— Отошла от нее! — рявкает Таир на медсестру. Девушка бледнеет и действительно отступает. — И шприц убрала!
Таким злым я его не видела никогда.
В глазах — тьма. Настоящий ураган, который не пощадит никого.
Он делает всего шаг ко мне, но меня будто сносит этой волной ярости.
— Таир, пожалуйста, подожди! — позади мужа стоит мама. Бледная, испуганная.
Убираю ноги с подставок, сжимаюсь, готовясь к тому, что сейчас будет.
“Не успела… Я не успела все исправить”, — бьется в голове одна и та же мысль.
— В — вы что здесь делаете? — заикаясь, спрашивает медсестра. — Сюда нельзя посторонним.
— А я ее муж! Что здесь происходит?!
— Процедура… Мы готовимся к процедуре, — блеет девушка.
— Какой, на хер, процедуре?! Она давала согласие?
Медсестра смотрит на меня ошарашенно. В ее глазах такой страх, что я ее понимаю. У меня такой же. Салманов в гневе выглядит пугающе.
— Да. Согласие на аборт подписано у Арины Игоревны и…
— Что?..
Беспомощно смотрю на мужа. Какой аборт? Да разве я могла на такое пойти?
— Это какая — то ошибка, — бормочу, испуганно мотая головой. — Нет, мне должны были удалить полипы, или как — то так. Не может быть. Не может… Аборт — это грех… Я бы никогда… Никогда…
— Аиша! — вздрагиваю, как от удара.
Муж стоит рядом. Медсестры уже нет, а я сижу на кресле, обхватив себя руками.
— Я не соглашалась на аборт, — скулю, словно побитая собака. — Я даже не беременна! Как это может быть?
Тяжелый взгляд Таира мешает мне дышать полной грудью. Он смотрит так, будто разочарован во мне. И это ядом разливается в груди.
— Ты беременна, Аиша. И если бы ты удосужилась рассказать мне, куда намылилась, то узнала бы об этом.
— Таир, послушай, она не виновата, — вступается за меня мама. — Нам сказали, что у нее…
— Наима! Выйдите из палаты. Или клянусь, я выведу вас силой!
— Она моя дочь!
— Нет. Она — моя жена. Она носит мою фамилию. И она едва не убила моего ребенка, — чеканит Салманов. — Еще нужны причины, чтобы объяснить, насколько я в бешенстве сейчас?
— Мы не знали о том, что Аиша в положении. Арина Игоревна не сообщила.
— Потому что ее цель была — сделать аборт! — рявкает он так, что я вздрагиваю, сжимаюсь еще сильнее и всхлипываю. Это такие ужасные слова. Ужасные…
— Не может быть, — шепчет мама. Ее голос звучит так тихо на контрасте с тем, как говорит мой муж. — Она же проверенный врач. Я сама у нее столько наблюдаюсь. Это какая — то ошибка! Она не могла!
— Ошибку вы обе едва не совершили, скрыв от меня то, что затеяли! И поэтому сейчас я хочу поговорить со своей женой наедине. Это ясно?
Мама опускает голову, сникает.
— Ясно, — тихо отвечает. Затем поднимает на меня глаза. — Я буду в коридоре, дочка. Не плачь.
Подходит ближе, сжимает мои руки и вытирает слезы. После чего выходит за дверь.
Таир мрачно смотрит на меня. Его густые темные брови сдвинуты так, что между ними появляется морщинка. Смотрю на него, а у самой внутри все замирает от того, какой приговор я сейчас услышу.
— А теперь с самого, блядь, начала, Аиша. Как ты додумалась у меня за спиной подписывать какие — то бумажки?
— Это долгая история…
— Я уже никуда не тороплюсь, — жестко припечатывает муж. — Ты уже меня выдернула своей выходкой. Теперь я хочу знать, как так вышло, что моя жена собиралась что — то с собой сделать, а я даже не в курсе. Похоже, не такая уж ты послушная и правильно воспитанная, да?
