Семидесятый меридиан

АКТЫ ТРАГЕДИИ

Апрель — октябрь 1971

Избрав путь вооруженного подавления «кампании неповиновения», армия обрушила террор на активистов и приверженцев «Авами лиг». 26 марта подпольные радиостанции провозгласили создание независимой Республики Бангладеш. Специальным самолетом в- Карачи был доставлен «важный государственный преступник» — лидер партии большинства Муджибур Рахман.

Чтобы скрыть от общественности истинную картину, по приказу Яхья-хана свыше 30 иностранных журналистов были высланы из Дакки. В Исламабаде главы дипломатических миссий США и Англии были вызваны в МИД, где им заявили протест по поводу «недостоверного и тенденциозного» освещения в прессе этих стран политического кризиса в Пакистане.

Среди высланных журналистов оказался и корреспондент «Правды» Александр Филиппов. Он позвонил мне в Исламабад из Карачи сразу по прибытии.

— Представляешь! Мы были фактически арестованы в отеле с самого начала событий. Затем военная полиция оказала мне особую честь: на аэродром меня отвезли не в грузовике, как остальных, а на джипе, в сопровождении майора.

— А дальше?

— Затем меня обыскали: сперва в Дакке, а потом в Карачи на всякий случай.

— Ты заявил протест?

— Безусловно, и в достаточно резкой форме, но это не произвело на них впечатления.

Через несколько дней при личной встрече, после того как власти принесли извинения моему коллеге, он рассказал о случае в Коломбо.

— К каждому из журналистов был приставлен персональный охранник, однако двум французам из телевидения удалось их провести. Французы позвонили кому-то с аэродрома, а потом лениво прохаживались по залу. Как только охрана притупила бдительность, они быстро вышли из помещения. В этот момент к зданию аэропорта подошла машина. Дверца «шевроле» открылась, и на глазах выбежавшей охраны один из французов бросил в нее портфель с отснятыми пленками.

Охрана взбеленилась. Не задумываясь о том, что они в чужой стране, переодетые офицеры бросились в чей-то джип и пытались завести мотор, чтобы догнать «шевроле». Но этого сделать не удалось.

Этот случай довольно точно характеризует обстановку тех дней. В конце августа Яхья-хан дал интервью корреспонденту газеты «Фигаро». На вопрос французского журналиста, почему он выслал тогда из Дакки иностранных корреспондентов, генерал ответил:

— Я хотел обеспечить их безопасность… В конечном счете я сожалею об этом. Если бы несколько журналистов были убиты, то это было бы очень полезно для меня: тогда говорили бы о зверствах «Авами лиг».

Несмотря на все старания, пакистанским властям не удалось скрыть истинного положения вещей. Мир испытывал глубокое беспокойство в связи с начавшимися трагическими событиями. Печать и эфир были заполнены сообщениями об убийствах мирного населения, о бомбардировках и обстрелах населенных пунктов и кровавых карательных мерах к оказывающим сопротивление.

Вечером 3 апреля посол СССР в Пакистане М. В. Дегтярь вручил Яхья-хану обращение Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорного. В нем в очень корректных и сдержанных тонах говорилось о большой тревоге, с которой встречены в Советском Союзе сообщения о применении вооруженной силы против населения Восточного Пакистана.

«Советских людей не могут не волновать многочисленные жертвы, страдания и лишения, которые несет такое развитие событий пакистанскому народу» — говорилось в нем. Далее в обращении выражалась озабоченность арестом и преследованием М. Рахмана и других политических деятелей, облеченных народным доверием. «Ив эти тяжелые дни для пакистанского народа, — писал Н. В. Подгорный, — мы не можем не высказать доброго слова друзей. Мы были и остаемся убежденными в том, что сложные проблемы, возникшие в Пакистане, могут и должны быть разрешены политике сними средствами, без применения силы. Продолжение репрессивных мер и кровопролития в Восточном Пакистане, несомненно, только затруднит решение проблем, может нанести большой ущерб жизненным интересам всего пакистанского народа».

Н. В. Подгорный обратился к президенту Пакистана «с настоятельным призывом принять самые неотложные меры для того, чтобы прекратить кровопролитие, репрессии против населения в Восточном Пакистане и перейти к мерам мирного политического урегулирования». В заключение выражалась надежда, что Яхья-хан правильно поймет мотивы данного призыва.

