Славянская мифология: энциклопедический словарь

И

ИВАН КУПАЛА (Иванов день) (24.VI/7.VII) — одна из главных дат славянского народного календаря, совпадающая с церковным праздником Рождества Иоанна Крестителя. В народной традиции соотносится с днем летнего солнцеворота, симметричного в годовом круге Рождеству (как времени зимнего солнцеворота), с которым И. К. объединяют общие мотивы и обрядовые действия. Как и Рождество, Иванов день считается временем откровения тайн природы, когда растворяются небеса и земля, «играет» или останавливается солнце, начинают говорить растения и животные, вода становится чудодейственной и целебной либо превращается в вино и т. п. Основное содержание обрядности этого дня представляет собой сложный комплекс ритуальных действий и верований: 1. сбор растений, украшение зеленью домов, дворов, людей и домашнего скота; 2. хождение к воде, купание, обливание водой, сплавление по реке венков и трав; 3. разжигание костров, игры и хороводы возле них, символическое уничтожение в костре нечистой силы, перепрыгивание через огонь; 4. выслеживание и отпугивание ведьмы; 5. ночные бесчинства молодежи.

Ритуалы с зеленью — один из самых устойчивых (общеславянских) элементов обрядности И. К. О сборе трав, плетении венков, опоясывании полынью в этот день сохранилось множество средневековых свидетельств. В ряде мест выход за целебными травами был особым образом ритуализован. В Болгарии молодежь шла во главе с опытной женщиной; при сборе трав исполнялись обрядовые песни; прямо в поле плели большой венок, через который пролезали для здоровья все участники обряда. Ходили за зеленью до восхода солнца, так как считалось, что целебные свойства растений сохраняются до освящения их солнцем. По болгарским верованиям, с этого дня в зелени уже нет злых духов, поэтому ее можно заготавливать. У южных славян и в Карпатах был широко известен обычай гадать по этим растениям: их подвешивали на ночь под крышей дома, а утром каждый из домочадцев проверял, сохранил ли свежесть или завял его букетик (последнее было предвестием болезни и смерти).

Действия у воды и с водой (умывание, обливание, купание, гадания по брошенным в воду цветам, венкам или банным веникам т. п.) известны в ритуалах И. К. у всех славян, но в разных местах они приурочены к разным моментам праздника. У болгар принято было купаться на рассвете И. К. сразу после сбора трав. Поверье о том, что в ночь накануне И. К. вода становится благословенной, известно в Словении. У восточных славян обычно купались на рассвете, когда «купальский» костер полностью догорал. Вообще во многих местах купание в реках разрешалось только с И. К., когда вода якобы становилась особенно чистой и здоровой.

Возжигание «ивановских» костров — центральный акт обрядности И. К. в украинско-белорусской зоне и у западных славян, а также в Словении и Хорватии. Огни жгли накануне И. К. (поздним вечером и часто до самого утра) за селом, на выгоне, на холмах, у реки либо на границах села, на развилках дорог и т. п. Целью жжения костров чаще всего считалось «сожжение ведьмы». Материал для костра готовили заранее. Молодежь стаскивала со всей округи хворост, старые метлы, бочки, колеса и т. п. либо собирала дрова по дворам: многие хозяева считали большим грехом не дать чего-нибудь для ивановского костра. В Полесье в костре сжигались чучело «ведьмы», купальское деревце, метлы, старая обувь, конский череп и т. п. Считалось, что к обрядовому костру должны были выйти все женщины села; не пришедшая обвинялась в «ведьмарстве». Над углями догорающего костра молодежь прыгала, чтобы защитить себя от нечистой силы, болезней и порчи. Не догоревшие остатки (угли, пепел, головешки) использовались как магическое средство повышения плодородия: их разбрасывали по полям, садам и огородам.

У южных славян ритуалы разжигания костров (развитые в Словении и Хорватии) по мере продвижения на восток теряют свою силу и практически сходят на нет в восточной Сербии, Болгарии и Македонии. В Болгарии лишь в некоторых областях жгли общесельские костры и прыгали через них для здоровья или для избавления от насекомых. В р-не Варны старались в ивановскую ночь добыть (способом трения) так называемый новый огонь, от которого разжигали домашний очаг во всех домах.

В ночь накануне И. К., по народным поверьям, ведьмы особенно активизируются: отбирают молоко у коров, вредят хлебным полям, делая в них «заломы», летают на шабаш, похищают небесные светила. Люди в эту ночь не только оберегали свое хозяйство от них, но и старались их выследить, распознать и обезвредить. Для этого, например, кипятили на купальском костре воду, в которой варили цедилку (полотно для процеживания молока) с воткнутыми в нее иголками, считая, что это причиняет ведьме нестерпимые боли и вынуждает ее явиться к ивановскому костру, чтобы просить о пощаде. Замеченных возле костра мелких животных (лягушек, мышей, кошек) ловили и бросали в костер, считая их воплощением ведьмы (Полесье).

Именно в эту ночь, как полагали в народе, можно было наблюдать необычные явления: «раскрываются» небеса, все растения склоняются к земле и лишь одна, самая целебная, травка стоит прямо; если ее сорвать и дать бесплодной женщине, то та вскоре забеременеет; вода в источниках перестает волноваться и замирает; звезды спускаются на землю; подземные клады выдают себя свечением или выходят на поверхность; зацветает папоротник и др. чудесные растения; «играет», «танцует» или «купается» солнце.

Лит.: Тавлай Г.В. Белорусское купалье. Минск, 1986; Климець Ю.Д. Купальська обрядовiсть на Украïнi. Киïв, 1990; Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов (XIX — нач. XX в.). М., 1979. С. 228–252; Толстая С.М. Материалы к описанию полесского купальского обряда // Славянский и балканский фольклор; генезис, архаика, традиции. М., 1978. С. 131–142; Виноградова Л.Н., Толстая С.М. Мотив «уничтожения — проводов нечистой силы» в восточнославянском купальском обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Погребальный обряд. М., 1990. С. 99–118.

Л.Н. Виноградова

ИГЛА, булавка — в народной культуре предмет-оберег и одновременно орудие порчи.

И., воткнутые в одежду, служили оберегом от всякого зла и нечистой силы. В Полесье И. втыкали в стену, на которой сновали, в полные веретена и клубки ниток, когда шли сновать в чужой дом, в полотно во время тканья. Поляки верили, что И., купленную на найденные деньги, надо носить в шапке, т. к. она приносит счастье, а И., которой шили одежду для покойника, положенная в посевное зерно, защитит будущие посевы от воробьев. Как оберег И. использовалась во всех «опасных» ситуациях: при рождении ребенка, на свадьбе, на похоронах, во время болезни.

Посещавшие роженицу женщины в подол своей рубашки втыкали И., чтобы не принести в дом болезни и порчу (бел.). И. втыкали в край занавески, за которой стояла кровать роженицы (морав.), в ее одежду, если она выходила из дома (пол.).

И. клали под постель новорожденного, чтобы его не испортили и не подменили злые духи (пол.), втыкали в рубашечку (рус.), подкладывали под подушку ребенка от бессонницы (о. — слав.).

