Шпионаж под сенью муз. Как представители творческих профессий служили разведке

Ловушка для генерала Миллера

Полдень, 22 сентября 1937 года, Париж, угол улиц Жасмен и Раффе. Брусчатка в желтых заплатках осенних листьев. Генерал Евгений Миллер, руководитель Русского общевоинского союза — обосновавшейся в Париже эмигрантской военизированной организации, плотный мужчина с длинными усами кончиками вверх, запахивает плащ, смотрит на часы-брегет. Он ждет своего подчиненного: через несколько минут должен подъехать генерал Скоблин, один из лидеров РОВСа.

Накануне между ними состоялся такой разговор.

— Николай Владимирович, какие новости по немцам? — спросил Миллер.

— Евгений Карлович, — почтительно, четко и по-военному кратко докладывал Скоблин, — у меня состоялось несколько бесед с представителем германской разведки. Встречались у меня на вилле, в Озуар ла Феррьер.

— Это не опасно для вас и вашей жены? — нахмурился Миллер. — Французская разведка не разнюхала?

— Не думаю, господин генерал. У нас часто бывают поклонники творчества Надежды. Новое лицо на веранде виллы никого не удивит. Уверен, что французская разведка не в курсе.

— Хорошо. Продолжайте. Кто этот немец?

— Он из абвера. Работает под дипломатическим прикрытием. Фамилия его Штроман. С ним будет его коллега, Вернер. Оба прикомандированы к германскому посольству в Париже. Готовы предложить нам сотрудничество. Но хотят прежде встретиться с первым лицом нашего движения. То есть с вами, Евгений Карлович. Предлагаю провести встречу опять-таки на нашей вилле. Они готовы прибыть завтра, не откладывая. А мы с вами могли бы встретиться завтра утром… скажем, на углу Жасмен и Раффе. Если вам удобно. Я подъеду на машине.

Темно-зеленый «пежо» скрипнул тормозными колодками. В салоне виднелись три фигуры. «Он приехал с сопровождающими. Заботится о нашей безопасности», — мысленно отметил Миллер.

— Прошу вас, Евгений Карлович. — Скоблин приоткрыл дверь автомобиля.

Но едва Миллер сел на заднее сиденье, к его рту и носу жесткие руки прижали платки с хлороформом. Машина с впавшим в наркотический обморок главой РОВСа понеслась в направлении Гавра, где генерала ждал стоявший под парами советский теплоход «Мария Ульянова» с приготовленным на борту деревянным ящиком с надписью «Дипломатическая почта». На Лубянке Миллер нужен был живым. У Сталина была идея провести показательный суд над руководителем «белоэмигрантской террористической организации». Впрочем, потом от этой идеи он решил отказаться.

Похищение Миллера было проведено оперативной группой Иностранного отдела ОГПУ с помощью завербованных агентов советской разведки — генерала Скоблина и его жены, известной и любимой в эмигрантских кругах певицы Надежды Плевицкой.

Это была уже вторая, после похищения в 1930 году генерала Кутепова, попытка советских спецслужб поставить во главе Русского общевоинского союза своего агента — генерала Скоблина. Если бы он занял этот пост, это позволило бы советской разведке полностью контролировать РОВС. Но случилась осечка, во многом — по вине Плевицкой, талантливой женщины, в судьбе которой было все: белый патриотизм, красный патриотизм, потом опять белый, были любовь, честолюбие, предательство, триумф и, наконец, трагическое падение и загадочная смерть.

Двенадцатая

Она родилась 17 сентября 1879 года в селе Винниково Курской губернии. Отсюда позже появится ее красивое прозвище в среде поклонников — Курский соловей. Девичья фамилия ее Винникова.

В книге воспоминаний «Дежкин карагод» (Дежкой маленькую Надю звали в семье, а карагод — это хоровод, в переводе с курского крестьянского диалекта), вышедшей в Берлине в 1925 году, Надежда Васильевна писала о своем детстве: «Семеро было нас: отец, мать, брат да четыре сестры. Всех детей у родителей было двенадцать, я родилась двенадцатой и последней, а осталось нас пятеро, прочие волей Божьей померли. Жили мы дружно, и слово родителей для нас было законом. Если же, не дай Бог, кто “закон” осмелится обойти, то было и наказание: из кучи дров выбиралась отцом-матерью палка потолще со словами: “Отваляю, по чем ни попало”.

