Семидесятый меридиан

БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ

В последний день рамазана — 22 ноября 1971 г. — начались широкие военные операции на всей территории Восточного Пакистана. Утром 23 ноября газеты сообщили о первых сражениях на восточном фронте. Днем стало известно о введении Яхья-ханом чрезвычайного положения на территории всей страны. Каждый чувствовал, что война вот-вот распространится и на Западный Пакистан. Эти события застали меня в Карачи, поэтому на следующее утро я двинулся в тысячемильный путь к Исламабаду.

В пути внимание привлекали непривычные детали, подтверждающие опасную ситуацию. Усилена охрана ирригационных сооружений, возле многих из них установлены зенитки. Серебристые баки бензохранилищ покрываются желто-зелеными абстракциями камуфляжа. В новом отеле «Пак-интер» в Суккуре всюду висят таблички: «Фотографировать мосты, каналы, плотины категорически запрещено». Военная полиция в красных беретах рыскает по шоссе на джипах в поисках подозрительных личностей.

При въезде в Лахор машину остановили, довольно грубо постучав по корпусу, и приказали выключить свет: объявлено частичное затемнение. Гражданская оборона, представленная полицейскими и подростками, не знающими куда девать избыток энергии, вступила в действие. Через несколько дней такие патрули палками разбивали зажженные фары.

Добираясь до отеля, мы крались по городу, сразу ставшему незнакомым, «ощупывая» перекрестки и включая порой на секунду свет, чтобы определить, можно ли двигаться дальше. У тротуаров уже стояли побитые машины.

Последний отрезок пути — Лахор — Исламабад. Чем ближе граница, а она где-то справа, тем больше встречается военных машин: санитарных и грузовых. Тянутся на сборные пункты колонны мобилизованных грузовиков. Под маскировочными сетками у дороги закусывают усталые солдаты.

А рядом — мирная жизнь. Трое угрюмых смуглых людей свежуют у обочины тушу верблюда, сбитого полчаса назад грузовиком. Утюжат поля воловьи упряжки. Продолжают свой путь невозмутимые караваны. Женщины в ярких одеждах заканчивают сбор хлопка.

И все же повсюду чувствуется тревога. Пахнет порохом.

Война пришла сюда через неделю. Для нас она стала фактом, когда вечером 3 декабря пакистанское радио объявило: «индийская армия начала активные боевые действия на протяжении всей границы с Западным Пакистаном». Вскоре мы услышали и сообщение из Дели об артиллерийских обстрелах индийской территории и внезапных бомбардировках военных аэродромов пакистанскими самолетами.

Причины, приведшие к очередному индо-пакистанскому военному конфликту, были ясны. Американская газета «Балтимор сан» довольно точно определила, что «причина войны — отчаяние от неспособности подчинить Восточный Пакистан ни миром, ни террором». Правда, слово «миром» выглядит здесь явной передержкой.

Исламабад погрузился во мрак. Время от времени раздаются сигналы воздушной тревоги, слышны взрывы в районе аэропорта Чаклала. Курьер-мотоциклист привез приглашение на пресс-конференцию, которая должна состояться утром в здании службы безопасности. Но она неожиданно была отменена.

— Я могу предложить вам по чашке кофе, но никаких новостей, — сказал подтянутый молодой офицер в форме ВВС. — Все новости сообщены ночью. В полдень президент выступит по радио.

Пожилой швейцар в отеле встретил меня словами:

— Опять война! Говорят, что сегодня утром бомбили Лахор…

— Аэродром или город? — спросил я.

— Какая разница? Здесь все так близко.

Газеты вышли с портретами Яхья-хана в полной генеральской форме. Его обращению к нации, впервые произнесенном не по-английски, а на урду, был придан особо эмоциональный характер.

Одновременно в Западном Пакистане искусственно подогревались шовинистические настроения и антисоветская истерия: те, кто стоял у руля, любыми способами стремились заранее объяснить причины провала своей политики не чем иным, как подписанием в августе 1971 г. советско-индийского Договора о дружбе.