— Это не дружественное послание, — заявил Яхья-хан, ознакомившись с текстом обращения, — мы не будем его публиковать.

Однако обращение было напечатано одновременно с началом в прессе антисоветской кампании. Она приняла такие размеры, что через две недели сам Яхья-хан дал команду прекратить ее.

События в Пакистане вызвали общую тревогу. Секретариат Всемирного Совета Мира обнародовал 7 апреля специальное заявление и призвал отметить 18 апреля как Международный день солидарности с народом Восточного Пакистана. Главы многих государств обратились к пакистанским властям с призывом положить конец трагедии.

Военные операции тем временем принимали все больший размах. Восточнобенгальские стрелки и полк, сформированный из солдат-бенгальцев, а также полиция перешли на сторону повстанцев и оказывали сопротивление армейским частям.

В печати началась новая кампания, названная позже «псевдонормализацией». Только 15 мая Тикка-хан смог заявить, что «активное сопротивление в провинции сломлено». Войскам удалось взять под контроль значительную часть территории и рассеять силы сторонников Бангладеш, хотя в районах Рангпура и Комиллы оставались районы, где хозяевами были партизаны.

Все мы были обеспокоены не только самими событиями, но и судьбой наших товарищей, находившихся в зоне боев. У Тан, бывший в то время Генеральным секретарем ООН, еще 2 апреля отдал распоряжение об эвакуации из Восточного Пакистана всего персонала ООН. Советские специалисты, работающие по линии ООН в Читтагонге, Дар Шубников и Марат Коршунов категорически отказались уезжать, заявив, что они останутся со своими соотечественниками и разделят их судьбу. В Читтагонге оставалось 54 человека — советских нефтяников и энергетиков с семьями.

Наших специалистов удалось привезти из джунглей и разместить в шести домах. Три из них находились в районе правительственных войск, три — в кварталах, контролируемых повстанцами. Врач Геннадий Мельников бесстрашно водил по городу микроавтобус с красным крестом. Он успевал обеспечивать всех продуктами, оказывать помощь, вместе с «ооновцами» вести переговоры с властями.

Однажды утром на перекресток выскочил танк и прошил стену дома, где находились советские люди, очередью из автоматической пушки. Снаряды оставили в стене отверстия диаметром с блюдце. По счастливой случайности никто не пострадал.

В городе царил хаос. Пылали портовые склады, шли уличные бои. Остатки сил сопротивления отходили в джунгли вверх по течению Карнапхули и по прибрежной полосе холмов к Кокс-базару, где до 15 мая продолжались кровопролитные схватки. Они закончились у буддийской деревни Раму, в том самом месте, где в 1942 г. было остановлено нашествие японцев.

Я мысленно представлял все эти места: полноводную чистую реку, окруженную лесами, стремившуюся к океану. Широкую лепту плотного песчаного пляжа у Кокс-базара, на котором почти не оставляют следа покрышки джипа, а есть места, где песок содержит более 60 процентов железа. В те дни сюда легли осколки мин и снарядов. Тихие буддийские храмы, давно пришедшие в запустение, были разбужены выстрелами.

Вспомнилось и заброшенное кладбище колонизаторов с замшелыми плитами, под которыми лежат скелеты голландских и португальских пиратов, в самом Читтагонге, которое мне довелось увидеть год назад.

Многострадальная земля! С захвата бенгальского навабства Ост-Индская компания начала колонизацию субконтинента. Поражение бенгальских войск в битве при Плесси в 1757 г. открыло черный период истории этого края.

В Дакке и других местах Тикка-хан и его администраторы — генерал-лейтенант А. К. Ниязи и генерал-майор Фарман Али пытались хоть как-то наладить экономическую и гражданскую жизнь.

В политическом плане была сделана попытка создать «комитеты мира», которые могли бы стать посредниками между властями и населением, но практически это вылилось в организацию отрядов «разакаров» из лиц, говорящих на урду. Даже правая печать писала, что они только запугивают население и убивают политических и личных противников..

Началось массовое бегство миллионов людей на территорию соседней Индии. Многие из них, молодые и сильные, оставив в лагерях жен, детей и стариков, брали в руки оружие, организовывали отряды и возвращались на свою территорию, чтобы продолжать борьбу.

