Сколько горя нужно для счастья? Книга 2

Глава 15

Здравствуйте, позвольте представиться, меня зовут Игнатий и я хотел бы поведать вам историю моей не очень продолжительной, но все же жизни, в которой мне довелось испытать и пережить немало. Зачастую мне свойственно выражаться как дремучему старику, но и нотки юношеского хулиганства часто проскальзывают в речи.

Жизнь уже позади, я более не недоношенный мальчишка которого выдернули со школьной скамьи воевать, нет, мне удалось в кратчайший срок обрасти такой мудростью и жизненным опытом, которым не сможет похвастать даже мудрейший философ.

Правда опыт этот горький настолько, что чеснок с хреном покажутся райской сладостью…

Я больше ничего не боюсь и страха не ведаю…

Отчаяньем и ужасом, холодом и голодом, смертями и ранениями, мужеством и трусостью, победами и поражениями были наполнены те дни и вечность была сконцентрирована в нескольких годах, а то и в минутах, да даже секунды порой казались длиннее эпохи.

В мгновенья смертельной опасности душа человека обнажается до самый глубины, своего истинного нутра, а тело обнажает плоть до белых костей. В такие моменты, раздетые до гола сущности, которым уже нечего стыдится, творили невозможное…

Ничего уже не сможет поколебать твой рассудок, желания и фантазия перестают работать, тебя невозможно чем-то удивить или разжалобить, последнее что может жить внутри, это интерес — какая же награда нас ожидает за проявленный героизм, стоила ли игра свеч?

Самое страшное на войне, это когда ты живешь непозволительно долго, тебя продолжительное время не убивают и всё это ты переживаешь на фоне постоянных смертей товарищей. Не смотря на юный возраст твои физическое и моральные силы на исходе, под кадыком и в желудке нестерпимо печет, тебе хочется кашлять, рвать глотку, ты готов взвыть белугой и в беспамятстве рухнуть на дно окопа или же наоборот, наплевать на самого себя и в диком упрямстве броситься в суицидальную атаку на рожон.

Ты так устал убивать и залечивать раны, что сил не остаётся даже просто молча сидеть, раздумывая ни о чём и пускать слюни. Рассудок трескается до той поры при которой ты уже начинаешь молить о гибели, клянчить у бога смертельное ранение, но, когда на твоих глазах вражеское заклинание выворачивает печень, отрывает руки и ноги или превращает лицо близкого друга в кровавую массу, желание умереть ненадолго стихает и ты продолжаешь тянуть лямку…

Натруженные руки отвердели и больше не способны на ласку, глаза стали зорче настолько, что мир ты уже видишь по-другому.

Собственно, ранее мир и воспринимался мной с позиции обычного заурядного юноши. Я совсем не помню раннего детства. Как и многие воспитанники приюта я никогда не видел родителей вживую, но я, мы, были уверены, что каждый ребенок был желанный и мама с папой жутко любили нас. Просто обстоятельства сложились так, что родным пришлось рано отправиться на небеса…

Плакать хочется от того, что в жизни мы не имели возможности обнять друг друга, прижаться к отцовской щеке и материнской груди, нам не оставили радости брать пример с настолько родных людей, которые, не раздумывая бы отдали свою жизнь ради нашего счастья.

Все родители так поступают…

Но несмотря на печальные эпизоды биографии, нам точно известно, и никто нас не разубедит, что мы были любимы и нас любят до сих пор. Хоть они и переселились высоко в облака, но не утратили возможность испытывать и выражать чувства.

Когда родители тоскуют — на головы льется дождь, когда желают подбодрить сына, то волосы печет ласковое солнышко, когда дети поступают не по совести, мама с папой сердятся и небо становится пасмурным…

Я верю, что они наблюдали весь мой путь и болели, переживали, оберегали сына как могли.

С младенчества я был выращен на книгах про героизм. Учителя без устали, до першения в горле рассказывали нам истории о великих подвигах и героях прошлого, о выигранных войнах за нашу независимость и конечно же о нашем мудром правителе, который только и делает что круглые сутки думает о благополучии своего народа.

В один день судьба преобразилась, исказилась до неузнаваемости и даже частично оборвалась. Начался мой путь и путь моих товарищей с объявления войны. В класс ворвался бойкий юноша и закричал, протягивая газету — Читайте быстрее! Не успели мы ознакомится с заголовком как преподаватели уже подали списки в военный комиссариат и в актовом зале во всеуслышание объявили, что завтра утром всем воспитанникам необходимо явится на сборочный пункт. Учеба заканчивается, наступает взрослая жизнь.