У моего отца было семь десятин пахоты. На семью в семь человек — это немного, но родители мои были хозяева крепкие, и при хорошем урожае и у нас были достатки. Бывало, зайдешь в амбар: закрома полны, пшено, крупы, на балках висят копченые гуси, окорока, в бочках солонина и сало. А в погребе — кадки капусты, огурцов, яблок, груш. Спокойна душа хозяйская, все тяжким трудом приобретено: зимой семья горя с продуктами не знала».

Надежда-Дежка два с половиной года проучилась в церковно-приходской школе, примерно столько же пробыла послушницей в Свято-Троицком монастыре, где пела в хоре. В монастыре она почувствовала, что пение — ее призвание.

Побег

По праздникам Надя навещала родных, иногда ходила на ярмарку. Однажды попала в цирк на ярмарке. И как писала Плевицкая много позже, душу ее смутил «лукавый бес». Она не захотела больше в монастырь, а желала петь в цирке! Девушку приняли в труппу, но когда об этом узнала мать, то со скандалом ее забрала. Надо полагать, при этом матушка «отваляла, по чем ни попало» дочери.

Но Надю уже было не остановить. В Киеве, куда она поехала со своей теткой, она сбегает от родных в поисках своего пути. И на этот раз удачно: поступает в хор в респектабельном киевском ресторане. Девушку взяли на работу, несмотря на то, что она не знала нот. Кстати, писать и читать в то время Надя могла с трудом.

Работу в хоре, которым руководила некая г-жа Липки-на, можно считать началом вокальной карьеры Плевицкой (тогда еще Винниковой). Будущий Курский соловей поет народные песни. С началом сольной карьеры этот репертуар станет для нее основным. Позже она напишет:

«Русская песня — простор русских небес, тоска степей, удаль ветра. Русская песня не знает рабства. Заставьте русскую душу излагать свои чувства по четвертям, тогда ей удержу нет. И нет такого музыканта, который мог бы записать музыку русской души; нотной бумаги, нотных знаков не хватит. Несметные сокровища там таятся — только ключ знать, чтобы отворить сокровищницу».

После хора Липкиной Надежда поступает служить в балетную труппу Штейна. Там она знакомится и выходит замуж за танцора Варшавского театра Эдмунда Плевицкого. Брак продлился недолго, но танцор одарил певицу красивой сценической фамилией.

Надежда пела в разных коллективах Петербурга и Москвы, пока не подписала выгодный ангажемент с московским рестораном «Яр», популярным среди российской элиты, в том числе художественной. За столиками «Яра» можно было увидеть Савву Морозова, Федора Плевако, Антона Чехова, Александра Куприна, Федора Шаляпина. Именно в «Яре» вчерашняя Дежка Винникова стала звездой русской эстрады, Курским соловьем Надеждой Плевицкой.

В 1909 году на Нижегородской ярмарке ее услышал Леонид Собинов и пригласил спеть вместе на сцене. Это выступление для Надежды стало трамплином. Осенью этого же года она уже пела в Ливадии для царской семьи. Императрица Александра Федоровна подарила Плевицкой брошь с бриллиантами, Николай II — перстень со своей руки.

Шаляпин, с которым она была дружна, как-то, по свидетельству современника, сказал Надежде Васильевне: «Помогай тебе Бог, родная Надюша, пой свои песни, что от земли принесла, у меня таких нет — я слобожанин, не деревенский».

Подлинный триумф Плевицкой — это концерт в Царском Селе в 1912 году. Надежда Васильевна выступала перед императором и его свитой. Она писала в своих мемуарах:

«…Выбор песен был предоставлен мне, и я пела то, что мне по душе. Спела я и песню революционную про мужика-горемыку, который попал в Сибирь за недоимки. Никто замечания мне не сделал.

Теперь, доведись мне петь царю, я, может быть, умудренная жизнью, схитрила бы и песни этакой царю бы не пела бы, но тогда была простодушна, молода, о политике знать не знала, ведать не ведала, а о партиях разных и в голову не приходило, что такие есть. А как я в политике не таровата, достаточно сказать то, что, когда слышала о партии кадет, улавливала слово “кадет” и была уверена, что идет речь об окончивших кадетский корпус.

А песни-то про горюшко-горькое, про долю мужицкую кому же и петь-рассказывать, как не царю своему батюшке?

