Слабо не влюбиться? (СИ)

Глава 51

Первая реакция — шок и непонимание. Ведь мы с Федом так не договаривались! Зачем он ни с того ни с сего напрыгнул на меня с поцелуями? Я аж оторопела!

Вторая — запоздалое удивление, потому что слияние наших губ оказывается не таким уж плохим, как я боялась. Это, конечно, не ослепительный фейерверк, брызжущий эмоциями, но на задорный бенгальский огонек вполне похоже.

Медленно опускаю веки и прислушиваюсь к собственным ощущениям. Фед нежный, и от него приятно пахнет. А еще он очень аккуратно оттягивает мою нижнюю губу зубами, отчего создается ощущение игры в кошки-мышки. Я пытаюсь сбежать, но он преграждает мне любые пути к отступлению. И знаете что? Мне на удивление нравится эта игра.

— Что это было? — шепотом спрашиваю я, когда парень наконец отрывается от моего рта.

Наши лица все еще очень близко, а кончики носов едва не задевают друг друга.

— Я тебя поцеловал, — отвечает в своей фирменной манере. Просто и логично.

— Это я поняла, — усмехаюсь. — Но зачем?

— Ты мне очень нравишься, Вась, и я…

Договорить он не успевает, потому что атмосферу нашего внезапного единения нарушает писк дверного звонка. Мы с Федом синхронно вздрагиваем, и он недоуменно интересуется:

— Ждешь кого-то?

— Нет, — мотаю головой, лихорадочно соображая. — Совсем нет…

Иду в прихожую, гадая, кто это может быть. Дверью ошиблись? Или же родители раньше времени приехали? Ну нет, это невозможно… Они бы позвонили.

Припадаю к глазку и… Холодею. Потому что по ту сторону двери стоит никто иной, как Артём Соколов.

Тугой узел волнения закручивается где-то в области солнечного сплетения и судорожными спазмами оседает в животе. Ладони за мгновенье делаются липкими. В горло забивается першащий ком.

Зачем Тёма пришел? Чего хочет?

Дрожащими пальцами прокручиваю вертушок замка и отворяю дверь.

— Привет? — моя интонация отчего-то делается вопросительной.

Не подумайте, я рада другу, просто его появление слишком уж… Неожиданное.

— Привет, малая.

Соколов выглядит уставшим. Словно этой ночью он вообще не спал. Под глазами пролегли темные круги, а веки кажутся немного воспаленными.

— Все в порядке? — с беспокойством пробегаюсь по нему взглядом.

— Да, — он кивает, разглядывая меня в ответ. — Можно войти?

— Конечно, — ошарашенно пячусь назад, впуская парня в квартиру.

В голове роится миллион вопросов, но я их не озвучиваю. Просто смотрю на Артёма, изнывая от томительного ожидания.

Он небрежно скидывает кроссовки и, приблизившись, ловит мои трясущиеся ладони своими, большими и сильными.

— Вась, слушай, я всю ночь думал над тем, что произошло вчера. И мне кажется, что нам стоит…

— Привет, я не помешал? — за моей спиной слышится голос Феда.

Взгляд Артёма резко дергается в сторону, и я чувствую, как напрягаются жилы на его шее.

— Эм… Федь познакомься, — высвобождаю свои ладони из горячих рук и указываю на Соколова. — Это Тёма, мой друг. Тот самый, что недавно вернулся из армии, — перевожу трепещущий взор на Артёма и добавляю. — А это Фед Осипов, мы…. Мы с ним вместе учимся.

Буквально на пару секунд в комнате воцаряется тишина. Настолько некомфортная, что к повисшему напряжению, кажется, можно подсоединить провода и осветить несколько улиц.

Первым из оцепенения выходит Фед. Она цепляет добродушную улыбку и, шагнув к Артёму, протягивает ему раскрытую ладонь:

— Приятно познакомиться. Наслышан о тебе.

Мне вдруг чудится, что Соколов просто-напросто проигнорирует сей приветственный жест. Потому что в его лице не читается ничего кроме жгучего потрясения. Он смотрит на Осипова так, словно увидел нечто сверхъестественное. Привидение или, скажем, призрака.

Артём несколько раз моргает, а потом все же подает Феду руку. Хоть и несколько заторможенно.

— Взаимно, — отвечает глухо.

Его полный замешательства взор скользит по Осипову, а потом тяжелой гирей припечатывается к полу.

— Тём, ты раздевайся, мой руки и проходи на кухню, — нарочито бодро говорю я. — Мы как раз собирались чай пить. Я шарлотку испекла.

Соколов никак не реагирует на мой щебет. Будто не слышит. Стоит и, не мигая, гипнотизирует паркет.

— Тём? — осторожно касаюсь его локтя и пытаюсь заглянуть в лицо.

— М? — вопросительно тянет он, выходя из ступора.

