Шпионаж под сенью муз. Как представители творческих профессий служили разведке

Оперативный псевдоним — Соммервиль

Август 1917 года, Петроград, Николаевский вокзал. Тяжело дышит паровоз Транссибирского экспресса, отдувается облачками белого пара. Элегантный, со вкусом одетый мужчина артистично прикладывает ко лбу клетчатый красно-белый платок — жарко, неважно спал, да и дорога не из близких. Почти полмира по рельсам. Из Англии в Петроград он прибыл окольным путем: США — русский Дальний Восток — Сибирь — Урал — Европейская часть России и, наконец, ее столица. Дорога заняла около месяца.

Железнодорожные служащие в форме, бородатые насупленные носильщики: «Извольте, барин…», господа, щурящиеся от солнечных лучей, дамы в шляпках, многие в вуалетках… Нет ли под одной из вуалеток Саши, милой Сашеньки с грустными глазами?.. Да нет, конечно, она и не знает, что он в России.

Это был первый и последний приезд в Москву британского прозаика и драматурга Сомерсета Моэма, уже получившего известность в Европе благодаря романам «Лиза из Ламбета», «Бремя страстей человеческих» и пьесе «Леди Фредерик». Впоследствии он станет автором 78 книг, займет в литературе место одного из самых преуспевающих писателей. А в истории разведки останется как агент британской секретной службы МИ-6 под оперативным псевдонимом Соммервиль.

Вместе с 43-летним джентльменом с модными тонкими усиками и широкополой шляпой на голове в поезде ехали чешские эмигранты, с одним из которых Моэм был знаком. В дороге, занявшей без малого месяц, они не общались — конспирация. Чехи должны были помочь британскому агенту установить контакты с Томашем Масариком, который занимался в России формированием Чехословацкого корпуса. Этот корпус, как предполагалось, должен был превратиться в таран по снесению с исторической сцены неугодного Великобритании российского Временного правительства.

Моэм-Соммервиль устроился в номере фешенебельного отеля «Европа», заказал завтрак. Через час, источая запах дорогого одеколона и поправляя галстук под похрустывавшим от крахмала воротником свежей сорочки, он отправился в посольство Великобритании. Пиджак казался немного тесноватым: в спрятанном под белоснежной сорочкой поясе была зашита 21 тысяча фунтов стерлингов — на текущие шпионские расходы. Оставлять их в гостинице было бы опрометчиво. Вместе с деньгами Моэм получил от резидента британской разведки в Нью-Йорке сэра Уильяма Вайзмана лист с кодовыми именами для секретной переписки. «Дэвис» будет означать Ленина, «Кол» — Троцкого, «Лейн» — Керенского, «Локк» — Милюкова.

Ревность британского посла

По пути Моэм мысленно продумал беседу с послом. Он рассчитывал на его помощь. А в британское посольство накануне прибытия агента в Петроград поступила шифровка: «Мистер Уильям Сомерсет Моэм (кодовое имя “Соммервиль”) находится в России с тайной миссией, цель которой — знакомить американскую общественность с положением дел в этой стране. Просьба предоставить ему возможность посылать шифрованные каблограммы через британского генерального консула в Нью-Йорке. Сообщите телеграммой, когда Моэм явится в посольство».

Вопреки ожиданиям Сомерсета, британский посол сэр Бьюкенен встретил его сухо. И нехотя согласился предоставить Моэму секретный код для переписки. Бьюкенен ревновал и боялся, что рапорты Моэма, с которыми ему знакомиться запретили, будут сильно отличаться от его, посла, донесений и вызовут массу вопросов у правительства. В дальнейшем посол, по сути, саботировал сотрудничество с Моэмом и игнорировал полученные в шифровке указания.

Моэм понимал: без помощников не обойтись. Надо устанавливать полезные контакты, строго под прикрытием. Те, с кем он будет сотрудничать, должны быть уверены в том, что в Петроград прибыл не разведчик, а писатель и журналист Сомерсет Моэм с заданием готовить репортажи и очерки для газет Великобритании.

Кто поможет? Саша Кропоткина? Почему бы и нет? Но… как ей представиться?.. Разумеется, всю правду она знать не должна, хотя Сашенька может обо всем догадаться… Ведь когда-то, в эпоху их бурного романа в Лондоне в 1912 году, они понимали друг друга без слов… Впрочем, лирика пусть останется на потом.

Моэм, думая обо всем этом, тяжело вздыхал. Теплые, напитавшиеся скудным солнцем, перила Николаевского моста ласкали ладони… Сомерсет смотрел на тяжело двигавшуюся невскую воду. Куда движется все в мире? Куда движется он, британский агент Соммервиль, опоясанный под пиджаком фунтами стерлингов, а в душе — сомнениями и тревогой за порученное дело?