Он слышал меня, и я видела в царских глазах свет печальный. Пела я и про радости, шутила в песнях, и царь смеялся. Он шутку понимал простую, крестьянскую, незатейную. Я пела государю и про московского ямщика:

Красно-белые страницы

До революции Плевицкая была одной из самых высокооплачиваемых певиц в России. Ее гонорар за концерт составлял в среднем 300 золотых рублей, внушительная сумма по тем временам. Надежда Васильевна вкладывала деньги в недвижимость, она купила несколько просторных квартир, в том числе в Петербурге, и большой черноземный клин в родной Курской губернии.

Она была богата, купалась в славе, строила планы на будущее. Но планы эти вскоре зашатались: началась Первая мировая война. Надежда меняет престижные концертные залы на сколоченные в тылу действующей армии подмостки, выступает с концертной бригадой перед солдатами и офицерами. Поет для раненых в лазаретах. В Ковно (нынешний Каунас) она служит сиделкой в военном госпитале, делает перевязки, выносит судна и выслушивает причитания раненых. За службу в лазарете ее наградили орденом Святой Анны.

Фронтовые тяготы и лишения она делит со своим вторым мужем — поручиком Шангиным. Он погиб в бою в 1915 году. Позже Плевицкая связала судьбу с Юрием Левицким, тоже офицером.

Дальше в книге судьбы Надежды — «красно-белые страницы», к тому же неполные. Из отрывочных сведений известно, что в Курске и в Одессе она выступала перед красноармейцами. И вроде следуя за мужем Юрием Левицким, который стал командиром в Красной армии, уже была за большевиков. Осенью 1919 года они попали в плен к белогвардейцам. Здесь следы Юрия Левицкого теряются, а в биографии Плевицкой снова лакуна.

Мы обнаруживаем ее в симферопольском лазарете, где она выхаживает молодого генерала-корниловца Николая Скоблина. Вскоре она становится его возлюбленной. После того как рухнул последний оплот Белой армии в Крыму, Скоблин и Плевицкая оказались в Турции. Лагерь для перемещенных лиц, который находился на полуострове Галлиполи под Стамбулом, дал им скромный хлеб и кров.

Ему 27 лет. Ей — 42. Они обвенчались в полевой церкви и с тех пор не расставались. Посаженным отцом на их свадьбе был генерал Кутепов, тот самый, которого ОГПУ похитит в 1930 году. Проникновенные тосты и пожелания произносил на свадьбе генерал Миллер, которого советская разведка вывезет в СССР в 1937 году при участии счастливых тогда молодоженов Скоблина и Плевицкой.

Но мы забежали вперед.

«Генерал Плевицкий»

В Турции Скоблин остается командиром Корниловского полка, сформированного из остатков дивизии. Полк вскоре переводят в Болгарию, где в 1923 году барон Врангель отрешает Скоблина от командования, и генералу пришлось переквалифицироваться в импресарио жены. Недоброжелатели за глаза стали злорадно называть его «генералом Плевицким».

Скоблину удалось устроить гастроли Плевицкой в Прибалтике, Польше, Германии, Швейцарии, Югославии, Франции. Потом в Берлине, Брюсселе, Белграде, наконец в Париже. Вскоре супруги обосновались во французской столице. В 1924 и 1926 году Надежда Плевицкая удачно гастролировала в США.

В Париже Скоблин становится председателем полкового объединения корниловцев, одним из видных деятелей РОВСа, влиятельной фигурой. Его позиции в эмигрантской, в первую очередь военной, среде усиливаются. И одновременно им начинают интересоваться на Лубянке.

«Фермер» и «Фермерша»

Почему интересуются именно им? В иностранном отделе ОГПУ на него была подготовлена такая справка-характеристика, которая частично дает ответ на этот вопрос:

«Скоблин Николай Владимирович. 1893 года рождения, из дворян Черниговской губернии. Убежденный белогвардеец, одним из первых прибыл на Дон по приказу Корнилова. Генерал-майор, командир Корниловского ударного полка. Галлиполиец. Личностные качества: храбрость, хладнокровие, выдержка, умение расположить к себе окружающих, общительность. Вместе с тем циничен, склонен к интриганству и карьеризму. Существует на доходы от концертной деятельности жены. Может быть взят в разработку в качестве агента».

Циничен, склонен к интриганству и карьеризму… К этому можно добавить то, что он наверняка тяготился тем, что жил на деньги жены. Словом, готовый кандидат на вербовку. И кандидат на пост руководителя РОВСа, как уже говорилось.

