Славное дело. Американская революция 1763-1789

24. Революционное поколение в 1780-е годы

В 1760-е годы элита начала борьбу против Великобритании, и ее примеру последовал народ. Теперь элита начала движение за конституционную реформу. Могла ли она надеяться, что народ последует за ней и на этот раз? Отличались ли люди 1780-х годов от людей довоенного и военного времени? Мэдисон, Вашингтон и Гамильтон, а также многие другие, кто выступал за пересмотр «Статей конфедерации», не знали ответа на эти вопросы. Ответа на них не знал никто. Одной из аномалий в годы между заключением мира и созывом Конституционного конвента была неуверенность революционных вождей в американском народе.

В период между 1765 и 1787 годами многое изменилось. Хотя в 1765 году американцы не были единым народом, они знали, что между ними есть много общего. К 1787 году они осознали, кем они являются. Они были народом, который ценил свободу и представительное правление. И они образовали между собой союз задолго до 1787 года. Конечно, центральному органу этого союза не хватало сил, но, по крайней мере, сам союз выжил. К тому же у этого народа была история — короткая, но славная история борьбы и победы в войне. Эта история сделала людей 1780-х годов отличными от тех, какими они были двадцатью годами ранее. В некотором смысле именно она и сделала их народом.

Американцы в 1780-е годы по-прежнему считали себя призванными Провидением творить великие дела. Они были избраны, и их победа в войне и достижение независимости доказали, что они достойны своего призвания. Безусловно, некоторые были убеждены в этом сильнее, чем другие. Это убеждение, по-видимому, всегда существовало в Новой Англии, особенно среди конгрегационалистов. Оно давало себя знать и в Виргинии, даже среди плантаторов, воспитанных на пресных проповедях англиканских священников. Во всех других местах его разделяли евангелисты и религиозные энтузиасты, например многие пресвитерианцы и баптисты. Но, несомненно, были и те, кто не верил в руку Провидения. Тем не менее в 1780-е годы даже многие безразличные люди в той или иной степени испытывали чувство национальной гордости.

Национализм, однако, воплощал далеко не все старые ценности американцев. Собственно говоря, тяга американцев к свободе существовала независимо от их осознания себя единым народом. Эта тяга имела гораздо более долгую историю и связывалась с местными институтами — со штатами не в меньшей степени, чем с союзом.

В 1760-е и 1770-е годы американцам было гораздо проще договориться об общих принципах, нежели о том, как организовать сопротивление и войну[1067]. Но в 1774 году они создали конгресс и отправили делегатов как на первый, так и на второй Континентальный конгрессы. Этот орган был центром, позволявшим управлять военными действиями, хотя его полномочия оставались неопределенными до тех пор, пока в мае 1781 года штаты не ратифицировали «Статьи конфедерации».

Хотя конгресс был создан штатами, он также создавал себя и сам, осуществляя функцию руководства штатами. Он образовал армию; он отправил за границу послов и вступил в союз с Францией; он выпускал валюту и занимал деньги; он реквизировал деньги у штатов. Он делал все это и многое другое, не имея сколько-нибудь четко очерченных полномочий, делал в силу необходимости и с молчаливого согласия штатов.

Было, однако, и много такого, чего конгресс делать не мог, включая сбор налогов и регулирование торговой деятельности. Кроме того, он не мог напрямую воздействовать на отдельных лиц и учреждения в пределах штатов. В конгрессе были делегаты, выступавшие за то, чтобы он был наделен правом принуждения, правом, которое, как они считали, могло использоваться в отношении граждан любого штата. Сам конгресс делал пробные попытки продемонстрировать штатам свою силу. Например, в 1776 году он порекомендовал им попытаться привлечь в армию мужчин обещанием вознаграждения в виде земельных наделов. Мэриленд отказался, и тогда конгресс заявил, что ни один штат не вправе уклоняться от распоряжений конгресса путем простого отказа подчиняться им. Это заявление вызвало еще один протест со стороны Мэриленда, и конгресс отступил. Примерно в то же время конгресс вознамерился заняться подавлением лоялистов в Делавэре, хотя сам штат не просил его об этом. В первые два года войны конгресс делал и другие предложения, направленные на расширение его полномочий, но ни одно из них не привело к такой концентрации власти, которая позволила бы конгрессу доминировать над штатами. Таким образом, отношения конгресса со штатами на первом этапе войны оставались весьма неопределенными[1068].

Некоторая определенность появилась в тот момент, когда штаты начали принимать свои собственные конституции. Большинство этих конституций утверждали структуру правительства и определяли его полномочия. Они также устанавливали границы прав и свобод граждан. Подобные действия штатов значительно ослабляли и сужали полномочия конгресса. Он был вынужден вести войну и объединять усилия всей страны, не имея власти, без которой не может функционировать ни одно правительство. Его полномочия, которые никогда не были достаточно четкими, грозили стать еще более расплывчатыми.

Еще до того как штаты сделали эти шаги, конгресс пришел к выводу о необходимости уточнить и тем самым усилить свои полномочия. В 1775 году двое из его членов, Бенджамин Франклин и Сайлас Дин, каждый по своей инициативе, составили проект конституции. В следующем году, когда в конгрессе велись дебаты о независимости, специальный комитет, созданный для разработки плана конфедерации, подготовил проект, впоследствии легший в основу «Статей конфедерации».

Конгресс не утверждал результат работы комитета вплоть до ноября 1777 года. И тот документ, который в конце концов был утвержден, отличался в ряде важных пунктов от исходного документа 1776 года. Комитет, в свою очередь, внес уточнения в этот исходный проект, подготовленный Джоном Дикинсоном.

Чтобы решить проблемы конфедерации, Дикинсон порекомендовал наделить конгресс основными полномочиями — и урезать полномочия штатов. Согласно этому плану, конгресс мог вмешиваться в жизнь штатов разными способами, включая регулирование права штатов на принуждение. Штаты, со своей стороны, не имели права препятствовать действиям конгресса. Дикинсону, по-видимому, удалось убедить членов комитета, поскольку они предложили дать бóльшую власть конгрессу.

