Слабо не влюбиться? (СИ)

Глава 8

Серые минималистичные обои, несколько незамысловатых постеров, пристроенная в углу гитара и стул, спинка которого до отказа увешана кричаще-яркими шмотками. Тёмина комната на все сто процентов олицетворяет своего хозяина. В ней, как и в его голове, царит творческий беспорядок.

Вещи разбросаны хаотично и явно не имеют определенных мест. На прикроватной тумбочке стоит тарелка с крошками от давно съеденного бутерброда. А облюбовавший подоконник кактус, вне всяких сомнений, жив только благодаря стараниям тети Алины. В жизни не поверю, что Соколов сам его поливает.

— Вот, зацени, малая, — Артём придвигает ко мне какую-то непонятную черную штуку, нечто среднее между компьютерной клавиатурой и пультом управления космического корабля. — Батя контроллер подарил.

— Чего? — переспрашиваю я, с интересом разглядывая цветные кнопочки и вертушки.

— Диджейский контроллер, — терпеливо поясняет друг. — Это инструмент для управления звуком.

Помните, я говорила, что Тёма пару лет назад заинтересовался музыкой? Так вот, в последнее время это увлечение из разряда хобби стало перерастать в нечто куда более серьезное. Мало того, что он практически без посторонней помощи научился играть на гитаре, так теперь еще и профессиональное диджейское оборудование стал осваивать! Недаром в его речи то и дело мелькают словечки типа «сет», «семпл», «бит джамп», о значении которых я могу только догадываться.

— Круто! — одобрительно тяну я. — Только ни черта не ясно, как этим всем пользоваться.

— Тут на самом деле все просто, — Артём подсаживается поближе и начинает водить указательным пальцем по контроллеру. — Это кнопки переключения эффектов и режимов, это питч, это небольшой джог. А с помощью этого пульта можно свести воедино два трека.

— Понятно, что ничего непонятно, — вздыхаю я.

Что уж говорить, я от диджейского искусства невообразимо далека.

— Просто послушай, — парень принимается перебирать какие-то файлы на своем ноутбуке. — Сейчас покажу тебе свои работы.

— Ты уже и музыку пишешь? — удивляюсь я.

— Да, закупил сэмплов и решил попробовать. Биты пока простенькие получаются, но меня прям прет от процесса.

— Ого… То есть ОГО! — посмеиваясь, я легонько ударяю друга кулаком в плечо. — Да ты у нас настоящий диск-жокей, Тёма!

— Хорош издеваться, — парень закатывает глаза.

— Да я не издеваюсь! Мне просто по приколу, что ты…

— Вот, слушай, — перебивает он. — Это я на днях написал. О тебе, кстати, думал.

Тёма запускает трек, и пока тот разгоняется, я потрясенно уточняю:

— Обо мне думал? В смысле когда писал?

— Ну да, — Соколов как-то нервно дергает плечом. — А че такого?

— Да ничего, — даю заднюю, чтоб он ни дай бог не подумал, что я навоображала себе лишнего.

На самом деле меня так и подмывает учинить допрос с пристрастием. Узнать, что именно было у Тёмы в голове, когда он писал трек. И значит ли это, что я официально могу носить статус его музы. Но из уважения к творчеству друга приходится замолкнуть. Ведь не будешь же приставать к человеку с расспросами, когда он обнажает перед тобой нутро. Я не понаслышке знаю, как трудно показывать миру свои творения.

Закрываю глаза и вслушиваюсь в издаваемые колонками звуки. Зная вкусы Соколова, я почему-то думала, что это будет какой-нибудь агрессивный хардкор, но созданная им мелодия звучит на удивление легко и ритмично. Под нее так и тянет потанцевать. Причем что-нибудь женственное и воздушное. Хочется вскочить с дивана, вильнуть бедром и кружиться, размахивая руками, как бабочка крыльями.

Если честно, с трудом верится, что Тёма думал обо мне, когда творил. Ведь то, что я слышу, невероятно, необыкновенно красиво! Неужели я тоже вижусь ему такой? Нежной, изящной, гармоничной?

Медленно распахиваю веки и тут же натыкаюсь на пытливый взгляд Соколова. Бьюсь об заклад, все это время он внимательно наблюдал за моей реакцией.

— Это потрясающе! — без тени лести говорю я. — У меня аж мурашки по коже!

— Правда нравится? — он щурится, сканируя меня глазами.

— Спрашиваешь! — я подползаю к нему поближе. — Как ты вообще смог такое написать? Все эти инструментальные переливы так классно сочетаются друг с другом… Кстати, что здесь?

— Гитара и немного фортепиано.

— Очуметь! Ну ты талант!

— Ну спасибо, Васек, — улыбаясь, Тёма расслабленно откидывается на подушки и заводит руки за голову. — Обласкала музыканта.

— Ты хочешь и дальше этим заниматься, да? Ну, я имею в виду в будущем? — резко посерьезнев, спрашиваю я.

