Шпионаж под сенью муз. Как представители творческих профессий служили разведке

Сенсация от «Бильд»

В феврале 2017 года немецкая газета «Бильд» опубликовала фрагменты рассекреченных документов из архива Федеральной разведывательной службы Германии (BND). Эта публикация стала сенсацией. Оказывается, на советскую военную разведку работали мировая кинозвезда Марика Рёкк и ее муж, известный режиссер Георг Якоби.

Да, это та самая Марика Рёкк, фильм «Девушка моей мечты» с участием которой Штирлиц смотрел, ожидая встречи со связником. Теперь есть основания предполагать, что этот эпизод Юлиан Семенов не случайно вставил в сценарий «Семнадцати мгновений весны». Однако впрямую раскрыть ценного агента он не имел права. Разумеется, не могла сделать этого и сама Марика Рёкк. В книге воспоминаний «Сердце с перцем» она не только ни словом не упомянула о своей разведдеятельности в пользу СССР, но и всячески подчеркивала свою аполитичность в годы войны.

Но так ли обстояло дело на самом деле? Ведь слухи о сотрудничестве Марики Рёкк с советскими секретными службами ходили в послевоенной Германии.

После публикации в «Бильд» и на основании собранных по крупицам свидетельств из мемуаров можно попробовать реконструировать некоторые эпизоды из ее жизни.

Книксен фюреру

1939 год. В зале приемов новой имперской канцелярии играет скрипичный октет. Слышатся сдержанные реплики, негромкий женский смех, благородный перезвон хрустальных бокалов. Проворные руки официантов в белых перчатках почему-то напоминают Марике небольших шевелящихся спрутов. Может быть, она видела таких в своем египетском младенчестве, когда семья выезжала к морю и мать катала малютку в коляске вдоль берега? Нет, это, скорее всего, просто нервы шалят. Ведь Марика здесь впервые. Причем одна. Георга не пригласили, наверняка потому что он все еще не стал ее официальным мужем.

Сегодня она в тревожном одиночестве — и не где-нибудь, на светском приеме по приглашению самого фюрера, которому так понравился фильм с ее участием. Фильм с довольно простеньким сюжетом, в основе которого история женской ревности… Но, похоже, Адольфа Гитлера заинтересовала вовсе не сама эта душещипательная история.

Накануне утром в квартире Марики Рёкк раздался телефонный звонок. Она недавно встала, пила кофе из тонкой китайской фарфоровой чашки, рассеянно поглядывала в окно на озаренные солнцем и сверкающие берлинские крыши. Ей нравилась эта квартира, и вообще настроение было приподнятое — вот уже четыре года она продлевает контракт с киностудией UFA, фильмы с ее участием пользуются успехом, она знакома с немецкой элитой. За несколько лет она превратилась из рядовой актрисы оперетты и мюзик-холла в кинозвезду германского рейха. Наверное, она — тайная мечта многих тысяч, нет — десятков тысяч мужчин! Пресса ее преследует, надоедает, лезет с бестактными вопросами и шипящими, слепящими и дурно пахнущими магниевыми фотовспышками. Она зарабатывает хорошие деньги. Это все называется — успех.

Телефон продолжал звонить. Марика подняла черную тяжелую эбонитовую трубку, продолжая держать в другой руке кофейную чашку. Но ей пришлось присесть на край постели и поставить чашку на тумбочку у кровати. Она была взволнована — звонили из канцелярии Адольфа Гитлера.

— Фрау Рёкк, — звучал в трубке уверенный голос адъютанта Гитлера, — у меня почетное поручение. Фюрер просит вас принять участие в официальном приеме в Имперской канцелярии, который состоится завтра в девятнадцать часов. Там будут и другие деятели нашего кинематографа и театра. Фюрер высоко оценил фильм «Хелло, Жанин!» и будет рад познакомиться с вами лично. Вы слушаете меня?

— Да-да, — подтвердила Марика. — Это очень приятное и лестное для меня приглашение…

— В шесть часов у вашего подъезда вас будет ждать машина. Ее номер…

И вот она мчится в автомобиле по берлинским улицам в новую Имперскую канцелярию, где фюрер собирает цвет киномира UFA и Венской киностудии, высших офицеров, промышленников, банкиров.

Чтобы попасть в зал приемов, нужно было выстоять длинную очередь. Приглашенных встречали в дверях Гитлер и Геббельс. Гитлер был в черном фраке и белой манишке, Геббельс — в сером полосатом костюме: у обоих на лацканах поблескивали нацистские значки.

Каждого из пришедших хозяева вечера одаривали рукопожатием. Но перед этим гости приветствовали руководителей рейха традиционным нацистским жестом: мужчины — взмахом вытянутой руки, после чего ее пожимали Гитлер и Геббельс, а женщины поднимали руку, согнутую в локте, после чего и им полагалось рукопожатие.

Когда стала приближаться очередь Марики, она занервничала. Но не от того, что стоявшие в дверях руководители рейха смущали ее, а потому что вдруг почувствовала некий диссонанс: ее элегантное с блестками платье никак не согласовывалось с нацистским приветствием. Ей, человеку со вкусом, показалось это сочетание странным, неуклюжим, нелепым.

И поэтому, оказавшись перед Гитлером, она вдруг неожиданно для себя сделала книксен. Дальше последовало то, чего многие в зале не ожидали.