— Я говорю, шарлотку будешь? — повторяю мягко.

— А, да… Давай, — отвечает рассеянно и, сбросив пальто, скрывается в ванной.

Мы с Федом возвращаемся на кухню. Атмосфера между нами даже близко не походит на ту, что витала еще пять минут назад. Она накалилась. Сделалась наэлектризованной и вязкой. Кажется, стоит произнести хоть слово — и оно тут же погрязнет в густой жиже сковавшего нас напряжения.

Разрезаю чертову шарлотку и раскладываю ее теперь уже по трем тарелкам. Ставлю их на стол и принимаюсь за чай. Соколова нет уже довольно долго, и каждый новый миг ожидание тянущей болью отзывается где-то в сердце.

— Куда мне садиться?

Он возникает на пороге кухни неожиданно. Понятия, не имею, как я не расслышала его приближающиеся шаги. Видимо, слишком глубоко погрузилась в собственные переживания.

Оборачиваюсь и становлюсь свидетелем неприятной сценки: Артём замечает вазу с пионами, которые сиреневым пятнышком украшают мой подоконник, и едва уловимо морщится. Так, будто ему внезапно стало больно, но он изо всех сил пытается это скрыть.

Затем его мрачный взгляд дергается к Феду, который невозмутимо попивает чай. Надо отдать ему должное — из нас троих Осипов держится лучше всех.

— Вот сюда садись, — указываю Артёму на стул с противоположного края стола. — Лимон в чай добавить?

— Угу, — безразлично бросает Соколов, продолжая гипнотизировать Феда.

Ставлю перед ним чашку и плюхаюсь на свободный стул. Обстановка, мягко говоря, неуютная. Хочется обнять себя руками и поежиться. И температура в комнате здесь не при чем.

— Ну, как дела? Как первые дни на гражданке? — Осипов предпринимает попытку завязать светскую беседу, за которую я ему очень благодарна.

— Как мои дела? — с недобрым прищуром переспрашивает Соколов. — Твоими молитвами, пацан, я теперь не у дел.

Что, блин?!

Давлюсь чаем, который не вовремя хлебнула, и громко закашливаюсь. Пока я прочищаю горло, Фед сочувственно похлопывает меня по спине, а Артём глядит на нас с такой ненавистью, будто мы враги народа, не меньше.

— Что думаешь делать дальше? Работать или учиться? — Осипов делает вид, что не заметил шпильки в свой адрес.

— Для начала думаю подраться. Как тебе идея? — продолжает паясничать этот наглец.

— Тёма, перестань! — едва нормализовав дыхание, восклицаю я. — Что на тебя нашло?

— А что, я недостаточно вежлив? — он наигранно округляет глаза. — Простите мои манеры. Не все здесь окончили школу благородных джентельменов.

Его голос сочится едким сарказмом, а к моему лицу приливает обжигающий жар. Будто в меня кипятком плеснули.

— Прекрати немедленно, — до боли в пальцах стискиваю чайную ложечку. — Ты ведешь себя вызывающе!

Я не знаю, каких чувств во мне больше: то ли стыда перед Федом, то ли злости на Соколова.

— Извини, что порчу тебе такой классный день с пирогами и пионами! — ядовито бросает Соколов. — Я, пожалуй, пойду.

С этими словами он рывком поднимается с места и ураганом уносится в прихожую.

Кидаю виноватый взгляд на Осипова, и он понимающе кивает, дескать, не бери в голову, я не в обиде. Вот, что значит — адекватная взрослая реакция!

Раздраженно отшвыриваю в сторону кухонное полотенце и покидаю кухню вслед за Соколовым. Внутри у меня все кипит и булькает от негодования. Что за спектакль он тут устроил?! Невоспитанный, дерзкий мальчишка!

Нет, я, конечно, все понимаю, Артёму сейчас непросто. Любимая девушка изменила, друг предал. Такого и врагу не пожелаешь. Но при чем тут, черт подери, я? Какого лешего Соколов возомнил себя бешеным Отелло и кидается на ни в чем не повинного Феда?

— Что это было? — шиплю я сквозь стиснутые зубы.

Артём уже надел пальто и теперь торопливо просовывает ноги в кроссовки. Судя по его нарочито равнодушному виду, мой вопрос он решил оставить без ответа.

Прекрасно! Теперь этот нахал решил притвориться глухим!

— Я спросила, что это было? — цежу я, повышая голос.

— Ничего. Забей, — бросает через плечо, открывая дверь. — Развлекайся со своим интеллигентным мальчиком.

Это его «развлекайся», сказанное максимально пренебрежительным тоном, становится последней каплей в чаше моего терпения. Я чувствую, что бомба замедленного действия, которая уже долго тикала у меня в груди, наконец разрывается. Внутренности съеживаются под натиском ударных, испепеляющих волн, а кровь в венах превращается в раскаленную лаву.