— Что же теперь будет…? Сокрушались друзья… А, впрочем, не сильно то и сокрушались…

— А ничего не будет, мы всех неприятелей на раз-два одолеем и быстренько вернемся назад. Самый смелый из нас решил полностью перевернуть настроение.

— Может даже награды заслужим. Поддержал его близкий друг.

Глаза у мальчишек заблестели, каждый бойкий юноша мечтает о регалиях.

— Поскорее бы на войну… Потом в окопе я часто с улыбкой на губах вспоминал слова самого коренастого, пылкого, и больше всех остальных не понимающего и не осознающего смертельной опасности мальчугана.

Я так же поддался общему воодушевлению, и вскоре молодая кровь вскипала от одной только мысли — приобщиться к числу тех воинов прошлого, кто мечом и щитом заслужил для человечества — право быть.

Правда, теперь у нас вместо колюще-режущего оружия винтовки и автоматы, но так даже лучше…

Медкомиссии как таковой не было, как и нужды в ней. С рождения мы отличались превосходным здоровьем. Система работает как четко слаженный механизм. Мы даже не успели до конца прийти в себя и переварить новость о грядущей войне, как уже стоим на перроне и поочередно набиваемся в вагоны.

Провожала меня в дорогу подруга детства, которую я так и не осмелился назвать любимой в живую…

Часто, тоскливыми вечерами я вспоминал момент нашей первой встречи.

Мальчишки дурачились и дразнясь кидали в неё мелкие камни, а я заступился, защитничку быстренько разбили нос… В награду мне досталась она — маленькая, красивая, чернявая, нежная как поцелуй подружка.

Она не умела злиться, сердиться тоже не обучена, была легкой и ласковой как ветер. Думаю, я полюбил её еще тогда, когда она в первый раз пыталась пальцами заткнуть мои ноздри, чтобы кровь не испачкала рубашку…

Дурочка моя…

Даже сейчас, повзрослевший и многое испытавший в этой жизни я понимаю, что нет для меня на свете никого желаннее и дороже чем она. Только вот жаль, что по юношеской глупости я не был способен донести до неё сердечной склонности.

Господи, каким же нужно быть глупым человеком чтобы стесняться тех чувств, при которых жжет в груди, не сказать таких простых и избитых фраз — Ты мне нравишься. — Ты мне важна. — Будь со мной.

Если бы я смог вернуться в тот день с теперешним состоянием характера, то я бы завопил во всю глотку о том, как же сильно я тебя люблю! Но эти «если» как предмет для разговора по сути бесполезны, нужно быть смелым изначально.

Жаль, что смелость подруга безрассудства.

— Не понимаю, откуда у тебя такие мысли! Чего ты меня раньше времени хоронишь! Я был на нервах и в моменте оттолкнул её.

Ужас, как я посмел… Подыхать буду, но не прощу себе того, что на мгновенье отстранил любимую от себя. Я так хотел оправдать её любовь, доверие и нежность, но похоже, так и не сумел…

Мы забились в тесный вагон как рыбка в банку. Сидеть было негде и весь путь мы стояли на прямых ногах, а это много суток…

Пару раз в день поезд останавливался на десять минут. Нам позволяли сходить в туалет и быстро, почти не жуя принять пищу, после чего мы вновь утрамбовывались в душегубку и выпрямлялись до хруста в коленях.

Я дышу в затылок товарищу и мне дышат тоже. Спина чешется и спина впереди стоящего друга тоже. Перхоть летает над головами. Запах пота, слюней и соплей стал родным. Конечности сильно затекали, порой икроножные мышцы расплющивала лютая судорога, но даже по физическим соображениям мы не могли позволить себе упасть.

Никто не думал, что с первых дней будет настолько трудно… Дышать почти нечем, воздух очень спертый и затхлый.

Ночью на одной из остановок один из парней запсиховал и сказал. — Я больше туда не залезу! Делайте со мной всё что хотите!

— Правильно! Я тоже на такое не подписывался! Поддержал его близкий друг.

— У меня ноги болят! Пожаловался третий. Я его понимаю… Мышцы горят так, что описать словами невозможно…

Маленький протест имел возможности перерасти в большое недовольство, но тут пришел он… Назначенный верховным правителем главнокомандующий западным направлением Искариот. Один из преданных и приближенных господ нашего мудрого правителя. Преподаватели говорили — Большая удача и счастье человеку хоть один раз в жизни лично засвидетельствовать его в живую. Так вот Искариот регулярно посещает замок и возможно даже пожимал ему руку…

— Вы что ребятишки не поняли, что игры кончились. Начал он с такой фразы.