Распространенным оберегом на свадьбе были булавки и И., иногда без ушек, И. с красной ниткой или новые, И., воткнутые острием вверх или крестообразно (рус., бел., полес.). Во время свадебного пира И. втыкали в пол, чтобы колдун не наслал на молодых порчу. Польской невесте подруги на девишнике заплетали косу, вплетая в нее множество И. и булавок.

В похоронном обряде И. втыкали в одежду умершего, клали в гроб (в. — слав., словац.). Чтобы покойник не стал «ходячим» или вампиром, считалось, что надо колоть И. (терном, ножом) ему лицо, ухо, шею, живот (серб.). В Болгарии И. с красной ниткой втыкали в белый платок, вывешенный на дверях дома, где лежит умерший, что должно было облегчить ему дорогу на «тот свет».

При первом выгоне скота на пастбище среди прочих апотропеев использовалась и И. (серб.). От сглаза и порчи прикрепляли И. к хвосту или к рогам коровы (полес.), вплетали в гриву коня (бел.); вбивали в рог коровы, у которой ведьма отбирает молоко (пол. мазур.); пропускали молоко испорченной коровы через цедилку с девятью (или тремя) воткнутыми в нее И. Если масло долго не сбивалось, бросали в маслобойку И. (бел.).

В лечебной практике И. часто использовалась для остановки кровотечения, а также для приготовления питья от «дури» и бешенства (бел.), от «колотья» и ломоты (чеш., гуцул.) и т. п. Например, чтобы вылечить «куриную слепоту», надо было посмотреть на восток сквозь ушко освященной на Пасху И. (укр.). От лишая знахарка обводила трижды вокруг больного места «мертвецкой» И. (серб.) или водила иглой крест-накрест (рус.).

И. является символом женщины и женских работ. И. дарили новорожденной девочке или клали в корыто при первом купании (словац., пол.). Сербы считали, что И. в одежде невесты или И., воткнутая в порог комнаты новобрачных, могла быть причиной рождения исключительно девочек. Наоборот, при отеле скота специально втыкали И. в том месте, где отелилась корова-первостенка, чтобы она «все телила телок» (смолен.).

При одалживании И. считалось, что надо сначала слегка уколоть того, кому ее даешь, иначе можно поссориться (в. — слав.), что надо сначала вдеть в И. длинную нитку, а не давать ее «голую» (полес.), что нельзя давать И. в понедельник (серб.).

Красть И. считалось грехом, за который на «том свете» черти будут прогонять через игольное ушко (укр.), душа будет мучиться в аду до тех пор, пока не истончится до нитки и не пролезет в игольное ушко (бел.).

По восточнославянским и польским представлениям, ведьма, змора или огненный змей могут оборачиваться иголкой, поэтому не советовали поднимать найденную И., а поднятую следовало тут же переломить и выбросить.

М.М. Валенцова

ИГНАТОВ ДЕНЬ — день памяти христианского святого Игнатия (Богоносца), отмечается 20.XII/2.I.

И. д. особенно популярен у южных славян: он открывает рождественско-новогоднюю обрядность, служит точкой отсчета нового года и увеличения светового дня. С И. д. начинаются святочные гадания, собираются дружины колядников, заготавливается бадняк. В этот день в некоторых областях закалывают поросенка, встречают первого гостя (см. Полазник). Обязательным является выпечка караваев, посвященных Богородице, «деду Игнату». Вечером устраивается ритуальная трапеза с преломлением хлеба и благопожеланиями, идентичная обрядовым застольям накануне Рождества, Нового года и Крещения.

В основе обрядовых актов И. д. лежит семантика начала, и они призваны продуцировать удачу в разных сферах народной жизни. Во многих местах это праздник птицеводческий, «куриный», который отмечается для того, чтобы умилостивить духов куриных болезней. Объектом магических действий И. д. становится и домашний скот. В Болгарии хозяйка бросает на пол орехи, дети спешат их собрать, чтобы ягнята были резвыми. В Боснии чабаны постятся, чтобы волки не нападали на овец, и др.

Обрядность И. д. отражает культ Богородицы, у которой, согласно апокрифическому преданию, начались в этот день родильные муки. С И. д. до Рождества девушки и молодые замужние женщины (особенно беременные; см. Беременность) выпекают и раздают в честь Богородицы хлеб, соблюдают запреты, чтобы избежать мук при родах и произвести на свет здоровых детей.

В ряде областей И. д. осмысливается как недобрый, «тяжелый» день, как начало опасного периода, когда активизируется нечистая сила; см. Святки.

А.А. Плотникова, И.А. Седакова

ИДОЛЫ — кумиры, статуи и другие изображения языческих богов. Описания И., изготовленных по преимуществу из дерева, в культовых центрах балтийских славян составлены западноевропейскими хронистами XI–XII вв., перечень кумиров, установленных князем Владимиром в Киеве на холме в 980 г., - русским летописцем XII в. (см. в ст. Перун).

Археологические данные об И. ограничены: во-первых, большая часть языческих святилищ была разрушена при христианизации славян, деревянные статуи погибли, во-вторых, находки И., прежде всего монументальной каменной скульптуры, как правило, случайны, их датировка и принадлежность тому или иному народу спорны.

Самый известный каменный И., обнаруженный в р. Збруч (левый приток Днестра) в 1848 г., датируется X–XI вв. Предположительное его место — на ближайшем городище-«святилище» Богит (у г. Гусятин, Тернопольская обл.), часть находок на мысу которого интерпретируется как остатки человеческих (детских) жертвоприношений И. (при большей вероятности того, что это следы разгрома городища врагами). Четырехгранный столб из серого известняка, высотой 2,67 м, увенчан изображением четырехликого и четырехтелого «божества» под одной шапкой, придающей И. в целом фаллическую форму. На одной стороне женский персонаж (с подчеркнутой грудью) держит в руке кольцо (браслет), на другой — питьевой рог, на третьей — мужской персонаж с саблей у пояса (оружие, не характерное для древних славян) и изображение коня, на четвертой — антропоморфный персонаж, лишенный специальных атрибутов. Средний фриз изображает хоровод из двух женских и двух мужских фигур, держащихся за руки; нижний фриз несет изображения трех фигур, поддерживающих руками верхние ярусы; свободная от изображений сторона нижнего фриза интерпретируется как часть, к которой примыкал жертвенник.

Аналогии Збручскому идолу известны в малой скульптуре всех славянских регионов: четырехгранный деревянный стержень с четырьмя ликами (конец IX в.) обнаружен в Волине (Поморье, Польша), роговое острие, увенчанное четырьмя головками, — в Преславе (Болгария) и др.

Характерный признак высших богов языческого пантеона — многоглавость позволяет сопоставить Збручский идол и его аналоги с балтийско-славянским четырехглавым Свентовитом; фаллическая форма характерна для И. - воплощений связи между землей и небом; четыре лика связаны с четырьмя сторонами света, три фриза Збручского идола — с членением вселенной на небо, землю и преисподнюю (ср. Мировое дерево). Збручский идол характеризует славянский пантеон: четыре божества верхнего фриза включают мужские, женские персонажи (ср. Перуна и Мокошь, окаймляющих список богов Владимирова пантеона, специальную связь Мокоши с влагой и питьевой рог в руке женской ипостаси); один из персонажей — конник с саблей: ср. предположения о «степном» — иранском происхождении Хорса и Семаргла, включенных в пантеон Владимира. Соответственно хоровод среднего фриза относится к земному миру, внизу изображены хтонические существа преисподней.