Для вербовки Скоблина был выбран бывший сослуживец генерала, штабс-капитан Корниловского ударного полка Петр Ковальский (агентурный псевдоним в картотеке ОГПУ — «Сильвестров»).

После нескольких встреч с экс-штабс-капитаном Скоблин дал согласие сотрудничать с советскими спецслужбами. Ковальский предложил Скоблину отправить на Лубянку по этому поводу письмо. Вскоре оно было составлено:

«ЦИК СССР. От Николая Владимировича Скоблина.

Заявление.

12 лет нахождения в активной борьбе против советской власти показали мне печальную ошибочность моих убеждений. Осознав эту крупную ошибку и раскаиваясь в своих проступках против трудящихся СССР, прошу о персональной амнистии и даровании мне прав гражданства СССР.

Одновременно с сим даю обещание не выступать как активно, так и пассивно против советской власти и ее органов, всецело способствовать строительству Советского Союза и обо всех действиях, направленных к подрыву мощи Советского Союза, которые мне будут известны, сообщать соответствующим правительственным органам.

10 сентября 1930 года».

Это письмо Ковальский сопроводил своим комментарием: «Генерал пошел на все и даже написал на имя ЦИК просьбу о персональной амнистии. По моему мнению, он будет хорошо работать. Жена генерала согласилась работать на нас…»

Из Москвы ответили:

«Вербовку генерала считаем ценным достижением в нашей работе. В дальнейшем будем называть его “Фермер”, жену — “Фермерша”. На выдачу денег в сумме 200 американских долларов согласны. Однако деньги ему надо выдавать не вперед, за следующий месяц, а за истекший, так сказать, по результатам работы. Пять тысяч франков выделены.

Однако прежде, чем мы свяжем “Фермера” с кем-либо из наших людей, нужно получить от него полный обзор его связей и возможностей в работе. Пусть даст детальные указания о людях, коих он считает возможным вербовать, и составит о них подробную ориентировку. Возьмите у него обзор о положении в РОВС в настоящее время и поставьте перед ним задачу проникновения в верхушку РОВС и принятия активного участия в его работе. Наиболее ценным было бы, конечно, его проникновение в разведывательный отдел организации.

В докладе “Сильвестрова” упоминается о том, что она (имеется в виду Н. Плевицкая. — А. К.) также дала согласие. Однако мы считаем, что она может дать нам гораздо больше, чем одно “согласие”. Она может работать самостоятельно. Запросите, каковы ее связи и знакомства, где она вращается, кого и что может освещать. Результаты сообщите. В зависимости от них будет решен вопрос о способах ее дальнейшего использования».

Ценные источники информации

Скоблин и Плевицкая стали ценными источниками сведений для советской разведки. Они информировали Москву о заброске на территорию СССР бывших врангелевских офицеров, о сотрудничестве лидеров белой эмиграции с иностранными спецслужбами, о контактах руководства РОВСа с Германией.

21 января 1931 года в Берлине Скоблин и Плевицкая тайно встретились с представителем ОГПУ. Тот объявил супругам, что ВЦИК персонально амнистировал их, имея в виду их участие в Белом движении. Вскоре в Москву уходит документ такого содержания:

«Постановление Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик о персональной амнистии и восстановлении в правах гражданства мне объявлено.

Настоящим обязуюсь до особого распоряжения хранить в секрете.

21/1—31. Берлин.

Б. генерал Н. Скоблин / Н. Плевицкая-Скоблина.

Подписка.

Настоящим обязуюсь перед Рабоче-Крестьянской Красной Армией Союза Советских Социалистических Республик выполнять все распоряжения связанных со мной представителей разведки Красной Армии безотносительно территории. За невыполнение данного мною настоящего обязательства отвечаю по военным законам СССР.

21/1—31. Берлин.

Б. генерал Николай Владимирович Скоблин / Надежда Васильевна Плевицкая-Скоблина».

Перед Скоблиным ставится задача укреплять связи со всеми знакомыми ему деятелями РОВСа и других белоэмигрантских организаций. Надежде Плевицкой поручается всячески поддерживать авторитет мужа, в том числе своими выступлениями на благотворительных вечерах РОВСа. И, разумеется, им обоим — докладывать через связников информацию, полученную во время светских бесед на приемах, брифингах, журфиксах и даже в гримерке актрисы, куда нередко заглядывали с букетами цветов поклонники и воздыхатели.