В период между 12 июля 1776 года, когда комитет представил результаты своей работы, и 17 ноября 1777 года, когда конгресс утвердил «Статьи конфедерации», делегаты фактически отвергли проект комитета, внеся в него принципиальные изменения, которые связали руки конгрессу — и развязали руки штатам. Не все изменения касались отношений между штатами и конгрессом. Важнейшее из тех, что касались, а именно решение не давать конгрессу контроля над западными землями, задержало ратификацию «Статей» до марта 1781 года. Мэриленд хотел, чтобы конгресс управлял этими землями, и отказался ратифицировать «Статьи». Непреклонность Мэриленда проистекала не из желания усилить конгресс, но из намерения ослабить те штаты, которые претендовали на внутренние районы Соединенных Штатов. Когда в 1781 году Виргиния отказалась от части своих западных притязаний, Мэриленд ратифицировал «Статьи», и они вступили в силу.

Статья II новой конституции пресекала посягательства конгресса на верховную власть, постулируя, что «каждый штат сохраняет свое верховенство, свою свободу и независимость, равно как всю власть, всю юрисдикцию и все права, которые не делегированы этой конфедерацией Соединенным Штатам, собравшимся на конгресс». В соответствии со «Статьями», конгресс продолжал контролировать международные отношения, и только он мог объявлять войну. Но штаты как конституирующая власть Союза имели явное превосходство.

В 1783 году гражданское чувство и структура правительства Союза фактически предписывали американцам ориентироваться на штаты — не на конгресс. Действительно, к этому времени штаты, вдохновляемые великими целями революции, уже сделали очень много.

Ни один из них не внес большего вклада в революцию, чем Виргиния. Своими выдающимися достижениями этот штат, безусловно, был обязан своей элите, джентри, особому классу, который привел Виргинию в революцию и продолжал вести ее за собой и в дальнейшем. Еще в начале века джентри получило поддержку мелких виргинских плантаторов и сохраняло ее благодаря своим достоинствам, а не путем принуждения.

В XVIII веке джентри никогда не составляло более пяти процентов белого населения Виргинии, и ядро этого сословия, согласно историку Джеку Грину, состояло примерно из сорока видных семей, из которых вышли самые известные общественные деятели Виргинии. Хотя джентри и его ведущие представители были малочисленны, они не были некой замкнутой кастой. Разумеется, джентри принимало в свои ряды далеко не каждого — необходимыми предпосылками для вступления были богатство и талант, однако в XVIII веке оно оставалось сравнительно открытым сословием. Джентри в Англии и ряде колоний, особенно в Нью-Йорке, в сравнении с виргинским было куда более закрытым[1069].

Избранные люди Виргинии вели далеко не праздный образ жизни. Они упорно трудились, выращивая табак, а также, в соответствии с велениями века, пшеницу и другие зерновые культуры. Этот тяжелый труд не требовал участия их рук. Посевом, выращиванием и сбором урожая, а также его доставкой на корабли для транспортировки на европейские рынки занималось огромное количество рабов. Обязанностью джентри был не ручной труд, но организация и управление трудом других людей.

Кроме того, джентри осуществляло властные функции. Его представители преобладали в органах управления всех уровней, от окружных судов до палаты горожан и совета. Им не приходилось навязывать себя низшим сословиям. Круг избирателей оставался довольно широким на протяжении всего столетия, и электорат выбирал способных людей. Плантаторы средней руки уважали богатство и способности и, видимо, соглашались с тем, что управлять должны люди, обладающие этими достоинствами. Джентри, разумеется, не имело ничего против, но оно не злоупотребляло уважением, с которым к нему относились низшие сословия. Из этих джентльменов получалось необыкновенно ответственное правительство — не столько благодаря их аристократизму, сколько благодаря пониманию того, что их интересы в основном совпадают с интересами тех, кем они управляют. В этом они, вероятно, в значительной степени были правы. Все выращивали табак для продажи и все сталкивались с одними и теми же проблемами.

Наличие большого количества чернокожих рабов, похоже, побуждало людей, наделенных властью, с особым рвением отстаивать права белой бедноты. Как пишет историк Эдмунд С. Морган, между рабством и свободой в Виргинии существовала тесная связь. Ужасы рабства делали свободных людей особенно восприимчивыми к благам свободы. Эти ужасы, однако, не приводили их к мысли освободить рабов. Невольники были слишком ценны в качестве рабочей силы. К тому же они становились «злобными, ленивыми и распутными», когда были предоставлены самим себе, в точности как английские бедняки. Поэтому их следовало держать в рабстве, чтобы иметь рабочую силу и не давать им совершать бесчинства по отношению к белым и самим себе. Задолго до революции виргинцы начали проводить расистскую политику, которая стремилась увековечить рабство. Хотя эта политика и не поощряла принудительные меры против рабов, она, во всяком случае, не запрещала и даже узаконивала такие меры[1070].

Таким образом, рабство побуждало белых людей думать о своих правах. Оно учило их, что собственность является высшей ценностью, ибо собственность как распоряжение самим собой, землей и другими людьми делает человека свободным. К тому же рабство устанавливало между белыми людьми всех сословий определенного рода равенство — равенство свободных людей, во многом живущих за счет труда рабов.

В кризисное десятилетие до провозглашения независимости виргинские плантаторы доказали другим гражданам, насколько они ценят свои свободы. В течение первого года независимости они составили конституцию своего штата. Являясь первой конституцией, составленной в новых штатах, она оказала большое влияние на остальные штаты Америки.

Конституция 1776 года была разработана на пятой сессии конвента Виргинии. Конвент фактически являлся бывшей палатой горожан под новым названием, ибо он был избран свободными землевладельцами, фригольдерами, из старых избирательных округов. Конвент выполнял функции правительства Виргинии. Его первая сессия состоялась в августе 1774 года, после того как в мае губернатор Данмор распустил палату. Губернатор, человек с жестким характером и нюхом на мятежи, принял эту меру в ответ на принятие палатой резолюции, призывавшей всех виргинцев выразить свой протест в связи с Бостонским портовым актом путем однодневного поста и молитвы. Спустя два года принимать резолюции с призывом к молитве, конечно, уже казалось недостаточным. 12 июня 1776 года делегаты приняли Декларацию прав, а 29 июня одобрили новую конституцию штата.