С 11 августа по 24 сентября при закрытых дверях шел суд над Муджибур Рахманом, который обвинялся в «ведении войны против Пакистана». Пять лидеров «Авами лиг», вошедших в правительство Бангладеш, находившееся в Калькутте, были заочно приговорены к 14-летнему тюремному заключению и «конфискации половины принадлежащего им имущества». В сентябре было объявлено о решении судить военным трибуналом еще 72 депутата.

Решено было провести дополнительные «выборы» под дулами автоматов и «избрать» представителей правых партий на места, освобожденные военными трибуналами. «Выборы» были назначены на декабрь.

31 августа Яхья-хан сместил Тикка-хана. Должность губернатора провинции занял Абдул Моталеб Малик, а генерал Ниязи остался военным администратором. Вскоре Малик привел к присяге 10 министров. Семь из них представляли политические партии, потерпевшие сокрушительный разгром на выборах. Этим ограничились попытки властей восстановить видимость гражданского управления.

Нарастание политического кризиса шло параллельно с углублением экономического. Карательные операции на Востоке только в первые 20 дней обошлись по меньшей мере в 200 млн. долл, и непрерывно возрастали.

Всю страну — от государственных и финансово-промышленных кругов до самых широких слоев населения — лихорадили инфляция и резкий спад деловой активности, вызвавший рост безработицы. Катастрофическое истощение валютных резервов привело к полному банкротству: Пакистан объявил односторонний мораторий на оплату текущих внешних долгов. Общий долг страны достиг к тому времени 4 млрд. долл. Выплаты по твердым обязательствам поглощали ежегодно значительную часть доходов от экспорта. Треть всей иностранной помощи возвращалась странам-кредиторам в виде погашения кредитов и уплаты процентов.

Правительство Яхья-хана предложило произвести платежи бумажными рупиями с обменом их через полгода на конвертируемую валюту. Однако такая сомнительная операция не устроила иностранных кредиторов: они не хотели получать банкноты, реальная стоимость которых немногим превышала типографские расходы на их печатание.

Несмотря на то что между внутренней рупией и твердой валютой много лет была опущена заградительная сетка экспортного бонуса, а список всех импортных товаров ограничен, утечка валюты продолжалась. Сотни миллионов рупий каждый месяц оседали в иностранных банках.

Международный банк реконструкции и развития, Международный валютный фонд и страны — члены консорциума помощи Пакистану потребовали девальвации рупии. Советник Яхья-хана по экономическим вопросам М. М. Ахмед посетил Вашингтон, Лондон, Париж и Бонн: он вел переговоры с главными кредиторами, обещая приложить все силы для стабилизации рупии внутренними средствами.

…Жара наступила внезапно. Ртутный столбик перекочевал за отметку «40».

— Трудно сказать, что повышается быстрее: температура или цены? — мрачно произнес как-то один из знакомых журналистов, садясь в свою старенькую малолитражку.

Решив, что он имеет в виду уже второе в этом году повышение стоимости бензина, я попытался утешить коллегу, заметив, что лишних 25 пайса за галлон в конце концов не делают погоду.

— Учтите, — ответил он, нажимая на стартер, — для каждого владельца такси это означает 8 рупий убытка в день. Впрочем, если бы только бензин…

Действительно, дело не только в горючем, а скорее в цепной, не поддающейся контролю реакции роста цен.

Трагические события в Восточном Пакистане парализовали производство. Оказались нарушенными сложившиеся торговые связи. В Западный Пакистан перестали поступать газетная бумага, чай, спички, джутовые изделия. Ежегодно из Восточной провинции привозилось продукции почти на 1 млрд, рупий. Восточный Пакистан поглощал, в свою очередь, на 1,5 млрд, рупий продукции, производимой в Западном Пакистане. Поэтому товары накапливались на складах, а производство их постепенно сокращалось, углубляя кризис.

Еженедельник «Пакистан монитор» с тревогой констатировал, что доллар, стоивший по официальному курсу 4,85 рупии, на черном рынке продается по 11–12 рупий, более чем вдвое дороже объявленной стоимости. Газеты помещали таблицы роста цен на товары первой необходимости.

Приток конвертируемой валюты во многом зависел от джута — главной экспортной культуры. С начала трагических событий поступление джута на мировой рынок, по определению газет, находилось «в хаотическом состоянии». Во время гражданской войны джутовая промышленность, насчитывающая около 70 предприятий, оказалась парализованной. Большинство рабочих покинули предприятия, в том числе крупнейшую джутовую фабрику концерна «Адамджи» под Даккой.