Плакатики «Разгромим Индию!», отпечатанные типографским способом, продавались по полтиннику в любой книжной лавке и наклеивались на стекла автомобилей. Все рейсы на воздушных линиях отменены — это значит, что мы остались без почты. Даже карачинские газеты будут приходить в лучшем случае на третий день. Полное затемнение объявлено на всей территории. Автомобили превратились в грязные чудовища: все блестящие детали, а также корпуса по распоряжению властей замазаны жидкой грязью. Мне сразу вспомнился сентябрь 1965 г. Тогда я улетел из Карачи последним самолетом, и все выглядело примерно так же.

Население роет щели. Некоторые мажут грязью наружные стены своих коттеджей. Смысл непонятен. Какое-то надругательство над домами в этом маленьком чиновничьем городке.

Первые дни войны прошли под «Гром победы, раздавайся». Уже 5 декабря «Пакистан тайме» вышла под шапкой: «46 индийских самолетов уничтожено. Захвачено пять пилотов». Заголовок рядом гласит: «Теперь — 48». В заметке уточняется, что еще два самолета были сбиты во время ночного налета на Карачи. «Нью тайме» сообщает: «Пакистанские войска захватили Дева, Дха-рам, мемориал Кайсар-и-Хинд и деревню Пакка». Известия о воздушных боях газета подавала как информацию о матче:

«Авиационный матч Пакистан — Индия

Потери Пакистана 2

Потери Индии 48

Пакистан ведет 46».

На следующий день Индия признала Бангладеш, а Пакистан немедленно разорвал с Индией дипломатические отношения. (Характерно, что во время конфликта 1965 г. формального разрыва отношений не было.) На вечерней пресс-конференции военные выглядели довольно мрачными. Настала пора критически относиться к победным заголовкам.

Все дни стояла прекрасная погода — солнечная и прохладная. Только кроваво-красные закаты напоминали, что эта земля находится под знаком Марса. Но люди гибли под огнем и бомбами в горах Кашмира и в пустыне Качского Ранна даже в такие чудесные дни. Сообщается, что, как и в 1965 г., на линии прекращения огня в Кашмире захвачен город Чамб. Переправа через реку Тави продолжается.

Список трофеев растет, как снежный ком. (По-моему, преувеличением грешили обе стороны.) Но никакие победные реляции не могли прикрыть общее трагическое положение, особенно в Восточном Пакистане. Генерал Фарман Али 6 декабря заявил: «За исключением нескольких участков, пакистанские войска полностью контролируют положение», а через три дня Дакка была осаждена. Судя по газетам, после «полного контроля» положение сразу стало «угрожающим», а затем «критическим». На Западе даже в ночь перед прекращением огня в районе Шакаргарха шли тяжелые танковые бои.

С момента начала военных действий департамент прессы почти ежедневно проводил пресс-конференции для местных и иностранных журналистов. Сначала эти брифинги устраивались в грязноватой, напоминающей сарай комнате, именуемой «пресс-рум», затем перекочевали в элегантный зал отеля «Интерконтинентал». Порядок был одинаков. С короткими сообщениями о развитии боевых действий выступали офицеры — представители трех родов войск, затем слово для политического обзора предоставлялось чиновнику МИДа.

Правила военного времени, введенные для корреспондентов, практически исключали всякую деятельность, кроме передачи официальных сообщений на английском языке. Вскоре к ним добавили запрещение указывать звания и описывать внешность военных, выступающих на брифингах. Именовать любого из них следовало «официальный представитель» и никак иначе.

На одной из пресс-конференций показали пленного индийского летчика Марвиндела Сингха Гревала, но запланированного интервью не получилось. Он не ответил ни на один вопрос и даже отказался передать по радио весть о себе родителям в Амритсар. На вопрос, как именно был сбит его самолет: в бою или наземным огнем, он ответил:

— Я не знаю, почему машина оказалась неисправной.

