Слабо не влюбиться? (СИ)

Глава 39. Осень 2017

— Ну! Вась! — тормошит меня Грановская. — Неужели ты правда не пойдешь?

Испускаю протяжный вздох и отрицательно качаю головой.

— Это же Соколов! — негодует она. — Твой некогда лучший друг, забыла? Я специально из Москвы прикатила, чтобы его в армию проводить! А ты задницу от кровати оторвать не хочешь!

На самом деле Лера прикатила, чтобы забрать свои теплые вещи, но это никому не нужные детали.

— Ну ты же знаешь наши обстоятельства, — мрачно отзываюсь я, натягивая одеяло до самого носа. — Вряд ли мое появление его обрадует.

После выпускного мы с Тёмой практически не общались. Пара случайных встреч не в счет. Он не звонил, не писал, не звал погулять. Короче, не предпринимал никаких попыток сблизиться или хотя бы просто поговорить. Я, само собой, тоже.

Не потому, что не хотелось, нет… Просто гордость не позволяла.

— Совсем с ума сбрендила? — Грановская плюхается на кровать и принимается с силой сдирать с меня одеяло. — Вы с Соколовым уже больше десяти лет дружите! Нельзя просто так взять и перечеркнуть прошлое из-за одной нелепой ситуации!

— Нелепой?! — толкаюсь пятками, стараясь спихнуть подругу на пол. — Нелепой — это слишком мягко сказано!

— В любом случае, Вась, так нельзя! — Лера все-таки срывает с меня одеяло и отшвыривает его в сторону. — Артём — твой друг. И он уезжает служить на целый гребаный год! Неправильно идти на поводу у собственных обид и игнорировать такое событие!

— Соколов меня даже не звал, — признаюсь тихо. — Я не уверена, что он вообще хочет меня видеть…

Ну вот. Наконец я озвучила свой самый большой страх. По-настоящему меня пугает не неуместность моего появления у военкомата после нашей ссоры, а именно Тёмкино возможное нежелание со мной встречаться.

— Нет, Солнцева, ты все-таки такая глупышка, — Лера подползает поближе и обнимает меня за плечи. — Вчера на проводах он спрашивал про тебя, мол, почему ты не пришла?

— Правда? — вскидываю на подругу недоверчивый взгляд.

— Правда. Ему это казалось само собой разумеющимся, понимаешь? Ну, что ты придешь с ним попрощаться.

— А ты что ответила?

— Что ты мучаешься менструальными болями.

— Что? — вспыхиваю до корней волос.

— Да шучу я, шучу, — ржет эта провокаторша. — Сказала, будто тебе просто нездоровится. А еще пообещала, что к военкомату ты непременно придешь.

Она смотрит на меня с вызовом, а я растерянно ерзаю на простыне.

— Ну, я даже не знаю…

— Брось, Вась, неужели ты не хочешь поглядеть на лысого Соколова? — подначивает она. — Зрелище, прямо скажу, впечатляющее!

Вслед за подругой начинаю улыбаться. Глупо и как-то по-детски.

— Ему идет? — спрашиваю несмело.

— Ты же знаешь, подлецу все к лицу, — Лерка спрыгивает с кровати и распахивает мой шкаф. — Ну что, одеваемся или так и будем тянуть резину?

Против ее уговоров я никогда не могла устоять. Это случай — не исключение.

Ежась на утренней прохладе, покидаю постель и смачно зеваю. И почему призывников забирают в такую несусветную рань?

— Что надеть-то? — становлюсь рядом с подругой и принимаюсь рассматривать содержимое своих шкафных полок.

— Что-нибудь потеплее. По утрам дубак невероятный.

Лера отходит в сторону, давая мне возможность снять пижаму и торопливо натянуть джинсы на покрывшиеся гусиной кожей ноги.

— Ну, как московская жизнь, Лерон? Как сводный братец?