Другая серия изображений, сопоставляемых с богами, — трехголовые И.: каменная скульптура из Вакан (Хорватия, датировка неясна), сохранившая два лика (третий сколот), сходная скульптура из Глейберга (Дания, датировка неясна), круглый деревянный стержень с тремя бородатыми ликами, увенчанный фаллической шапкой, — в Свендборге (Дания, X в., - датские находки приписываются балтийским славянам) и ряд других предметов мелкой пластики с мотивом треглавого существа (Балтийский регион, Поморье) увязываются с культом Триглава.

Збручский идол. X–XI вв.

Находки монументальной деревянной (дуб) скульптуры на поселении XI–XII вв. Фишеринзель (оз. Толленсе, Нейбранденбург, Германия) отчасти могут характеризовать западнославянский (лужицкий) пантеон: двуглавое божество (высота 1,78 м) с изображением глаз (?) на груди соотносится с близнечными персонажами славянского фольклора, представлениями о сдвоенности и т. п. (ср. ст. Близнецы, Глаза): другая скульптура (1,57 м) — женская, без характерных символических атрибутов. Антропоморфные конструкции использовались при сооружении открытого раскопками святилища в Грос Радене (IX в., Мекленбург, Германия), в частности в качестве двух главных опор кровли.

Далеки от ясности функции малой антропоморфной скульптуры: помимо многоглавых изображений, известны деревянные жезлы с навершиями в виде мужских голов (раскопки в Новгороде, X–XIV вв.), соотносимые иногда с домовыми (без достаточных оснований) или включаемые в более широкую категорию культовых жезлов.

В период христианизации государственные и церковные власти в первую очередь уничтожили И. и святилища. Уничтожение принимало форму поругания ложных (бесовских) святынь: ср. низвержение Перуна и др. кумиров в Киеве (988 г.), волочение его И., привязанного к хвосту коня, с холма, причем 12 мужей били его «жезлами»; сброшенного в Днепр Перуна провожали до порогов — за пределы Русской земли («Повесть временных лет»). Сходным образом был срублен и сброшен в Волхов И. Перуна в Новгороде: ср. обычай «пускать по воде» и ритуальное уничтожение обрядовых чучел типа Костромы и т. п. Идолу Свентовита по приказу датского короля набросили веревку на шею, протащили посреди войска на глазах славян и, разломав на куски, бросили в огонь.

В древнерусских поучениях против язычников и последующей полемической литературе идолопоклонством именовались народные обряды (равно как иные прегрешения, в том числе пьянство), что повлияло на позднесредневековые (ср. «Слово об идолах» в Густынской летописи XVII в.) и ранние научные представления о «ложных богах» вроде Купалы, Коляды, Лады, Леля, Ярилы и их И. в позднейших преданиях (о строительстве церкви на месте И.). Как идолопоклонство воспринималось и поклонение природным объектам в культовых местах, в т. ч. почитание камней и др. фетишей.

В.Я. Петрухин

ИКОНА — культовое живописное или резное изображение Христа, Богородицы, христианских святых, библейских событий; объект религиозного почитания. У восточных славян широко использовалась в очистительных, охранительных и магических обрядах.

Семейные и родовые И. связаны с культом предков и покровителей дома. Считалось, что за домашними И. находились души «родителей», для чего на божницу им ставили блины, горячий хлеб, напитки. Русские верили, что душа умершего «сидит в избе за образами» до погребения тела; украинцы на Ровенщине считали, что душа в виде мухи 12 дней пребывает в хате за иконами; посещая свое земное жилище в поминальные дни, души умерших садятся на божнице между И., поэтому И. не ставят вплотную одна к другой (Харьковская губ.).

И. святых-покровителей пчел (свв. Зосимы и Савватия) и скота (св. Власия — в день памяти к образу святого полагали коровье масло, св. Николая, свв. Флора и Лавра) ставили на пасеке, в коровниках, хлевах и на конюшне, с ними совершали обход во время выгона скота или вешали над воротами, через которые проходили животные.

У всех славян особо почитались И. чудотворные и явленные (например, Владимирской, Иверской, Ченстоховской, Остробрамской Божьей Матери, Троеручицы, св. Николая, св. Георгия), способные отвратить все бедствия и болезни. Обретение И. - один из наиболее популярных сюжетов народно-христианских легенд, связанных с местными культами. Чудесное явление И. на дереве (у воды, в источнике, в лесу, на горе), прибытие по реке (в т. ч. против течения), появление из-под земли считались знамением для постройки храма, основания обители (села), копания колодца. Исход И. из церкви знаменовал будущее разрушение церкви, «уход» И. из дома — вымирание семьи.

Действия с И. обусловлены представлением о ее сакральности. Для зажигания свечей перед И., приносимыми из храма в дом или обносимыми вокруг деревни с крестным ходом, использовался полученный трением живой огонь. Перед И. приносили клятвы; иконой благословляли молодых на сговоре и свадьбе, клали И. в гроб умершему, с И. встречали купленную скотину. Воду, которой мыли И. перед праздником, выливали только под красный угол; вода в колодце считалась целебной после погружения в него иконы. Обветшавшие И. запрещалось сжигать (о погибшей в огне И. говорили, что она «вознеслась», «взята на небо») или уничтожать: их пускали по воде, зарывали на кладбище. Согласно народным легендам, наказанием за осквернение И. (кражу, сжигание, распиливание и т. п.) были болезнь, паралич, смерть от удара громом, утопление, помешательство.

Оброчная икона на кладбище в д. Неглюбка Ветковского р-на Гомельской обл. 1982 г.

Фото Н.И. Зубова

Наряду с хлебом, солью, освященной водой их оставляли на месте, выбранном для постройки дома, вносили в дом (наряду с крестом, священной книгой, освященной водой, свечой) на новоселье. В доме И. располагались в божнице в красном углу, который почитался как святое место внутри жилища.

И. использовались в магических обрядах. Для вызывания дождя в Пензенской губ. погружали в родник или в реку образ св. Ильи. В Вологодской губ. И. ставили на окно лицом на улицу, чтобы предотвратить удар грома.

При святочных гаданиях в центр очерченного круга клали И. изображением вниз, на И. ставили хлеб и соль (Русский Север). Русские и украинцы считали, что желающий стать колдуном или ведьмой должен был встать на И., в т. ч. на ту, которой его благословили родители при вступлении в брак, испражниться на И.; чтобы ружье било без промаха, нужно было, стоя на И., повернутой ликом вниз, прострелить благовещенскую просфору.

Согласно приметам, падение И. со стены или трещина на И. предвещают смерть. В Полесье верили, что увидеть И. во сне — к скорби. О судьбе больного гадали, обливая образ св. Пантелеймона водой: если часть воды останется на И., больной умрет. В Полесье при поисках утопленника пускали по воде И. со свечой: И. останавливалась на том месте, где лежало тело.

Лит.: Успенский Б.А. Семиотика иконы // Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 221–294: Чудотворная икона в Византии и Древней Руси. М., 1996.