— Мы уже не дети, а взрослые люди и требуем должного уважения! Мы граждане своего государства и защищены правами, которые нам гарантирует великий правитель! Иногда редкие учителя доносили до нас мысли, которых в образовательной программе не было, потом их быстро вычисляли и увольняли, но все же кое-что мы усвоили.

— Уважения… Права… Не знал, что в школах про такое рассказывают… Видимо недоглядел… Пробубнил про себя Искариот, а затем сказал громче. — Запомните, солдат должен стойко преодолевать все тяготы и невзгоды, которые ему декларирует война, без тени недовольства и жалоб.

— То, что вы претерпеваете сейчас, можно сравнить с зудом на коже на фоне открытого перелома. Все умолкли, особой смелости перечить главнокомандующему не было, а вот он похоже твердо решил потратить немного времени на обучение…

— Ты! Тыкнул он пальцем в первого юношу. — Ты сказал фразу «делайте со мной все что хотите». Вот вам первый урок, взвешивайте каждое неловко выскользнувшее слово.

Искариот взял палку и принялся жестко избивать парнишку на глазах товарищей. Бил по спине, ягодицам, бедрам. Отбил почки до того состояния, при котором мочеиспускание как физиологический процесс атрофируется за ненужностью, если там были камни, то он измельчил их в пыль.

Командир бил усердно, до испарины на лбу, я никогда не видел, чтобы били так усердно, с таким чувством и рвением. Кровь выступала через зеленую форму, мальчишка кричал и умолял. — Пощадите! я-Я больше не буду! Но Искариот не останавливался и бил его сильнее чем в свое время преподаватели нас указкой.

Когда на спине не осталось живого места, бедолагу перевернули на живот и экзекуция продолжилась. Пресс не прошел проверку на прочность и покрылся синяками в фиолетовых разводах. Он предпринимал попытки защититься руками, но пальцы очень быстро отбили, и руки отдергивались сами собой.

Юноша пытался отползти, но зрелище вызывало жалость… Искариот просто встал ему на стопу и обездвижил, принося дополнительную боль.

Товарищи цепенели от страха и каждый трусливо думал — неужели мы следующие… Мне даже на миг показалось что запахло мочой…

Я их понимаю и не понимаю одновременно.

Душа болит от того, что тебе жалко друга, с которым вы клялись стоять друг за друга горой, но сейчас ты просто стоишь и смотришь… Страшно так что даже мизинцем пошевелить невозможно… Тело отказывается подчиняться, прийти в движение, даже слюну сглотнуть тяжкий труд…

Сознание уже примирилось с мыслью — что ты трус. Брезгуешь самим собой, хочется тошнить, но не получится, страшно даже кашлянуть.

К окончанию дубина треснула и стонущее тело забросили в вагон. Только потом, много месяцев спустя до меня дошло, что акция проводилась в назидание нам. После инцидента никто не смел жаловаться… нет, даже не так, мы словно потеряли саму возможность произносить определенные слова.

— На этом можно закончить. Запомните, солдат всегда здоров и солдат всегда готов! На словах главнокомандующего окружающим стало понятно, что нянчится с нами никто не будет.

Настроение — жить не хочется…

Каждый хотел домой, но вопреки желаемому, мы все дальше отдалялись от родного края и от любимых людей, приближаясь к границе, где живут другие любимые люди, любимые кем-то другим, и этих любимых, мы должны уничтожить, чтобы наши любимые продолжали жить.

Искариот всю дорогу размышлял…

Господин выдал мне позицию одного из трех главнокомандующих. Я получил в распоряжение десятки тысяч людей и экстренно стал погружаться в военные науки.

Первое что уяснил — война дело щепетильное. Тактика, логистика, сложная техника, психология воина, моральный дух армии…

Жаль, что единственное напутствие, которое я получил от господина это — Сделай красиво.

Тогда я рефлекторно выкрикнул — Будет исполнено! Вот только по прошествии времени, я так и не понял, что он имел в виду…

Может быть он считает, что война сама по себе красивое явление?

Эхх… Убивать дело непростое… Первым делом нужно будет уничтожить внутри моих солдат самое святое, чтобы они приобрели способность отнять чью-то жизнь не моргнув глазом.