Сердце монстра

Глава 1

КЭТИ

Лекарства не помогали. Папе становилось все хуже. Стакан в его руках так сильно дрожал, что вода пролилась на потертый линолеум. Он поморщился, но сумел поставить его обратно на стол.

Поспешно схватив полотенце, лежащее около раковины, я вытерла пожелтевшие узоры, изо всех сил стараясь быстро смахнуть следы его болезни.

Он вздохнул, когда я встала.

― Прости, Каталина. ― Его голос надломился от усилий и боли, с которыми он произносил каждое слово.

Мой отец никогда не был человеком, способным извиняться. Я помню, как тот взял меня на бейсбольный матч всего несколько лет назад. На нас обоих налетел мужчина, который был в два раза больше моего отца, черные татуировки в виде черепов покрывали его массивные руки. Он кричал на нас, чтобы мы извинились за то, что пролили его напиток, говорил, что мы неуклюжие. Мой отец стоял там, как всегда невозмутимый, пока мужчина разглагольствовал и распылялся все больше и больше. Я начала извиняться, но отец положил руку мне на плечо и прошептал на ухо:

― Никогда не позволяй им видеть, как ты трусишь или отступаешь, Каталина. Ты лучше всех. ― Затем он убрал руку, обнимавшую меня, встретился взглядом с мужчиной и посмотрел на него сверху вниз. ― Уходи или извинись за то, что столкнулся с моей дочерью. И позволь мне внести ясность: мы не будем извиняться. ― Когда образовалась толпа, взгляд мужчины метался по сторонам. Несколько друзей моего отца, которых я видела время от времени, но с которыми никогда не общалась, казалось, появились из ниоткуда. Они всегда так делали. Мужчины в черных костюмах, с зачесанными назад волосами и очень красивой обувью. Он отступил от моего отца, широко раскрыв глаза, и энергично покачал головой взад и вперед. Так проходила наша жизнь. Мой отец никогда не отступал, никогда не должен был отступать. Я так и не знала, почему, и поняла только намного позже.

Дуглас Кинг проявлял дисциплинированность, точность и сдержанность. Мой отец эмигрировал с Ямайки и следовал всем иммиграционным законам — законно ждал своей очереди, десять лет состоял в списке, чтобы приехать в Америку. Папа рассказывал мне, что когда ему позвонили, он плакал и не был уверен, были ли это слезы радости или печали. Отец оставил всю свою семью ― мать, брата и сестру, чтобы приехать сюда, и работал как собака, только успев переступить границу Соединенных Штатов. Каким-то образом его работа оплачивала наши счета. Папа всегда стриг газон в красивом доме, всегда что-то чинил в большом доме, в котором было больше гаражей, чем я могла сосчитать в юном возрасте. Он следовал правилам людей, на которых работал, но однажды вечером, когда заболел и испытывал слишком сильную боль, чтобы пойти в больницу, мужчины в красивых костюмах появились у дверей нашего маленького домика.

― Твой папа дома? ― Хмурый взгляд Марио был искренним; я видела, как он скривился достаточно, чтобы показать сочувствие. Затем кивнула, но оставила дверь на месте, приоткрыв ее настолько, чтобы мужчина не смог шагнуть вперед, а за ним еще двое мужчин. Прищурившись, я увидела там трех мальчиков.

― Bellissima bambina¹, он болен. Я знаю, что болен. Ему нужен уход. Мы здесь просто для того, чтобы поговорить, да?

Я кивнула.

― Он не приглашал тебя сюда.

― Неважно. ― Марио отмахнулся от моего беспокойства. ― Ты меня знаешь. Слушай, я привел своих сыновей и племянника, чтобы познакомиться с тобой. Роман, Себастьян, Кейден, представьтесь.

