он являлся выразителем точки зрения наиболее прогрессивных кругов местной интеллигенции, которую изложил в серии статей на страницах «Дооп», а вскоре после прихода к власти гражданского правительства возглавил эту газету.

Тахиру отличала скромность и подлинная художественность натуры. Прекрасным вкусом была отмечена каждая деталь ее уютного, гостеприимного дома.

Главным украшением стены над камином был корень дерева, очищенный от земли. Он напоминал одновременно оленьи рога и пышную шевелюру. Блюдом для экзотических фруктов — шарифы, личи, амрута — служила кора обычного дерева. Трудно припомнить, сколько мы увидели в тот вечер интересных находок, гениальных по своей простоте.

В атмосфере гостеприимства и теплой дружбы мы провели чудесный вечер и возвращались за полночь. Улицы особняков и окраины давно уснули, но центральные улицы еще шумели, а в районе Анаркали трудно было найти место для стоянки машины.

Вместе с Григорием Ошеверовым, бывшим тогда заместителем главного редактора «Известий», мы провели насыщенный день: побывали в редакции «Пакистан тайме», местном пресс-клубе, осматривали город. Утром нас ждали в промышленном районе.

…Одетый «с иголочки» управляющий велосипедной фабрики «Сохраб» К. Латиф — инженер новой формации, энергичный, хорошо знающий как производство, так и управление. Молодой инженер окончил лахорский технологический колледж и три года практиковался в США.

— Мы начали 15 лет назад как кооперативное предприятие, — рассказывает управляющий. — Между прочим, я считаю этот принцип наиболее целесообразным в условиях нашей страны. В то время дельцам, продающим велосипеды, нужно было объединиться, чтобы выдержать конкуренцию с иностранными фирмами. Они и создали кооператив, — продолжает Латиф. — Первое время приходилось ввозить 80 процентов деталей. Сейчас весь велосипед собирается из пакистанских деталей. Мы импортируем только сталь из Англии и США и шарики для подшипников из Японии. Это, пожалуй, самая большая трудность для нас. Фабрика выпускает в день 305 велосипедов, а могла бы 450. Но получить лицензию на покупку металла довольно трудно, и цены на сталь, особенно американскую, непомерно высоки, хотя заказы выполняются точно в срок. 15 велосипедов ежедневно идет на экспорт. Их покупают страны Ближнего Востока и соседний Афганистан. Наши марки «Рустам» и «Сохраб» очень популярны в стране, а для багдадских покупателей мы по их просьбе сохранили привычное для Ирака название «Кинг». Прежде такие велосипеды они покупали в Англии.

Уровень технической оснащенности фабрики управляющий не считает высоким. Однако недвижимый капитал за эти годы увеличился более чем в 100 раз, а акционеры уже получили вдвое больше первоначальных вкладов. На фабрике 1600 рабочих. Управленческий аппарат состоит из семи инженеров, один из которых занимается проектированием и реконструкцией велосипедов с учетом последних достижений. Кроме того, на фабрике 22 помощника инженеров и прорабов (техников) и 30 десятников (мастеров).

Нас интересует система оплаты. Гарантированный месячный минимум для неквалифицированного рабочего — 125 рупий, квалифицированный зарабатывает 180–200 рупий. Средняя заработная плата инженера — 1500 рупий, техника — 700. Кадры предприятие готовит на собственных курсах, в то время на них занималось 52 ученика.

На фабрике два сильных профсоюза. Это помогло рабочим добиться определенных льгот, в том числе выдачи бесплатных лекарств для работающих и членов их семей. Болеть рабочему «разрешается» 10 дней в году, за которые он получает полную заработную плату, а за следующую декаду — уже половину. Месячный оплаченный отпуск делится пополам: две недели — свадьбы и семейные дела, вторая половина — для отдыха.

При предприятии открыта столовая, в которой завтрак стоит 75 пайса, а чашка чая — 12. Каждому рабочему разрешается приобрести велосипед в рассрочку на два года. Учитывая трудности с жильем, владельцы фабрики купили землю под строительство домов для рабочих и инженеров.

— Многие предприятия Лахора сейчас бастуют. Как к этому относятся ваши профсоюзы? — спрашиваем мы.

— В прошлом году у нас была шестидневная забастовка. На этот раз рабочие решили не присоединяться к забастовке, но отчислили в фонд бастующих половину заработной платы.

Так постепенно от поездки к поездке продолжалось знакомство с современным Лахором, с представителями самых разных слоев пакистанского общества.

Слово «махалла» я услышал случайно от бойкого мальчишки, когда попытался свернуть в одну из улочек старого города.

— Туда нельзя, там «махалла», — крикнул он предостерегающе и засверкал голыми пятками.

Я прислушался к совету, взглянул на уходящую вдаль грязноватую мостовую, на небольшое кафе у перекрестка и отправился дальше. Ужиная вечером с одним из местных журналистов, Халидом, я спросил, что такое «махалла». Оказалось, что это просто трущобы, куда попасть без приглашения более чем рискованно.

— В Гулберге вы можете гулять повсюду целыми днями, но «махалла»… даже я боюсь попасть туда… В каждом из таких кварталов верховодит определенное лицо. Неофициально, разумеется. Как правило, это физически очень сильный человек, который любой спор решает с помощью кулаков. Его зовут «халифа» или «пехлаванджи», т. е. главарь. Стоит появиться в квартале незнакомому человеку, и он ни на секунду не останется без самого пристального наблюдения, а если сунет нос куда не следует, то эта прогулка может оказаться для него последней.

— Однажды со знакомым кинооператором я забрел случайно в «махалла», — рассказывал Халид, прихлебывая кофе. — Вскоре мы заметили двух парней. Они неотступно шли за нами. Один из них подошел и спросил, кто мы и что делаем в этом квартале. Мой приятель ответил, что хотел бы сделать несколько кадров для фильма. Взгляд нашего гида стал гораздо дружелюбнее. Он даже помог организовать съемку, а затем пригласил нас выпить по чашке чая и на прощание крепко пожал нам руки. Мы решили, что нам здорово повезло, — закончил Халид свой рассказ.

В ответ я заметил, что очень верю в доброжелательность лахорцев, и привел недавний пример. Неожиданно в самый ответственный момент вышла из строя моя фотокамера. Сломался всего один винтик, но снимать было нельзя. Войдя в первую мастерскую на Молле, я попросил помочь мне. Нужного шурупа не оказалось. Тогда мастер снял свои очки, вывернул винт из них и через несколько секунд протянул исправную камеру, отказавшись взять плату.

— Это как повезет, — улыбнулся Халид, — но все-таки в «махалла» ходить не советую.