Семидесятый меридиан

ПУТЬ НА СЕВЕР

Край пуштунов — Северо-Западную пограничную провинцию в Пакистане обычно называют коротко «сархад» — «граница». Мне нравилось приезжать туда в любое время года, особенно ранней весной, когда абрикосовые сады на севере Пакистана покрываются белой пеной, хотя погода напоминает подмосковный октябрь.

Тяжелые грузовики и воловьи упряжки на дорогах нагружены крепкими, похрустывающими кочанами цветной капусты. Лавочки в селениях вдоль шоссе украшены пирамидами апельсинов. Все выглядит красиво, нарядно, сытно, а небольшие стада овец и коз с длинными ушами-сережками, пасущиеся у обочин, дополняют идиллическую картину.

В самые жаркие месяцы здесь можно уловить прохладные струйки воздуха, стекающие с гор, а зимой увидеть лужицу, подернутую ледяной коркой.

Первый городок на пути от столицы к Пешавару — Хасан Абдал. Он расположен на восточном берегу Инда, но костюмы и обычаи уже напоминают север. Обычно мы останавливались здесь перекусить. Представьте себе стол под открытым небом, на котором разложены розоватые куски свежей рыбы, щедро сдобренные красным перцем. Вы выбираете любой, и его немедленно бросают в кипящее масло. Через считанные минуты великолепное блюдо готово. Во время поездок мы отлично завтракали в придорожных «отелях», знакомясь с острой местной пищей, или закупали «само-сы» — слоеные пирожки, начиненные самой разнообразной смесью: горохом, луком, картофелем, мясом, зеленью, перцем.

Хасан Абдал — место паломничества. В апреле здесь ежегодно проводится трехдневный праздник «Байсакни», в честь святого Панджаба Сахиб Гурдвара, на гробнице которого сохранился отпечаток ладони Гуру Панака — основателя своеобразного религиозного учения (его последователей называют сикхами). Обычно паломники прибывают специальными поездами и становятся лагерем, который окружает небольшой храм. Возле него бьет из земли прозрачный родник. Вода в нем, разумеется, целебная.

Миновав городок, вы можете повернуть на север, и через полчаса вас встретят голубые храмы Тарбелы. «Отец всех рек» — великий Инд — еще не разлился здесь широкой лентой. Разделившись на несколько рукавов, река прорывается меж холмов, отыскивая наиболее удобный путь от горных ледников к долинам.

Это место выбрано для возведения одной из крупнейших в мире плотин. Возникновение на субконтиненте Южной Азии суверенных государств — Индии и Пакистана — выдвинуло среди других и водную проблему. В 1960 г. между двумя странами было заключено соглашение о распределении и использовании вод бассейна Инда. Сооружение плотины Тарбела — завершающий этап этого грандиозного проекта.

На стройку мы отправились однажды вместе с корреспондентом Франс-Пресс Жаком Лямуром. Главный управляющий стройки Мишель Дассонвиль, крепкий рыжеватый инженер с сильными руками, усеянными веснушками, и насмешливыми карими глазами, оказался приятелем и земляком моего французского коллеги. Его мы разыскали в небольшом кабинете и быстро выработали порядок дня.

— Сперва я угощу вас небольшой лекцией. Потом вы угостите себя обедом. Затем познакомитесь со стройкой, гид будет вас ждать, а в семь вечера милости просим ко мне ужинать.

Предложенная программа вполне нас устроила. Машина ехала по поселку иностранных специалистов. Вместе с семьями в маленьких коттеджах жили около 2 тыс. итальянцев, французов, западных немцев, швейцарцев и англичан (более 400 семей). В поселке построено шесть школ с преподаванием на разных языках, два ресторана, клуб, а улицы повторяют названия парижских, флорентийских или женевских. Иностранцы устроились обстоятельно и полностью изолировались не только от 13,5 тыс. пакистанских рабочих, но и от тысячи с лишним местных специалистов.