Цели и задачи

Вечером после ужина, в своем номере отеля, пуская папиросный дым в открытое окно, Моэм-Соммервиль с удивлением и неприязнью думал о таком парадоксе: только что он убедился в том, что официанты в русском ресторане хамоваты, прислуживают дурно и небрежно, но при этом отказываются от чаевых, которые, по их словам, унижают человеческое достоинство. Вот и пойми этих людей…

Его шеф Уильям Вайзман четко сформулировал задачу. Она состояла в том, чтобы создать в России широкую разведывательно-пропагандистскую сеть для противодействия антивоенным тенденциям. Россия не должна выйти из войны. Нужно постараться встретиться с первым лицом страны Керенским и убедить его продолжать военные действия. Одновременно надо завязать тесные контакты с Томашем Масариком и отслеживать, как создается чехословацкий «таран». Надо создать мощные механизмы противодействия большевистской пропаганде. Это может быть сеть завербованных докладчиков для рабочих митингов, ораторов на неформальных заводских и армейских собраниях и в очередях за хлебом.

Самая сложная задача — установить контакт с Керенским. Это легче всего было сделать с помощью посла, но тот жаждет самоустраниться и всячески демонстрирует свое недовольство. Заниматься выяснением отношений с ним некогда.

Итак, Саша Кропоткина… Сашенька, энергичная и целеустремленная, поможет ему. Ведь она вхожа в круги, близкие к Керенскому.

Через одиннадцать лет дочь русского анархиста Петра Кропоткина — Александра станет прототипом Анастасии Леонидовой — героини одной из новелл Сомерсета Моэма в сборнике «Эшенден, или Британский агент». Его Александра-Анастасия покорила Эшендена, который во многом и есть сам Моэм, «прекрасными глазами, чуть пышноватыми формами, высокими скулами, вздернутым носиком (возможно, доставшимся от татар), большим ртом с крупными, квадратными зубами и белоснежной кожей. В одежде она предпочитала яркие тона. В ее темных, меланхоличных глазах Эшендену виделись бескрайние российские степи, Кремль с бьющими колоколами, пасхальные службы в Исаакиевском соборе, густые серебристые березовые леса и Невский проспект. Просто удивительно, сколь много видел он в этих глазах, круглых, блестящих, чуть выпученных, как у пекинеса. Они напоминали об Алеше из "Братьев Карамазовых" и о Наташе из "Войны и мира", об Анне Карениной и "Отцах и детях"».

…Писатель дозвонился до Саши. Она отвечала сухо, видимо, не могла говорить. Но обещала завтра прийти на встречу.

Сашенька

Наверное, лучше было бы в русле мелодрамы встретиться с Сашей белой ночью, подумал Моэм. Но сезон прошел, и вечер был обычный — сумрачный. Нева была густой, свинцовой. Ветерок обдавал лицо свежестью, запахами чуть зацветшей у берега воды и сгоревшего в топках теплоходов угля.

Она шла быстро, чуть сутулясь — спешила, не хотела опаздывать.

— Извини, задержалась, — сказала она и опустила голову.

Он хотел поцеловать ее, как когда-то, но она лишь подставила щеку.

— Я соскучился, Сашенька…

Они говорили по-английски, но имя девушки Моэм произносил на русский манер, уменьшительно-ласкательно.

— Сомми, послушай меня. То, что между нами было, пусть останется в прошлом. У меня есть жених…

Да, Саша Кропоткина больше не видит в нем того, кем он был для нее тогда, в Лондоне, во время их романа… Ну что же, и так бывает. Пора переходить к делу, решил Моэм.

— О’кей, Сашенька. Предлагаю зайти куда-нибудь выпить индийского чая с русскими бубликами. И запить хорошим шампанским.

Саша Кропоткина чуть заметно улыбнулась то ли шутке, то ли наивности Моэма.

В ресторане на Невском проспекте они взяли столик в углу, возле окна, уже задернутого снаружи звездным небом.

— …Конечно, помогу. Если не помешает что-то чрезвычайное, — ответила Саша на вопрос Моэма о том, реально ли ему встретиться с Александром Керенским. — Но мне нужно знать, зачем тебе Керенский.

Моэм почувствовал, как охватывает его легкая тоска и обида. Да, былое не воротить. Сашенька задает вопросы. Любящая женщина делает иначе — она готова быть полезной тому, кто для нее что-то значит, без оговорок, условий и вопросительных знаков.