Фюрер улыбнулся Марике Рёкк и приветливо произнес:

— А вот и наша маленькая венгерка!

После чего поцеловал ей руку, чуть кольнув усами нежную кожу.

Марика была поражена. Фюрер поцеловал ей руку! Даже не верится…

Если бы Марика не была так поглощена своими переживаниями в этот момент, она могла бы заметить холодное напряжение в глазах тех, кто стал свидетелем этой сцены. Такое внимание со стороны фюрера к 26-летней артистке не могло не вызвать зависть многих.

К Марике подошел режиссер ее последнего фильма Карл Безе. Сегодня, наверное, он и будет ее кавалером, ведь он без дамы. Не лучший вариант, конечно — все же он режиссер, диктатор на съемочной площадке, а она — актриса, по определению фигура зависимая в их совместной работе.

— Добрый вечер, Марика. — Карл излучал благожелательность. — Ты меня огорчаешь.

— Чем?

— В твоей руке нет шампанского. Э-э… — он поискал взглядом официанта. — Пожалуйста, даме шампанского.

Карл нежно взял Марику под локоток.

— Подойдем-ка поближе к лакомствам, вот к тому столику. Но помни, что вкусная еда — вещь, коварная для актрис, особенно танцующих, — добавил он улыбкой.

Марика отметила мысленно, что и здесь режиссер руководит ею, командует. Ну и ладно. А фильм получился весьма достойный. «Хелло, Жанин!» Марика любила за то, что в нем она наконец-то смогла проявить себя как степистка. Вот уж, что называется, отвела душу, натанцевалась! Да не просто била степ, а с элегантной тросточкой! И не на сцене, а на высокой лестнице, украшенной ракушками: начинала наверху и постепенно в танце перескакивала вниз с одной ракушки на другую. А так как ступеньки не были освещены, казалось, что Марика порхает, словно птичка. Пожалуй, она перещеголяла американку Элеонору Пауэлл с ее чечеточными каскадами…

Карла кто-то отвлек, он извинился и покинул Марику. Она вздохнула с облегчением. Набрав в тарелку еды, села за столик, где уже оживленно беседовали двое мужчин во фраках и увешанная бриллиантами женщина; никого из них она не знала.

В зале послышалось оживление: начался высочайший обход. Гитлер подходил то к одному столику, то к другому…

Звуки скрипичного октета словно отдалились, в ушах застучало: Гитлер подошел к Марике. Ему подали бокал, и фюрер со светской улыбкой произнес:

— Я смотрел многие ваши фильмы. Вы очаровательны.

Марика улыбнулась, благодарно склонила голову. Вставать было не принято, тем более дамам.

— Я восхищен вашим искусством, — продолжал фюрер. — Скажите, эти головокружительные трюки в кино, вот эти ваши чардаш, степ… Вы проделываете все сами или у вас есть дублерша?

— Господин Гитлер, если бы у меня была дублерша, это очень походило бы на обман. Я все делаю сама, — с легкой улыбкой сыграла крошечную обиду Марика.

— Не сомневался в таком вашем ответе. — Фюрер коснулся своим бокалом хрусталя в руке Марики. — Ваше здоровье.

Улыбалась и сидевшая за столом троица. Гитлер обратился к ним:

— Эта маленькая венгерка действительно может делать чудеса, не правда ли?

Все трое охотно закивали, расточая улыбки. По их чуть суетливым жестам чувствовалось, что они взволнованы близким присутствием первого лица страны.

Между тем Гитлер продолжал любезничать с Марикой:

— Скажите же мне в таком случае, милая чудесница, а чего вы не умеете делать?

Марика сделала шутливо-виноватое лицо и ответила с присущим ей легким венгерским акцентом:

— Говорить правильно по-немецки, господин Гитлер! Это искусство мне еще придется постигать…

В ответ услышала:

— О, вы даже не представляете себе, сколько немцев тоже не говорят правильно по-немецки! Да-да… Но вам подвластны все виды искусства, я в этом убежден, милая кудесница. Желаю удач!

Гитлер едва заметно кивнул и двинулся дальше по залу.

Фюрер так и не узнал никогда о том, что на этом приеме делал комплименты не просто красавице, актрисе, танцовщице, певице, звезде, ярко вспыхнувшей на кинонебосклоне, но и — агенту советской агентурной сети «Крона».

«Бриллиант генералиссимуса»

«Бриллиантом генералиссимуса» Яна Черняка назовут много позже, хотя еще при его жизни. А в 30-е годы прошлого века только профессионалы знали, как высоко ценит его Сталин. Ян был выдающимся разведчиком. Кто бы мог подумать, что родившийся в 1909 году в румынской Буковине (ныне это Черновицкая область Украины) и рано потерявший родителей сирота станет впоследствии легендой?

Из королевской Румынии он уехал учиться в Прагу, где с отличием окончил Высшее технологическое училище. Какое-то время трудился электриком. Экономический кризис оставил его без работы, и тогда амбициозный молодой человек направился в Берлин, чтобы продолжить образование.

В столице Германии поступил в колледж, потом и в политехнический институт. Уже студентом стал членом сначала Социалистической, затем Коммунистической партии Германии. Убежденный антифашист, вскоре он уже выполнял партийные поручения лидера немецких коммунистов Эрнста Тельмана.