О.В. Белова

ИЛЬИН ДЕНЬ — день памяти пророка Ильи, отмечаемый 20.VII/2.VIII. И. д. праздновался во избежание грома и молний (ср. хрононимы: укр. Громове свято, серб. Илиjа громовник, болг. Гръмовник). И. д. считался временем летних гроз и бурь, страх перед последствиями которых (пожары, разрушения, гибель урожая) породил отношение к И. д. как опасному и крайне неблагоприятному (ср. рус. Илья немилостивый, Илья сердитый). И. д. входил в цикл дней, празднуемых для защиты от грома и пожаров: ср. также сербское поверье о том, что св. Пантелей (отмечаемый 27.VII) приходится Илье-пророку братом, а Огненная Мария (30.VII) — сестрой. В России в И. д. совершались молебны в поле и в церквях и часовнях, посвященных Илье: запрещались различные виды хозяйственных и домашних работ (косьба, вывоз сена, жатва, а также стирка, колочение белья вальками); несоблюдение этих запретов могло навлечь на село, дом, угодья грозу, сильные ветры, пожары. В России в И. д. совершались молебны от засухи.

У южных (реже и у восточных) славян известны поверья о том, что от грома в И. д. портятся орехи: они становятся червивыми, пустыми, сгорают изнутри, «их съедает молния». Плоды лесного ореха и сам кустарник расценивались как прибежище демонического или хтонического существа, поражая которое, гром (громовержец) наносит вред и самим плодам (см. Лещина).

И. д. считался календарной границей, когда проявлялись первые признаки осени. Болгары говорили, что в И. д. Илья надевает первый из своих семи кожухов и поворачивается в сторону зимы, а в России считалось, что «на Илью до обеда лето, а после обеда осень». Верили, что с И. д. перестает греть солнце («До И. д. и под кустом солнце сушит, а после И. д. и на пустоши роса не обсыхает»); начинаются утренние холода и даже заморозки («На И. д. и камень прозябает», «До Ильи — хоть разденься, а после Ильи в зипун оденься»); сокращается световой день («Петр и Павел час убавил, Илья-пророк два уволок»); опадают листья с деревьев («Придет Петрок — оторвет листок, придет Илья — отщипнет и два»); начинаются дожди и ненастье («До Ильи и поп дождя не намолит, а после Ильи и баба фартуком нагонит», «Прийде Iлля, то наробить у полi гнилля»). С И. д. запрещалось купание.

С И. д. связывалось сезонное исчезновение животных (змей, птиц и др.; ср. Воздвижение), а также начиналось «волчье» время: открывались волчьи норы и волки могли нападать на скот; в некоторых местах в И. д. начинался сезон охоты на волков и охотники считали, что, затравив в И. д. волка, они обеспечат себе удачу на будущее.

С И. д. отменялись запреты на пищу нового урожая. В И. д. пасечники в первый раз подрезали соты и угощали всех медом. К И. д. должно было закончиться роение пчел; после него пасечники отгоняли чужой залетевший к ним рой, считая его ненадежным (ср. рус. «Ильинский рой не в корысть»), У восточных славян с И. д. связано появление хлеба из муки нового урожая (ср. приметы: укр. «На Iллi новий хлiб на столi», бел. «На Илью поўну печь хлеба нальлю»). Хлеб из новой муки приносили для благословения в церковь, оставляли его перед иконой Ильи.

И. д. был одной из хозяйственных границ года: в И. д. могли начинать жатву («Илья жниво зачинает») или заканчивать уборку урожая (укр. «Iлля на полi копи лiчить»), а также завершать косьбу: «Илья-пророк — косьбе срок»; после И. д. косили толокой в помощь вдовам, сиротам и одиноким старикам (ср. бел. «Iвановэ сена — пановэ, а Iллiнэ — удовiнэ»).

Одним из наиболее заметных событий И. д. была братчина — осенний праздник урожая.

Лит.: Макашина Т.С. Ильин день и Илья-пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 83—101.

Т.А. Агапкина

ИЛЬЯ — ветхозаветный пророк, в народной традиции повелитель грома, небесного огня, дождя, покровитель урожая и плодородия. День памяти св. И. - 20.VII/2.VIII.

И. — «грозный святой». Согласно славянским народным легендам, опирающимся на библейскую традицию, И. был взят живым на небо. До 33-х лет И. не мог ходить и был исцелен и наделен огромной силой Богом и св. Николаем, после чего был вознесен на небо (рус.; ср. былинный сюжет об Илье Муромце). И.-пророк ездит по небу на огненной (каменной) колеснице, запряженной огненными (белыми, крылатыми) конями (в. — слав.), или на белом коне (болг.), отчего и происходит гром. Зимой И. ездит на санях, поэтому грозы и грома не бывает (рус.). Гром происходит также оттого, что И. катает по небу бочки (болг.). Сила И.-громовержца столь велика, что ее приходится сдерживать: Бог возложил на голову И. тяжелый камень (рус.), сковал ему одну руку и ногу (укр. карпат.); сестра Ильи Мария Огненная (св. Богородица, св. Елена) скрывает от него день его праздника, иначе И. от радости побьет молниями весь свет (серб., болг.); у И. есть только левая рука; если бы он имел обе руки, то перебил бы всех дьяволов на земле (банатские геры). По русскому поверью, перед концом света И. три раза объедет свет, предупреждая о Страшном суде; согласно карпатской легенде, явится на землю умирать или примет мученическую смерть через отсечение головы на шкуре огромного вола, который пасется на семи горах и выпивает семь рек воды; пролившаяся при этом кровь И. сожжет землю. По легенде из Галиции, конец света наступит, когда И. так ударит громом, что земля рассыпется и сгорит; ср. рус. духовный стих «О Страшном суде», в вариантах которого И. карает грешный человеческий род.

В сербских песнях И. разрешает спор земли и неба о правде и кривде, побывав на земле и узнав, что «кривда на землице черной». И. наказывает людей за их грехи, запирает небо на три года так, что не греет солнце и не идет дождь, насылает оспу.

Русские крестьяне на Смоленщине считали, что на земле идет дождь, когда И. развозит по небу воду для святых и проливает ее. По верованиям болгар, И. заставляет души умерших цыган делать град и пускать его на поля грешников. Молния — это след от колесницы И. или огненные стрелы, бросаемые И. с неба в чертей, ламий, хал. От удара копыт коня И.-пророка или от громовых стрел И. образуются источники, почитающиеся в народе святыми.

Как податель урожая и приплода скота И. выступает в обрядовом фольклоре (колядки, щедровки, подблюдные, волочебные, жнивные песни). По болгарскому поверью, белые летние облака — это овцы И.-пророка. Среди календарных обрядов, направленных на увеличение плодовитости и охрану скота, у русских отмечаются: «обещание» Илье, когда в канун Ильина дня режется заранее откормленное животное и лучшая часть мяса жертвуется в церковь; зажигание «живого огня» в Ильинскую пятницу. На Ильин день устраивали братчину. Болгары на Ильин день колят курбан (петуха, вола, быка, барана), пекут обрядовый хлеб («боговица», «колач за св. Илия»). У юж. славян Ильин день считается праздником скорняков, суконщиков, портных.