Основным автором обоих документов был Джордж Мейсон. Ему, по-видимому, не было нужды блистать ораторским искусством, поскольку за него это прекрасно делал его старый друг и сосед Джордж Вашингтон. Зато он блестяще владел пером, в чем Вашингтон никогда не мог с ним сравниться. На заседаниях конвента Мейсон говорил мало, зато он дал услышать свой голос в Декларации прав.

Первая статья Декларации задавала тон всему документу: «Все люди по природе являются в равной степени свободными и независимыми и обладают определенными прирожденными правами, коих они — при вступлении в общественное состояние — не могут лишить себя и своих потомков каким-либо соглашением, а именно: правом на жизнь и свободу со средствами приобретения и владения собственностью, правом на стремление к счастью и безопасности и их приобретение». В пятнадцати последующих статьях конвент постановлял, что вся власть принадлежит народу, что правительство является слугой народа и что, когда оно оказывается несоответствующим, общественное большинство имеет право «на реформирование, замену или свержение такого правительства». Конвент также декларировал периодическую смену должностных лиц, регулярные выборы и надлежащую правовую процедуру при уголовных преследованиях и запрещал чрезмерно большие залоги, общие ордера и содержание армии в мирное время. Декларация констатировала приверженность Виргинии институту суда присяжных, свободе печати и «свободному исповеданию религии»[1071].

Принятием Декларации прав конвент продемонстрировал верность Виргинии принципам, которые, как он надеялся, будут определять деятельность свободного правительства. Правительство, утвержденное конституцией, которая была принята двумя с небольшим неделями позже, не вполне соответствовало этим принципам.

Декларация предоставляла власть народу, однако народу не была дана возможность ни ратифицировать, ни отвергнуть конституцию 1776 года. Конечно, вероятность того, что народ отвергнет конституцию, была ничтожно малой, ибо, если не считать предложенной ею структуры правительства, она не была «радикальным» документом. К тому же форма правительства, которую она предусматривала, была объяснимой. Та форма, какую конвент придал новому правительству, отразила его разочарование в исполнительной власти.

Предложенная структура правительства, на первый взгляд, отвечала надеждам американцев иметь сбалансированное правительство, ибо конституция провозглашала, что «законодательная, исполнительная И судебная власти будут отделены друг от друга, так чтобы ни одна из них не осуществляла полномочия, по существу принадлежащие другой». Но фактически конституция распределила полномочия таким образом, который обеспечивал верховенство законодательной власти, то есть генеральной ассамблеи Виргинии. Ассамблея, состоявшая из палаты горожан и сената, ежегодно выбирала губернатора путем голосования обеих палат. Почти все меры губернатора требовали согласования с советом штата, состоявшим из восьми человек, также выбиравшихся ассамблеей. Даже когда он действовал совместно с советом, его полномочия были ограничены: он не мог ни накладывать вето на законопроекты, ни назначать судей и других важных правительственных служащих. Конституция также отрицала за ним право роспуска ассамблеи, а также отсрочки ее заседаний или назначения перерыва в ее работе[1072].

В ассамблее главенство принадлежало палате горожан, преемнице палаты горожан. Каждый округ делегировал двух членов, в то время как сенат состоял из 24 человек, выбираемых один раз в четыре года от избирательных округов. Только делегаты имели право законодательной инициативы; сенат мог предлагать поправки в законопроекты, за исключением финансовых законопроектов, которые он мог либо одобрить, либо отвергнуть, когда палата выносила их на обсуждение.

Старое колониальное избирательное право осталось неприкосновенным. Правительство Виргинии должны были выбирать те, кто владел землей. И, как указывал Томас Джефферсон, большинство делегатов и сенаторов выбирались в прибрежных районах. Западная часть штата, которая всегда была недостаточно представленной, должна была такой и остаться.

Многие испытывали озабоченность в связи с условиями жизни людей. Томас Джефферсон был не из их числа, однако в 1776 году у него возникли опасения, что Виргиния упустит возможности, предложенные революцией. Он вернулся в Филадельфию в качестве делегата конгресса в мае 1776 года, когда конвент Виргинии как раз приступал к работе над конституцией. Вскоре ему предстояло написать Декларацию независимости, и он отдавал себе отчет в важности этой работы, однако его мысли оставались прикованными к Виргинии. Он страстно желал принять участие в составлении конституции для Виргинии. Создание правительства, сказал он в те дни, «есть главный предмет нынешних дебатов»[1073].

Джефферсон, разумеется, остался в Филадельфии, чтобы составить Декларацию. Но он переписывался с членами виргинского конвента и подготовил несколько вариантов конституции Виргинии. Из его писем и черновых набросков можно узнать много о его идеях и о конституционной мысли в штате Виргиния.

Конституции, предложенные Джефферсоном, во многом напоминали ту, что и была принята в Виргинии. Общая структура правительства была сходной, но более сбалансированной. Сенат, исполнительные власти и суды имели больше полномочий. Так, в его двух первых проектах конституции предусматривалось, что сенаторы должны избираться палатой горожан и служить пожизненно. Джефферсон разработал такую схему в стремлении добиться равновесия ветвей властей. Как он объяснял своему другу Эдмунду Пендлтону, он хотел «заполучить мудрейших из числа избранных и сделать их совершенно независимыми после избрания». Джефферсон вкладывал в понятие «народ» более широкий смысл, чем большинство его современников, — он хотел распространить право голоса «на всех, кто имеет твердое намерение проживать в стране», но он не считал, что предоставление этим людям права выбирать обе палаты ассамблеи приведет к созданию хорошего правительства. Одну палату следовало оставить для мудрейших. Но как распознать их?[1074]

Идея поручить выбор сенаторов нижней палате импонировала ему, потому что, как он выразился, «выбор, сделанный самим народом, как правило, не отличается мудростью. Его первое выделение обыкновенно грубо и разнородно. Но придайте избранным таким образом возможность второго выбора — и они выберут достойных»[1075].