Учеба подходила к концу, предстояло возвращаться в Румынию. Яну хотелось заниматься политикой. Он обратился к своему немецкому товарищу, некоему Эдгару, с просьбой связать его с румынскими коммунистами и антифашистами. Эдгар выступил со встречным предложением, более радикальным и рискованным: познакомить Яна с человеком из России. Как впоследствии узнал Черняк, Эдгар говорил о сотруднике военной разведки Генштаба РККА «Матиасе».

Они встретились за угловым столиком веранды берлинского кафе в жаркий июльский день 1930 года. Ничто не напоминало вербовку, просто разговаривают 21-летний черноволосый молодой человек, вчерашний студент, и зрелый, уверенный в себе плотный мужчина. Он спросил, испытующе глядя на Яна серыми глазами:

— Правду ли говорят, Ян, что вы знаете то ли шесть, то ли семь языков? Это не преувеличение?

Ян не торопился отвечать, выдержал паузу и скромно ответил:

— Не все эти языки в равной степени, конечно. Но по-немецки и по-английски говорю свободно.

Сероглазый отхлебнул из кружки пива, рассеянно посмотрел на суету людей и машин на улице. Подумал — а он хорошо держится, этот молодой полиглот, и манеры у него вполне европейские. Потом снова встретился взглядом с Черняком:

— А еще поговаривают, что, прочитав страницу текста, вы полностью его запоминаете, вплоть до последней запятой.

— Не более десяти страниц, — снова поскромничал Ян.

— Ну что ж. Значит вы — тот, кто нам нужен.

И «Матиас» осторожно перешел к делу. Яна не пришлось долго уговаривать, он внутренне уже был готов стать секретным агентом Москвы.

Вскоре Ян возвратился в Румынию, где его призвали в королевскую армию. Заняв скромную должность писаря в штабе, он при этом получил доступ к секретным материалам, которые передавал своему московскому куратору через девушку-связника. Румыния в 30-х годах прошлого века все больше фашизировалась и сближалась с гитлеровской Германией. Информация из Бухареста была очень важна для СССР.

Румынская сигуранца (секретная служба) вышла на след девушки-связника и арестовала ее. Ей удалось вынести жесткие допросы и не выдать Яна, но канал агентурной связи был прерван.

После демобилизации из румынской армии Ян снова уехал в Берлин, где восстановил контакты с советской военной разведкой. Ему присвоили кодовое имя «Джен» и поручили создать агентурную сеть с целью получения секретной информации политического и военно-промышленного характера.

«Джен» работал то в Германии, то во Франции, то в Швейцарии, используя разные легенды (например, в Швейцарии его «крышей» была должность корреспондента ТАСС). Через несколько лет в созданной им группе уже насчитывалось свыше 30 человек. Среди них были секретарь министра иностранных дел Франции, сотрудник румынской разведки, офицеры генерального штаба сухопутных сил вермахта, крупный промышленник, банкир. А кроме того — астролог, друживший со своим коллегой, составлявшим гороскопы для Гитлера. Была в группе также дочь одного из конструкторов танков «Тигр» и «Пантера».

До поры до времени в агентурной сети Черняка не было только деятелей искусства, приближенных к верхушке рейха. А они могли стать ценными источниками информации в силу своей популярности и потому — доступа к немецким бонзам.

Информация о вербовке до сих пор засекречена

Разведсеть «Крона» не провалила ни одного агента. И поэтому до сих пор не рассекречены документы о ее работе.

За десять дней до смерти Яна Черняка, 9 февраля 1995 года, к нему в больничную палату пришли начальник Генерального штаба, генерал армии Михаил Колесников и начальник ГРУ ГШ, генерал-полковник Федор Лодыгин. Они вручили Черняку «Золотую Звезду» Героя.

Свидетельств о своей работе в «Кроне» Черняк не оставил, хотя, возможно, они есть и просто ждут своего часа. Поэтому многие детали этой истории мы будем реконструировать, составляя пазлы из разрозненных фрагментов. Так, например, из опубликованных немецкой газетой рассекреченных документов известно, что Марику Рёкк и Георга Якоби завербовал менеджер актрисы Хайнц Хоффмайстер, который в тот момент уже работал на разведку СССР.

Сначала в эту деятельность Хоффмайстер втянул Якоби. Трудно сказать, как именно ему это удалось сделать. Возможно, дело в том, что у Якоби были очень сложные отношения с рейхсминистром пропаганды Йозефом Геббельсом. Тот недолюбливал Якоби, в частности, за то, что первой женой режиссера была еврейка, и за то, что он дружил со многими евреями. Геббельс сделал так, что в 1938 году Якоби отстранили от работы над фильмом «Хелло, Жанин!» и передали фильм Карлу Безе. Марика тогда вскипела от возмущения и помчалась на Вильгельмплатц, в Министерство пропаганды. Добилась аудиенции у Геббельса. Но тот отказался изменить свое решение.

Придирки к Якоби продолжались. В еще не вышедшем в прокат фильме «Однажды майской ночью» рейхминистру не понравилось, что в одном из эпизодов полицейский входит в помещение, не вскинув руку в нацистском приветствии. Пришлось Якоби подрезать материал и начать эпизод с того места, когда полицейский уже вошел в комнату.