Все три мальчика вышли на наше потрескавшееся цементное крыльцо. Но ни один из них не был похож на мальчика. Они были высокими, с широкими плечами, которых не было у парней в моей школе. Их дополняли темные джинсы и рубашки с воротничками, ни на одной из которых не было ни единой морщинки. Темные волосы, темные брови и темные взгляды, никто из них поначалу не улыбался. Это были не дети. Это были молодые мужчины, сформировавшиеся под влиянием уже полученного опыта. И не очень хорошего. Ночной воздух обдавал нас холодом, наполненный мрачным напряжением, от которого никто из нас не мог избавиться. Один из сыновей, стоявший чуть впереди, первым шагнул ко мне и улыбнулся ровными белыми зубами, как будто это могло разрушить серьезность того, что должно было произойти этой ночью. Он протянул руку.

― Я Бастиан. ― Он показал большой палец через плечо. ― Нет необходимости знакомиться с остальными. Тебе понадоблюсь только я.

Я посмотрела ему за спину, и мой взгляд остановился на том, кто чуть отстал. Его волосы были длиннее, а темные глаза смотрели на меня так, словно была пустым местом. Я наклонила голову в ответ на его оценку, а он скрестил свои массивные руки на груди. Парень не улыбнулся, не сделал шаг вперед, чтобы представиться, как это сделал Кейден, брат Бастиана.

Мы смотрели друг на друга так, словно начиналась война, борьба за власть, которая продлится десятилетия. Никто из них не мог быть намного старше меня, но он, казалось, разрывал мою душу в эти мгновения, сканируя меня всю и находя каждую скрытую часть того, кем я была. Мне хотелось отвернуться, но я не могла оторвать взгляд от его глаз. Они пленили меня так, как не мог пленить ни один другой человек.

Скрип деревянного пола заставил меня отпрыгнуть от двери, когда мой отец, явно проснувшись, поднялся с кровати.

― Марио, ― произнес он у меня за спиной. ― Я же сказал, что мне не нужна помощь.

― Даг, ты работаешь на меня уже двадцать лет, ― проворчал пожилой мужчина с проседью в темных волосах. Затем он сжал кулак, его большое золотое кольцо на мизинце впилось в плоть.

― Я всего лишь стриг твою лужайку и поменял несколько лампочек, ничего больше.

― Ах, ты ― это все. Ты ― семья. Я могу найти тебе сиделку. Просто кого-то кто поможет по дому, а?

― Нет. ― Мой отец пристально посмотрел на него, а затем повернулся ко мне. ― Каталина, иди наверх.

В пятнадцать лет я знала все оттенки голоса своего отца. Этот низкий, размеренный приказ означал серьезное дело, даже если мне не хотелось его слушать. Я взглянула на мальчиков, и один уголок рта Бастиана приподнялся, в то время как мальчик, которого, должно быть, звали Романом, уставился в темноту.

― Пап, я могу показать им свою комнату… чтобы они не слишком замерзли?

Секунду он обдумывал варианты.

― Только на минуту.

Я кивнула и жестом пригласила их всех войти. Мы медленно поднимались по нашей потертой деревянной лестнице, каждая ступенька скрипела под нами, и я внезапно почувствовала себя неловко. Убрала ли я в своей комнате, застелила ли постель? Не валялся ли бюстгальтер на полу? Я вздохнула и повернула ржавую ручку.

― Извините за беспорядок. Я не ожидала…

― Не нужно извиняться. Спасибо, что пригласила нас войти. ― Бастиан обвел глазами комнату, и его взгляд упал на мой ноутбук с бумагами, сложенными рядом.

Я прочистила горло.

― Я просто пыталась узнать как можно больше о его болезни. ― Каждая бумага выглядела помятой, потрепанной по краям и была испещрена подчеркиваниями, в поисках способов сделать болезнь Паркинсона моего отца более терпимой.

― Ты не можешь его спасти, ― сказал Ром. Его голос был чуть выше шепота, но слова громко стучали у меня в ушах, заставляя мое сердце разбиваться на части.

Я посмотрела на того, кто пытался разрушить мечту, которой даже не было.

― Я знаю, что не могу спасти его. И не говорила, что добьюсь этого. Я стараюсь для его комфорта, а не для чуда. ― Я лучше других знала, что чудес не существует. Мне не нужен был красавец с пустыми глазами, чтобы сказать мне об этом.

Кейд вскочил, пытаясь ослабить напряжение в комнате.