Пендлтон не соглашался, предпочитая вместо этого оставить верхнюю палату для людей «большого достатка», которые будут служить пожизненно. Предоставление права выбора таких людей нижней палате имело тот недостаток, что оно создавало зависимость. Выбранные таким образом, они были бы «всего лишь ставленниками этого собрания и, конечно, совершенно непригодны для исправления его ошибок или улаживания разногласий, которые время от времени возникают во всех крупных собраниях». Джефферсон не возражал Против всего этого, но и не разделял доверия Пендлтона к богатым людям. «Я не замечал, — говорил он, — чтобы честность людей возрастала с их богатством».

Гораздо хуже, по его мнению, было то, что конституция Виргинии сосредоточила все властные полномочия в руках легислатуры. Через пять лет после провозглашения независимости он писал, что сосредоточивание этих полномочий «в руках одного ведомства составляет определение деспотического правительства в точном смысле этого слова». И неважно, что власть будет осуществляться не одним, а многими лицами, ибо «173 деспота, несомненно, будут угнетать так же, как один»[1076].

Тот факт, что конституция не включала положение о ее ратификации народом, являлся в глазах Джефферсона еще одним доказательством ее несовершенства. Сам конвент был обычным законодательным органом, едва ли правомочным для разработки основного закона. Тем не менее, когда он закончил свою работу, эта работа была признана конституцией.

Джефферсон считал необходимым не просто реорганизовать правительство, но и изменить поддерживающее его общество. Поэтому в своих вариантах конституции он рекомендовал наделить всех неимущих лиц мужского пола участками земли в пятьдесят акров, запретить торговлю рабами, отменить смертную казнь за все преступления, кроме убийства, и гарантировать, что «все лица будут иметь полную и неограниченную свободу религиозных убеждений и что никто не будет принуждаться посещать или содержать какую-либо религиозную организацию». Ни одно из этих предложений не вошло в конституцию Виргинии.

Раздосадованный осторожностью конвента, Джефферсон решил сам участвовать в работе нового правительства. Хотя конвент надеялся, что он останется в конгрессе, в сентябре 1776 года он ушел в отставку и в следующем месяце был избран фригольдерами округа Албермарл в палату горожан.

В октябре 1776 года Джефферсон вынес на рассмотрение ассамблеи два важных законопроекта: один, утвержденный без проволочек, отменял майорат. Правило майората закрепляло право наследования собственности за одной конкретной линией, и для передачи этого права другим наследникам собственник должен был получить специальное разрешение законодательного органа. Близкая к майорату практика, а именно право первородства, требовала передачи имущества собственника, умершего без завещания, его старшему сыну. Джефферсон считал оба этих института феодальными пережитками, которым не было места в республиканском обществе. Каждый из них служил основой для аристократических привилегий и угрожал свободе[1077].

Хотя в октябре Джефферсон не предпринял попытки избавить Виргинию от права первородства, второй законопроект, который он предложил, подготовил почву для отмены этого права — и практически всех остальных пережитков феодального и монархического прошлого, еще тяготевших над Виргинией. Этот законопроект, который был утвержден так же быстро, как и предложение отменить майорат, вынудил палату горожан создать комитет по пересмотру и новой кодификации законов Виргинии. Считала ли палата этот пересмотр некой «революционной» мерой, то есть попыткой радикального изменения законодательства Виргинии, неизвестно. Члены комитета, учрежденного палатой, придерживались разных мнений, но они преодолели свои разногласия и приступили к работе.

Комитет из пяти толковых людей в скором времени сжался до трех. Остались Эдмунд Пендлтон, спикер палаты и видный юрист; Джордж Уит, не столь известный, но замечательный ученый и юрист; и Томас Джефферсон, как раз вступавший в пору расцвета своих сил. В течение своей многолетней дружбы Пендлтон и Джефферсон во многом соглашались и во многом расходились. Поначалу они расходились во мнениях относительно задачи комитета. «Консервативный» Пендлтон, который, как заметил Джефферсон, всегда склонялся в пользу старых установлений, на сей раз предлагал отказаться от существующей системы законов и разработать абсолютно новую. Джефферсон всего лишь хотел привести законы Виргинии в соответствие с потребностями текущего момента и, по-видимому, без особого труда убедил комитет в своей правоте. То, что предлагал Пендлтон, казалось почти невозможным с учетом тех трудозатрат на исследования, разработку и убеждения делегатов, что требовались для принятия хотя бы одного закона[1078].

В июне 1779 года комитет закончил свою работу, представив на рассмотрение ассамблеи 126 законопроектов, охватывающих множество разнообразных вопросов — от институтов, необходимых для ведения войны, до таких предметов, как образование, преступления и наказания, церковь и многое другое. Некоторые прошли почти сразу — например, Билль об учреждении военного совета, но большинство из тех, которые в конце концов прошли, были приняты уже после войны, когда Джеймс Мэдисон протолкнул их через ассамблею, пока Джефферсон находился во Франции. Ассамблея никогда не голосовала по новому своду законов в целом, но рассматривала его по частям: 35 законов были приняты на сессии в октябре 1785 года и еще 23 — на осенней сессии 1786 года[1079].

Принятый закон о рабовладении был не тем, который Джефферсон надеялся провести через ассамблею и который предусматривал постепенное освобождение рабов. По мнению комитета, перспективы такого закона были настолько безнадежными, что выносить его на обсуждение не имело смысла. Но они подготовили поправку, согласно которой рабы, родившиеся после принятия закона, получали свободу по достижении совершеннолетия. После их обучения за государственный счет согласно их наклонностям рабы высылались за пределы штата и поселялись в местах, расположенных в удалении от поселений белых людей. Джефферсон выступал за колонизацию, так как считал, что черные и белые не могут уживаться. Запутанная и страшная история их взаимоотношений исключала расовую гармонию: «Глубоко укоренившиеся среди белых предрассудки, десятки тысяч воспоминаний о несправедливостях и обидах, перенесенных черными, новые обиды, реальные различия, созданные самой природой, и многие другие обстоятельства будут разделять нас на два лагеря и вызывать потрясения, которые, возможно, кончатся только истреблением одной или другой расы»[1080].