— Совсем охренел?! — выбегаю за ним в подъезд прямо в носках. — Что ты тут, блин, устроил?! Решил отыграться на мне за неудачи в личной жизни!?

Возможно, это слишком грубо.

Возможно, я бью ниже пояса.

Но сейчас мне плевать и на этику, и на гуманность. Я зла до чертиков. Меня аж трясет от возмущения!

Артём замирает и медленно, словно в слоу-мо, оборачивается. Его взгляд, в котором еще совсем недавно искрилось адское пламя и плясали дикие черти, теперь кажется пустым и потухшим. В каком-то растерянном жесте он потирает виски и глухо выдает:

— Ты права. Я маленько попутал.

Моя ярость стихает так же внезапно, как появилась. Огонь гнева гаснет, оставляя в душе черные пепелища.

— Тём, ну ты чего? — уже гораздо мягче вопрошаю я. — Что с тобой творится?

Мне правда хочется разобраться в ситуации. Правда хочется понять.

— Кто этот Фед, Вась? — проигнорировав мой вопрос, Соколов шагает ко мне. — Твой парень?

С языка так и норовит сорваться «нет», но я почему-то молчу. Если бы он спросил об этом еще вчера, я бы ответила однозначно. А теперь… Как мне называть Феда? Ведь мы довольно близки. А сегодня еще и целовались…

— Поверить не могу! — Артём качает головой и при этом как-то судорожно хватает ртом воздух, будто ему вдруг стало невероятно тяжело дышать. — И когда ты собиралась мне сказать?!

Глядя на его смятение, я теряю дар речи. Правильные слова крутятся где-то на подкорке, но никак не могут пробиться в зону сознательного. Я открываю и закрываю рот, словно рыбка, выброшенная на берег. А еще нелепо и как-то несуразно развожу руками…

— Вот черт… — в лице Соколова читается неподдельная обида. В эту секунду он кажется как никогда уязвленным. — Ты ведь не собиралась мне ничего говорить, верно?

— Тём, послушай… Мы с Федом уже год учимся вместе, а совсем недавно…

— Нет. Не надо, — Артём снова морщится, а потом и вовсе закрывает лицо руками. — Оказывается, я не хочу этого слышать.

Я озадаченно замолкаю. На меня наваливается прострация, и руки, которыми я только что жестикулировала, безвольно опускаются вниз.

— Прости меня… — зачем-то говорю я.

— Ты не виновата в том, что двигаешься дальше. Это я, как идиот, цепляюсь за прошлую жизнь, — с тяжелым вздохом он убирает ладони от лица и натягивает некое подобие улыбки. — Ты молодец, малая. Совсем взрослая стала.

В его интонациях мне слышатся отголоски былой нежности. Того трепетного и светлого чувства, которое связывало нас многие годы.

— Иди сюда, Вась, — Соколов манит меня, раскрывая объятья. — Дай я тебя обниму.

Шагаю вперед и тут же окунаюсь в безмятежную негу. Рядом с Тёмой всегда так тепло, так надежно. Прижимаюсь щекой к его широкой вздымающейся груди и тихонечко, словно кошка, трусь об толстовку.

Мой. Родной. И, несмотря ни на что, любимый.

Соколов жарко дышит мне в макушку и ласково гладит по волосам. В этом простом, на первый взгляд, жесте гораздо больше искренних чувств и глубины, чем в пьяных поцелуях на затуманенную гормонами голову. Здесь живет настоящее счастье. Тихое, откликающееся лишь в нас двоих.

— Тём, пошли обратно в дом, — тихонько шепчу, наслаждаясь его чудесным запахом. — Посидим, спокойно все обсудим…

— Нет, Вась, мне пора, — он нехотя отстраняется и вздергивает уголки губ. — Сама понимаешь, после армейки дел выше крыши.

— Точно? — мне совсем не хочется его отпускать.

— Да, — Соколов осторожно заводит выбившуюся прядь волос мне за ухо. — Я позвоню, ладно? И мы обязательно замутим что-нибудь этакое.

— Хорошо, — киваю, стараясь игнорировать непонятно откуда взявшуюся горечь. — Но между нами все в порядке, правда?

— Конечно, — впервые за весь день его красивое лицо озаряется искренней улыбкой. — Возможно, я — твое вчера, но ты — мое навечно.

Я хмурюсь, пытаясь осознать смысл его слов, но Соколов не дожидается моей реакции. Натянув на голову капюшон, он сбегает по ступенькам и исчезает за поворотом лестничного марша.

Еще пару секунд я мнусь на резко почувствовавшемся холоде, а затем медленно бреду в квартиру. Озябшие пальцы ног неприятно гудят, но куда сильнее болит мое отчего-то сжавшееся сердце.