Почти ежедневно сообщалось о повышении цен на мотоциклы, велосипеды, авиабилеты, фрахт судов, а главное — на рис, чай, овощи, фрукты, керосин. Одновременно возросла и стоимость услуг.

Все это особенно отражалось на покупательной способности всех слоев населения. Рынок бурлил и бродил: с начала года цены на сахар возросли в 1,5 раза, лекарства — на одну треть. Мясо подорожало на 27 процентов, чай — на 25, керосин — на 20, рыба — на 17, мука — на 10 процентов, констатировала пресса. Вот два интервью, опубликованных журналом «Геральд».

Имбиаз Хан — образованная и обеспеченная женщина, мать четверых детей. Бюджет семьи — 1500 рупий в месяц.

— Мы живем лучше, чем миллионы соотечественников, — говорит она, — но что можно сделать, если инфляция съедает 300 рупий из каждой тысячи и все время приходится думать, как уложиться в бюджет.

А что делать рассыльному из частной фирмы Нур Заману, который вместе с чаевыми получает 130 рупий в месяц? Он не может выбраться из долгов. Ему просто необходимо 150 рупий, чтобы свести концы с концами. Семья Нур Замана живет в трущобе на Джакоб-лайн в одной комнате и платит домовладельцу 45 рупий в месяц. На городской транспорт нужно 15 рупий. Для членов семьи поездка на автобусе, кроме как в госпиталь, исключена. Питание состоит из гороха, овощей и чанати. Рис слишком дорог, поэтому редко появляется на столе. Мясо готовится раз в месяц, когда приходят гости. «Впрочем, гости появляются чаще, чем мясо», — с горькой усмешкой говорит Нур Заман. Дети имеют по одной смене одежды, которая стирается раз в три дня. Для этого нужно две дюжины кусков мыла в месяц. На один из вопросов, ходят ли дети в школу, Нур Заман ответил раздраженно:

— Что я должен: кормить детей или учить их? Ни жена, ни дети ни разу в жизни не были даже в кино.

Так живут в городах миллионы пакистанцев. Немногим лучше положение сельского населения, если учесть, что более 2 млн. семей вовсе не имеют земли.

Какие же меры предпримут власти для стабилизации рупии? Об этом думали все. Разнесся слух, что правительство обратится к нации с просьбой сдать золото под специальные поручительства. По мнению экономистов, золота у населения в украшениях, различных изделиях, монетах и слитках не менее чем на 18 млрд, рупий. Если убедить народ сдать его, рупия будет спасена. Вместо этого управляющие отделениями банков шепотом посоветовали своим друзьям и знакомым, а через них и остальным вкладчикам взять золото, хранившееся в банковских сейфах. Вскоре министерство финансов издало пресс-релиз о том, что слухи об изъятии в какой-либо форме золота и драгоценностей у частных лиц лишены основания.

Финансовый шторм разразился над Пакистаном 8 июня. Правительство изъяло из обращения банкноты достоинством в 500 и 100 рупий. Установив, что из 8,3 млрд, циркулирующих рупий 4,6 млрд, выпущено в крупных купюрах, Яхья-хан принял решение об их демонетизации. Писалось и о — том, что за время событий из банков Восточного Пакистана исчезло около 600 млн. рупий, а на границах Западного Пакистана рупии широко использовались в контрабандных операциях.

Операция была проведена быстро, энергично и беспощадно. На обмен «красных» купюр (500 рупий) давалось два дня, «зеленых» (100 рупий) — три. Нужно было предъявить их в банк, заполнив декларацию с указанием имени, точного адреса и номеров сдаваемых банкнот. Взамен каждый получал расписку, становясь с этого момента большим или малым кредитором государства. У каждого банка появились группы предприимчивых людей, которые за вознаграждение в две-три рупии заполняли декларации для своих неграмотных сограждан.

Сообщение о демонетизации, вступавшее в силу в полночь, было объявлено по радио в 19 часов 45 минут. За оставшиеся четыре часа кое-кто пытался приобрести у авиакомпаний билеты для путешествия вокруг света (ведь билет всегда можно вернуть). Другие искали возможности разменять последнюю сотню, чтобы наутро купить хлеба и молока детям. Возникло немало семейных конфликтов, когда выяснялось, что жена тайком от мужа скопила какую-то сумму. В трудном положении оказались «плавающие и путешествующие», находясь вдали от дома с сотнями в кармане. Пара молодоженов, например, отправилась в свадебное путешествие в Лахор с одной «красной» ассигнацией. Но большинство узнали новость лишь утром, когда в стране наступило полное безденежье.