Эта поправка так и не была внесена. Ни Джефферсон, ни Мэдисон, ни другие, кто разделял их убеждение, что с рабством тем или иным образом должно быть покончено, не считали атмосферу в Виргинии благоприятной для ее принятия. В результате было одобрено возобновление старого закона против работорговли, принятого в 1778 году и предусматривавшего различные ограничения прав рабов. Они, в частности, не могли покидать плантации своих хозяев без разрешения и не могли давать показания по судебным делам, касающимся белых. Их собрания и публичные выступления также строго регламентировались[1081].

Члены комитета предложили более радикальные изменения в Билле о соотношении преступлений и наказаний. Этот законопроект, составленный Джефферсоном, являлся в равной степени научным трудом и юридическим документом. Билль сокращал количество преступлений, подлежащих смертной казни, до двух — убийства и государственной измены, а также существенно ограничивал количество преступлений, предусматривающих калечащие наказания. Но в нем был сохранен принцип талиона, или возмездия, для определенных преступлений: «Любой, кто намеренно и из злого умысла изувечит другого или обезобразит другого путем отрезания или повреждения языка, рассечения или отрезания носа, губ или ушей, клеймения или иным образом, будет изувечен или обезображен подобным образом». Для мужчин, признанных виновными в изнасиловании, полигамии или содомии, Джефферсон предлагал кастрацию; для женщин — «прокалывание в перегородке носа отверстия диаметром не менее половины дюйма»[1082].

После отклонения билля в 1785 году Мэдисон убрал из него пункт о возмездии за нанесение увечья и в 1786 году вновь вынес его на рассмотрение, хотя оппозиция, скорее всего, не стала бы возражать против этого наказания. Зато оппозиция возразила против сокращения списка преступлений, подлежащих смертной казни, до убийства и государственной измены. Билль недобрал одного голоса. Мэдисон сообщил о его провале Джефферсону с горьким комментарием: «Ненависть к конокрадам решила судьбу билля. Наш прежний жестокий свод законов полностью восстановлен…»[1083]

Не менее дорог был Джефферсону и Билль о всеобщем распространении знаний. В нем он предлагал установить несколько ступеней школьного образования за государственный счет, чтобы все дети обоих полов получали по меньшей мере трехлетнее образование. В течение этих первых трех лет в «сотне» школ должны были преподаваться чтение, письмо и счет, а также история Древней Греции, Древнего Рима, Англии и Америки. Штат также должен был основать классические школы, общим числом двадцать, где дети изучали бы латинский, греческий, английский языки, географию «и более высокий уровень численной науки». Большинство учащихся этих школ должны были получать образование за счет своих родителей, но небольшое количество способных детей из бедных семей должно было иметь возможность учиться за государственный счет. И наиболее перспективные среди бедных детей после окончания школы могли продолжать учебу в течение трех лет, опять же за государственный счет, в колледже Вильгельма и Марии[1084].

Хотя «все, как один», по выражению Мэдисона, признавали необходимость законодательного закрепления той или иной формы государственного образования, в 1786 году билль не был утвержден. Возражения, высказанные делегатами, сводились к расходам на финансирование и сомнениям в возможности эффективного управления этой иерархией школ. Несколько делегатов сослались на низкую плотность населения в ряде частей штата, а представители западных районов выразили свое недовольство в связи с неравномерным разделением на округа. Мэдисон отклонил этот последний аргумент как надуманный и, похоже, не воспринял всерьез и другие возражения[1085].

Билль провалился, возможно, еще по одной причине. Делегатам могло показаться, что он предусматривает больше социального равенства, чем того хотелось бы большинству виргинских плантаторов. Билль не предлагал сгладить социальные различия; содержавшееся в нем предложение, что править должны лучшие, имело элитистский подтекст, как подчеркивает Джулиан Бойд, редактор архивов Джефферсона. Но, предлагая, чтобы «одаренные и добродетельные» люди получали такое образование, которое позволяло бы им «блюсти священный залог прав и свобод своих граждан», билль делал оговорку, что они должны «призываться к такому служению безотносительно к богатству, происхождению или иным случайным условиям или обстоятельствам». Джефферсон полагал, что способных людей можно найти в любом социальном слое. Для того чтобы они могли исполнить свое предназначение, им следует давать образование — при необходимости за государственный счет. Если этого не делать, правительство будет состоять из недостойных — «слабых или нечестивых»[1086].

Убеждение, что лишь талантливые должны иметь власть, являлось элитистским; убеждение, что талантливых людей можно найти в любом социальном слое, таковым не являлось. Эти убеждения Джефферсона показывают, что он верил в совместимость элитизма и эгалитаризма, и средством для их совмещения служило, по его мнению, образование, финансируемое как из государственных, так и из частных источников.

Большая часть джентри, видимо, не считала такое совмещение желательным. Джентри испокон веку стремилось пополнять правительство выходцами из своей среды. Все, что требовалось от кандидатов, это знатное происхождение и талант. Теперь же Джефферсон предлагал джентри довольствоваться одним талантом, допуская, что он встречается не только у богатых, но и у бедных людей. Это допущение с трудом находило одобрение у тех, кто привык считать, что это качество присуще только людям их круга.