Во время обеда мы наметили подробный план осмотра и съемок. У меня было два фотоаппарата, а у Жака — кинокамера. Гид действительно ждал нас, и мы двинулись по карнизам гор, где без устали работали экскаваторы, бульдозеры и курсировали тяжелые грузовики.

Прежде мне приходилось бывать на стройках нескольких наших ГЭС — от Камской до Нурекской, поэтому сам ход работ не вызвал удивления. Впервые я увидел только компьютерный центр, где электронно-вычислительные машины контролировали многие процессы.

Стоимость проекта определялась в 623 млн. долл. В главную насыпную плотину длиной 2740 м предстояло уложить 142 млн. куб. м грунта и скальных пород. Резервуар водохранилища займет площадь около 25 тыс. га. Двенадцать агрегатов мощностью более 2 млн. киловатт будут вырабатывать электроэнергию. Окончание строительства намечено на 1976 г. «Тарбела-дам» позволит оросить в равнинах Панджаба 4 млн. га засушливых земель.

Желтые экскаваторы вгрызаются в склоны голубоватых холмов, мощные самосвалы отвозят грунт. Ленты транспортера подают 12 тыс. т скальных пород в час и укладывают эту массу в насыпи плотины и защитных дамб. Близилась к завершению первая очередь стройки. Из зоны затопления уже началось переселение жителей из первых 100 деревень. Земля для них выделялась за многие сотни километров. Предстояло переселить 90 тыс. крестьян, выделив им 130 тыс. акров пашни и выплатив 100 млн. рупий пособий и компенсации.

На званый ужин мы приехали к назначенному часу в пропыленных башмаках, просоленных рубашках, с образцами грунта на брюках. Нас встретил Дассонвиль в вечернем костюме и его жена в длинном платье. Начали прибывать и другие приглашенные в парадных туалетах, и наконец посол Франции Ф. Лежан. В этом обществе мы с Жаком выглядели достаточно непрезентабельно.

Необходимо было срочно ретироваться. Извинившись, мы отправились поужинать, а затем оказались в помещении, похожем на ангар, где собрались сотни специалистов, чтобы отметить национальный праздник Франции. Нас усадили за стол почетных гостей. И вскоре туда прибыла и вся компания от Дассонвилей. Уехать удалось лишь после полуночи, отведав традиционного лукового супа. Молодежь танцевала, обстановка была непринужденной. Так окончился вечер, проведенный «на Западе».

— Иностранцы умеют неплохо устраиваться в любом месте, — сказал один из пакистанских инженеров, — и намазывать маслом бутерброд с обеих сторон.

От современной индустриальной стройки путь лежит к поседевшему от времени форту Атток. Серой громадой он высится на одной из вершин, у подножия которой Инд встречается с рекой Кабул, чтобы, соединившись, продолжить путь к океану. С точки зрения современной фортификации крепость давно перестала быть неприступной, но как гарнизонная тюрьма она очень надежна.

Обогнув дугой стены форта, шоссе приводит к узкому мосту. Ширина его позволяет пройти только одной машине, поэтому колонны двигаются в разных направлениях поочередно, по знаку полицейского. На небольшой предмостной площадке расположился таможенный пост, имеющий право осмотра любой машины, кроме военных и дипломатических. Мне не раз приходилось наблюдать, как таможенники заставляли разгружать грузовики, везущие самые безобидные товары. Но иногда приходилось читать заметки, что среди сотни мешков с луком оказывалось несколько с чарасом.

После Аттока гуще и сочнее становится зелень. Могучие вязы и платаны, огромные туи, словно часовые, выстраиваются вдоль шоссе перед въездом в Наушера — самый «военный» из городов Пакистана. Старинные казармы спрятались среди деревьев, вместо лужаек — плацы. У ворот военных училищ на главной улице стоят артиллерийские орудия и танк.

В центре городка — развилка. Главное шоссе ведет к Пешавару, поворот направо — путь к Малаканду и бывшим княжествам Сват, Дир и Читрал.