— Сашенька, я здесь с заданием от ряда британских изданий. Намерен сделать несколько интервью с Керенским и его министрами. Возможно, получится серия очерков.

— Можно попробовать организовать встречу завтра. Тебя устроит? — спросила Кропоткина.

— Да, конечно.

Она смотрела деловито, вежливо и холодно. Но Моэм уже постепенно переключался на другое: надо хорошо подготовиться к встрече с главой Временного правительства. Как пойдет разговор? О чем он, агент Соммервиль, напишет в шифровке своему шефу после этой встречи?..

Он останется в России до тех пор, пока не выполнит задачу. С Сашей, судя по ее поведению, нет смысла выяснять отношения. Надо полностью заняться делами на пользу Великой Британии.

Литератор, он же водитель «неотложки», он же агент

Хотя он ведь никакой не шпион по складу характера. И никогда не мечтал об этой профессии. Как-то само все вышло. Во время войны Моэм служил шофером в Бельгии, в составе британского Красного Креста, входил в объединение «Литераторы — водители автомобилей скорой помощи». (Кроме него, в этом престижном списке были еще 23 известных писателя из Великобритании и США). В книге «Подводя итоги» Моэм вспоминал о единственном экстремальном случае в своей военной биографии:

«Я никогда не считал себя очень храбрым, да и не видел, зачем мне это нужно. Единственный случай проверить себя представился мне в Ипре, когда на Главной площади снарядом разбило стену, возле которой я за минуту до того стоял, а потом отошел, чтобы поглядеть с другой стороны на разрушенный дом цеха суконщиков; но тут я так удивился, что мне было не до наблюдений над самим собою».

Шофер «неотложки» получил отпуск, поехал в Лондон — и вскоре руль его судьбы как-то сам собой вывернулся в неожиданную сторону. Случилось это на одной из светских вечеринок. Моэм познакомился с неким полковником, который предложил ему позже встретиться. Там за коньяком они разговорились… Уже много позже Моэм понял, что полковник изучал его с помощью хитроумных тестов. В конце беседы вербовщик МИ-6 сказал ему, что у него, несомненно, есть предрасположенность к агентурной работе. Большой плюс — знание в совершенстве французского и немецкого языков. (Моэм родился во Франции, а учился в Германии). Полковник отметил, что профессия литератора — удобное прикрытие для работы. Всегда можно оправдаться сбором материала для публикации. И уже прощаясь, после того как он получил согласие Моэма сотрудничать с английской внешней разведкой, со светской улыбкой пообещал писателю «множество интереснейших сюжетов» для будущих книг.

В поисках интереснейших сюжетов

Первая командировка — в Женеву, столицу нейтральной Швейцарии. Город заполонен разведчиками всех воюющих сторон. В книге «Подводя итоги» Моэм писал:

«Новая работа давала пищу и моей любви к романтике, и чувству юмора. Методы, какими меня учили спасаться от слежки, тайные встречи с агентами в самых несусветных местах, шифрованные сообщения, передача сведений через границу — все это было, конечно, необходимо, но так напоминало мне дешевые детективные романы, что война в большой мере теряла свою реальность и я поневоле начинал смотреть на свои приключения как на материал, который смогу когда-нибудь использовать. Впрочем, все это было до того старо и избито, что я сильно сомневался в пригодности такого материала. Год я работал в Швейцарии. Работа была сопряжена с разъездами, зима выдалась суровая, а мне по долгу службы приходилось во всякую погоду пересекать на пароходиках Женевское озеро».

Документы о его работе в Швейцарии до сих пор засекречены, но характер ее можно отчасти представить себе уже упомянутому сборнику «Эшенден, или Британский агент», где рассказывается о карьере английского шпиона в первой четверти XX века. Так, например, в рассказе «Предатель» фигурирует живущий в швейцарском городе Люцерне англичанин Грантли Кейпор, изобличенный в шпионаже в пользу немцев. С помощью хитроумной комбинации Эшендену удается выманить Кейпора в Англию, где его казнят…

В другой новелле рассказывается о том, как британского агента вместе с завербованным им наемным убийцей, мексиканцем Мануэлем Сантаной, направляют в Неаполь с задачей перехватить в пути некоего грека, везущего секретные документы в германское посольство в Риме. По недосмотру агента и небрежности киллера погибает посторонний человек. Но агенты не очень расстроены такой оплошностью: производственные издержки, так сказать.

Когда работа в Швейцарии закончилась, Моэм, с согласия начальства МИ-6, поехал в США, где готовились к постановке две его пьесы. Но вскоре «боевая труба» призвала его в Петроград, в страну Достоевского, Толстого и Чехова, чьими книгами он зачитывался с юности.