Тем не менее именно представители этого круга обеспечили Джефферсону его крупнейшую победу в Виргинии, утвердив билль об установлении религиозной свободы. Их согласие не было ни легким, ни быстрым. После провозглашения независимости все граждане Виргинии, независимо от своего вероисповедания, продолжали платить подати в пользу государственной церкви, а именно епископальной церкви, как вскоре стала называться в Америке англиканская церковь. Диссентеры, или нонконформисты, особенно пресвитериане и баптисты, теперь начали требовать, чтобы их, по крайней мере, освободили от этих податей. Легислатура скрепя сердце дала им такое освобождение на один год и возобновляла действие этой меры ежегодно вплоть до 1779 года, когда она утвердила ее в качестве постоянно действующего закона. Одновременно легислатура приостановила требование выплаты приходских податей членами государственной церкви, но не отменила их. Церковь, таким образом, осталась государственной, и общее право, разрешавшее штату наказывать людей за еретические убеждения, продолжало действовать[1087].

Война, разумеется, вызвала необходимость в поддержании добрых отношений с диссентерами, поэтому поборники официальной церкви сдерживали свои страсти вплоть до заключения мира. Патрику Генри, одному из таких поборников, эта сдержанность давалась нелегко, и в 1784 году он возобновил борьбу за церковь со вздохом облегчения. Он увидел свой шанс в законе 1776 года, где был поставлен вопрос, «должен ли закон утвердить общую подать с каждого в пользу священника, выбранного им самим, или же должно ограничиться добровольными пожертвованиями». Генри вновь поднял этот вопрос, выдвинув аргумент, что неминуемым следствием отделения церкви от государства станет моральное разложение общества. В течение какого-то времени нонконформистское духовенство находило его позицию и перспективу иметь полные сокровищницы неотразимыми. Такие видные виргинцы, как Эдмунд Пендлтон и Ричард Генри Ли, также поддерживали Генри[1088].

Миряне внутри и вне официальной церкви не разделяли пыла своих клерикальных вождей. Прихожане епископальной церкви понимали, что общая подать может лишь усилить духовенство, из которого еще не выветрился душок лоялизма. Миряне-баптисты и пресвитериане были уверены в своих собственных священниках, но с подозрением относились ко всему, что могло привести к восстановлению прежних порядков. И эти диссентеры, похоже, руководствовались тем аргументом, согласно которому религиозная свобода предполагает отказ государства от какого-либо участия в религиозной жизни. «Материалы и возражение против религиозных податей» Мэдисона содержали петицию, получившую значительную поддержку — всего было собрано 1552 подписи. В этой работе Мэдисон цитировал статью из Декларации прав, гласившую, помимо прочего, что религия может определяться «только разумом и убеждением, а не силой и насилием», и отрицавшую за легислатурой юрисдикцию в вопросах религии и убеждений. Что касается правителей, которые вмешиваются в дела церкви и религиозные убеждения, то они являются «тиранами», а люди, которые подчиняются им, соответственно являются «рабами». Вскоре стало ясно, что Виргиния не подчинится общей подати в пользу церквей, и в 1785 году закон тихо скончался, даже не удостоившись голосования[1089].

В январе следующего года ассамблея утвердила составленный Джефферсоном Билль об установлении религиозной свободы. Этот закон фактически отделял церковь от государства и ясно выражал намерение легислатуры раз и навсегда отказаться от государственной церкви. Права, отстаиваемые ассамблей, говорилось в законе, «принадлежат к естественным правам человека», и любой «акт, отменяющий настоящий или ограничивающий права, подтвержденные настоящим актом как естественные права человека, и тем самым ограничивающий действие настоящего акта, будет нарушением естественного права». Прежде чем утвердить билль Джефферсона, ассамблея убрала из него несколько самых ярких фраз, в которых автор провозглашал свою убежденность в том, что религия должна быть основана на разуме и свободном действии ума. Но она включила его утверждение, «что все люди должны быть свободны в исповедании и отстаивании в дискуссии своих религиозных взглядов и что это ни в малейшей мере не должно ограничивать, расширять или еще каким-либо образом сказываться на их гражданских правах»[1090].

Принятие конституции в 1776 году и реформаторские усилия Джефферсона позволяют сделать кое-какие выводы о характере революции в Виргинии. Деятельности Джефферсона предшествовало десятилетие протеста против посягательств британского парламента на права колоний. Практически все эти права были так или иначе связаны с властью, особенно право индивидуума давать свое согласие через своих представителей на принятие мер, влияющих на его жизнь, и право традиционных институтов на самоуправление. В течение десяти лет до 1776 года американцы демонстрировали свою преданность принципам самоуправления и в 1776 году ясно обозначили их в Декларации независимости. Джефферсон и такие думающие виргинцы, как Джеймс Мэдисон, полагали, что у Виргинии есть возможность расширить пределы свободы, заявленные в Декларации, чтобы реально повлиять на установления повседневной жизни — способы владения землей, наказания за преступления, правовой статус негров, образование молодежи, содержание церкви и свободу самовыражения. Более того, Джефферсон считал, что ассамблея должна принять меры к поощрению свободы, пока еще американцы вкладывают свой пыл в великое дело революции. Ибо, как он заметил в 1781 году, «закреплять все наши основные права законодательным путем надо, пока наши правители честны, а мы сами едины. После окончания этой войны у нас дело пойдет на спад… Поэтому народ будет забыт и его права не будут приниматься во внимание. Он и сам забудет себя, кроме единственной своей способности — делать деньги, и никогда не будет думать о том, чтобы объединиться и заставить должным образом уважать свои права. Поэтому те оковы, которые останутся, не будут сбиты после окончания этой войны и будут потом долго сковывать нас и становиться все тяжелее и тяжелее, пока наши права не будут восстановлены или не сгинут в тяжких потрясениях»[1091].

Во многих отношениях Джефферсон потерпел неудачу. Конституция 1776 года не предложила эффективного способа, с помощью которого управляемые могли бы выражать свое согласие. Рабство осталось практически таким же, каким было всегда; наказания за преступления по-прежнему представляли собой упражнения в жестокости; и государство не торопилось раскошелиться на образование для детей бедноты.