В 1970 г. с корреспондентом АПН Николаем Ермош-киным мы отправились из столицы на поиски Акбар Шаха, открыв этим целую серию совместных путешествий. Знали мы только его имя, профессию и тот самый город Наушера, где можно отыскать адвоката по имени Акбар Шах, который, судя по рассказам, встречался с В. И. Лениным.

Таких людей в Пакистане можно пересчитать по пальцам. Мы были знакомы с Миром Абдул Масджидом из Лахора, который слушал выступление Ильича на II конгрессе Коминтерна, когда учился в Москве. Позже он 20 лет провел в колониальных тюрьмах, но через всю нелегкую жизнь пронес верность ленинским идеям. Абдул Керим Сихрай — владелец небольшого туристского агентства в Пешаваре. Он видел В. И. Ленина на первомайской демонстрации 1921 г. и вновь по бывал в Москве на праздновании 50-летия Великого Октября.

Теперь мы продолжали поиск. В Наушера студент колледжа Абдурразак-хан, первый кого мы встретили, любезно проводил нас в дом живущего поблизости адвоката.

— Акбар Шах? Конечно, знаю. Он живет в соседней деревне Бадраши. Там любой мальчишка покажет.

Хозяина не оказалось дома. Он уехал по делам в Пешавар. Встреча состоялась лишь на следующее утро в знакомом уже доме, обнесенном высокими глухими стенами, с обычным крестьянским двором. Хозяин стремительной походкой вышел навстречу и пригласил в дом, угостив, следуя неизменной пакистанской традиции, крепким чаем. В рассказе Акбар Шаха порой не было хронологической последовательности. И пожалуй, трудно восстановить ее с того момента, когда в мае 1920 г. группа студентов Исламского колледжа в Пешаваре, проникнутых ненавистью к колониализму и жаждой борьбы, решила помочь афганскому народу сбросить английское иго.

Британский плацдарм был в Пешаваре. Отсюда в соседнюю страну шли войска и эшелоны с оружием, назад возвращались повозки с ранеными. Порой пригоняли пленных, говоривших, как и студенты, на пушту.

Группу из 82 человек, которая пересекла афганскую границу, возглавил Маулана Абдур Раб. Они прошли через горы к Кабулу.

Тогда и наступил в жизни Акбар Шаха период, напоминающий приключенческую повесть. Такая книга «В поисках свободы» написана им и издана на языке пушту. Теперь она библиографическая редкость.

В небольшом афганском городке Джабаль-ус-Сирадже было принято решение помочь революционной борьбе трудящихся молодой Советской республики. Начался трудный трехмесячный путь через перевалы Гиндукуша к берегам Амударьи. В Термезе молодые люди поняли, что оказались в гуще схватки. По пустыне рыскали вооруженные банды басмачей, нападая на красноармейские гарнизоны. В одном из поселков вся группа была захвачена бандой Низамбека.

— Приговор старейшин туркменского племени был прост: застрелить нас и утопить в Амударье, — рассказывает Акбар Шах. — Но тут вмешался мулла и сказал, что мы его друзья, так как он — друг англичан. Если бы он знал, что мы пришли сюда помогать революции, то вряд ли сохранил бы нам жизнь.

Через день, связав пленников по трое грубыми веревками из конопли, старейшины «подарили» всех местным баям, иными словами, продали в рабство. В одной связке с Акбар Шахом оказался Вилайет Шах, живущий сейчас в небольшой деревушке под Пешаваром, и парень из индийского села, судьба которого неизвестна.

— Три дня нас продержали без воды и пищи, изредка бросая арбузные корки, — продолжает Акбар Шах. — Мы были заперты в глинобитном сарае-сеновале и лишь изредка слышали выстрелы. Под утро четвертого дня кто-то открыл дверь и протянул нам кукурузные лепешки. Оказалось, что через кишлак прошли красноармейцы Из Чарджоу. Наши «хозяева» сбежали, и мы были свободны. Вскоре мы оказались среди красноармейцев. С ними можно было говорить откровенно, и нашелся переводчик. 200 красноармейцев и несколько женщин обороняли поселок от отрядов басмачей. Мы добровольно присоединились к защитникам и заняли позицию на берегу реки. 15 дней продолжалась перестрелка, пока из Чарджоу не пришел старенький пароход. На нем мы добрались до Термеза.