Одной из целей операции было выявление лиц, уклоняющихся от уплаты налогов. Поэтому деятели «черного рынка», владельцы тайных притонов, курилен и игорных домов, ростовщики — все те, кто не мог вразумительно объяснить происхождение баснословных сумм, переполошились.

В безвыходном положении оказались жители отдаленных горных районов и пустынь. Когда до них дошла весть об обмене, они физически не могли добраться до ближайшего отделения банка. Караван верблюдов прибыл к зданию «Стейтс-банка» в Карачи с опозданием на одну ночь. Узнав, что обмен прекращен, гордые белуджи вскачь погнали животных по центральной улице. А рядом билась в истерике вдова, пришедшая с четырьмя детьми и единственной красной купюрой. Вряд ли можно сосчитать, сколько трагедий «маленького человека» произошло в эти дни в стране с многомиллионным населением. Одним концом дубинка демонетизации действительно ударила по черному рынку, а другим — по беднейшим и средним слоям народа. Не пострадал лишь крупный бизнес. Миллионеры редко оперируют наличными деньгами, предпочитая чековые книжки.

Экономисты полагали, что ликвидация крупных купюр выведет из обращения более 3 млрд, рупий, нанесет удар по контрабанде и подпольному бизнесу. Однако, несмотря на обложение налогом крупных сумм, было изъято менее 1 млрд, рупий. Операция, таким образом, далеко не оправдала возлагавшихся на нее надежд.

Тем временем положение в Восточном Пакистане становилось все более критическим. Повсюду усиливался скрытый саботаж: взрывались мосты, выводились из строя электростанции, поджигались склады с джутом, предназначенным для переработки и экспорта, баржи, нагруженные джутом, шли на дно. Отряды «мукти бахини» — армии освобождения — находили приют в деревнях. Крестьян агитировали на корню уничтожать посевы джута и сеять на этих площадях рис.

В марте прекратили работу все 147 чайных плантаций Силхета, на которых было занято 200 тыс. человек. Все это относилось на счет «индийских диверсантов». Одна из газет предложила спасти плантации, построив специальные ограждения, дороги и наблюдательные вышки с вооруженной охраной. Так на деле выглядела псевдонормализация: чтобы начать работу на плантациях, было необходимо превратить их в подобие концентрационных лагерей.

Губернатор Малик, приговоренный позднее судом Бангладеш к пожизненному изгнанию, призвал студентов вернуться в аудитории. Американские агентства не без издевки сообщали, что в ответ на призыв в Дакке начали занятия 60 студентов из 6 тыс., а в Читтагонге — 12 из 2 тыс.

На улицах гремели выстрелы и взрывы. В Дакке был убит патриотами бывший губернатор Восточного Пакистана Монем-хан. Незадолго до этого такая же судьба постигла видного деятеля «Джамаат-и ислами» Хафиза Манана. В Кхулне пристрелили торговца джутом, который, несмотря на предупреждение, продолжал свой бизнес. Граната взорвалась в автомобиле, в котором ехал новоиспеченный министр по делам местного самоуправления М. М. Ишхак.

Правительство Яхья-хана издало в августе «белую книгу», в которой излагало свою версию кризиса. В ней повторялось, что правительственные войска лишь опередили на несколько часов мятеж, подготовленный «Авами лиг». Муджибур Рахман и его партия обвинялись в массовом терроре. Из архивов вновь было извлечено дело «о заговоре в Агартале». Писалось, что Индия еще 12 июля 1967 г. якобы обещала поставить мятежникам во главе с Муджибур Рахманом оружие и боеприпасы и блокировать воздушные и морские пути, связывающие Восточный Пакистан с Западным.

«Белая книга» была настолько тенденциозной, что к пей скептически отнеслись даже на Западе. Несколько позже публицист Масгар Али-хан выразил надежду, что будет написана «черная книга», где рассказывалось бы о преступлениях хунты Яхья-хана, который в упоминавшемся уже интервью газеты «Фигаро» цинично за явил: «Если мои солдаты убивают, то делают это умело». Другой автор, С. Гаури, писал, что именно поли тика террора привела к потере Восточного Пакистана, «к которому относились не как к части страны, а как к вражеской территории».