― Наша мать умерла, когда мы были маленькими. Я понимаю, что ты делаешь все возможное, чтобы помочь ему.

― Ей не нужно знать о наших делах. ― Ром все еще держал руки на груди и смотрел в окно. Его взгляд метнулся к двери, когда он услышал слабый скрип, доносящийся снизу.

― Просто качалка моего отца. Двери и стены здесь тонкие. ― Я пожала плечами, потому что знала, что все они, вероятно, пришли из-за денег. Мой отец стриг газоны только для тех, кто мог себе это позволить. ― Не то чтобы ты к этому привык.

― И что это должно означать? ― Грудь Рома вздымалась, как будто он знал, что это оскорбление.

― Это значит, что если мой отец стриг ваши газоны, ― я указала на них всех, улыбаясь, глядя на их фирменную одежду, темные джинсы с искусственными потертостями и выцветшими пятнами, ― то вы не привыкли к такому дому, как мой.

― Твой папа стрижет газон моего дяди. Бастиан и Кейд живут там. ― Ром посмотрел на них, а затем пригвоздил меня к месту своими тёмными глазами, словно тонной кирпичей. Тяжесть его взгляда раздавила меня, разбила мою уверенность, напомнила мне, что я нахожусь в комнате, полной парней намного больше меня, о которых я ничего не знаю. ― Не у меня.

― И где именно ты живешь? ― Я приподнялась на цыпочки, стараясь казаться такой же большой и плохой, какими они казались, и повернулась, чтобы посмотреть на себя в зеркало, висящее на двери. Я поправила свои черно-розовые кудри.

Я бы запомнила его, то, как он стоял там, как будто жизнь могла пройти мимо него, а он даже бровью не повел. Ром не хотел иметь ничего общего с миром, или, может быть, мир не хотел иметь ничего общего с ним. У него были те черные чернила души, которые омывали человека, что заставляло даже меня чувствовать себя мрачнее. Он не был похож на обычных мальчиков, которые ходили в мою школу. Я шла по коридорам, и они оборачивались, чтобы посмотреть на меня, на мой меняющийся цвет волос, мою переменчивую внешность и мой всегда отличающийся от их собственного тон кожи. Я пугала нормальных, но Ром не был одним из них.

Он взял несколько моих выделенных страниц и рассмеялся над ними, как будто я была наивной.

― Тебе не нужно знать, откуда я родом, малышка.

Кейд уселся за мой стол и возился со своим телефоном, но на это он поднял бровь.

― Не обращай на него внимания. Он живет недалеко от нас, примерно в часе езды отсюда. Так проще.

― Проще для чего?

― Чтобы его отец и он были рядом. Семья ― это все, понимаешь? ― ответил Кейд.

Бастиан подошел и наклонил фотографию на стене. Они висели на маленьких булавках для одежды, и я развесила вокруг них лампочки, чтобы добавить радости воспоминаниям.

― Вы близки с отцом, да? Вы, ребята, выглядите так, будто вам всегда весело.

― Конечно. Кто не близок со своим отцом? ― Я пожала плечами, сбитая с толку вопросом.

Они все посмотрели друг на друга, как будто мой ответ причинил им боль.

― Ни братьев, ни сестер? Ни матери, ни друзей? ― Он покачал фотографию между указательным и большим пальцами, как будто я не знала своих собственных фотографий, которые повесила.

― Ни братьев, ни сестер. И матери тоже нет. Что касается друзей… Ну, ты знаешь, что сказал Кейд. ― Я сунула руку в карман джинсовых шорт, а другой рукой поймала золотое ожерелье, висящее у меня на шее. ― Семья ― это все.

Бастиан тихонько напевал, продолжая изучать мою стену с памятными вещами, но Ром подошел ко мне ближе и, прищурившись, посмотрел на мою шею. Его пристальный взгляд заставил мое тело напрячься, покалывать, болеть так, как я никогда раньше не испытывала.

― Клеопатра, ― пробормотал он, протягивая руку. Его пальцы коснулись гравюр на лицевой стороне. ― Какое могущественное существо.