Грановская приехала только вчера днем и практически сразу умотала на проводы к Соколову, так что мы с ней толком не успели пообщаться. Но по телефону она мне все уши прожужжала о том, какой гад, хамло и циник ее новоиспеченный родственник.

— О, даже не напоминай мне про этого дегенерата! — подруга закатывает глаза. — Он меня так бесит! Иногда я всерьез думаю о том, что тюрьма — не такая уж страшная кара за убийство, веришь?

— Лер, ты чего? — удивляюсь я.

— Нет, правда, порой мне кажется, что я готова сесть за решетку, лишь бы прикончить этого придурка!

Я дружу с Грановской одиннадцать лет и, если честно, впервые вижу ее настолько разгневанной. Даже боюсь вообразить, что из себя представляет этот Тимур Алаев, если от одних только разговоров о нем подруга приходит в такое бешенство. Ее тонкие ноздри раздуваются, в глазах пляшут грозовые молнии, лицо перекошено — так обычно выглядит настоящая ярость.

— Чем он тебя так раздражает? — в сотый раз задаю один и тот же вопрос. — С виду вполне приятный парень…

— А ты знала, что подавляющее большинство маньяков и убийц при личном общении кажутся вполне приятными людьми? — взвивается Лерка.

— Эм… Нет, — слегка теряюсь под напором ее эмоций.

— Вот теперь знай! Внешность крайне обманчива! — она скрещивает руки на груди и задирает подбородок. — С виду Алаев младший, может, и ничего, но внутри… Ты не знаешь, этого человека, Вась. Когда он попадет в ад, черти перекрестятся!

— Ты так сильно его ненавидишь? — это не вопрос, а, скорее, утверждение.

— Да. Потому что он ненавидит меня. Всей душой, понимаешь? — тихим траурным голосом отзывается Грановская. — И пойдет на все, чтобы отравить мою жизнь. Чтобы сделать ее максимально невыносимой.

В лице подруги отражается такое неподдельное отчаяние, что на секунду мне становится страшно за нее. А вдруг этот Тимур и правда отмороженный? Вдруг он сделает ей плохо? Обидит или причинит боль?

— Лер, — я осторожно кладу руку ей на плечо. — Может, стоит рассказать о ваших проблемах взрослым? Твоей маме или его отцу?

— Глупости, — Грановская дергает головой, и я с ужасом замечаю скупую слезинку, которую она поспешно смахивает. — Предкам не до этого. Мама увлечена новым домом и садом, а отчим самозабвенно ворочает своими миллионами. Для них наши с Алаевым скандалы ничего не значат. Помнишь, как было в детском саду? Детки поссорятся — детки помирятся. Ничего страшного. Примерно так они относятся к происходящему.

Я наклоняюсь и обнимаю подругу. Крепко-крепко, словно пытаюсь забрать себе частичку ее боли. Мы с Грановской дружим с детства, и за все эти годы она ни разу по-настоящему меня не разочаровывала. Лера была рядом в самые трудные минуты моей жизни, и я очень хочу ответить ей тем же.

Сейчас мне искренне жаль, что я не нахожусь в холодной, беспринципной Москве и не могу накостылять этому засранцу Алаеву за то, что доводит Лерку до слез. За то, что, пользуясь положением и папиными деньгами, он всячески мучает мою бедную подругу. А ведь этот наглый мажор наверняка даже не догадывается о Леркином непростом диагнозе и о том, как нелегко ей на самом деле жить! Она же гордая, никогда не признается.

— Я тебя люблю, — осторожно завожу за ухо прядь ее волос. — Ты у меня самая-самая. И еще непременно покажешь этому Тимуру, где раки зимуют!

— Даже не сомневайся! — Грановская шмыгает носом и вскакивает со стула. — Так, ну все, хватит киснуть! Ты оделась? — окидывает меня взглядом и удовлетворенно кивает. — Теперь иди умойся, и бегом на выход! А то Соколова без нас в армию заберут!