На следующий день газеты опубликовали его портрет с подписью: «Сбитый пилот индийских ВВС М. С. Гревал отвечает на вопросы корреспондентов».

Единственным надежным источником информации стал для нас эфир. Мы внимательно слушали все сообщения о развитии событий на субконтиненте из Москвы, Равалпинди, Дели, Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Мельбурна, проводя порой у приемников но 16–18 часов. Быть может, поэтому многие пресс-конференции выглядели особенно несостоятельными: события развивались стремительно, и «официальные лица» не успевали осмыслить их. Поэтому говорили о локальных операциях, а иногда о «местных трудностях». Порой брифинги приобретали явно антисоветскую направленность.

10 декабря один из ответственных чиновников МИДа заявил, что в командах ракетных катеров и военных самолетов, которые Советский Союз предоставил Индии, имеется советский персонал.

На следующий день последовало категорическое опровержение ТАСС, но оно, разумеется, не было доведено до сведения пакистанцев.

С особенно ярким рецидивом такой политики мы столкнулись уже после прекращения огня. Командующий ВВС маршал авиации Рахим-хан, не подозревая, что скоро он будет уволен в отставку по обвинению в «бонапартизме», устроил пресс-конференцию, на которой заявил, что якобы… Советский Союз поставил Индии четыре сверхсовременных самолета-разведчика, насыщенных электронным оборудованием, которые пилотировались либо советскими, либо смешанными экипажами. Они-то и делали погоду, т. е. вели разведку и корректировали бомбардировки. На вопрос, есть ли тому какие-нибудь доказательства, Рахим-хан ответил весьма расплывчато. Дело, дескать, в том, что еще два месяца тому назад Индия не имела таких самолетов, а столь сложным оборудованием индийцы не смогли бы управлять самостоятельно.

Через день «Пакистан тайме», подхватив придуманный миф, решила представить «доказательства», оказав своему маршалу поистине медвежью услугу. На первой странице она поместила два снимка повидавшего виды пассажирского самолета ТУ-114, который 12 лет отлетал на внутренних и международных линиях Аэрофлота. Он и был выдан за «электронный разведывательный самолет ТУ-144(!), который использовали индийские ВВС».

Собственную авиационную безграмотность газета пыталась приписать и Рахим-хану, который точно знал, что ни скорость, ни высота полета пассажирского лайнера ТУ-114 не могут обезопасить эту машину почтенного возраста от нападения любого истребителя.

С апреля 1969 г. Яхья-хан не переставая твердил, что намерен передать власть гражданскому правительству, но на деле палец о палец не ударил для этого.

Лишь в середине ноября 1971 г. Нурул Амину удалось возглавить коалицию из семи правых партий, получивших на декабрьских выборах 1970 г. в общей сложности 37 мест в Национальной ассамблее. Одно из них принадлежало Демократической партии в лице ее председателя — самого Нурул Амина.

8 декабря Яхья-хан объявил о создании так называемого коалиционного правительства в центре, назначив только двух его членов: Нурул Амина как премьера и З. А. Бхутто в качестве вице-премьера и министра иностранных дел. З. А. Бхутто сразу вылетел в Нью-Йорк, возглавив пакистанскую делегацию в ООН.

Все это происходило в тот момент, когда английская пресса писала, что для Яхья-хана вопрос состоит не в том, уходить ему или нет, а в том, как уйти.

«Коалиционное правительство» просуществовало 12 дней. За это время Нурул Амин успел лишь выступить с рядом нападок па Индию и Советский Союз, а в самый канун капитуляции провозгласил, что «народ Восточного Пакистана, к которому он сам принадлежит, оказывает всяческую поддержку своей армии (имелась в виду армия Западного Пакистана) в борьбе против индийских захватчиков».