…Итак, завтра встреча с Керенским.

Встречи в «Медведе»

Моэм решил пойти пешком в сторону дорогого ресторана «Медведь», где была запланирована встреча. В «Записных книжках» он делится своими впечатлениями о Петрограде 1917 года:

«Ярко выраженный характер имеет Невский проспект. Он грязный, унылый, запущенный. Очень широкий и очень прямой. По обеим его сторонам невысокие однообразные дома, краска на них пожухла, в архитектурном отношении они мало интересны… Витрины магазинов забиты жалкими изделиями. Нераспроданные товары разорившихся пригородных лавчонок Вены или Берлина — вот что они напоминают. Густой людской поток беспрерывно течет взад-вперед. Пожалуй, именно толпа определяет характер Невского. Если на других улицах в толпе встречаются по преимуществу люди одного слоя общества, то здесь — самых разных; разгуливая по Невскому, кого только ни увидишь — и солдат, и моряков, и студентов, и рабочих, и предпринимателей, и крестьян; они без умолку разговаривают, образуют толчею вокруг газетчиков, продающих свежий выпуск».

Далее все о том же Петрограде:

«Вечерами он куда красивее. Здешние каналы удивительно своеобразны, и хотя порой в них можно уловить сходство с венецианскими или амстердамскими, оно лишь подчеркивает их отличие. Неяркие, приглушенные краски. Близкие к пастельным, но такие нежные, какие художникам редко удается передать: туманно-голубые и тускло-розовые тона, как на эскизах Кантен де Латура, зеленые и желтые, как сердцевина розы. Они пробуждают те же чувства, что французская музыка восемнадцатого века с ее пронизанным грустью весельем. От каналов веет тишиной, бесхитростностью и наивностью; этот фон представляет отрадный контраст русским с их необузданным воображением и буйными страстями».

Вот и ресторан «Медведь». Саша встретила Моэма. Вместе они вошли в отдельный кабинет. Моэм готовился увидеть волевого, жесткого и решительного лидера огромной воюющей страны. Но был разочарован. Он вспоминал о встрече с Керенским:

«Вид у него болезненный. Все знают, что он нездоров; он и сам, не без некоторой бравады, говорит, что жить ему осталось недолго. У него крупное лицо; кожа странного желтоватого оттенка, когда он нервничает, она зеленеет; черты лица недурны, глаза большие, очень живые; но вместе с тем он нехорош собой. Одет довольно необычно — на нем защитного цвета костюм, и не вполне военный, и не штатский, неприметный и унылый… Я не почувствовал в нем особого обаяния. Не исходило от него и ощущения особой интеллектуальной или физической мощи. Однако поверить, что своему возвышению он обязан исключительно случаю и занял такое положение лишь потому, что никого другого не нашлось, невозможно. На протяжении беседы — он все говорил и говорил так, словно не в силах остановиться, — в нем постепенно проступило нечто жалкое… В итоге он произвел на меня впечатление человека на пределе сил. Судя по всему, бремя власти ему непосильно».

Последующие встречи лишь усиливали разочарование, и через связника Моэм шлет в Лондон нелестный отзыв о главе Временного правительства. Дела в России ухудшаются день ото дня. Керенский, слабый и безвольный человек, при этом снедаемый тщеславием, увольняет любого министра, который, как ему кажется, представляет угрозу для его положения. С трибун трещат бесконечные речи. Нехватка продовольствия становится все более угрожающей, приближается зима, а топлива нет. Находящиеся в подполье большевики активизировались. Ленин уже в Петрограде, и Керенский знает, где он находится, но не осмеливается его арестовать.

На основе обрывочной информации, оговорок и намеков, полученных во время салонных бесед в «Медведе» и в квартире Саши Кропоткиной с людьми, близкими к Керенскому, в первую очередь с членами его правительства, Моэм докладывал своему шефу: у главы Временного правительства нет твердой и однозначной позиции по поводу выхода или невыхода России из войны.

Одной из задач Моэма было исследовать общественные настроения в России 1917 года. В этом деле ему помогал баронет Хью Уолпол, британский писатель, работавший в то время в России в Красном Кресте. Он снабжал коллегу важной информацией. Моэм также вел долгие обстоятельные беседы с Томашем Масариком: обсуждался вопрос о средствах для организации Чехословацкого легиона.

Савинков

Да, Керенский — тяжелое разочарование. Но встречи в «Медведе» продолжаются. И с Керенским, и с его министрами, и с влиятельными людьми, не входящими во Временное правительство. Раз в неделю писатель-разведчик приглашает именитых гостей в отдельный кабинет. Он не скупится заказывать водку, черную икру и прочие разносолы — дорогое, надо сказать, удовольствие в столице воюющей страны.