В в. — слав, заговорах и молитвах И. помогает найти клад, улучшить урожай хлеба и цветущих трав, вызвать и прекратить дождь, завлечь зверей в ловушки; защищает людей от пожара, порчи, сглаза, болезней, колдунов, разбойников, оружия, нечистых духов (в том числе огненного змея), скот — от хищных зверей; исцеляет от кровотечения из ран, лихорадки, ночного плача.

Особенности народного культа И.-пророка свидетельствуют в пользу того, что св. И. является христианским заместителем славянского языческого бога-громовника Перуна. В народном культе святых функции И. могут частично отождествляться с функциями св. Георгия (змееборчество, воин-всадник, покровительство охоте, волкам). Антиподом карающему И. представляется милостивый св. Николай.

Лит.: Макашина Т.С. Ильин день и Илья-пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 83–101.

О.В. Белова

ИМЯ — персональный знак человека, определяющий его место в мироздании и социуме; мифологический заместитель, двойник. или неотъемлемая часть человека; объект и инструмент магии.

Имянаречение — акт, придающий новорожденному статус человека. Дети до крещения, т. е. до получения И., нередко трактуются как животные или демонические существа, а умершие без И., по общеславянским верованиям, превращаются в демонов, их души блуждают по свету, плачут и просят «дать им имя». См. Дети некрещеные.

Правила выбора И. и именования различны в разных этнических, конфессиональных и локальных традициях. Самым распространенным было присваивание новорожденным календарного И., т. е. И. святого, которому посвящен ближайший ко дню рождения ребенка праздник. При этом избегали или даже запрещали давать И. по календарю «назад», т. е. в соответствии с праздником, предшествовавшим дню рождения. По польскому поверью, названный «назад» ребенок не будет расти; то же находим в украинских и сербских обычаях. Называние детей И. родителей, И. деда и бабки, известное всем славянским традициям, регламентируется специальными правилами. В западной Болгарии очень редко при крещении нарекали именами деда и бабки и еще реже — И. отца и матери. У русских был обычай первому сыну давать И. деда с отцовской стороны, второму — И. деда с материнской стороны, третьему — И. отца; аналогично девочек нарекали И. бабушек и матери. Необычные, редкие, забытые, старинные И. могли, по народным верованиям, предотвратить смерть новорожденного в семье, где умирали дети. С целью обмануть нечистую силу православные сербы нарекали детей мусульманскими И., а мусульмане — сербскими. У всех славян для защиты младенца, родившегося слабым или появившегося на свет после смерти предыдущих детей, прибегали к имянаречению по первому встречному, которого приглашали в кумовья.

Широко распространено представление, что «давать имя на имя» опасно, т. к. «один из тезок сживет со свету другого». Часто избегали называть ребенка именем умершего члена семьи, однако, по обычаю сербов из Восточной Герцеговины, личное И. должно как можно дольше сохраняться в семье, поэтому детей охотно нарекали И. умерших родственников, в том числе умерших детей.

«Останавливающие» И. (Стана, Станка, Станица, Стоян и т. д.) употреблялись у южных славян для остановки смерти детей, прекращения рождения девочек или рождения детей вообще. Тот же принцип «этимологической магии» действует при наречении детей «благопожелательными» И. или И. животных.

Табуирование и сокрытие И. применялось для защиты человека от нечистой силы, наводящей порчу «на имя» и бессильной, когда настоящее И. жертвы неизвестно. Русские, чтобы защитить ребенка от колдуна, скрывали его «истинное» И. и пользовались другим, «ложным» И. У сербов данное при крещении И. скрывалось от нескольких дней до многих лет (до поступления в школу, ухода в армию, вступления в брак), иногда оно оставалось неизвестным окружающим и даже матери всю жизнь: это практиковалось в семьях, где умирали дети. И. ребенка сербы избегали сообщать чужим людям; сам по себе вопрос о том, как зовут ребенка, считался опасным; настоящее И. ребенка сербские матери никогда не произносили в бранных формулах и проклятиях, чтобы проклятие не исполнилось.

После свадьбы женщина должна была соблюдать строгие правила именования мужа, его родителей, братьев и сестер, исключающие употребление настоящих И.; муж также не называл жену ее личным И. В Сербии старые женщины считали позором, если молодая жена назовет своего мужа по И.

Перемена И. широко использовалась в народной медицине как средство «перерождения» человека, расторжения его связи с болезнью и обмана демонических сил, насылающих болезнь.

И. умерших (особенно утопленников) обладают защитной силой: при встрече с волком надо назвать И. трех (или девяти) умерших родственников, тогда волк не тронет; при встрече с русалкой следует вспоминать И. покойников; в случае пожара рекомендуется трижды обежать дом, выкрикивая И. двенадцати утопленников; чтобы не приспать ребенка, женщина должна вспомнить И. трех утопленников (Полесье).

Тождество И. способствует, по народным представлениям, успеху магических действий. При лечении наибольший эффект достигается тогда, когда больной и целитель носят одно и то же И. (хорваты) или когда средство лечения принадлежит тезке больного.

Лит.: Толстой Н.И., Толстая С.М. Имя в контексте культуры // Проблемы славянского языкознания. Три доклада российской делегации к XII Международному съезду славистов. М., 1998; Топоров В.Н. Об одном способе сохранения традиции во времени: имя собственное в мифопоэтическом аспекте // Проблемы славянской этнографии. Л., 1979. С. 141–149; Юдин А.В. Ономастикон русских заговоров. Имена собственные в русском магическом фольклоре. М., 1979.

С.М. Толстая

ИНОРОДЕЦ, иноверец — в традиционной культуре представитель иного этноса или конфессии, соотносимый с категорией «чужого» (см. Свой-Чужой). Отношение к И. характеризуется двойственностью: с ними связаны понятия опасного, греховного, потустороннего, нечистого; в то же время И. воспринимаются как носители сакрального начала, податели блага, здоровья, удачи.

Мифические И. (первые люди, враждебные соседи) в народных легендах — великаны, людоеды, демонические существа: у сербов «черные арапы» — трехглавые хтонические демоны; у болгар «латиняне», «эллины», «жиды» — великаны-людоеды, иногда одноглазые; у хорватов песьеглавцы-турки (или татары) — чудовища-людоеды.

Внешний облик, языковые особенности, характерные черты быта, стереотипы поведения И. становятся темой этиологических легенд. Согласно болгарским и западноукраинским легендам, перхоть и веснушки появились у евреев, когда после воскресения Христа их обрызгал подливой оживший вареный петух. Поляки считают, что речь цыган трудно понимать с тех пор, как цыганка поранила себе язык, спрятав в рот гвоздь, предназначенный для распятия. Болгары рассказывают, что обычай обрезания у мусульман появился, когда один турок хотел оскопить себя, совершив кровосмешение. По легенде из Галиции, цыгане не имеют пристанища за то, что цыган сделал лишний гвоздь для распятия. Повсеместно у славян бытует поверье, что евреи обречены на скитания, т. к. прокляты Богом за распятие Христа. Инородцам и иноверцам приписываются зооморфные черты или скрытые дефекты: согласно польским и русским поверьям, евреи имеют маленькие хвостики, а у лютеран по шесть пальцев на ногах.

Чужой язык осознается как признак нечеловеческой природы, отсутствия разума или отождествляется с немотой. Иноязычная речь приписывается водяному и лесным диким людям (говорят по-немецки, по-еврейски, «по-египетски», по-испански, по-венгерски; ср. в церковнославянских памятниках — бесы говорят «по-сирийски»).