— Я помню молодого комиссара, красивого сильного парня из Архангельска, — продолжал Акбар Шах. — Он был в ладной кожаной куртке, с маузером и босиком. Он пожал нам руки и обратился с речью. Переводил бородатый татарин, знавший фарси.

Под военный оркестр вслед за красноармейцами мы прошагали через город с палками на плечах вместо винтовок — полуодетые, обросшие, голодные.

В гарнизонном поселке комиссар вскочил на стол и произнес пламенную речь. Он приветствовал нас, как братьев, приказал выдать одежду и обувь, хотя у самого обуви не было. Для обеда он выделил овцу и предложил нам приготовить свою национальную еду, что нас очень тронуло.

В августе 1921 г. некоторым из нас предложили выехать из Ташкента в Москву. Мы поселились в доме у памятника Пушкину. Там помещался Коммунистический университет трудящихся Востока. Тогда и произошло самое значительное событие в моей жизни.

Однажды преподаватель объявил, что мы, группа из 17 человек, приглашены в Кремль. Там нас встретил подтянутый человек в военной форме, М. Бородин, и проводил в комнату ожидания, а вскоре вернулся очень оживленный и провел нас к товарищу Ленину.

Об этой встрече я вспоминаю почти 50 лет, многие детали вижу, как сейчас, но мы были потрясены неожиданностью, слишком молоды и, признаться, немного растерялись, а иначе бы записали и запомнили каждое ленинское слово.

Владимир Ильич выглядел утомленным и был бледен. Видимо, давала о себе знать рана. Но принял он нас очень тепло. Как я помню, он сказал, что рад видеть представителей колониальных народов, спрашивал о том, как мы живем в Москве и нравится ли нам здесь.

Очень трудно вспомнить все, о чем говорил нам Ленин во время этой 15—20-минутной встречи, но разговаривал он очень просто, как мы сейчас беседуем с вами. Я не могу взять на себя смелость цитировать, но, во всяком случае, мне запомнились слова о том, что колониализм не вечен и недалек день, когда и Британская Индия станет свободной. К сожалению, два человека, которые были на беседе рядом со мной, — Гоухар Гулам Мухаммад из Хазары и Фироз Мансур из Шейхпура — недавно покинули этот мир. Еще, как помнится, с нами были Хабиб Шахфиаханпур и Рафик из нынешней Индии. Все мы были под впечатлением встречи, которая оказала влияние и на мою судьбу: в декабре 1921 г. я попросил, чтобы меня отправили на родину для продолжения борьбы против колонизаторов.

Акбар Шах открывает карту, опубликованную в его книге. Москва — Минеральные Воды — Баку — Тбилиси — Ереван. Затем на маленьком судне путь продолжался по Каспийскому морю до порта Пехлеви, который назывался тогда Анзали.

…Десять дней, вернее ночей, я ехал верхом на муле по размытым дорогам, пока не потерял силы от нестерпимой жары. Узнав, что я мусульманин, меня приютило одно из кочующих бахтиарских племен. Здесь я чуть не совершил ошибку, которая могла стоить жизни.

Мои губы потрескались от жары и покрылись кровавыми язвами. Кто-то протянул мне влажную тряпку. Как только я протер губы, все окружающие зашептались. Дело в том, что мы принадлежали к разным сектам: я — суннит, а попал к шиитам. По их законам я должен был вытереть губы троекратно.

Меня немедленно заставили произнести молитву, где тоже были разночтения. К счастью, я слышал, как читали ее мои случайные соседи, и выдержал «экзамен», но на всякий случай ночевал в стороне от лагеря и при первой возможности сбежал.