Моэм дает понять Керенскому о своих высоких полномочиях, превышающих журналистские. Он заверяет: правительство Соединенного Королевства готово предоставить необходимые финансы и военные силы, лишь бы Россия не выходила из войны. В ответ на это Керенский пускается в пространные рассуждения, демагогию, не говорит ничего конкретного о стратегических и тактических планах Временного правительства. В своих шифровках Моэм едва сдерживает раздражение по этому поводу.

Но несомненной удачей стало знакомство с Борисом Савинковым. Он произвел самое сильное впечатление на Моэма. Англичанин был сражен обаянием личности знаменитого террориста. Как-то раз за банкетным столом в «Медведе» тот, держа в руке бокал с шампанским, заявил Моэму:

— Или Ленин поставит меня к стенке, или я его!

Савинков — это реальная сила, — приходит к такому выводу Моэм. Помимо воли и компетентности, Савинков обладал еще и высоким постом: был управляющим военного министерства и товарищем военного министра (военным министром был сам премьер Керенский).

В своих «Записных книжках», изданных в 1949 году, Моэм вспоминал о Савинкове:

«До революции он возглавлял террористов. Разработал и осуществил убийство Плеве и великого князя Сергея. Полиция охотилась за ним, и он два года жил по британскому паспорту. В конце концов его настигли в гостинице. Отвели в столовую, где ознакомили с сутью дела. Савинкову сказали, что он может просить все что угодно. Он попросил содовой и папирос. Принесли содовую, и офицер, командовавший солдатами, производившими арест, вынув папиросу из портсигара, кинул ее Савинкову. Савинков взорвался. И швырнул папиросу в лицо офицеру со словами: “Не забывайте, что я такой же дворянин, как и вы”. Пересказывая мне этот эпизод, он посмеивался. И я еще более утвердился во мнении, что люди, волнуясь, говорят точь-в-точь как в мелодрамах. Вот почему лучшие писатели так недостоверны.

Я спросил, что он чувствовал, когда его арестовали, испытал ли он страх.

— Нет, — сказал он. — Я же знал, что раньше или позже все этим кончится, и когда меня арестовали, я, как ни странно, испытал облегчение. Не забывайте, я жил в чудовищном напряжении, и силы мои были на исходе. Помнится, первая моя мысль была: теперь я смогу отдохнуть.

Его приговорили к смерти, он ожидал казни в севастопольской тюрьме. Мне рассказывали, что своими зажигательными речами он распропагандировал тюремщиков, и они дали ему убежать; я спросил его, правда ли это. Он рассмеялся. На самом деле история была далеко не столь романтичная. Поручик, начальник тюремной охраны, сочувствовал революционерам, и товарищи заставили его устроить Савинкову побег. План побега был донельзя прост. Поручик дерзко вошел в камеру Савинкова, велел вывести заключенного и сказал, чтобы тот следовал за ним. Часовые, видя, что Савинков идет за офицером, не остановили его, и так они очутились на улице. Дошли до порта, сели в заранее заготовленную шлюпку и пустились в плавание по Черному морю. Несмотря на то, что сильно штормило, они за четыре дня доплыли до Румынии. Оттуда Савинков перебрался во Францию, жил в Париже, на Ривьере, затем разразилась революция, и он смог вернуться в Россию.

Чтобы организовать и совершить эти убийства, сказал я, несомненно, нужна невероятная смелость.

Он пожал плечами:

— Отнюдь нет, можете мне поверить. Дело как дело, ко всему привыкаешь».

Моэм был свидетелем того, как твердо проявил себя Савинков во время так называемого корниловского мятежа: настоял на введение войск из Финляндии в Петроград для наведения порядка и стабилизации ситуации в городе. Энергичность, решительность, жесткость Савинкова в этой ситуации Моэм подробно описал в своих шифровках в Лондон. Он предложил делать ставку на Савинкова. Центр дает Соммервилю разрешение на вовлечение Савинкова в свою работу.