16 декабря эфир был полон важнейших сообщений. Утром передовые части индийских войск вошли в окруженную Дакку. Генерал Ниязи согласился на безоговорочную капитуляцию, заявив, что она полностью санкционирована Яхья-ханом. Ее условия были подписаны в 16 час. 31 мин. Премьер-министр Индии — Индира Ганди выступила с чрезвычайным заявлением, в котором объявила о прекращении 17 декабря в 20 часов военных действий на обоих фронтах и подтвердила, что Индия не имеет никаких территориальных притязаний к Пакистану.

Эта новость распространилась молниеносно. Поэтому все ждали заранее объявленного выступления Яхья-хана, которому предстояло объявить происшедшее народу.

Однако его обращение к нации прозвучало более чем странно. О капитуляции в Восточном Пакистане не было произнесено ни слова. Правда, он заявил, что «мы проиграли битву, по не войну», а затем призвал народ к борьбе до полной победы. Кроме того, Яхья-хан пообещал объявить 20 декабря конституцию и предоставить максимальную автономию Восточному Пакистану, народ которого к тому времени уже завоевал право самостоятельно решать свою судьбу.

Английская «Дейли телеграф» писала, что это выступление произвело гнетущее впечатление. «В лучшем случае слова Яхья-хана можно интерпретировать как попытку спасти лицо в условиях продолжающихся поражений на поле боя. Совершенно очевидно, что правительство Пакистана потерпело поражение на Востоке, но зачем же делать вывод в пользу дальнейшего кровопролития?»

В утренних известиях 17 декабря было анонсировано еще одно выступление президента, на этот раз по вопросам конституции. Назначенный час настал, однако на экранах телевизоров продолжали показывать затянувшееся выступление какого-то самодеятельного ансамбля. Только минут двадцать спустя объявили, что президент сегодня выступать не будет, а вслед за этим по телетайпам поступило указание: текст его выступления, переданного в предварительном порядке, аннулируется.

В 21 час в выпуске известий было зачитано последнее официальное заявление Яхья-хана, принявшего предложение о прекращении огня на всех фронтах.

Антисоветская пропаганда в прессе нарастала по мере развития событий. Кроме того, с первого дня войны накались и «демонстрации» у нашего посольства. Из-за дальности расстояния участников этих организованных сборищ три дня подряд привозили и увозили на автобусах. Кульминации антисоветская деятельность достигла во время эвакуации из охваченного пламенем войны Пакистана детей и жен большой группы советских специалистов.

12 декабря в столичном аэропорту Чаклала правыми силами была организована разнузданная провокация, к участию в которой было привлечено несколько тысяч человек. Прибывшие в аэропорт советские люди при полном попустительстве полиции оказались брошенными в толпу, искусственно доведенную до неистовства. Контакт аэродрома с городом оказался прерванным: отсюда невозможно было связаться ни с властями, ни с посольством.

Три с лишним часа продолжалось буйство. Толпа была пропущена на летное поле, незаконный выход на которое в обычное время карается штрафом в 500 рупий. Распоясавшиеся молодчики окружили прибывшие самолеты, стремясь сорвать посадку. Отдельные типы пытались повредить «ИЛ-18». Автобусы и автомобили с нашими людьми оказались блокированными.

Можно с уверенностью сказать, что трагедии не произошло лишь потому, что провокация была встречена всеми членами советской колонии во главе с послом А. А. Родионовым с хладнокровием, спокойствием и мужеством, хотя несколько человек получили травмы и были повреждены три автомашины.

О предполагаемом отъезде советских людей с указанием времени заранее оповестила пресса. По улицам проносились джипы с усилителями, через которые выкрикивались призывы «проводить русских».

Дирижеры, руководившие вакханалией, прятались за спинами. Среди них были шефы местных отделений реакционных партий. Руководители аэропорта убрали от самолетов трапы. Посадку пришлось проводить, пользуясь аварийными стремянками. Этот момент фиксировали на кинопленку представители местного телевидения, к которым присоединились и корреспонденты ряда западных компаний. Рулежные дорожки были перекрыты специально подогнанными полицейскими грузовиками.