Лучше бы он меня ударил, чем вот так, словами.
Опускаю взгляд на руки. Мысли расползаются. Я никак не могу осознать, что все мои страхи позади. Что я, и правда, стану мамой. Это робкое чувство и радость никак не пробьются сквозь толщу страха и ужаса, в которые я сейчас завернута как в саван. Но теперь, когда все вскрылось, я больше не могу скрывать правду. Я и так долго мучилась, что не могла рассказать. Поэтому собравшись с духом, озвучиваю Таиру все, как было:
— После того как состоялась наша с Арсеном помолвка, мы с мамой были у врача. Гинеколога. Так вышло, что мне поставили диагноз, который все равно что приговор — я не смогу забеременеть. Узнала я это, случайно подслушав разговор мамы с врачом. Испугалась и расстроилась. Тогда мы очень близко дружили с Мадиной. И я поделилась с ней своей бедой.
— Дальше, — рубит муж холодным тоном. Он стоит рядом, возвышается надо мной, словно палач, который готов в любой момент привести приговор в действие.
— Дальше она сказала, что у нее есть знакомая, которой в такой ситуации очень помогла одна целительница. На своем дне рождения она устроила мне с ней встречу. В том самом номере, где твой друг и ты…
— Ясно. Отчим твой в курсе?
— Нет, — мотаю головой. — Мама запретила рассказывать. Боялась, что дядя Хасан еще сильнее будет злиться. Мы ведь ему так и не рассказали о моих проблемах по этой части.
— То есть обманули, — безжалостно бьет Таир.
— Обманули, — соглашаюсь, едва не давясь от горечи во рту. — Я хотела тебе рассказать в день свадьбы. Но все закрутилось и… Мама убеждала меня, что я неправильно услышала тот диагноз, и что на самом деле шансы есть, что я небезнадежна. Да и ты тоже сказал, что готов подождать с детьми. Я поверила, что все наладится, что… Не знаю, надеялась на чудо.
Осторожно поднимаю взгляд на мужа. Но он холоден и отстранен. Его злость и ярость будто смирились, но на самом деле муж просто отгородился от меня. Я все еще ярко ощущаю, как сильно он зол на меня.
— Дальше? Здесь как оказалась?
— Вчера утром после мероприятия в галерее мне пришло сообщение с незнакомого номера с угрозой, что ты узнаешь о моем диагнозе. Я очень испугалась, позвонила маме. Думала, что надо все рассказать тебе.
Я замолкаю, переживая приступ тошноты. Меня начинает мутить от всего, что я рассказываю. Будто сама лично разрушаю сейчас семью каждым словом.
— Почему не рассказала?
— Мама убедила меня сначала пройти обследование, и потом уже принимать решение.
— Ну, обследование ты прошла. Но какого черта ты согласилась на аборт!?
— Я не соглашалась! — вскидываюсь на его обвинение. — Клянусь! Таир, я же мечтала о детях, о семье!
— Ну, положим, семья у тебя была, Аиша. Ты просто спустила все в унитаз.
Испуганно смотрю на него. Столько разочарования в его голосе!
— Прости меня, — всхлипываю. — Я не знала. Врач сказала, что если сделать сегодня процедуру удаления, то я смогу забеременеть. Понимаешь? Я испугалась, что ты откажешься от меня, бросишь, потому что я дефектная!
— Да кто тебе это сказал!? — рычит муж, хватая меня за плечи и встряхивая. У меня даже зубы щелкают от того, как он резко это делает. Тут же отпускает и отступает на шаг, будто опомнившись. — Разве я хоть что — то тебе такое говорил? Разве потребовал пройти какие — то обследования перед свадьбой? Чем я, блядь, заслужил такое недоверие с твоей стороны? Я дал клятву защищать и беречь тебя. И что я получил в ответ? Ты едва не убила нашего ребенка!
— Я не знала!
— Вот именно! Ты не знала, что у тебя есть муж, и с ним надо решать вопросы? Ты позвонила матери! А должна была мне! Я же сказал — будут еще сообщения, расскажи. И ты согласилась, Аиша. Так?