Меньшевики как союзники

Моэм увлечен своей работой в России. Входит в контакт с ан глийским нелегалом в Петрограде. Тот помогает с вербовкой агентуры. Осведомители снабжают Моэма информацией и облегчают его потайной пояс с фунтами стерлингов: деньги быстро разлетаются. Что ж, за ценные сведения надо платить Уильям Вайзман доволен Моэмом, он отправляет в Форин Офис шифровку следующего содержания:

«Я получил интересную телеграмму от Моэма из Петрограда. Он послал агента в Стокгольм и в Финляндию для сбора информации, и тот сообщает о секретной договоренности между Финляндией и Швецией о присоединении к Германии с целью захвата Петрограда. Правительство ежедневно меняет свое мнение о переезде в Москву… Керенский теряет популярность, и сомнительно, чтобы он удержался. Убийства офицеров продолжаются. Казаки планируют мятеж. Сепаратного мира не будет, но будет хаос и пассивное неповиновение на русском фронте. Моэм спрашивает, может ли он работать с офицером британской разведки в Петрограде, чтобы помогать друг другу и избегать путаницы. Я не вижу препятствий этому… Я считаю, что Моэму для безопасности следует хранить свои шифры и бумаги в посольстве. Он очень благоразумен и не скомпрометирует их… В любом случае я сообщу ему, что вы заинтересованы в его информации».

В сентябре Моэм присутствовал на нескольких заседаниях Демократического совещания в Александрийском театре, где выступали представители всех политических партий и общественных организаций России. Он вспоминал:

«Ораторы говорили очень долго. Заседание, назначенное на четыре, началось лишь в пять и продолжалось чуть ли не до полуночи. За это время выступило всего пять человек, речи были примерно одной продолжительности. Ораторы говорили очень быстро, пылко, но однообразно; все были убийственно серьезны и не пытались оживить речь ни занимательной историей, ни шуткой; они даже не давали слушателям передохнуть, приведя простой факт, а ограничивались общими фразами и призывами; все речи были, в сущности, пустой болтовней».

Постепенно Моэм приходит к выводу: болтуны все-таки не все, опираться надо на меньшевиков. Моэм информирует своего шефа о влиятельности и реальном политическом потенциале этой партии. На основе информации, полученной от агента Соммервиля, Уильям Вайзман шлет в Форин Офис докладную записку, в которой говорит о необходимости создания нового подразделения в структуре разведки:

«Отдел № 3 должен будет поддерживать умеренную социалистическую партию, известную как меньшевики. Эта партия является противником большевиков, или экстремистов, и выступает за реорганизацию армии и энергичное ведение войны. Однако она абсолютно либеральная и даже социалистическая по своему характеру. Но она выделяется своим антипруссачеством. Этот отдел будет выпускать фронтовую газету для распространения среди солдат в целях противодействия очень опасной газете большевиков, которую они там сейчас издают».

Создание подпольной организации

С помощью британского нелегала и своих сторонников глубоко вошедший в курс дел Моэм все увереннее и энергичнее готовит заговор с участием крупных чиновников, депутатов и военных высокого ранга. Масарик говорит ему, что сформированный им из пленных военнослужащих австро-венгерской армии Чехословацкий корпус готов поддержать заговор против сторонников выхода России из войны.

В октябре 1917 года Моэм завершил свою работу по созданию подпольной организации и отправил в Лондон зашифрованный план «наведения порядка» в России. Моэм писал позже, что план был принят, одобрен, готовились финансовые средства для его реализации. Но дело буксовало. Активность Моэма, решительность Савинкова, полная боевая готовность руководителей Чехословацкого корпуса и других участников заговора — все это натыкалось на неясную позицию Керенского. Он союзник Британии или противник? Почему он игнорирует сведения о том, что Ленин — германский шпион? Он за продолжение войны или против? И что за странная двойственная позиция Керенского: военные действия должны быть продолжены, но Россия может сражаться только при условии пересмотра Антантой целей войны, отказа от аннексий и контрибуций? О каком пересмотре может идти речь, когда надо совместными усилиями добивать общего врага? Большевики усиливаются. Кто может возглавить Россию, если свергнуть Керенского?

Ответ был очевиден: Савинков.

Керенский запрашивает помощь

Октябрь 1917 года стремительно отсчитывает дни до роковой для России цифры «25». Неожиданно Моэм получает приглашение срочно прибыть в Зимний дворец в кабинет Керенского.

Министр-председатель Временного правительства чисто выбрит. Очень усталые глаза. Даже полные отчаяния. Полувоенный френч безупречно выглажен, сапоги блестят. На столе — документы, книги. Раскатившиеся по столу каран даши. Пожалуй, подумал Моэм, эти карандашные россыпи — символ паники и сумятицы в душе хозяина кабинета Да и символ стремительно нараставших российских беспорядков, в первую очередь в армии и столице.

Керенский сдержанно поздоровался. Предложил сесть.

— Господин Моэм, наступают очень тяжелые для России дни… — Повисла пауза. Моэм молча ждал продолжения. — Мы переживем их, конечно. Но нам будет легче, если наши друзья помогут нам.