Психологически Якоби был готов к тому, чтобы работать против нацистской Германии. Что же касается Хайнца Хоффмайстера, то его советская разведка могла завербовать просто за деньги, а возможно, на него имелся серьезный компромат (так, он был гомосексуалистом, а это почти наверняка означало при нацистах смертный приговор).

Что касается Марики, то последней каплей, которая переполнила чашу терпения и подвигла ее работать против Третьего рейха, мог стать эпизод в дорогом мюнхенском ресторане «Регина».

Трехгрошовый эксцесс

Шел 1938 год. Марика снималась в ленте «Хелло, Жанин!». Как-то раз она и Георг по делам приехали в Мюнхен и обедали в «Регине». В другом конце зала за одним из столиков в одиночестве сидел за бокалом красного вина и чашкой кофе Йозеф Геббельс. За соседним столиком, похоже, расположилась его охрана. Неожиданно к столику Марики и Георга подошел официант, передал ей букет роз и приглашение пересесть за столик к рейхсминистру.

Марика вопросительно вскинула взгляд на Георга. Тот ответил спокойно:

— Придется тебе подчиниться, дитя мое.

Горячая мадьярская кровь заиграла:

— И не подумаю, одна ни за что не пойду!

Георг промолчал. Оба понимали, что пойти придется.

Йозеф Геббельс в то время тяжело и болезненно переживал личную драму. Фюрер не позволил ему развестись с женой и жениться на любовнице — чешской актрисе, звезде предвоенного немецкого кино Лиде Бааровой. Геббельс осунулся, часто раздражался, избегал великосветских вечеринок, если только его не приглашал лично Гитлер. Рейхс-министра удручало то, что по приказу фюрера он был вынужден объявить Баарову персоной нон-грата в немецком кинематографе.

…Марика все-таки пересела за столик министра.

— Дорогая фрау Рёкк, я бы хотел угостить вас рейнским красным вином урожая 1929 года. Не возражаете?

— Благодарю вас, господин министр. Не возражаю, — сдержанно ответила Марика.

— Как идут съемки нового фильма с вашим участием? — поинтересовался Геббельс после того, как они пригубили вина.

— Они идут по плану, господин министр.

— Так, хорошо… Но я спрашиваю вас не о производственной стороне дела, а о творческой. Вам нравится ваша роль?

— Да, это то, что я люблю: много музыки и танцев.

Во время разговора Геббельс рассеянно крутил в руке монетку. Или это было проявление вовсе не рассеянности, а хитроумная уловка? Вот он уронил монету под стол. Стал доставать ее, и в этот момент Марика почувствовала, что мужская рука нежно гладит ее ногу под столом. Это продолжалось несколько секунд.

Когда Геббельс, чуть заметно улыбаясь, выпрямился и взял в руку бокал, Марика достала из сумочки три пфеннига. Положив их на белую скатерть столика, сказала дрогнувшим от волнения голосом:

— Если в следующий раз доктор Геббельс уронит монеты под стол, то ему не стоит утруждать себя и нагибаться. Можно будет взять вот эти… Простите, меня ждет муж, мы уже торопимся.

Изящная дерзость Марики понравилась Геббельсу. Он вежливо попрощался с ней, привстав из-за стола.

Якоби был в гневе. Вечером в мюнхенском отеле он вдруг предложил Марике прогуляться.

— Я устала, Георг… Хочу спать.

— Прошу тебя. Мне нужно поговорить с тобой.

Марика поняла, что он хочет сказать ей что-то важное, а в отеле, где, возможно, прослушивался номер, сделать это было нельзя. Когда они шли по полупустынной тихой улочке, Якоби сказал:

— Дорогая, мне неприятны ухаживания за тобой со стороны Геббельса. Но сопротивляться — себе дороже. Это означало бы конец и твоей, и моей карьеры… Хочу предложить тебе…

Якоби замолчал, были слышны лишь их шаги.

— Я слушаю, Георг.

— Марика, ты видишь, что происходит в Германии. Ты видишь, что происходит в Европе. Ты умный и тонкий человек, хотя в обществе и в зрительской среде сложился другой образ Марики Рёкк: эдакий веселый и наивный большой ребёнок. Но это ведь не так…

Марика молча слушала.

— Дорогая, есть люди, которым не нравится то, в какую сторону идет Германия. Им не нравятся те, кто пришел к власти. Они хотят перемен.

— Георг, а мы тут при чем?

— Мы с тобой… и ты в первую очередь… бываешь в высших кругах, общаешься с большими людьми. Те, кто хочет добра Германии, просили меня… не смотри на меня так удивленно… просили меня делиться с ними информацией, которая недоступна ни прессе, ни тем более рядовым обывателям. Это поможет выправить ситуацию в стране и Европе. Понимаешь, о чем я?

Марика остановилась и пристально посмотрела в лицо Георга:

— Ты не шутишь?

— Нет. И еще хочу заметить: меня, в отличие от тебя, редко приглашают на светские рауты. И мы с тобой пока не муж и жена официально. Уверен, что, даже когда мы оформим наш брак, меня особо звать не будут. Так что вся надежда на тебя.

— Я боюсь, Георг, — чуть слышно после паузы произнесла Марика.