Гастроли Плевицкой по Европе, в которых ее неизменно сопровождал Скоблин, позволяли генералу инспектировать периферийные организации РОВСа и одновременно собирать сведения для советской разведки.

Любимица публики Плевицкая не чуралась простой технической работы: копировала секретные документы РОВСа, которые Скоблин на несколько часов приносил домой, писала агентурные сообщения, встречалась со связниками, в качестве курьера доставляла им копии документов.

Удачная операция и провал генерала

Наконец, поступил приказ о похищении генерала Миллера. Для проведения операции во французскую столицу прибыли асы советской разведки — заместитель начальника ИНО ГУГБ НКВД СССР Сергей Шпигельглас, командированный из Испании резидент советской разведки Александр Орлов и парижский резидент Георгий Косенко. Им в подмогу отправились из Москвы несколько оперативников НКВД. Удачно закончившееся похищение Миллера могло бы стать вершиной разведывательной карьеры Скоблина и Плевицкой и увенчать их высокими советскими наградами. Но получилось иначе.

Первоначальный план был таков. В день похищения утром Скоблин и Плевицкая завтракают в ресторане, на виду многих людей, потом едут в магазин модной одежды, где генерал, сидя в машине, какое-то время ждет жену, пока та занята примерками и покупками, а потом они вместе едут домой. Это должно было происходить на глазах свидетелей, в первую очередь работников бутика. Предполагалось, что в то время, пока Плевицкая будет занята покупками, Скоблин незаметно отъедет, чтобы заманить в ловушку Миллера, а потом, когда дело будет сделано, быстро вернется и припаркуется у входа в магазин. Но Плевицкая в какой-то момент занервничала, выскочила из бутика, поймала такси и в панике помчалась домой. Через несколько минут к входу бутика подъехал ничего не подозревавший Скоблин. То, что муж и жена разминулись, заметили продавцы и клерки магазина. Потом их показания пригодились французской полиции и контрразведке.

Случилась у похитителей и вторая, более существенная, накладка. Перед тем, как уехать на встречу со Скоблиным, Евгений Миллер сказал начальнику своей канцелярии генералу Кусонскому:

— Я уезжаю на важную встречу с представителями германского Генерального штаба. Надеюсь, она займет не более трех часов. Но на всякий случай оставляю в этом конверте письмо. Прошу не вскрывать до моего возвращения.

Заметив недоуменный взгляд подчиненного, генерал добавил с усмешкой:

— Надеюсь, оно не понадобится. Это некая формальность. Или перестраховка, если угодно. До встречи, Павел Алексеевич.

Исчезновение Миллера было шоком не только для сотрудников РОВСа и эмигрантской русской общественности, но и для всех, кто понимал, о фигуре какого уровня идет речь. Французские газеты выходили с аршинными заголовками на первых полосах, рассказывая об исчезновении русского генерала.

В РОВСе тут же началось расследование обстоятельств дела. Кусонский распечатал конверт и ознакомил своих коллег с письмом Миллера:

«У меня сегодня в 12.30 часов дня свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах Штроманом и с Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.

22 сентября 1937 г., генерал-лейтенант Миллер».

Ноты и шифры Надежды Плевицкой

Сначала генерал Кусонский и заместитель руководителя РОВСа адмирал Кедров пригласили Скоблина на беседу, якобы для того, чтобы уточнить какие-то детали, касающиеся Миллера. Скоблин вел себя спокойно, делал вид, что пытается помочь своим соратникам разобраться в ситуации.

Неожиданно Кусонский и Кедров предъявили Скоблину записку Миллера. Ошеломленный Скоблин понял, что провалился. Он ничего не знал об этой записке. Нашел благовидный предлог, вышел из штаб-квартиры РОВСа и, вскочив в первое же такси, исчез.

Какое-то время Скоблин скрывался на конспиративной ₍квартире советской разведки в Париже, а затем, по некоторым данным, на самолете был переправлен в Москву; по другой версии — в Испанию.