— Как и чем я могу быть вам полезен, господин председатель?

Керенский взял со стола запечатанный конверт, протянул его Моэму.

Моэм взял на удивление легкий конверт. Похоже, там всего один-два листка бумаги.

— Прошу вас передать… как можно срочнее… вашему премьер-министру, г-ну Дэвиду Ллойд Джорджу. Письмо это, господин Моэм, чрезвычайной важности, по почте оно отправлено быть не может. Прошу передать его из рук в руки лично адресату.

— Конечно. Это секретный пакет?

Керенский колебался. Потом снова заговорил:

— Вам расскажу. Было бы бестактно делать из вас просто, извините, почтальона… Если коротко, то Временному правительству экстренно необходима военная помощь Антанты. Если союзники не поддержат Россию в ее стремлении к миру, она будет вынуждена выйти из борьбы в одиночку.

Керенский приподнялся из-за стола.

— Благодарю вас за доверие, господин Керенский. Я сегодня же отправляюсь в Великобританию, — сдержанно ответил Моэм.

— С богом! — по-русски напутствовал его глава Временного правительства.

Моэм срочно выехал поездом в Норвегию, откуда английский миноносец доставил его на север Шотландии. 23 октября Моэм прибыл в Лондон, где ему была назначена аудиенция у премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа.

Моэм ждал увидеть строгое и деловое лицо премьер-министра, который начнет немедленно читать письмо Керенского. Но Ллойд Джордж улыбался, предлагал курить, попросил секретаря принести чаю.

Разговор начался для Моэма неожиданно. Хозяин кабинета мечтательно произнес:

— «Леди Фредерик»… Прекрасная пьеса, до сих пор помню ее в постановке «Корт-Тиэтра»… Комедия — ваш конек… Что пишете сейчас, дорогой Сомерсет?

Моэм грустно улыбнулся:

— Увы, сейчас не хватает ни времени, ни сил. Но я привез вам из России произведение эпистолярного жанра…

Премьер-министр не отреагировал на шутку, делано заскучал.

— Прочтите, пожалуйста.

Моэм внутренне вскипел. Такого унижения он не ожидал.

— Простите, сэр. Я немного заикаюсь при чтении и боюсь отнять у вас драгоценное время. — С этими словами Моэм протянул премьер-министру конверт.

Треснул, разломился сургуч, поддалась костяному ножу плотная бумага конверта, потом зашелестело письмо. С недовольным видом Дэвид Ллойд Джордж бормотал себе под нос, водя глазами по письму, но одну фразу прочитал вслух отчетливо, усиленно артикулируя:

— …Если этого не будет сделано, тогда с наступлением холодной погоды я не смогу удержать армию в траншеях. Я не вижу, как мы могли бы продолжить войну. Разумеется, я не говорю этого людям. Я всегда говорю, что мы должны продолжать борьбу при любых условиях, но это продолжение невозможно, если у меня не будет что сказать моей армии… — Ллойд Джордж отложил письмо на край стола. — Понятно. Что ж, положение Керенского очень сложное…

В задумчивости премьер-министр отхлебнул остывший чай. Потом его голос зазвучал твердо и официально:

— Прошу вас, сэр, передать господину Керенскому, что выполнение его просьбы, к моему великому сожалению, невозможно. Прошу простить меня, я тороплюсь на заседание кабинета.

Ллойд Джордж встал из-за стола. Аудиенция была окончена…

В своих воспоминаниях Сомерсет Моэм корил себя за «ненастойчивость», как он выразился, в попытках убедить Керенского и Ллойд Джорджа действовать решительнее:

«…Я упустил шанс повернуть колесо истории в другую сторону… Я самым плачевным образом провалился».

Существует версия, что колесо истории Моэм мог повернуть весьма круто. Возможно, это было главное задание Моэма в России.

Убить Ленина

Версию о том, что Моэм участвовал в подготовке плана о физическом устранении Ленина, выдвинул публицист Вадим Штольц. Он оттолкнулся от фразы из мемуаров Моэма, где тот говорит о том, что, попади он в Россию шестью месяцами раньше, то мог бы предотвратить Октябрьскую революцию.

Вадим Штольц отмечает, что у Моэма был агент, вхожий в узкий круг большевистского руководства и имевший возможность «навести» убийцу на Ленина или даже самому стать киллером. Информация о существовании этого британского агента содержится в секретном меморандуме Вайзмана от 19 января 1918 года под названием «Разведка и пропаганда в России с июля по декабрь 1917»:

«Один из наших агентов из Америки — хорошо известный международный социалист; он был сразу же принят большевиками и допущен на их совещания. Он призвал Троцкого к публичной дискуссии о сложившейся ситуации, его вызов был принят, и в начале ноября такая дискуссия состоялась в Петрограде».