— Все очень просто. Ты будешь рассказывать мне о том, что слышала и видела, а дальше — моя забота. Ты вне зоны риска.

— …Хорошо.

Через несколько дней по длинной цепи в Москву поступила важная информация о новом агенте. Марике Рёкк был присвоен псевдоним «Илона».

Геббельс аккомпанирует Марике

Весной 1942 года первые полосы берлинских газет радостно сообщали с витрин киосков и лотков: «В Германию едет знаменитая актриса Даниэль Дарье с делегацией французских киноартистов». Марика сидела в тени парковых деревьев с возрождающимися после зимы робкими нежными листиками и любовалась портретом любимой актрисы в газете. Марике особенно нравилась французская звезда в комедии «Первое свидание».

По случаю приезда французской делегации Геббельс решил устроить прием в Министерстве пропаганды. Он сам позвонил той, что посмела так тонко надерзить ему в зале мюнхенского ресторана:

— Фрау Рёкк, здравствуйте.

— Добрый день, господин министр.

— Я был бы рад, если бы вы спели одну из ваших замечательных песен завтра на приеме в министерстве. Это моя просьба к вам, дорогая Марика.

Марика Рёкк поморщилась, такое обращение ей показалось фамильярным. Но выказывать недовольство или возражать было нельзя.

— Господин Геббельс, я в неважной форме…

Геббельс засмеялся:

— Звезде вашего уровня по статусу положено капризничать. Но я буду настаивать. Я подумал, что лучше всего подойдет шлягер «Когда приходит молодой мужчина». В меру весело, пикантно и — прекрасная мелодия.

— Я буду сильно волноваться, — из последних сил пыталась сопротивляться Марика и попала в ловушку. Геббельс неожиданно предложил, а по сути, приказал:

— А мы сначала порепетируем. У меня дома. Я вам по-аккомпанирую. Ноты мне доставят уже сегодня. Не надо волноваться, дорогая Марика. Жду вас завтра, — в голосе его смешались настойчивые и нежные нотки.

И вот она готовится к репетиции, а аккомпаниатором у нее будет сам рейхсминистр.

Разумеется, как обычно, приглашение на прием Марика получила одна, без Георга. Тем более — приглашение репетировать в квартире Геббельса.

Предчувствие не обмануло Марику — Магда Геббельс с детьми уехала в загородный дом. Ситуация назревала пикантная. Идиллическая картина — поющая кинозвезда и сидящий за роялем министр — сменилась мизансценой, о которой Марика Рёкк никогда не упоминала ни в своих мемуарах, ни в многочисленных интервью. Но многое позволяет предположить, что в тот день отношения Марики Рёкк и Йозефа Геббельса перешли на новую стадию. Да и секретарь и референт по печати Геббельса Рудольф Земмлер в своих воспоминаниях говорит о близких отношениях министра пропаганды и некой кинозвезды — деликатно, не раскрывая имени, которое, впрочем, легко угадывается.

…Геббельс настойчиво навязывал немецким актерам роли в пропагандистских фильмах, часто пропитанных антисемитизмом. Если кто-то отказывался сниматься, он вызывал ослушника или ослушницу к себе в министерский кабинет, начинал намекать на возможность отправить актера или актрису в концлагерь или на фронт…

«Хорошо, что я избежала этой участи, — вероятно, думала Марика. — Снимаюсь в веселых комедиях и мюзиклах. Недаром я любимица… а теперь уже — и любовница Геббельса. Главное — не говорить Георгу, раз уже так получилось… А рассказывать ему только то, о чем он просит».

Через два месяца после «репетиции» Марика Рёкк узнала, что Геббельс приказал арестовать кинорежиссера Герберта Зельпина. Наутро Зельпина нашли висящем в петле в тюремной камере. Это очень походило на убийство.

И тогда Марика окончательно решила не отказываться от встреч с Геббельсом. Она уже понимала, что от нее многое зависит. И, конечно же, она хотела продолжать сниматься в кино. Эти два мотива не противоречили, а дополняли друг друга.

Россия в жизни Марики Рёкк

Знала ли Марика Рёкк, что работает в конечном итоге на СССР? Однозначного ответа нет. Возможно, она была уверена, что поставляет информацию англичанам или американцам. Но вот что с уверенностью можно сказать, так это то, что у Марики были симпатии к русским и к России.

Подростком она узнала историю, которая касалась ее семьи и России. Накануне Первой мировой войны Рёкки жили в Каире, где Эдуард заключил выгодный контракт с английской фирмой, занимавшейся архитектурными проектами. В то время будущая звезда экрана, утопающая в розовых кружевах, которыми была украшена ее детская коляска, только начинала познавать мир и себя. В семье был достаток, жили в небольшой, но уютной и удобной квартире. Внезапно идиллия прервалась: грянула война, и отца призвали в армию, а семья возвратилась в Венгрию.

Отца, как опытного специалиста, определили командиром в строительную часть. Там трудились, в числе прочих, нижние чины русской армии, около ста человек. Эдуард Рёкк относился к ним гуманно, пленные называли его в своей среде «добрый командир» и даже иногда так обращались к нему. Но другие начальники, от которых зависела жизнь пленных, были далеко не так добры. Россиян плохо кормили, хлеб им выдавали испорченный, обросший пятами плесени. Тяжелая подневольная работа, плохое питание, почти тюремный быт и истерзанные нервы пленных сделали свое дело: русские подняли бунт и избили одного из охранников, который умер в лазарете.