В представлениях об И. - иноверцах преобладающим является мотив праведности своей веры и греховности чужой. В христианской традиции язычники ассоциируются с псами (Откр., 22:15), ср. в связи с этим выражения для описания чужой веры, безверия или отклонения от «правильной» (своей) веры: рус., укр., пол., серб. «песья (собачья) вера», укр. и рус. выражение собака татарин, укр. пословицу «Жид, лях и собака — все вiра однака». Нарушающих обычаи называют «цыгане», «недоверцы» (так же поляки называют мифических одноглазых людей; ср. рус. полуверки, полуверицы — умершие некрещеными дети, проклятые, похищенные нечистой силой).

В этой связи крещение осмысляется не только как обретение истинной веры, но и как приобщение к «своему» этносу: ср. названия некрещеных детей еврейче (болг.), жидок некрещеный (ю. — рус.) и формулу распространенного у болгар, македонцев, словаков и лужичан ритуального диалога при передаче крестными или повитухой окрещенного младенца матери: «Дали вы мне его язычником (евреем), отдаю его вам христианином».

Традиционным является представление об отсутствии души у И.: у них есть только пар, пара, как у животных. Подобно животным, мазуры, русины, поляки, евреи рождаются слепыми и прозревают на третий (девятый) день (бел., укр., пол.). И. могут происходить от животных или превращаться в них: турки появились от сожительства человека с собакой или змеей (болг.), поляки — из побитой Богом собаки (укр.); еврейка превращена в свинью (о. — слав.); журавли происходят от цыган (укр.); вол произошел от русина (укр. карпат.).

«Еврей». Масленичная маска ряженого. Чехия.

Происхождение И. связывается с чертом. Цыгане произошли от черта и хромой девушки из числа фараоновых людей, преследовавших евреев во время исхода из Египта (Галиция), и именно этим родством объясняется черный цвет волос у цыган. По верованиям белорусов, от черта зависит благополучие татар, украинцы считают, что черт обеспечивает богатство евреям. Черт, водяной, леший принимают облик немца, француза, литовца, еврея, «арапа».

В народных верованиях устойчива связь И. с колдовством и магией. Белорусы считали колдунами цыган, евреев и полешуков; украинцы — белорусов, русских, евреев; поляки Подлясья — жителей восточного Полесья. Магической силой наделялись также предметы, принадлежащие И.: в Полесье для вызывания дождя бросали в колодец горшок, украденный у еврея (см. Кража); нитки от еврейской ритуальной одежды вплетали в рыболовную сеть для увеличения улова.

И. как податели блага выступают в календарных и семейных обрядах. У южных славян и на Карпатах счастливой приметой считается приход в дом И.-полазника. Во время сватовства или венчания хорошо было иметь при себе предмет, одолженный у евреев (ю. — вост. Польша). На Балканах в семьях, где умирали дети, в восприемники к новорожденному приглашали турка, цыгана, католика для православного ребенка, православного — для католика. По сербскому поверью, ребенок будет здоров и хорошо развит, если в первый раз его накормит грудью цыганка. Хорошей приметой считалось встретить И. в дороге или увидеть И. во сне.

В обрядовых играх маски И. связаны с символикой плодородия и представлениями о потустороннем мире. В цыган, евреев, татар, венгров, турок, «арапов», китайцев рядятся на святки, на масленицу, на Страстной и пасхальной неделях, на свадьбе, во время «игр при покойнике».

Лит.: Белова О.В. Этноконфессиональные стереотипы в славянских народных представлениях // Славяноведение. 1997. № 1. С. 25–32; Топоров В.Н. Образ «соседа» в становлении этнического самосознания (русско-литовская перспектива) // Славяне и их соседи. Вып. 2. Этнопсихологический стереотип в средние века. М., 1990. С. 4–14.

О.В. Белова

ИНЦЕСТ — кровосмешение, в народных представлениях один из наиболее страшных грехов; популярный мотив мифологических сказаний, эпоса, сказок, баллад, песен, апокрифических рассказов и др. В повседневной жизни И. как таковой (совокупление кровных родственников) запрещался обществом, в то время как иные формы, близкие к И. (снохачество, например), были распространены достаточно широко. Обычное право препятствовало бракам между кумовьями (крестными родителями), а также между их детьми.

В славянском фольклоре тема И. представлена несколькими группами текстов. Эдипов комплекс, согласно легендам, послужил источником предательства Иуды и его судьбы: родители Иуды увидели сон, в котором он убивал отца и женился на матери, поэтому они бросили его в море; Иуда спасся и совершил-таки грех; мать поздно распознала в нем сына по некоторым приметам.

Известные в болгарском фольклоре мифологические рассказы об И. между близнецами (братом и сестрой) передают сюжет о «небесной свадьбе». И. между ними отнесен ко времени первотворения, и потому это единственная в славянском фольклоре ситуация, когда И. мыслится нормальным и оправданным. Солнце хочет жениться на своей сестре — Луне или Зарнице (Венере), а Месяц — на своей сестре Вечернице (Венере). Утренняя и вечерняя ипостаси Венеры оказываются близнецами, братом и сестрой, которые женятся, не подозревая о родстве между ними. Чаще же в фольклорных текстах речь идет об И. между братом и сестрой. В южнославянском фольклоре мотив И. присутствует в легендах о Бабе Марте, неудовлетворенной сексуальными возможностями своих братьев Голям Сечко и Малък Сечко (т. е. января и февраля). Инцест Бабы Марты с братьями Январем и Февралем трактуется как начало нового космического цикла.

В балладах, напротив, И. обычно совершается по незнанию (неузнаванию) родственников, что, однако, приводит к трагическому финалу: согрешившие брат и сестра решаются на самоубийство.

Тема И. брата и сестры особенно характерна для купальского цикла; предполагают, что во время игрищ на Ивана Купалу допускалась полная сексуальная свобода, хотя прямых свидетельств об этом нет. В то же время отнесенность инцестной темы к Купале согласуется с матримониальными ритуалами, гаданиями о замужестве, травестизме, эротическими песнями, популярными в купальском цикле. В Сербии в ночь на Иванов день девушки отправлялись в горы, зажигали костры и там пели песни о Марте и девяти ее братьях, в которой содержался намек на И. Марты и ее братьев. Баллады об инцесте исполнялись в летний Иванов день и у словенцев.

Тема последствий И. и наказания за него в восточнославянских балладах представлена такими мотивами, как «брат и сестра превращаются в цветок», «брата с сестрой не принимают в монастырь», «брата с сестрой не трогают дикие звери», «они не могут утонуть». В болгарских этиологических легендах с темой И. (между кумовьями, братом и сестрой) связано происхождение пятен на месяце: родственники, преступив обычное право и нравственные нормы, были наказаны Богом и помещены на месяц. Согласно поверьям, различные стихийные бедствия (град, проливные дожди, кровавый дождь, наводнение и засуха) — это возмездие, посылаемое людям в наказание за грех кровосмешения. Отдельные свидетельства называют в качестве последствий И. рождение вампира, ведьмы, волколака, змея или превращение в них человека. И. рассматривается и как причина болезней и уродств у детей.