То, в чем Джефферсон со товарищи преуспели (а Декларация прав, отмена майората и права первородства и билль о религиозной свободе были выдающимися достижениями), удалось им благодаря тому, что они подчеркивали связь своих реформ с великими принципами революции. В частности, успех в отделении церкви от государства был достигнут за счет демонстрации неразделимости религиозной и политической свобод.

Но даже привязывание реформ к революции не всегда приводило к успеху. Джентри Виргинии при всей своей преданности республиканским принципам обычно не соглашалось с тем, что радикальное расширение сферы действия этих принципов может пойти на пользу Виргинии или революции. Джентри считали себя сердцем революции, их интересы были кровно важны для нее, их руководящая роль и власть скрепляли общество. Они привыкли к почтительному отношению со стороны низших сословий, и они не могли понять, с какой стати они должны отказываться от такого отношения. И еще они не могли понять, почему следует покончить с расовым рабством. Последнее приносило всем не меньшую пользу, чем большинство других общественных и властных институтов.

Люди, которым есть что терять, кроме жизни, делают один вид революции, те, кто может потерять только жизнь, — другой. Виргинцы, подобно большинству американцев, принадлежали к первым. Если бы им нечего было терять, они, возможно, не ограничились бы отделением церкви от государства, но уничтожили бы ее. Возможно, они бы не открыли доступ к земле; возможно, они бы отменили частную собственность или уничтожили класс мелких собственников. Возможно, они бы поощряли торговлю рабами и сделали институт рабства еще более бесчеловечным. Возможно, они бы ужесточили и без того уже суровый уголовный кодекс. Возможно, они бы не просто отказались от британской конституции, но и превратили конституционализм в авторитаризм. Нигде в Америке не было слишком много тех, кто считал, что им нечего терять, и нигде в Америке такие люди не пришли к власти.

Неофициальные комитеты, помогавшие организовывать сопротивление Великобритании в период до провозглашения независимости, пополнились новыми людьми, которых иногда именовали «людьми со стороны». В Пенсильвании эти люди со стороны, или радикалы, приобрели больше власти, чем в любом другом месте Америки, особенно в 1776 году, когда они образовали неофициальное правительство штата и заменили законно избранную ассамблею. Эти люди уверенно встали в рядах движения против Великобритании и начали борьбу за независимость до того, как другие патриоты решились на разрыв с метрополией. Многие радикалы вдохновлялись идеями Томаса Пейна. Однако наиболее тесными узами они были связаны с фермерами, особенно на западе, и мастерами-ремесленниками — мелкими собственниками, стремившимися к тому, чтобы их желания определяли государственную политику.

Главным желанием радикальных вождей и их сторонников было расширение полномочий простых людей — демократические устремления были консолидирующей силой радикального движения. Среди вожаков как минимум двое обладали большим состоянием — Джордж Брайан, торговец, и квакер Кристофер Маршалл, бывший аптекарь. Тимоти Мэтлэк был одним из тех, кто пользовался наибольшей популярностью у рабочих и ремесленников. Будучи далеко не безграмотным человеком (он выступал с докладами в Американском философском обществе), Мэтлэк не гнушался общением с людьми из низших слоев общества, варил пиво на продажу, регулярно посещал бега и выставлял бойцовых петухов. В 1775 году он был удостоен звания полковника в местном ополчении. Джеймс Кэннон, преподаватель Филадельфийского колледжа, занял видное место среди радикалов почти сразу после того, как они оформились в движение. Уроженец Эдинбурга, в 1765 году он прибыл в Америку, где, благодаря своему блестящему владению пером, в 1776 году принял участие в создании проекта конституции. Среди радикалов был по меньшей мере один странствующий агитатор — Томас Янг, сын ирландского иммигранта. В годы революции Янг появлялся во многих местах, повсюду произнося пламенные речи в защиту свободы. Радикалы также могли гордиться присутствием в своих рядах талантливого математика и искусного часовщика Дэвида Риттенхауса, прославившегося своим планетарием — механической моделью Солнечной системы. Радикалом был и Чарльз Уилсон Пил, капитан филадельфийского ополчения. Пил, в молодости работавший серебряных дел мастером и часовщиком, написал портреты многих великих революционеров. В 1776 году, оттеснив ассамблею, эти люди и иже с ними созвали конвент и составили самую демократическую конституцию своего времени[1092].

Пенсильванская конституция 1776 года отказалась от идеи смешанного правительства. Радикалы исходили из того, что интересы народа едины и что любая попытка построить правительство на любой другой посылке будет противоречить принципам республиканизма. Томас Пейн научил их, что американское общество по своей структуре отлично от европейского. Те конституции штатов, в которых была сделана попытка добиться равновесия между традиционными социальными слоями, не учитывали важных различий между Европой и Америкой. Пейн был прав в отношении американского общества: здесь не было потомственного дворянства, для которого требовалась бы своя отдельная палата в легислатуре, и, разумеется, здесь не было монарха.

В других штатах проблема верхней палаты — чем она является и кого она представляет — ставила творцов конституции в тупик. Лишь Массачусетс в конституции 1780 года сделал свой сенат представителем класса крупных собственников. Виргиния так не сделала, несмотря на все настояния Эдмунда Пендлтона. Джефферсон, безусловно, представлял себе сенат как более мудрое собрание, чем палата горожан. По его мнению, сенат должен был не столько представлять общественные интересы, сколько служить вместилищем благоразумия.

Большинство штатов постепенно пришло к тому пониманию роли сената, на каком настаивал Джефферсон. Сенат должен был удерживать нижнюю палату от опрометчивых действий. Примерно такое рассуждение приводилось в качестве обоснования двухпалатной системы. Если воспользоваться фразой, которая в скором времени стала расхожей, две палаты должны были сдерживать и уравновешивать одна другую. Главный недостаток однопалатной легислатуры заключался как раз в отсутствии равновесия. Какие бы меры защиты от злоупотребления легислатурой своей властью ни были вписаны в конституцию, на самом деле имелся лишь один способ удержать ее, если бы она вдруг решила нарушить конституцию. И этот способ состоял в создании второй палаты, наделенной сопоставимыми полномочиями и способной нейтрализовать первую палату, если бы та возжелала отменить конституцию или действовала вопреки общественным интересам[1093].