В 1993 году были рассекречены документы о деле Миллера. Обнародовано, в частности, письмо Скоблина, написанное им после бегства из Франции. Скоблин пишет советскому резиденту в Париже:

«11 ноября 37. Дорогой товарищ Стах! Пользуясь случаем, посылаю Вам письмо и прошу принять хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза. Сердце мое сейчас наполнено особой гордостью, ибо в настоящий момент я весь, целиком, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22 сентября (день похищения генерала Миллера). Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моем Великом Вожде Товарище Сталине к и о моей Родине — Советском Союзе…»I

В каких условиях и где было написано это письмо — неясно. Бросается в глаза сервильный стиль послания. Это тем более раздражает, когда знаешь, что Скоблин, спасая свою жизнь, в панике бросил жену, друга и помощника. Он не мог не знать, что она будет арестована. Сотрудники полиции и французского Второго бюро (контрразведка) нашли в квартире Скоблина и Плевицкой 7500 франков, 50 долларов и 50 фунтов стерлингов, а самое главное — шифроблокнот. Эти немалые даже для Плевицкой деньги и шпионский атрибут стали поводом для возбуждения следственного дела, а после — уликами для выдвижения ей обвинения в «соучастии в похищении генерала Миллера и насилии над ним», и чуть позже — в шпионаже в пользу СССР. 24 сентября 1937 года Плевицкую арестовали.

Бесспорные улики

Следствие по делу Плевицкой французские власти вели больше года. Им удалось поминутно восстановить события того дня, когда был похищен Миллер, и то, чем занимались в тот или иной момент Плевицкая и Скоблин. Следствие пришло к выводу: в промежутке между 11 часами 55 минутами и 13 часами 35 минутами Скоблина никто не видел, то есть у генерала нет алиби, и он вполне мог бы участвовать в похищении председателя РОВСа.

Плевицкая путалась в мелочах, сбивалась. Она совсем не готова к допросам. Адъютант Скоблина, капитан Григуль, передал полиции блокнот генерала Скоблина, который Плевицкая передала на хранение дочери этого самого адъютанта. На одном из листков французский следователь обнаружил запись: «Особо секретным денежным письмом. Шифр: пользоваться Евангелием от Иоанна, глава XI. Числитель означает стих, знаменатель — букву. При химическом способе: двухпроцентный раствор серной кислоты. Писать между строк белым пером. Проявлять утюгом. Письмо зашифровывается: милостивый государь без многоуважаемый».

1 октября 1937 года в парижском Дворце правосудия Плевицкую ждало серьезное потрясение: следователь пригласил присутствовать при допросе жену и сына похищенного генерала Миллера. Стенограмма передает испуг и растерянность Плевицкой:

«Наталья Миллер: Вы же знаете, что случилось. Вы обязаны помочь найти наших мужей.

Надежда Плевицкая: Но я ничего не знаю, я ни в чем не виновата.

Наталья Миллер: Умоляю вас, скажите всю правду, все. что вы знаете.

Надежда Плевицкая: Но я в самом деле ничего не знаю!

Как вы могли поверить этим подлым слухам?

Следователь: Скажите, а почему вы не пришли к мадам Миллер, узнав о постигшем ее горе? Ведь эта семья была вам не чужой.

Надежда Плевицкая: Не знаю. Об этом совсем не думала». Во время допроса следователь вытащил из ящика стола записную книжку Скоблина и показал ее Плевицкой. После паузы прозвучал вопрос, который окончательно ее сразил:

— Скажите, что означает эта запись в блокноте вашего мужа: «Передать Е.К. о свидании в 12 ч. 30 м. — 12 час. поговорим»?

После паузы Плевицкая ответила тихим глухим голосом:

— Я ничего не знаю, ничего не понимаю…

На что следователь мгновенно отреагировал:

— Ваш муж заманил генерала Миллера на свидание. Он главный виновник похищения. А вы, мадам Плевицкая, — его сообщница.

Дело было передано в суд. 14 декабря 1938 года старшина присяжных огласил вердикт: признана виновной по всем пунктам обвинения.

Французская тюрьма под контролем гестапо

Рано утром жители французского города Ренн услышали на улицах поступь сухопутных колонн, цоканье лошадиных копыт, а после и лязг железных гусениц. Немецкие войска вошли в город. Стоял жаркий июнь 1940 года. Французы были в растерянности. Сопротивление начнется позже, а пока жители небольшого французского городка молча наблюдали, как на фасадах зданий затрепетали на ветру красно-белые флаги с черными свастиками. В магазинах, кафе и ресторанах начали появляться щеголявшие в темно-серой отутюженной форме немецкие офицеры.