У меня перехватило дыхание, когда мы уставились друг на друга. Конечно, люди и раньше комментировали мое ожерелье. «Какая красивая женщина», ― говорили они, или «Какие яйца у этой женщины», но никогда не произносили ее имя с таким благоговением, как будто он чувствовал то же, что и я, как будто знал, была ли она мужчиной или женщиной, не имело значения. Могущественное существо. Я впитывала его слова, его зачарованный взгляд на эту женщину и впервые в жизни подумала, что хочу, чтобы мужчина так смотрел на меня. Мне хотелось, чтобы темный мужчина, полный тайн и глубины, смотрел на меня так же, как Ром смотрел на мое ожерелье.

― Она ― напоминание о том, что кто-то, даже такая, как я, может стремиться стать ей, даже когда все шансы против него, ― сказала я.

― Или, может быть, о том, кем ты уже являешься, ― прошептал он, и его рука не покинула мою шею. Ром потер мою ключицу, как будто знал меня, как будто мы встречались в другой жизни, и он был уверен, что мы будем связаны в этой.

Мы услышали громкий хлопок внизу, и он отдернул руку. Я сразу почувствовала потерю тепла его кожи на своей, но была слишком обеспокоена своим отцом, чтобы оплакивать это.

Я бросилась к лестнице. Бастиан и Кейд последовали за мной. Ром появился через минуту, как будто не торопился со всем в жизни. Мы сгрудились наверху, притихли, потому что знали, что наши отцы не звали нас, что они не хотели, чтобы мы были посвящены в их разговор.

― Даги, ты знаешь, что так больше продолжаться не может, ― умолял его Марио. ― Твоей девочке нужен отец, и ей нужна помощь. Ты собираешься позволить ей заботиться о тебе в одиночку?

Слышать правду вслух иногда больнее, чем держать ее в себе. Мой папа умирал, и все здесь знали об этом. Эта болезнь разъедала мозг и не давала выхода. Единственная мечта, которая у меня была сейчас, ― чтобы кто-то сделал его проживание более комфортным, чем могла это сделать я. Я наклонилась ближе к лестнице, внезапно почувствовав больше надежды, чем за последние месяцы.

― Я не хочу, чтобы она когда-либо принимала в этом участие, ― ответил мой отец мягким голосом, который он перенял, с тех пор как болезнь взяла верх. ― Я же тебе говорил. Ты уважаешь это. И уважаешь единственное, что у меня есть.

― Я всегда уважал это, ― парировал Марио. ― Но я просто пытаюсь помочь.

― Ты пытаешься контролировать. А ты не контролируешь мою жизнь. Мы заключили эту сделку давным-давно.

Я услышала глубокий вздох и череду проклятий, прежде чем он снова ответил:

― Она окажется в приемной семье. А это прямая дорога в секс-торговлю. Раньше я имел дело с половиной здешних семей.

― Я буду строить планы с кем-нибудь. ― Голос моего отца надломился.

Я опустила голову и сжала кулаки.

Плечо Рома врезалось в мое.

― Спокойно, Клео, ― прошептал он. ― Еще не время драться.

В тот момент я решила, что буду бороться с Ромом вечно. Он не имел права указывать мне, когда защищать тех, кого люблю.

― Вам всем нужно уйти. Этот стресс не идет ему на пользу. А нам здесь просто хорошо. ― Я чуть не задохнулась от этих слов, зная, как много выторговала бы у любого существующего бога, чтобы спасти своего отца.

― Я в этом не сомневаюсь, ― проворчал Ром себе под нос.

Он действительно в это верил? Неужели Ром думал, что мне будет хорошо без моего последнего оставшегося родителя? Без мужчины, который пел мне колыбельные, когда я плакала в детстве, и все еще укрывал меня по ночам, пока боль в его теле не стала слишком сильной? Теперь я укладывала его спать, пела ему колыбельную, как он делал это для меня. В те ночи, когда он быстро засыпал, я плакала от радости, что хоть немного утешила его. Но в большинстве случаев видела страдальческое выражение лица отца и понимала, что от меня мало толку. Тяжесть одинокого мира тянула мое сердце вниз, на дно океана. Без папы я была никем. И без единственного человека, который меня понимал, никогда, никогда не смогу найти способ обрести себя.