По суровым законам военного времени было приказано расстрелять зачинщиков. Но Эдуард Рёкк, с мнением которого считались, стал на их защиту. Он убедил своих начальников в том, что пленных довели до бунта невыносимые бытовые условия, а убийство охранника не было задумано, виной этому ход событий. Восставших наказали, но сохранили им жизни.

…Эта история чудом аукнулась в жизни Марики во время другой мировой войны — Второй. Когда в феврале 1945 года советские войска вошли в Будапешт, брат Марики, Эди, лежал в больнице. Один пожилой русский офицер живо отреагировал на услышанное им от врача сочетание имени и фамилии — Эдуард Рёкк.

Седой майор обратился к переводчику:

— Уточните фамилию больного. Рёкк?

— Так точно, Рёкк, — ответил лейтенант после того, как переспросил врача.

— Спросите этого Рёкка, не был ли его отец архитектором и строителем во время той войны, Первой мировой?

Лейтенант склонился над кроватью больного. И тут же доложил:

— Этот Рёкк — сын того самого Эдуарда Рёкка. Тоже Эдуард.

Майор изумленно, но и с толикой радости, покачал головой.

— Надо же… Скажите ему, лейтенант, что я был в числе военнопленных, которых спас его отец.

После этого разговора медперсонал обслуживал брата Марики особенно заботливо, и питание ему было назначено офицерское.

Интересная история была связана также с ее дядей, братом отца. Полное имя дяди было Карой, но в семье оно преобразилось в уменьшительно-ласкательное Карчи. Студент, готовящийся стать архитектором, был мобилизован в армию. Вместо карандаша и рейсшины руки Карчи теперь не очень уверенно сжимали винтовку. Но ничего не поделаешь — долг.

В России Карчи был ранен. Но на поле боя его не нашли. В похоронной команде решили, что виной этому — прямое попадание артиллерийского снаряда, которое разнесло беднягу в клочья. В семью грустный почтальон принес похоронку.

Семь лет Карчи оплакивали. Ежегодно в день, указанный в похоронном извещении, в церкви заказывали по нему поминальную службу. Но однажды родители павшего получили телеграмму: «Приезжаю завтра в девять утра. Прошу встретить на вокзале. Карчи». Расстроенная родня сочла это чьей-то злой и циничной шуткой.

Тем радостнее было увидеть живого Карчи, которого никто не поехал встречать и который сам подкатил к дому на таксомоторе. Из машины вместе с «воскресшим» вышла молодая красивая женщина с младенцем на руках.

Карчи приехал не один, а с молодой красивой русской женой и их первенцем. Когда улеглись эмоции, и все счастливое семейство, включая девочку-подростка Марику, сидело за столом, Карчи рассказал, что с ним произошло. Он был сильно контужен и лежал на поле боя без сознания. Его нашла русская девушка, притащила к себе в дом и выходила. Потом в России произошла революция, она вышла из войны, в этой неразберихе никому до Карчи не было дела. Венгр с русской поженились, и как только появилась возможность, Карчи увез семью, к тому времени пополнившуюся, к себе на родину.

Этот поворот в биографии дяди Марики направил его на творческую стезю: он начал писать картины. Особенно удавались ему русские зимние пейзажи, где было много снега, льда, где бушевали метели и мели поземки. В Венгрии он продолжал рисовать Россию: русская суровая зимняя природа стала темой его творчества.

Всю жизнь Марику сопровождали — в скромных квартирах и дорогих домах, в Германии, Венгрии, Австрии — картины дяди Карчи. Незадолго до своей кончины он прислал ей в подарок книгу о своем творчестве с надписью на титульном листе: «Дорогая Марика, ты всецело поглощена своей жизнью. Посылаю тебе эту книгу, чтобы ты знала, кем был твой дядюшка».

Бонжур, Париж!

Первая наставница Марики в Будапеште, милейшая женщина, у которой она три года брала уроки танцев, уже ничего нового дать девочке не могла. Марика почти каждый день жаловалась отцу:

— Папочка, не знаю, как мне быть… Ведь здесь мне не у кого больше учиться…

И в один прекрасный день на семейном совете прозвучало: Париж! Неужели молитвы (в буквальном смысле слова!) Марики дошли до Бога?! Она была счастлива и не думала о том, что в жизни семьи все резко меняется. Отец, в котором парадоксально сочетались отсутствие деловой хватки и склонность к риску, легкомысленность и смелость, пошел ва-банк: устав бороться с инфляцией, он вложил все свои деньги в банк, с директором которого был хорошо знаком, и купил четыре билета в Париж. И вот уже Марика, ее папа, мама и брат сходят с подножки поезда на французскую землю.

Много позже, на склоне лет, Марика Рёкк будет вспоминать, что Париж у нее вызывал смешанные чувства. Это был город вежливой и сдержанной холодности, не такой взрывчато-страстный, как Будапешт, но и менее надежный, небрежно-равнодушный. Ступив на платформу парижского вокзала, Марика громко и восторженно выкрикнула:

— Бонжур, Париж!