То, как Тёма горит музыкой, наталкивает на мысль о том, что для него это не просто сиюминутная забава. У Соколова масса других увлечений: скейтбординг, бокс, футбол. Но ни чему из этого он не отдается с такой пылкой страстью.

— Считаешь, стоит? — выражение его лица тоже становится задумчивым.

— А на этом можно заработать?

— Разумеется! — Тёма посмеивается, будто я сморозила глупость.

— Тогда да, стоит, — в тон ему отзываюсь я.

— Значит, решено, — он сладко потягивается и поворачивается набок. — Когда разбогатею, куплю тебе гигантского плюшевого медведя.

— Почему именно медведя? — я пристраиваюсь на подушке с ним рядом.

— Как почему? Ты забыла? — Соколов округляет глаза.

— Что забыла? — хмурюсь.

— Детский сад. Выпускной. Тебе родители подарили мягкую игрушку, медведя, а ты расстроилась, что он недостаточно большой, — напоминает друг. — И тогда я пообещал, что когда у меня будет много-много денег, я сам куплю тебе огромного Михалыча, помнишь?

— Блин, точно! — бью себя ладонью по лбу. — Здорово, что спустя столько лет ты не забыл свое обещание.

— Я все помню, Вась. Абсолютно все, — Соколов многозначительно играет бровями. — Даже то, как ты обмочилась в сон-час.

— О боже! Хватит! — в приступе стыда закрываю лицо руками. — Я же спала и не контролировала себя!

— Да, а потом проснулась и…

— Замолчи! — обрываю поток унизительных воспоминаний. — Если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя убью!

— Расслабься, малая, — веселится Артём. — Эта тайна только между нами.

Он заговорщически мне подмигивает, а я испускаю протяжный вздох. Сколько таких вот моментов нас связывает? Конфузливых и смешных, грустных и нелепых, пролетающих мимолетом и оседающих в памяти навсегда?

Нам с Темой по пятнадцать лет, десять из которых мы крепко дружим. Я не мыслю своей жизни без него. Не представляю, какой бы она была, если бы лучший друг не заваливался ко мне в гости по утрам перед школой и не сжирал бы мой завтрак. Не спойлерил бы фильмы, которые я только собираюсь посмотреть. И не сподвигал бы меня на всякие безумства посредством идиотской, но такой будоражащей игры на слабо.

Да. Определенно, без Тёмы моя жизнь была бы совсем другой. Гораздо более скучной и монотонной.

— Слушай, ты сказал, что думал обо мне, когда писал этот трек, — осторожно возвращаюсь к волнующему меня вопросу. — Что конкретно ты представлял?

— Да так, всякие мелочи, — отвечает друг, переводя взгляд в окно за моей спиной. — Вспоминал, как ты играла Снегурочку в прошлогоднем школьном спектакле. Классно, кстати, играла. И еще прокручивал в голове твой смех.

— Да что ты? — умиляюсь я.

— Ага, — кивает Тёма. — Ты так задорно смеешься, а в конце непременно хрюкаешь.

Так, стоп. А вот это уже ни фига не мило.

— Я хрюкаю?! — переспрашиваю в ужасе.

Нет, вы не подумайте, я знаю, что мой смех на слух далек от перелива колокольчиков, но все же хотелось бы верить, что он звучит поприятней, чем свиной крик!

— Да, вот так, — парень изображает характерный поросячий звук. — Блин, обожаю твой смех!

Какой кошмар. От таких новостей мое настроение стремительно уползает в минус. Выходит, я не только зассыха, но еще и хрюшка. Не девушка, блин, а мечта! Теперь ясно, почему у меня до сих пор нет парня!

Пару раз я, конечно, ходила на свидания. С тем самым Коленькой, в которого была влюблена в шестом-седьмом классе. Но дальше двух прогулок дело у нас так не зашло. В моих мечтах Иванов был прекрасным принцем, смелым и остроумным, а на деле оказался жутко нудным ботаном, готовым часами разглагольствовать об астрономии.

В общем, когда Коля позвал меня встретиться снова, я сказалась больной и перестала отвечать на его сообщения. Возможно, вышло не очень вежливо, но терпеть его интеллектуальный треп дальше просто не было сил.

С тех пор минуло уже два года, а на свидание меня больше никто не звал. И теперь я, походу, догадываюсь о причинах. Мало того, что у меня не грудь, а какой-то прожиточный минимум, так еще и смеюсь я, как хавронья на выгуле.

Пипец, товарищи. Кажется, я так и умру нецелованной!

— Вась, ты чего пригорюнилась-то? — вклинивается в мои безрадостные мысли Соколов. — Все в порядке?

— М-да, — кисло отзываюсь я, переворачиваясь на другой бок. — Хорошо, я хоть люблю кошек. У старых дев их обычно много.

— Ты о чем? — не догоняет друг.

— Ни о чем. Забей.