Пока мы ничего не знаем об этом агенте. Кто мог им быть?

Ну не Саша же Кропоткина, в конце концов…

В малоизвестном очерке под названием «Террорист Борис Савинков», опубликованном в 1943 году в дамском журнале «Редбук», Моэм напишет:

«…Это имя вполне могло бы стать для нас таким же знакомым, как имя Ленина. И в этом случае имя Ленина осталось бы в забвении. Борис Савинков мог легко стать человеком с огромной властью в России».

Вадим Штольц предполагает, что Моэм и Савинков обговаривали возможность убийства Ленина. Взять на себя эту миссию мог бы Савинков, у которого, что называется, рука не дрогнула бы.

Но это пока лишь гипотеза. Вероятно, где-то хранятся документы, подтверждающие то, что в своих донесениях в Лондон Моэм предлагал в этом смысле делать ставку на Савинкова. По совокупности своих качеств тот, безусловно, годился в диктаторы, он мог бы железной дланью подавить стремительно болыпевизировавшиеся Советы. А потом установить в России жесткий порядок. И при этом Россия продолжила бы участвовать в войне.

Провал или удача?

Насколько удачной можно считать шпионскую карьеру Сомерсета Моэма? Достойно ли выдержал он бремя страстей второй своей профессии?

В 2010 году вышла книга историка британской разведки Майкла Смита «Six: A History of Britain's Secret Intelligence Service» («Шесть: история британской секретной разведывательной службы»). Во время презентации книги Смит сказал журналистам:

«Хотя у Моэма был некоторый опыт разведывательной работы в Швейцарии, он прибыл в Россию в разгар войны и революции, не обладая серьезным опытом работающего под прикрытием агента. В Британии большевиков считали герман скими агентами и опасались, что их приход к власти выведет Россию из войны. Миссия Моэма потерпела неудачу еще и по тому, что он не сумел разобраться в политической ситуации, поверил Керенскому и Савинкову, которые были неспособны усмотреть угрозу со стороны находившегося под большевистским влиянием Петроградского совета и больше всего боявшихся реставрации правых сил. Подлинная реальность была далека от той, которую описывал в своем отчете Моэм».

Миссия Моэма потерпела неудачу в той части, что касалась противодействия выводу России из войны. Здесь Майкл Смит прав. Но тем не менее объективно получилось так, что уже после отбытия Моэма запущенные им механизмы в той или иной степени успешности начали работать против большевиков, что согласовывалось с внешнеполитической линией Великобритании.

Как уже говорилось, к концу октября 1917 года Моэм завершил большую работу по созданию мощной подпольной организации и отправил в Лондон план «наведения порядка» (а по сути — государственного переворота) в России. Цейтно помешал осуществить этот план. Но сложная разветвленная сеть заговора осталась. Даже запоздалые выступления некото рых организаций, участвовавших в нем, едва не опрокинули новую власть в России. В мае 1918 года за Уралом взбунтовалс Чехословацкий корпус, который решено было отправить в Ев ропу в силу обстоятельств кружным путем через Владивосток. Чехословаки овладели крупными городами, расположенными по Транссибирской железной дороге, взяли под свой контроль значительную часть Сибири, Урала и Поволжья и даже стали угрожать центральной части России. Против них выступили уже сформированные части Красной армии. Гражданская война в России становилась реальностью, и вскоре она, подобно гангрене, стала разъедать истерзанное тело страны.

В июле 1918 года был поднят мятеж в Ярославле, Рыбинске, Ростове, Владимире, Муроме. Мятежники под руководством Бориса Савинкова удерживали власть шестнадцать дней, ожидая прибытия с севера интервентов. Те уже высадились на Кольском полуострове и собирались взять Архангельск. В ходе мятежа Савинков поддерживал связи с Чехословацким корпусом.

После подавления ярославского мятежа савинковский «Союз защиты родины», разбитый на группы по 5–6 боевиков и тайно расквартированный в Москве, Казани, Костроме, Калуге и других городах, долго еще сохранял боеспособность.

Образно говоря, Моэм был одним из тех, кто вольно или невольно закладывал мины под Советскую Россию.

На склоне лет Моэм вспоминал о своей работе разведчика с иронией, чуть ли не как о забавном приключении, в которое его случайно втянули. Но рассекреченные в последние годы документы свидетельствуют: он был далек от легкомысленного отношения к миссии в России. Его работа в качестве британского агента в 1917 году могла бы изменить ход мировой истории и судьбу нашей страны.