Этими двумя словами исчерпывался ее запас французской лексики.

Через несколько дней Марику отец отвел на пробный показ в знаменитое варьете «Мулен Руж». Девочку неприятно поразила проза дневного театра, который до этого она видела только в кино. На экране все сверкало и искрилось, а сейчас… Сейчас она увидела пригвожденный к фанерным щитам плюш, пропитавшийся запахами табака и пота, услышала, как неприятно скрипят кулисные колесики.

Но вот ей улыбается знаменитая миссис Гофман, руководительница танцевальной группы, протягивает руку. Марика вспоминает слова отца о том, как следует вести себя на просмотре, доброжелательно и уверенно смотрит в глаза миссис Гофман, пожимает протянутую руку. Поговорить, правда, не удается, потому что Гофман и члены ее группы владеют только английским.

Марика приободряется, протягивает таперу принесенные с собой ноты, и зазвучала музыка. Марика вдохновенно и азартно танцует. Мелькают руки, ноги, девочка-подросток в тренировочном трико выдает один пируэт за другим.

Миссис Гофман подает рукой знак таперу и Марике:

— О’кей!

Потом подходит к девочке и приобнимает ее. И Марика понимает: она принята в труппу!

Едва ли не каждый вечер она выступает в знаменитом кабаре, и теперь она тоже кормилица семьи! Проценты с капитала в будапештском банке небольшие, а платили танцовщицам в «Мулен Руж» прилично.

Но надо было учиться дальше. И тогда в жизни Марики Рёкк появилась русская наставница, мадам Рудковская. Ее тоже выбрали на семейном совете. Русская балерина, известная своей требовательностью и благожелательностью, стала для Марики не просто учителем, но и старшим другом. Уже через пару дней после занятий в школе Рудковская сказала Марике:

— У тебя хорошие способности. И чувство ритма отменное. У тебя в семье кто-то танцует?

— Спасибо за добрые слова, мадам, — с трудом подбирая французские слова и краснея, ответила девочка. — Нет, в семье никто не танцует. Но у папы хороший слух, он часто поет просто для себя. К тому же папа был хорошим спортсменом в Венгрии, у него есть медали за состязания в беге и прыжках в длину.

— Будем надеяться, что и тебя ждет прыжок — в творчестве. Но нос не задирать! Так говорят у нас в России.

Похвала наставницы окрылила Марику.

Через некоторое время отец снял деньги со своего счета в банке и на них устроил в Будапеште первый концерт Марики. Наутро в одной из популярных газет было напечатано: «Она танцует не ногами, а всем сердцем».

Велосипедистка на лесной тропинке

В июне 1944 года Геббельс жил в своем загородном имении в Ланке. Чтобы побыть в одиночестве, он отказался от привычного комфорта большого здания, а предпочел ему небольшой бревенчатый домик в лесу, примерно в 800 метрах от главного корпуса бывшего дворца, принадлежавшего когда-то прусскому дворянину. Он приказал охране и обслуге не тревожить его по пустякам, а если уж совсем будет необходимо, то предупреждать заранее по телефону. Слуга приносил ему еду под белоснежной салфеткой на серебряном подносе.

Магда Геббельс лечилась в санатории «Белый олень» в Дрездене, а дети с воспитателями резвились в другом имении Геббельса, в Шваненвердере.

Проникнуть на территорию Ланке было делом крайне сложным. Немногочисленные посетители, которые прибывали к Геббельсу по срочным делам, попадали на проходную, затем их провожали офицеры охраны через многочисленные заграждения.

Было около одиннадцати часов вечера, когда дежурный, патрулировавший строго охраняемую территорию, увидел в уже сгустившейся темноте ехавшую по лесной тропинке велосипедистку.

— Стой! — скомандовал офицер.

Женщина элегантно спешилась.

— Добрый вечер, обер-лейтенант, — сказала она привет ливо.

Офицер мучительно пытался вспомнить, где он видел ее. Знакомая? Жена кого-то из друзей? Или?.. Нет, этого не может быть — чтобы вот так, на простом велосипеде!? Неужели Марика Рёкк?! Наверное, похожа на нее…

— Могу я спросить вас, что вы здесь делаете?

— Я здесь катаюсь на велосипеде, — ответила женщина, которая теперь придерживала свой транспорт за руль.

— Вам известно, что это охраняемая территория?

— Ну да, известно.

— Тогда надеюсь, вы не будете на меня в обиде, если я вас задержу и отведу в специальное помещение. Там у вас поинтересуются о цели вашего визита и о том, как вы сюда проникли. — В голосе обер-лейтенанта появились строгие нотки.

— Ну зачем же так сложно? Я вам все сама расскажу. Я подъехала к лесу на автомобиле. Велосипед был в багажнике. Я пересела на него и поехала по тропинке.

Офицеру стало казаться, что женщина над ним надсмехается. В следующий момент он перехватил автомат: среди деревьев режимной территории промелькнула еще одна фигура.

— Стой! Руки вверх! — громко скомандовал офицер. И тут же почувствовал, как стали мокрыми от волнения ладони — из-за дерева вышел рейхсминистр Геббельс. Он сложил из пальцев правой ладони «пистолет» и воскликнул игриво:

— Пиф-паф!

Геббельс подошел к вытянувшемуся по стойке смирно офицеру.