Обсуждать с ним свое грядущее пожизненное одиночество я пока не готова.

— Вась, а, Вась, — Тёма цепляет меня за локоть и вынуждает посмотреть прямо на него. — А ты когда рисуешь, о чем думаешь?

— Почему ты спрашиваешь? — на губах невольно проступает улыбка.

— Ну это же твой способ самовыражения. Такой же, как для меня музыка, — поясняет он. — Вот мне и интересно, что у тебя в голове в моменты вдохновения?

Я закусываю нижнюю губу и крепко задумываюсь. Тёмкин вопрос, бесспорно, заслуживает внимания, и я с энтузиазмом принимаю копаться в себе.

Рисую я с детства. С тех пор, как научилась держать в руке карандаш. И в этом, наверное, заключается мой главный талант, который не только радует глаз окружающих, но и наполняет меня саму.

Художку я окончила года три назад, но, несмотря на это, в моей жизни не было ни дня без рисования. Мне нравится создавать наброски, которые поначалу кажутся невнятными, а потом, с каждым новым движением моей руки становятся все более и более яркими, приобретают отчетливые очертания и в результате оживают на холсте.

— Ты знаешь, у меня в голове много образов. Иногда они приходят на уровне ощущений, — говорю полушепотом. — То есть я их даже не вижу, лишь чувствую. И именно эти эмоции я переношу на бумагу. Как — не знаю. Просто беру в руки карандаш или кисть и начинаю творить. Мозг выключается, и происходит какая-то магия.

Несколько мгновений Тёма молчит, явно обдумывая мои слова, а потом неожиданно спрашивает:

— А когда ты смотришь на меня, у тебя есть какие-то эмоции?

— Да, — отзываюсь тихо. — Конечно.

Отчего-то некстати подмечаю, что у него просто до безумия красивые губы. Мягкие, чувственные и, наверное, даже слишком пухлые для мужчины. Мои собственные, если их не красить, выглядят как тонкая нить, а вот Соколова природа одарила поистине выдающимися чертами.

Интересно, он уже целовался с кем-нибудь? Обычно мы все друг другу рассказываем, но я допускаю, что некоторые особо пикантные моменты Тёма мог утаить. В конце концов, он — мальчик, а я — девочка. Рано или поздно между нами появятся запретные темы.

— У меня есть идея! — внезапно друг вскакивает с кровати и, приблизившись к своему письменному столу, достает из ящика пару листов А4 и простой карандаш. — Нарисуй, что чувствуешь, глядя на меня.

— М-м-м… В смысле портрет? — принимаю из его рук бумагу.

— Нет, образы, которые приходят в голову. Ну вот то, о чем ты только что говорила.

В глазах друга горит озорной огонек предвкушения, а я впадаю в легкий ступор:

— Что, прямо сейчас?

— Ну да, а чего тянуть? — подначивает Тёма. — Вот он я, весь к твоим услугам.

Парень снова откидывается на подушки, демонстрируя себя во всей красе. Пепельные вьющиеся волосы, васильковые глаза, прячущиеся под тенью густых ресниц, резко очерченный подбородок и по-модельному выдающиеся скулы — кажется, еще немного, и Соколов начнет коллекционировать разбитые девичьи сердца. С такой внешностью у него нет других вариантов.

Именно это транслируют мне органы зрения, однако сердцем я вижу совсем иное. Передо мной вовсе не дерзкий красавчик с серьгой в ухе, а все тот же мальчишка из беззубого детства, с которым мы вместе поедали конфеты с коньяком в надежде хоть немного опьянеть. Уютный, родной, близкий. Умеющий рассмешить даже в самую грустную минуту. Как и я, трепетно оберегающий тепло нашей дружбы.

И тут внезапно, будто из резко включенного душа, меня обдает вдохновением. Хватаю карандаш и принимаюсь быстро-быстро водить им по бумаге, торопясь выплеснуть наружу наводняющие сознание образы. В моменты просветлений не нужно заботиться о технике — муза все сделает сама.

Спустя пару минут скрупулезной сосредоточенности я наконец выпускаю карандаш из рук и, чуть отклонившись назад, принимаюсь оценивать результаты своего творческого порыва.

Вышло прикольно, хоть и довольно просто. Красиво. И даже со смыслом.

— Ну как? Готово? — любопытствует Соколов.

— Вроде да, — протягиваю ему лист. — Только не смейся.

Несколько секунд Тёма пристально пялится на мой рисунок. Его лицо абсолютно нечитаемо, будто он тотально погрузился во вселенную, кусочек которой я попыталась изобразить.

— Круто, — нарушая затянувшуюся тишину, говорит друг. И его голос отчего-то звучит хрипло.

— Ты понял, о чем это? — спрашиваю я, жадно ловя малейшие оттенки его реакции.

— Да, — он наконец вскидывает на меня взгляд. — Я же сказал, я помню абсолютно все.