Добравшись до Бушера, я встретил доброго человека Шейха Мухаммада, который приютил меня; через месяц мне удалось попасть на маленькое судно, направлявшееся в Карачи.

— Как же встретила вас родина? — спрашиваем мы.

— Пожалуй, слишком гостеприимно, — отвечает Акбар Шах. — Бросили в тюрьму, где продержали больше двух лет без суда и следствия. Выйдя из тюрьмы, я решил стать адвокатом, чтобы по мере сил помогать своим соотечественникам бороться против произвола. Этого удалось достичь, хотя меня и исключили из колледжа за участие в подпольном движении.

С тех пор Акбар Шах живет в доме, где родился и вырос.

— С радостью и симпатией я слежу за колоссальным экономическим прогрессом, расцветом науки и культуры в вашей стране, — говорит Акбар Шах. — Особенно за развитием республик Средней Азии. Когда я читаю статьи, рассматриваю фотографии или вижу кадры кинохроники, передо мной проносятся картины прошлого. Я хорошо помню Среднюю Азию начала 20-х годов и уверен, что если бы попал туда сегодня, то вряд ли бы узнал те же земли. Имя Ленина и воспоминания о трудных, но героических днях, свидетелем которых я был в вашей стране, я пронес через всю жизнь.

Акбар Шаху 71 год. Время посеребрило его голову, но голубые глаза ясные. Двое сыновей, один из которых врач, уже взрослые. Из пяти дочерей две замужем, семеро внуков и внучек — частые гости в доме деда.

Пора было расставаться. Адвоката уже давно ждали клиенты: белобородый старик, обиженный помещиком, и молодой парень с винтовкой и патронташем на груди, пришедший похлопотать за родственника. Обычные в деревне Бадраши дела, которые ведет старый адвокат, верный друг трудового люда.

В СЗПП в то время особенно обострились отношения между помещиками и арендаторами. Крестьяне вели борьбу за землю и все чаще брались за оружие.

Пешаварская газета «Хайбер мейл» напечатала как-то письмо разгневанного помещика. Он призывал власти усилить репрессии против крестьян и слезно жаловался: «В последний год землевладельцы не получили от крестьян-арендаторов ни зернышка из урожая, собранного на их полях. Многие помещики не решаются появляться в своих владениях, опасаясь за жизнь». Он называет крестьян «приверженцами марксизма» и говорит, что они очень хорошо организованы и вооружены и руководит ими рабоче-крестьянская партия и ее лидер — местный юрист Афзал Бангаш, а также несколько заблуждающихся мусульманских богословов. Крестьяне, захватывая у помещиков землю и урожай, стараются в то же время избегать столкновений с полицией и пограничной жандармерией. Они придерживаются тактики вьетнамских партизан: наносят удар и скрываются. Когда же на место прибывает полиция или жандармы, то там все спокойно и найти никого невозможно.

Против произвола помещиков и борются всю жизнь Акбар Шах и другие прогрессивные интеллигенты, отстаивающие интересы крестьян.

Район Чарсадда, где баллотировался в Национальную ассамблею Абдул Вали-хан, стал центром крестьянских волнений. В своем письме в «Хайбер мейл» помещик имел в виду именно эти места. Несмотря на аресты и карательные экспедиции, район Чарсадда стал вольницей арендаторов. Движение по захвату помещичьих земель распространилось на Малаканд, Мардан и Сват. Крестьяне создали свои мастерские по изготовлению винтовок, пистолетов и боеприпасов и организовали оборону селений.

Осенью 1971 г. события достигли наивысшего накала. Правительство Яхья-хана было не на шутку встревожено. Крестьяне были названы «преступными элементами» и против них проведена настоящая военная операция: более 100 арендаторов были убиты, многие брошены в тюрьмы.

Несмотря на чрезвычайные законы, некоторые политические лидеры из Национальной народной партии и представитель левого крыла партии З. А. Бхутто потребовали освобождения арестованных и тщательного расследования. В ответ последовали новые аресты. В конце концов партия Абдул Вали-хана была запрещена, хотя на этот раз депутаты Национальной и провинциальных ассамблей от этой партии остались на свободе.