С И. связаны легенды о происхождении матерной брани. В России рассказывали о том, как дьявол смутил одного человека: человек тот убил отца, а на матери женился, с тех пор и начал человек ругаться, упоминая в брани имя матери.

В магии тексты, содержащие мотив И., как и некоторые другие мотивы «чудес» и невиданных удивительных событий, наделяются апотропеической функцией. В Македонии в Юрьев день, оберегая молоко от ведьм, под стреху ставят брата с сестрой, одевают их и при этом произносят формулу невозможного: «Когда сойдутся брат с сестрой, тогда и возьмут молоко у тебя из вымени».

Лит.: Пропп В.Я. Эдип в свете фольклора // Фольклор и действительность. М., 1976; Путилов Б.Н. Исторические корни и генезис славянских баллад об инцесте. М., 1964; Мелетинский Е.М. Об архетипе инцеста в фольклорной традиции // Фольклор и этнография. Л., 1984.

Т.А. Агапкина

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ — новозаветный персонаж, связанный с евангельскими сюжетами о Крещении Иисуса Христа и царице Иродиаде, породившими в народной традиции ряд поверий и запретов магического характера.

В этиологических легендах И. К. выступает как мифический родоначальник, первый человек, которому дьявол повредил ногу, и с тех пор у людей спереди на ноге выемка (серб.). Согласно эсхатологическим легендам, И. К. первым из святых сойдет на землю перед концом света и будет убит; после его смерти явится Христос и наступит Страшный суд (нижегород.).

Большинство народных рассказов о И. К. отражают книжные христианские сюжеты; ими же обусловлены наименования святого, принятые в традиционной культуре.

Иоанн Предтеча именуется Креститель, Креститель Христов (Господень) (рус.), Иван Самокреститель (архангел.), потому что крестил Христа и установил обряд крещения. Первоначально И. К. был весь в шерсти; как овца, и только после крещения шерсть с него свалилась (орлов.; ср. изображения И. К. в канонической и лубочной иконографии). Приходящих к нему на крещение он сначала бил железным костылем, чтобы «грехи отскочили», а потом крестил; И. К. был праведником и аскетом: не ругался, не ел хлеба, не пил вина (орлов.). Он является одним из самых почитаемых святых, в заговорах может приравниваться к евангелистам (Иван Пятитечий — приангар.).

Из дней почитания святого в народной традиции наиболее значимы Иван Купала и Иван Головосек (день Усекновения главы Иоанна Предтечи, 29.VIII/ 11.IX).

Ряд наименований и эпитетов И. К. связан с купальскими обрядами: рус. Травник, серб. Биљобер, Метлар — со сбором трав; серб. Свитњак — с возжиганием огней; серб. Игрител — с игрой солнца; серб. Наруквичар — с обычаем обматывать руки красной пряжей и носить ее до Петрова дня, чтобы руки не болели. Народная этимология названия Купала опирается на представление о том, что И. К. «купал» Иисуса Христа, когда крестил его (рус.).

Другой круг наименований святого и посвященного ему праздника (в. — слав. Головосек, Иван безглавый в заговоре из Вятской губ.), а также комплекс обрядов и поверий связаны с христианской легендой о мученической смерти И. К. через отсечение головы.

Обрядность праздника Усекновения во многом связана с запретами на все, что напоминает голову, кровь, блюдо, меч, отрубание. Повсеместно у славян запрещалось есть в этот день шаровидные плоды: арбузы, яблоки, лук, капусту, репу и т. п.; запрещалось употреблять блюда и тарелки, брать в руки серп, косу, топор. Овощи нельзя было резать, хлеб надо было ломать. По белорусскому поверью, в течение года отсеченная голова И. К. почти прирастает к своему месту, но лишь только люди в день Ивана Головореза станут резать хлеб, голова снова отпадает. У южных славян строго соблюдался запрет на красные плоды и напитки (ибо «это кровь святого Иоанна»). Столь же магический характер носит соблюдаемый русскими запрет в этот день петь песни и плясать, мотивируемый тем, что «Иродова дочь плясанием и песнями выпросила отрубить голову Иоанна Крестителя».

Усекновение признается одним из самых опасных праздников: ребенок, родившийся в этот день, будет несчастным; полученная в этот день рана не заживет (ю. — слав.). В тот день недели, на который пришлось Усекновение, в течение целого года не начинали никаких важных дел: пахоты, сева, не отправлялись в путь, не устраивали свадьбы. Македонцы не кроили в такой день одежду, боснийцы не начинали снование, боясь, что все сшитое, вытканное или скроенное «посечется». Сербские женщины на Усекновение не расчесывали волос, чтобы волосы «не секлись».

В белорусском Полесье бытует поверье, что лунные пятна — это голова И. К.: «Сидит человек и голова отсечена — это Ивана Хрестителя сечение головы».

Согласно народным верованиям, И. К. исцеляет от болезней головы; в заговорах и молитвах к нему обращаются с просьбой об избавлении от нечистой силы, порчи, лихорадки, кровотечения, золотухи, родимчика у детей, гнева начальства, болезней скота.

О.В. Белова

ИРИЙ, ирье, вырий, вырей — мифическая страна, находящаяся на теплом море на западе или юго-западе земли, где зимуют птицы и змеи. Первое упоминание об И. содержится в Поучении Владимира Мономаха (1096 г.): «И сему ся подивуемы, како птица небесныя из ирья идут».

Согласно восточнославянским верованиям, осенью в И. улетают птицы, насекомые и уползают змеи, а весной возвращаются оттуда. Украинцы считают, что ключи от И. находятся у кукушки, поэтому она первая туда улетает и последняя из птиц возвращается весной, она же несет на своих крыльях в И. уставших птиц; последним туда улетает аист. Бог проклял воробья и лишил его права улетать в И. Все птицы и змеи направляются в И. на Воздвижение (14.IX по ст. ст.), на земле остаются только те змеи, которые кого-либо укусили. В Полесье считают, что змеиный И. находится под землей и представляет собой большую яму в лесу.

Русские полагают, что все птицы возвращаются из И. в день Сорока мучеников; по украинским верованиям, в этот день прилетает только жаворонок, а ласточка вылетает из И. в день архангела Гавриила (26.III по ст. ст.). Украинцы различают птичий и змеиный И.

Словом вырей, ирей у русских и белорусов могут называться сами перелетные птицы (ср. рус. тверское вырей — «жаворонок»), стаи птиц, улетающих на зиму или возвращающихся весной, а также стаи змей, которые, как полагают, под предводительством своего царя идут на зимнюю спячку.

Понимание И. как «того света», куда попадают души умерших, тесно связано с мотивом зимовки там птиц и змей, которые, согласно славянским верованиям, являются воплощением душ умерших. В одном из белорусских причитаний по отцу говорится: «все пташечки в вырай полетели, и ты вслед за ними».

Змеи ползут в И. по деревьям, что поддерживается представлением о дереве, связующем этот и тот мир. Наиболее архаичным можно считать представление, согласно которому путь в И. пролегает через воду, в частности через омут или водоворот (ср. взгляд на воду как на один из путей в потусторонний мир). Это представление подтверждается восточнославянскими поверьями о том, что на зиму ласточки и другие мелкие птицы прячутся в колодцы, омуты, водовороты, прибрежные травы и т. д. В Гродненской обл. сохранилось верование, что птицы осенью сбиваются в большой шар и опускаются в море. Это согласуется с представлениями о том, что И. находится в воде, море, что там существуют теплые колодцы.