Опускаю взгляд, стираю слезы, которые текут по щекам.
— Ты во всем прав. Прости меня, — тихо говорю, готовясь услышать свой приговор. — Но я поверила врачу и …
— Ты не поверила мне, — хлестко бьет в ответ Таир. — А должна была рассказать мужу, не матери. Но ты не веришь и не доверяешь мне. О какой семье тогда речь?
Обреченно смотрю на него.
— Ты откажешься от меня? Разведешься?
— Не сейчас. Теперь твоя задача выносить нашего ребенка. Вот об этом и думай. Сейчас ты переоденешься, выйдешь в коридор и поедешь домой вместе с Робертом.
— А ты? — испуганно спрашиваю.
— А у меня дела, Аиша. И лучше бы тебе слушаться, а не выкидывать очередные фортели. Ты, конечно, беременна, но поблажек тебе не будет. Я поверил тебе, дал свою фамилию и уверенность в том, что ты под защитой. Но, похоже, ты не умеешь ценить то, что у тебя есть.
— Таир, но я же не знала! Я хотела как лучше! Я боялась!
— Боялась своего мужа? Что ж, это многое объясняет. У нас с тобой очень разные понятия о том, что такое семья.
Салманов отступает к двери.
— Переодевайся, и пошустрее.
Он выходит, а я едва не задыхаюсь от слез, которые душат меня. Кладу ладони на живот. Это настоящее чудо! И это чудо я могла потерять по собственной глупости.
Трясущимися руками собираю одежду, переодеваюсь. В коридор выхожу, лишь когда умываюсь и выгляжу не так жалко, как поначалу.
Мама тут же бросается ко мне. Рядом появляется Роберт.
— Аиша, идем. Времени у меня немного.
Оглядываюсь по сторонам, но мужа нет. Он уехал. И так горько становится. Я почему — то надеялась, что он все — таки дождется меня.
Дура. Какая же я дура….
На улице Роберт ведет меня к другой машине.
— Наима, вы не поедете с нами.
— Как это? Она моя дочь!
— Таир решил иначе, — жестко пресекает мужчина. — Я отвезу Аишу домой. Не волнуйтесь, все будет в порядке.
— Я не отпущу ее одну.
— Мам, все хорошо, — беру ее за руку. Смотрю умоляюще. — Не надо. Я и так очень виновата.
В глазах мамы такая боль, что я снова плачу. Обнимаю ее и шепчу:
— Я люблю тебя, мамочка. Но дальше я должна сама.
Мы прощаемся, и я сажусь в автомобиль. Роберт за всю дорогу не произносит ни слова. Оно и хорошо. Я плохо его знаю — за это время он бывал у нас дома пару раз, но недолго. Приезжал по делам, как говорил Таир. Отстраненно думаю, что муж мог наказать и жестче — отправить меня, например, с Арманом. Но пожалел меня, дуру такую.
Дома я не нахожу себе места. Мой телефон, оказывается, где — то остался. То ли в больнице, то ли у мамы. Я не могу даже связаться с ней или с мужем. До самого вечера хожу, пытаясь найти решение, как помириться с Салмановым. Но моя вина так велика, что решения у меня попросту нет.
Я не знаю, как его задобрить и как загладить вину перед ним. Лишь мысль о том, что у нас будет ребенок, остается светлым пятном.
К концу дня я окончательно принимаю эту радостную новость и даже робко строю планы о том, как будет развиваться беременность.
Таира нет в привычное время. Но я не отчаиваюсь. Запрещаю себе плакать — это вредно для малыша. К этой мысли я тоже успела уже привыкнуть.
Ужин остывает, а я, утомившись, ложусь на диван, надеясь не пропустить возвращения мужа.
Вот только просыпаюсь я уже в спальне. Утром. И от того, что чувствую на себе пристальный взгляд.
Едва открываю глаза, как вижу Салманова. Полностью одетого и сидящего в кресле напротив.