Ни один из этих доводов не мог убедить радикалов Пенсильвании в необходимости смешанного правления, и конвент, в котором они преобладали, утвердил однопалатную легислатуру. Радикалы прилагали все усилия к тому, чтобы генеральная ассамблея, как именовалась легислатура, оставалась близкой к народу и никогда не выходила из-под его контроля. Во-первых, ассамблея должна была избираться налогоплательщиками мужского пола. Ее члены не могли служить более четырех лет в пределах любых семи; они должны были баллотироваться на выборах ежегодно; они должны были давать присягу, что будут защищать интересы народа; и их заседания должны были быть открыты для общественности. Конституция также устанавливала процедуру, с помощью которой народ мог получать как можно больше информации о предлагаемых законопроектах. Все законопроекты подлежали публикации «для их рассмотрения народом, прежде чем они будут в последний раз прочтены в генеральной ассамблее с целью их обсуждения и исправления». Генеральная ассамблея не могла придавать биллям законную силу вплоть до окончания сессии, проводимой после их публикации[1094].

Все ветви власти, кроме генеральной ассамблеи, были слабыми. Президент и высший исполнительный совет представляли исполнительную власть, но не имели права вето в отношении законопроектов, да и вообще имели очень мало власти. Полномочия судов также были ограниченными. Для усиления гарантии прав граждан конвент вставил в конституцию билль о правах. Эта часть документа была почти полностью списана с виргинской Декларации прав. Но радикалам было этого мало. Для защиты прав народа и конституции они создали так называемый совет цензоров, моделью для которого послужили спартанские эфоры и римские цензоры и функция которого состояла в обзоре работы правительства каждые семь лет. Совет цензоров, выборный орган, мог созвать новый конвент, если он считал необходимым внести поправки.

В Пенсильвании демократический импульс приобрел такую силу, какой у него не было ни в одном другом штате. Однако его отражение в конституции 1776 года встретило яростную оппозицию. Хотя постоянными темами политических дебатов 1780-х годов были экономика и Банк Северной Америки, главным предметом споров оставалась конституция. Вокруг конституции образовались две группировки, достигшие высокого уровня организованности — ее противники, республиканцы, и ее защитники, конституционалисты. Раскол между двумя группами не имел классовой основы, хотя между ними существовал значительный социальный антагонизм. Среди республиканцев было больше деловых людей, купцов, торгующих с зарубежьем и с другими колониями, чем среди конституционалистов, но в обоих лагерях были представлены самые разнообразные группы населения. Квакеры выступали категорически против конституции, ибо содержавшиеся в ней требования о присяге закрывали им путь в генеральную ассамблею, и закон с аналогичными требованиями к избирателям, принятый вскоре после вступления конституции в силу, фактически лишал их голосов избирателей. Отношение к конституции других религиозных групп было менее определенным.

Разногласия вокруг конституций не определяли политику в остальных штатах в 1780-е годы. В большинстве своем эти конституции пытались обеспечить равновесие ветвей власти и в то же время ограничить исполнительную власть. Чаша весов почти всегда склонялась в сторону легислатуры. Все эти конституции предусматривали двухпалатную систему и обеспечивали сильное народное представительство хотя бы в одной из палат — но обычно в обеих. Право голоса почти повсюду оставалось обусловленным недвижимой собственностью, при этом большинство лиц мужского пола, по-видимому, получали право голоса. Безземельные, которые не могли получить право голоса, полностью доверяли выбору своих помещиков.

К 1787 году конституционная структура большинства штатов казалась прочно установленной. Исключением был демократический строй Пенсильвании — исключением, обращавшим на себя внимание людей, которые стремились усилить Союз. Все то хорошее, чему мог научить опыт других штатов, отсутствовало в Пенсильвании, где демократия порождала рознь и разделение. Тем не менее новая конституция для Конфедерации, несомненно, должна была исходить от народа.

Революция велась во имя естественных прав человека. Какой объем демократии требовался для реализации этих прав? Удовлетворительного ответа на этот вопрос не могли дать ни Пенсильвания, ни Виргиния.

Не могли и «Статьи конфедерации». Они представляли собой конституцию в самом неопределенном смысле — они устанавливали основной закон, но не определяли демократическое правительство. «Статьи» не регламентировали ни исполнительную, ни судебную власть. Конгресс сам по себе имел мало полномочий. Он не мог взимать налоги, не мог регулировать торговлю, за исключением торговли с индейцами. Вообще, он мог делать очень мало из того, что делают традиционные правительства. Американским народом управляли органы штатов и местные власти. И американский народ не избирал представителей в конгресс — за него это делали легислатуры штатов.

К концу войны нежизнеспособность «Статей» стала очевидной. Тем не менее в течение большей части 1780-х годов они не подвергались пересмотру. Не подвергались потому, что американцы не могли найти способ согласования подчинения местным властям с централизованным прарлением. Одна из главных сильных сторон американцев — их провинциализм — ослабляла их в войне, и она парализовала их попытки управлять собой после заключения мира. Кроме того, борьба с Великобританией убедила их, что неограниченная власть неизменно стремится уничтожить свободу. Меры, направленные на централизацию власти, могли бы решить часть проблем управления, но они также могли поставить крест на американской свободе.

Что в таком случае можно было сделать в 1787 году? За период после 1781 года у американцев на многое открылись глаза. «Статьи конфедерации» не годились. Конституции штатов, несмотря на то что в них было реализовано много мудрых политических идей, не годились — по крайней мере, сами по себе. Надо было что-то делать. В противном случае конфедерация маленьких суверенных республик — островок радикализма в море монархий — могла рухнуть или быть завоеванной.

Найти нужные решения был призван Конституционный конвент. Для него требовались делегаты с воображением и дерзновением. С наступлением весны 1787 года американцы, естественно, начали думать о том, кого послать в Филадельфию и что поручить своим делегатам.