Много веков Пешавар называли «воротами в Индию», и каждый из правителей считал своим долгом держать их закрытыми под надежным замком. Путь через перевал Хайбер, ведущий к Пешавару, охранялся цепочкой неприступных по тому времени цитаделей. Один из таких фортов, Бала-Гиссар, высится ц самом центре города.

История Пешавара насчитывает около 40 веков. Го род был столицей империй или их важным форпостом. Жизнь, полная тревог, сделала Пешавар городом воинов, который славится мастерством оружейников и чеканщиков. Чтобы прокормить население, земледельцы еще в древние времена превратили долину в цветущий оазис.

В великолепном тенистом парке на площади 1500 акров расположился университет — главный культурный центр провинции. Он был основан после освобождения страны на базе Исламского колледжа. Сейчас в университете 16 колледжей, 7500 студентов и свыше 500 профессоров и преподавателей. Около 6 тыс. студентов живут в университетских общежитиях. Для девушек открыто два' специальных колледжа. Один готовит учительниц, специальность второго — домоводство. С 1907 г. существует неплохой музей с богатой коллекцией гандхарской скульптуры. До сих пор в развалинах буддийских монастырей при раскопках находят ценные экспонаты.

Мы остановились с приятелем на перекрестке. Вечер выдался по-настоящему холодный. Небольшая толпа окружила булькающий котел. Мужчины закутались в коричневые пледы из домотканой шерсти. В котле варились куры, связанные лапками. По просьбе любого продавец наливал пиалу бульона или отсекал острейшим ножом кусок курицы, подняв ее за веревку из котла. Все это выглядело так необычно, что мы немедленно протиснулись к котлу и выпили по чашке бульона. Мне казалось, что это был самый вкусный суп, какой я ел в жизни, а общество было очень приветливым.

От перекрестка мы шли по «Улице сказочников». Наверное, в давние времена здесь рождались легенды о боях и походах, о заморских странах и богатой добыче.

Бродя в тот раз по городу, мы изрядно продрогли — и вспомнили вдруг, что еще не устроились в отеле. Администратор гостиницы спросил, будем ли мы питаться здесь, не желаем ли купить дрова или предпочтем электрический камин, но это будет стоить дороже.

Предложение о покупке дров привело меня в недоумение: оказывается, отопление не входит в стоимость номера; владелец отеля предоставляет вам за определенную плату крышу, а тепло, извините, имеет свою цену.

Промышленность в современном понимании развита в городе сравнительно слабо. Небольшие фабрики выпускают ткани, сигареты, бумагу, картон, каустик, глюкозу, консервированные фрукты. Зато кустарная промышленность придает Пешавару особый колорит.

Обычная подворотня уводит в какой-то лабиринт. Пройдя по двум коридорам и открыв дверь, вы попадаете в большую комнату, где от пола до потолка тянутся полки, сплошь уставленные керамическими изделиями — от огромных ваз до копеечных свистулек.

Это магазин керамической фабрики. Рядом — цех, откуда всю продукцию приносят в лавку еще не остывшей. Бывая в Пешаваре, я всегда заходил в это веселое и звонкое царство. Мрачноватый парень, увидев посетителя, молча включал свет, и сразу из полутьмы являлось все великолепие обливных кувшинов, кружек, ваз, тарелок, подсвечников, пепельниц, бокалов. Были среди них поделки, не отличающиеся особым вкусом, но ни одна не носила печати холодного ремесла, в каждой безделушке чувствовалась рука мастера.

Как правило, я подолгу бродил вдоль полок и всякий раз покупал одну-две вещицы. Затем стал приглашать знакомых попутчиков и не видел, чтобы хоть один ушел отсюда с пустыми руками. А сумрачный парень стал весело улыбаться мне. Непреложное в Пакистане правило: если вы посетили лавку второй раз, владелец примет вас как старого знакомца.