— Спасибо, обер-лейтенант. Не стоит беспокоиться, это моя гостья. Вы, наверное, узнали ее. Продолжайте дежурство.

— Слушаюсь, господин министр.

Министр взял Марику под руку.

Теперь офицер охраны уже не сомневался в том, что это действительно была любимица публики, кинозвезда. В сопровождении прихрамывающего Геббельса, который левой рукой катил по дорожке ее велосипед, королева экрана направилась в сторону охотничьего деревянного домика.

Вскоре они сидели в аскетично обставленной комнате, где звучала музыка из приемника и куда уже спешил с ужином проворный слуга с серебряным подносом.

— Почему ты сразу не сказала, кто ты такая и что приехала ко мне в гости? Офицер растерялся, — мягко упрекнул Марику Геббельс, когда слуга удалился. Они пригубили вина.

— Не знаю, — с улыбкой пожала плечами Марика. — Иногда я начинаю импровизировать как-то помимо своей воли… Да и зачем им все про нас знать? Ведь правда, дорогой Йозеф?

— Возможно, ты права, — сдержанно ответил Геббельс.

Во время ужина он начал разглагольствовать на тему, которая, как ему казалось, могла бы заинтересовать Марику:

— Надеюсь, ты не будешь спорить о том, что Америка всегда готова участвовать в какой-нибудь войне в Европе. Ведь тогда у нее появляется возможность беспрепятственно и по дешевке поживиться чем придется, например достижениями культуры. И еще они стараются завладеть результатами научных исследований и творчества. И все бесплатно. Что же касается культуры… У американцев есть всего один приличный оперный театр на всю страну, «Метрополитен-опера». Они тащат свой народ к дикости! Между тем нам приходится жить вместе с ними в этом безумном мире… Именно так, дорогая… В Америке некоторые люди призывают к войне громче, чем президент Рузвельт. Что ж, это явный признак морального вырождения Соединенных Штатов. — Геббельс усмехнулся: — Вот к чему привело то, что у них там всем заправляют евреи!

А дальше из уст Геббельса прозвучало то, что уже завтра стало известно в Москве:

— И все-таки, дорогая Марика… Все-таки надо будет как-то договариваться с ними. Из двух зол — русские или американцы — придется выбирать меньшее…

Речь шла о том, что в 1945 году назовут операцией «Сан-райз», — о тайных переговорах США и Великобритании, с одной стороны, и Германии, с другой. Начнутся эти переговоры почти через год, но о том, что высшее руководство Германии не исключает возможности сепаратных договоренностей с американцами и англичанами, в Москве узнали еще летом 1944 года. Достаточно было неосторожно проговориться Геббельсу, чуть хмельному от вина и присутствия обожаемой им женщины.

После войны

В 1951 году Рёкк объявила, что заканчивает актерскую карьеру. В немецкой прессе тогда писали, что она собирается открыть собственный бутик в Дюссельдорфе и продавать изделия из швейцарской шерсти. Но если верить опубликованным в «Бильд» документам, немецкая разведка пришла к выводу, что бутик — лишь прикрытие, которое позволит актрисе и дальше работать на СССР. Бутик, впрочем, так и не был открыт, а актерская карьера не прервалась.

Опубликованный «Бильд» отрывок из рапорта сотрудника контрразведки Германии гласит:

«…В № / 44 / V за 1951 год (речь о журнале «Шпигель». — А. К.) опубликовано фото Марики РЁКК и сообщение о том, что она намерена сняться еще в двух-трех фильмах и уйти на покой, посвятить себя частной жизни. Они намереваются открыть в Дюссельдорфе бизнес, — магазин оригинальных швейцарских трикотажных изделий. Если последнее подтвердится, то можно будет предположить: учреждение магазина — свидетельство стремления к стабильной, надежной буржуазной жизни, и в этом случае дальнейшие дискуссии о деятельности семейной пары РЁКК/ЯКОБИ в пользу Востока, скорее всего, станут беспочвенными. Но, может быть, это лишь умелый ход для прикрытия дальнейшей работы двух вышеупомянутых лиц в пользу советской разведки…»

Марику Рёкк долго не снимали в кино за «связь с нацистами». Потом она снова стала востребована и в Германии, и в Австрии, и в Венгрии. Какова в этом роль советской разведки — сегодня можно только догадываться.

Стоявший во главе «Кроны» Ян Черняк, которого за его удивительный талант оставаться незамеченным называли еще и «человеком без тени», последние годы жизни работал в скромной должности переводчика в ТАСС. Он был уволен из разведки во время чистки при Сталине.

Большинство имен агентов «Кроны» до сих пор засекречено, так как эти люди работали на СССР и после войны в Германии, США, Италии, других странах. Благодаря работе «Кроны» Центр заблаговременно получил план «Барбаросса» и точную информацию о датах его осуществления. Яну Черняку с помощью своих агентов удалось выкрасть полную документацию о немецких авиационных радарах. Всего Черняк передал 12500 листов технической документации, 102 образца аппаратуры, документы, касающиеся радиолокации, электропромышленности, корабельного и авиационного вооружения, металлургии Германии.

Марика Рёкк прожила 90 лет. До самой своей смерти в 2004 году она ни разу не обмолвилась о том, что была агентом «Илоной».