Нельзя не сказать и о том, что в аэропорту мы вновь увидели два Пакистана. Люди, случайно оказавшиеся там, открыто осуждали безобразие, устроенное их соотечественниками, охваченными шовинистическим угаром.

Гнусная демонстрация началась и окончилась точно по расписанию. Как только посадка завершилась, ее участники были развезены или разошлись по домам.

Посольство СССР заявило властям Пакистана решительный протест по поводу бесчинств в аэропорту. Официальные лица приносили извинения, всячески стремились смягчить происшедшее и пытались отрицать, что провокация была заранее и тщательно подготовлена, хотя в условиях чрезвычайного положения подобный шаг был просто немыслим без санкции властей.

Нас беспокоило, что на следующий день четыре самолета должны были улететь из Карачи. Однако, к счастью, там эвакуация прошла в полном порядке. Зато через три дня толпа хулиганов напала сначала на «Дом дружбы» Советско-пакистанского общества культурных связей. Разгромив первый этаж, толпа отправилась в один из переулков и учинила разбой в здании АПН. Было изуродовано шесть автомобилей, разбиты окна и кондиционеры.

Полиция отвечала на все телефонные звонки, внимательно выслушивала, что происходит, а после этого дежурный говорил: «Вы ошиблись номером» — и бросал трубку. Стражи порядка прибыли через полтора часа после ухода хулиганов.

В следующие дни в Карачи были разгромлены агентство Аэрофлота и выставочный зал машинного оборудования. На этот раз полицейские стояли рядом и спокойно наблюдали, как несколько громил били огромные зеркальные стекла витрин. Один из наших дипломатов подошел к полисмену и, представившись, спросил, почему полиция бездействует.

— Власть меняется, — ответил полисмен, взяв под козырек. — Я, право, не знаю, что делать. Нас самих могут избить в любой момент.

Пакистан оказался во власти слухов. В столице поговаривали, что Яхья-хан находится под арестом. В разных городах начались демонстрации с требованием его немедленной отставки. Недавний кумир реакции был безжалостно сброшен с пьедестала. Нурул Амин потребовал от него создания «национального» правительства вместо «коалиционного» и обвинил в проведении политики, которая привела Пакистан к военному поражению.

Экс-маршал авиации Асгар хан публично заявил о необходимости предания президента и его ближайших советников суду военного трибунала и просил командующего ВВС Рахим-хана ни в коем случае не предоставлять Яхья-хану самолета, чтобы он не сбежал из страны. Демонстранты в Пешаваре тем временем разгромили, разграбили и сожгли дом, принадлежащий Яхья-хану.

Ждали прибытия З. А. Бхутто. Самолет приземлился утром 20 декабря. Десятитысячная толпа встретила его на аэродроме, ожидая выступления. Приехал и посол США Джозеф Фарланд. Однако З. А. Бхутто сразу сел в машину и уехал в президентский дворец.

Толпа бросилась в город. На этот раз настала очередь Равалпинди и Исламабада. Уже в полдень у кинотеатра «Мелодия» в центре столицы я наблюдал, как разлетались витрины и разгорались костры на площадях.

В 14 часов председатель Партии пакистанского народа и вице-премьер Зульфикар Али Бхутто принял присягу, став президентом Пакистана и одновременно главой военной администрации. Это означало, что в стране продолжается действие чрезвычайных военных законов.

Настал час Партии пакистанского народа. Вечером страна слушала первое выступление ее лидера по радио уже в качестве президента.

В своем обращении к народу З. А. Бхутто подчеркнул, что он говорит с ним в решающий момент истории Пакистана, когда страна переживает самый тяжелый кризис. «Нам предстоит создать новый Пакистан, процветающий и прогрессивный, который должен возродиться как могучее и великое государство, — сказал он. — В нем должна быть восстановлена демократия, а все институты, связанные с ушедшей из жизни диктатурой, уничтожены и заменены новыми».