Неподалеку от магазина керамики — улица чеканщиков — хранителей древнего и удивительного мастерства. Они буквально на ваших глазах превращают медь, латунь и бронзу в длинногорлые сияющие кувшины, огромные, горящие, как солнце, подносы с кружевной резьбой. А в недрах маленьких лавочек можно увидеть антикварные вещи, покрытые патиной или позеленевшие от времени.

Третья наследственная специальность пешаварских умельцев — изготовление огнестрельного оружия. Такие мастерские располагаются, как правило, в деревнях и напоминают обыкновенные слесарни. В первой комнате вам охотно покажут образцы продукции — целую коллекцию ружей с резными ореховыми прикладами, карабинов и пистолетов. Порой можно увидеть, как старый мастер высверливает ствол, а подручные-мальчишки готовят во дворе формы для отливок. Больше всего удивляет умение сделать настолько точную копию любого пистолета, что если у оригинала чуть сбита одна из цифр номера, то такой она будет и на изготовленном здесь «вальтере» или «парабеллуме».

Единственная беда — качество металла. На изделия идет рессорная сталь, части машин, любые отливки. Металл умудряются переплавлять в домашних условиях, делать подсадки, закаливать. Но никаких лабораторных исследований, понятно, не делается. Все металлургические процессы ведутся на глазок, а интуиция иногда обманывает. И все-таки нельзя не восхищаться изумительным мастерством людей, которые своими руками делают то, что достигнуто только в точной промышленности.

В окрестностях Пешавара находится бывшая американская база Бадабер. Это большая площадка, огороженная глухим забором, из-за которого видны радиомачты, радарные установки и небольшие аккуратные строения. Филиал базы был и на обычном гражданском аэродроме, откуда 1 мая 1960 г. вылетел Гарри Пауэрс, пилотирующий самолет-шпион «Локхид У-2», сбитый советскими ракетчиками над Уралом. Стартовал он без ведома пакистанцев.

Правительство Пакистана в мае 1969 г. заявило, что оно не намерено возобновить соглашение о нахождении американской базы на своей территории. Почти год продолжалась подготовка ее к эвакуации. Я побывал там в момент, когда специальная американская команда, прибывшая из ФРГ, вела демонтаж оборудования. Часть его, в том числе жилые дома и другие сооружения, продавалась с аукциона, что вызвало ажиотаж среди местных и столичных бизнесменов и брокеров, боявшихся упустить столь выгодную сделку.

Через Пешавар идут главные торговые пути, связывающие Пакистан с соседними государствами, а через них — с Европой. Древний путь шелковых караванов оделся в асфальт и бетон, верблюдов заменили мощные грузовики, а это во много раз увеличило возможности торгового обмена. Весь «южный» поток товаров, необходимых Афганистану, проходит через Пешавар и Кветту по традиционным путям.

За последнее десятилетие при содействии Советского Союза в дружественном Афганистане построена целая сеть современных автомагистралей. Это в огромной степени упростило сухопутные связи между Пакистаном и нашей страной. Первые пробные перевозки наглядно показали несомненную выгоду транзитной сухопутной торговли. Советское оборудование и пакистанские товары доставлялись автокараванами в несколько раз быстрее, чем морем.

Советский Союз выступил инициатором всемерного развития такой торговли между всеми странами региона. Однако в Пакистане идея использования трансазиатского шоссе нашла не только доброжелателей. Хотя соглашение о транзитной торговле между тремя названными странами было подписано, здесь не раз высказывались опасения, что она умалит значение порта Карачи, а некоторые ретивые прорицатели утверждали, что наибольшие выгоды от транзита получит Индия.

Можно не сомневаться, что в решении этой проблемы восторжествует здравый смысл и в недалеком будущем Пешавар станет важным центром международной торговли. Это непременно произойдет, как только будут нормализованы отношения на субконтиненте, а слово «конфронтация» останется только в словарях.