Голос его дяди пронесся по лестнице, подтверждая то, что мы уже знали.

― Даги, у тебя больше никого нет. Вы с маленькой девочкой одни. Никаких планов строить не надо.

― Да будет так, ― прохрипел отец.

Я рванула вниз по ступенькам, но Ром схватил меня за руку.

― Не надо.

Я судорожно вздохнула, стараясь, чтобы разговор между мужчинами внизу подошел к естественному концу.

Марио продолжил:

― Это не очень хорошая жизнь. Позволь мне помочь. Если бы ее мать была рядом…

Я схватила ожерелье, единственное, что, по словам отца, она оставила после себя.

― Ответ ― нет.

Я вздрогнула от окончательности слов отца. Мужчины внизу были правы. У нас больше никого не было, и у меня скоро вообще никого не будет, даже отца. Тем не менее, я доверяла суждениям отца больше, чем их.

Бастиан и Кейд неловко смотрели на меня, как будто не знали, что сказать, в то время как Ром оглядывал меня с ног до головы. Я не заметила, что у меня покатилась слеза, пока тот не смахнул ее.

― Ты будешь жить. Потому что, если ты этого не сделаешь, ты умрешь.

Мое горло почти сжалось от страха от его бессердечных слов, но я подавила искушение поддаться своим эмоциям. Больше никому из них не покажу своей слабости.

Я услышала шаги, приближающиеся к лестнице.

― Мальчики, пошли, ― услышали мы из-за угла. Они спустились по лестнице.

Бастиан притянул меня к себе.

― Приятно было познакомиться с тобой, Кэти. Наверное, лучше нам больше не встречаться, хотя я признаю, что это даже трагично.

Кейд толкнул его, и тот захихикал, отпуская меня.

― Как он и сказал, приятно познакомиться, ― повторил Кейд, но я была уверена, что ему все равно, так или иначе. Они оба забудут меня завтра. Ребята держались достаточно уверенно, я знала, что где бы они ни жили, им хватает внимания окружающих.

Ром задержался на секунду. То, что он был на целую голову выше меня, должно было заставить меня отпрянуть от него. Вместо этого я пожала плечами и протянула руки.

― Что?

Ром провел пальцем по моей золотой цепочке, изучая меня.

― Да, ты будешь жить. Помни, что лучшие из нас проходят через худшее. ― С этими словами он скользнул вниз по ступенькам, и я услышала, как открылась и закрылась дверь. Щелчок замка был таким же окончательным, как закрывающаяся крышка гроба.

Мой отец не обратил внимания на разговор, который у него только что состоялся, когда я встретила его у подножия лестницы.

― Иди спать, Кэти. Я тоже направляюсь в спальню.

― Папа, как ты думаешь, нам стоит поговорить…

― Нечего обсуждать, что не может подождать до утра. ― Он потянулся, чтобы выключить свет внизу, а затем проковылял мимо меня в свою спальню. Обычно я приносила ему выпить или перекусить, но он закрыл свою дверь передо мной и перед всем миром.

Вздохнув, я вернулась в свою комнату.

На одной из стопок моих исследований лежала скомканная бумага с неровным почерком, который был не моим.

Клеопатра не была такой красивой, как на твоем ожерелье. Именно ее ум позволил ей править. Она знала более дюжины языков и эффективно общалась на всех из них. Когда твоего отца не станет, помни об этом.

Почтовый ящик 108

Чикаго, штат Иллинойс

Ром оставил свой адрес, как будто я собиралась написать ему, как будто мы могли бы быть друзьями, как будто я не испытывала ненависти к тому, что он заставлял меня чувствовать.

Я скомкала лист и бросила в корзину для мусора рядом со своим столом.

Поздно ночью, когда тьма лишила сознания почти всех остальных людей, в меня закрались страхи.

Я на цыпочках подошла к мусорному ведру и развернула бумагу. Потом лежала без сна, сжимая смятые края бумаги, и слезы текли по моему лицу.