Значительную часть своей речи З. А. Бхутто посвятил внутренним проблемам, заявив, что вся социально-экономическая система нуждается в коренной перестройке. Программа, которую он изложил, предусматривала проведение назревшей земельной реформы, оздоровление валютной системы, защиту прав рабочих.

З. А. Бхутто объявил о немедленной отставке шести генералов во главе с Яхья-ханом (впоследствии этот список значительно расширился) и намерении сформировать кабинет, который будет функционировать до тех пор, пока народ не одобрит конституцию.

Касаясь международных отношений, президент провозгласил независимую внешнюю политику, проводимую исключительно в интересах Пакистана. «Мы хотим добрых отношений со всеми странами и хороших отношений со всеми великими державами. Мы хотим, чтобы наша внешняя политика была позитивной и конструктивной», — сказал он. Президент заявил также о своей решимости сохранить единство Пакистана.

С первого часа деятельность З. А. Бхутто была динамичной, и корреспондентам уже не приходилось жаловаться на отсутствие новостей.

Был сформирован кабинет, новые лица назначены губернаторами четырех провинций, произведены перемещения в армпи. Представителям «22 семейств» было предъявлено требование до 15 января вернуть в страну капиталы, хранящиеся в иностранных банках. В этой связи было аннулировано 600 заграничных паспортов, а двое из наиболее крупных магнатов — Ахмад Давуд и Ф. Валибхан — взяты под домашний арест. Объявлено о введении государственного контроля над крупнейшими предприятиями в 10 ведущих отраслях промышленности. Создана комиссия по расследованию военных и политических причин поражения. Генерал Яхья-хан был взят под домашний арест и отправлен в гарнизон Аботабада.

Нельзя сказать, что все эти меры проходили гладко. Назначение Раисани губернатором Белуджистана вызвало волнения в Кветте, которые привели к человеческим жертвам. В промышленных районах Карачи рабочие на несколько дней блокировали 16 крупнейших предприятий, чтобы добиться немедленного удовлетворения ряда своих требований. Начались массовые голодовки и побеги из тюрем.

Во всяком случае, З. А. Бхутто стал проводить энергичную внутреннюю политику. Одной из главных задач, если пе самой главной, З. А. Бхутто считал сохранение связей с бывшим Восточным Пакистаном. Для этого он назначил Нурул Амина вице-президентом и ввел в состав кабинета в качестве министра по делам национальных меньшинств еще одного представителя восточной провинции — Р. Т. Роя. И наконец, 27 декабря З. А. Бхутто начал переговоры с признанным лидером бенгальского парода Муджибур Рахманом.

Начиная с 1948 г. этот мужественный человек и стойкий борец за права своего парода арестовывался восемь раз и около 10 лет пробыл в тюрьмах. Последний раз он провел в камере девять месяцев и был переведен под домашний арест только после прихода к власти З. А. Бхутто.

Прогрессивная общественность всего мира требовала освобождения Муджибур Рахмана, и З. А. Бхутто принял важное решение — предоставить ему свободу без всяких предварительных условий, о чем объявил 3 января 1972 г. в Карачи па многотысячном митинге в Ништар-парке. Народ встретил эту весть с ликованием.

Через несколько дней, в течение которых переговоры продолжались, Муджибур Рахман глубокой ночью вылетел в Лондон, а оттуда в Дакку.

Наступила пора окончательно отрешиться от иллюзий и взглянуть фактам в глаза. В Южной Азии в результате длительной национально-освободительной борьбы ценой жертв и страданий создалось новое суверенное государство Народная Республика Бангладеш.

Несмотря на то что на политической карте Южной Азии произошли важные изменения, Пакистан остался одной из крупнейших стран на этом субконтиненте, многонациональным государством, которому предстояло решить немало актуальных социально-экономических и политических проблем. От этого в полной мере зависело создание процветающего, демократического Пакистана, о котором говорил президент. И нужна была добрая воля, чтобы все страны продолжали развивать с Пакистаном добрые отношения и тесное сотрудничество как с равноправным партнером.