В первый же день после ввода войск в Ренн гестапо взяло под контроль местную тюрьму. Офицер, которому было поручено исследовать личные дела осужденных, обнаружил, что в одной из камер сидит советская шпионка, осужденная на двадцать лет французским судом — русская певица Надежда Васильевна Плевицкая.

Заключенная была в депрессии, почти не ела, иногда что-то писала, негромко напевая. Она очень плохо себя чувствовала. В ее личном деле было записано, что весной 1940 года ее посещал православный священник.

5 октября по русским эмигрантским кругам поползли слухи: Плевицкая умерла. Она ушла из жизни скоропостижно: заснула в своей камере и не проснулась. Ей было 56 лет.

Ее похоронили, но вскоре тело эксгумировали и подвергли химическому анализу. А потом снова захоронили, но уже в общей могиле. Отравление? Если да, то кто это сделал? Немцы в знак мести за работу на советскую разведку? Советская разведка, чтобы убрать ценного секретоносителя? Ответа на эти вопросы нет.

Судьба Скоблина тоже неизвестна. То ли 1938 году он погиб при бомбежке франкистской авиацией Барселоны, толи был убит (по одной из версий — сброшен в воздухе с самолета) сотрудниками НКВД как уже ненужный, провалившийся агент, то ли его расстреляли в подвале Лубянки, то ли он просто умер в СССР.

Но точно известно, что ждало в Москве генерала Евгения Миллера. Он был приговорен к высшей мере наказания Военной коллегией Верховного суда СССР. Приговор был приведен в исполнение во внутренней тюрьме НКВД 11 мая 1939 года.

Глазами Владимира Набокова

В 1943 году русско-американский писатель Владимир Набоков публикует язвительный памфлет-рассказ на документальной основе «Помощник режиссера», в котором Скоблин и Плевицкая выведены под фамилиями Голубков (а также X) и Славская, а Миллер и его жена — под фамилией Федченко. С неприкрытым сарказмом Набоков описывает страдания узницы французской тюрьмы и версию казни ее мужа:

«Славская в тюрьме. Смиренно вяжет в углу. Пишет, обливаясь слезами, письма к госпоже Федченко, утверждая в них, что теперь они — сестры, потому что мужья обеих схвачены большевиками. Просит разрешить ей губную помаду. Рыдает и молится в объятиях бледной юной русской монашенки, которая пришла поведать о бывшем ей видении, в котором открылась невиновность генерала Голубкова. Причитает, требуя вернуть ей Новый Завет, который полиция держит у себя, — держит, главным образом, подальше от экспертов, так славно начавших расшифровывать кое-какие заметки, нацарапанные на полях Евангелия от Иоанна. Вскоре после начала Второй мировой войны у нее обнаружилось непонятное внутреннее расстройство, и когда одним летним утром три немецких офицера появились в тюремной больнице и пожелали увидеть ее немедленно, — им сказали, что она умерла, — и может быть, не солгали».

Воображаемую картину смерти Скоблина (здесь он зашифрован как X) Набоков описал так:

«Быть может, он отыскал свой рай в Германии, получив там незначительную административную должность в Училище юных шпионов Бедекера.

Быть может, он воротился в страну, где некогда в одиночку брал города. Быть может, и нет. Быть может, некто, самый-самый большой шеф, призвал его к себе и с легким иностранным акцентом, с вкрадчивостью хорошо всем нам известного сорта, сказал: “Боюсь, друг мой, вы больше нам не нужны”, — и едва только X повернулся, чтобы уйти, как мягкий указательный палец доктора Пуппенмейстера нажал неприметную кнопку на краешке безучастного письменного стола, и люк разверзся под Х, и он полетел навстречу смерти…»

Пуппенмейстер по-немецки — кукловод в кукольном театре. Набоков, говоря о Германии и «легком иностранном акценте» шефа, вероятно, имел в виду распространившееся в среде русской эмиграции (а позже и в СССР) подозрение в том, что Скоблин был не только агентом НКВД, но и нацистской разведки.

Сегодня можно прочитать в популярных изданиях о том, что именно генерал Скоблин передал в Берлин сфабрикованные материалы «дела Тухачевского». Однако доказательств сотрудничества Скоблина с немцами нет. Во всяком случае, нет рассекреченных документов. Но и полностью исключить того, что у Скоблина был «кукловод» в Третьем рейхе, тоже нельзя.