Зульфикар Али Бхутто настойчиво требовал пере дачи власти в Западном Пакистане его партии, но позиция Яхья-хана становилась все более жесткой. Он по прежнему планировал объединение правых сил и создание на этой основе влиятельной проправительственной коалиции, тесно связанной с военной верхушкой, и по возможности сохранение в стране существующих социальных и экономических порядков. Яхья-хан пошел лишь на формальные уступки: объявил о снятии некоторых цензурных ограничений, отнюдь не касающихся запрета критики действий военной администрации, но допускающих полемику партийных лидеров. Кроме того, он изложил программу передачи власти выборным представителям через четыре месяца.

Газета «Уикли мейл» в восторженных тонах писала об особых отношениях Пакистана с Китаем. Китай был единственной в мире страной, безоговорочно и открыто поддержавшей действия хунты Яхья-хана в Восточном Пакистане. Поставки оружия из Китая производились морем и по новой высокогорной дороге, связавшей Синьцзян с агентством Гилгит. В конце октября был пущен построенный при содействии КНР машиностроительный завод в Таксиле.

Яхья-хан пытался извлечь какие-нибудь выгоды из наметившихся контактов между Вашингтоном и Пекином. Пробным камнем была секретная миссия Генри Киссинджера. В один из июньских дней он прибыл с визитом в Пакистан. Вскоре колонна машин отправилась в курортное местечко Натхиагали, где, как сообщалось в коротких коммюнике, в течение нескольких дней шли переговоры.

Через несколько дней выяснилось, что в первую же ночь на специальном самолете Киссинджер вылетел в Пекин, где в течение 49 часов вел переговоры с китайскими руководителями. И июня Киссинджер возвратился в Пешавар, откуда был доставлен в столицу на вертолете. После коротких переговоров с Яхья-ханом он вылетел в Тегеран.

В августе был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Индией. В Пакистане, который открыто готовился к войне с Индией, этот двусторонний документ, отнюдь не направленный против Пакистана, вновь вызвал широкую антисоветскую кампанию. Договор именовался не иначе как «советско-индийский сговор против Пакистана». Политика Советского Союза, направленная на сохранение мира в этом опасном районе, представлялась как выдача Пакистана «на милость Индии».

Демонстрации и митинги в Советском Союзе по поводу событий на востоке страны и суда над Муджибур Рахманом расценивались как вмешательство во внутренние дела Пакистана. Если большинство газет, выходящих на английском языке, старались при этом выбирать выражения, то в прессе, издающейся на урду, разжигание антисоветской истерии приняло масштабы самой безответственной дезинформации.

Тем временем в американской печати уже появились целые сценарии о военном конфликте между Пакистаном и Индией. Его считали неизбежным.

Вот один из них, напечатанный на страницах «Нью-Йорк тайме» 14 августа.

«По окончании сезона доящей в октябре начинается война. Бенгальские беженцы, подготовленные и оснащенные индийцами и действующие с индийской территории, переходят границу, чтобы начать партизанскую освободительную войну в Восточном Пакистане. Пакистанская армия, действуя по примеру израильтян, предпринимает «упреждающий» рейд на индийскую территорию против партизанских лагерей. Индийские войска выступают на поддержку партизан, война распространяется на западные границы, пакистанцы начинают массовые действия против индийских позиций в Кашмире. Пакистанцы, боясь потерять контроль над Восточным Пакистаном, просят своего друга и союзника Китай предпринять диверсию против Индии в спорных пограничных районах в Гималаях. Кроме того, они просят американцев о дополнительных поставках оружия и о финансовых средствах.

Индийцы, опасаясь потерять территории в Кашмире, прибегают к помощи Советского Союза, обосновывая необходимость этой помощи вторжениями на свою территорию Китая и Пакистана. Они просят предоставить оружие и оказать воздушную поддержку в Кашмире, расположенном неподалеку от советской границы.

А затем положение еще более ухудшается».

Некоторые «сценаристы» возлагали надежды на крупный военный конфликт с вовлечением в него Советского Союза и Китая. Прошло не так много времени, и жизнь показала, что история делается не по сценариям. И на этот раз агрессивным империалистическим кругам, индийским и пакистанским реакционерам и их подстрекателям из Пекина не удалось развязать большую войну.