Связь И. с водой и водоворотом подтверждается объяснением первоначального смысла слов ирий, ирей, вырей. Согласно одной из гипотез, это слово со значением «мифический край, где зимуют перелетные птицы» восходит к индоевропейскому корню *iur — «водоем, море». Толкование И. как страны, находящейся за морем, согласуется с народными представлениями о загробном мире, путь в который лежит через водную преграду.

Лит.: Безлай Ф. Немецкое Himmelreich и славянское *irijь, vyrijь // Советское славяноведение. 1976. № 5. С. 65–67.

Е.Е. Левкиевская

ИСТОЧНИК — место выхода на земную поверхность подземных ключей («водоносных жил»), несущих, по народным представлениям, чудодейственную целебную воду. Среди прочих водоемов И. наделяется признаками особой чистоты, целебной силы благодаря своей связи с подземными и небесными водами. Почитание И. определяется верой в магические свойства проточной воды, которая называется «живой», «чудесной». Представления о небесном происхождении подземных вод лежат в основе народных определений родниковой воды как «небесного семени» или «божественной крови» (серб.). Сохранились многочисленные исторические свидетельства о том, что славяне поклонялись водным И., возле которых они совершали массовые моления, гадания и жертвоприношения, обряды вызывания дождя, заключения союзов и умыкания жен; в средневековых церковных поучениях упоминаются запреты «нарицати себе Бога в реках и студенцах».

Мотив взаимосвязи подземных, земных и небесных вод присутствует в народных преданиях, повествующих о происхождении святых И. Так, по восточнославянским легендам, сразу после сотворения земли Бог повелел идти дождям, а птицам приказал разносить дождевую воду в разные земные И. по всему свету. Возникновение родников объяснялось в русских апокрифических преданиях тем, что мифический змей Индрик, двигаясь в подземелье, прокладывает путь водным протокам и ручьям. Внезапное появление святых И. считалось чудом, сотворенным божественными силами: в русских нижегородских легендах рассказывается о том, как Серафим Саровский стукнул по земле своим посохом и из земли тотчас забил чудодейственный ключ. По другой русской легенде, И. возник от удара копытом коня Ильи-Пророка. В польских топонимических преданиях рассказывается о местных И., возникших на месте, где наблюдались разные чудеса: например, там, где прямо из земли вышли две коровы, или там, где курица закопала снесенное ею яйцо.

Чудодейственными и священными считались в народной традиции И., стекающие с гор или бьющие из-под камней, из-под корней старых деревьев. По русским поверьям, «громовые» или «гремячие» И. появлялись от удара в землю грома. Обнаружив такие пробившиеся из земли новые ключи, крестьяне ставили рядом с ними часовни с образами Богоматери или св. Пятницы. К таким И. ходили больные в надежде на исцеление, здоровые — чтобы предохранить себя от болезней; люди в любое время года купались в таких И., обливали друг друга водой, прикладывали ее к груди, голове, глазам, набирали воду для магических целей. О лечении глазных болезней водой из святого И. упоминается в житии Константина Святославича, скончавшегося в Муроме в XII в. Во многих славянских лечебных заговорах встречаются образы ключевой воды (быстрых потоков) как средства «смывания» грехов и болезней или очищения от скверны. Целебные свойства приписывались родниковой воде в связи с тем, что она якобы вытекает из святого первоисточника; болгары называли его «материнский источник»; в словацких заговорах сообщается, что вода из такого И. течет «от пана Христа».

К И. люди предпочитали ходить рано утром до восхода солнца; шли туда и обратно молча, не оглядываясь, не здороваясь со встречными; при набирании воды старались опередить друг друга, чтобы набрать самую целебную, никем не потревоженную («непочатую») воду; при набирании воды бросали в И. монеты, хлеб, обращались к воде с ритуальными приветствиями и поздравлениями; на берегу и прибрежных кустах оставляли (как жертву И.) свои платки, шейные кресты, лоскутки одежды и т. п.

Целебные (или вредоносные) свойства И. зависели от мифических «хозяев водоемов». По болгарским поверьям, каждый И. имеет своего особого духа-покровителя (это могли быть: хала, ламя, змея, стопан, самодива). Если горный поток выходил из берегов и уносил какое-нибудь животное, население Родоп воспринимало это как наказание со стороны духа воды за то, что люди не справили своевременно возле И. очередной курбан. Почитанием И. и опасением навредить духам-охранителям воды объясняются запреты и правила поведения у воды. Повсеместно у славян запрещалось плевать и мочиться в проточную воду (словаки говорили, что нарушитель этого запрета «плюет в лицо Божьей Матери»). Не разрешалось также осквернять целебные И. стиркой белья, бросать в них мусор и падаль, водить к И. на водопой скот. В южнорусских преданиях широко распространены мотивы об исчезновении И. в наказание за нарушение подобных запретов.

Степень чистоты и целебных свойств И., по народным верованиям, не была одинаковой в разное календарное время. По белорусским свидетельствам, самые массовые паломничества к родникам и святым И. начинались весной после первого грома, т. к. считалось, что гром, преследующий чертей, очищает водоемы от нечистой силы. Обрядовое хождение к И. отмечалось у южных славян в Юрьев день или накануне Пасхи и Вознесения. Широко распространены также обычаи хождения к И. в праздник Крещения, когда, как считалось, вода на один миг становится целебной и чудодейственной.

Л.H. Виноградова

ИУДА, Юда — по новозаветному преданию, один из апостолов, предавший Иисуса Христа. В славянской народной традиции И. - персонаж легенд, мифологических рассказов и обрядового ряженья.

Согласно народным легендам, причина преступления И. кроется в его прошлом: И. зачат в постный день (в пятницу), поэтому должен стать злодеем и убийцей; мать была беременна И. целый год; судьба И. решается перед его рождением в споре двух ангелов, и во второй половине жизни И. достается злому ангелу; И. родился рыжим, что подтверждало его злой нрав (ср. украинские и русские представления о рыжине, косоглазии, картавости как «нечеловеческих» признаках). Родители бросают И. в бочке в море, т. к. видят сон, что их сын убьет отца и женится на матери; через много лет И. действительно совершает убийство и кровосмешение, мать узнает его по метке: шраму на животе или на бедре, золотой булавке в голове (см. Инцест). После раскаяния (33 года носил воду на вершину горы и поливал сухую палку, пока она не зацвела) И. принят в число учеников Христа. Иногда И. выступает как «двойник» Христа, полностью повторяющий его судьбу: И. и Иисус родились в одном селе, вместе росли, дружили; И. предал Христа, но и сам был распят на кресте. На предательство И. толкают жадность, зависть, чувство соперничества и даже этническое различие (согласно полесской легенде, Иуда был евреем, а Христос — русским).

Совершив предательство, И. покончил с собой, чтобы опередить Христа, скорее попасть в ад, быть спасенным вместе с другими людьми и сохранить свои серебреники, но опоздал и навечно остался в пекле. Согласно славянским легендам, И. повесился на осине, из-за чего она все время дрожит и горькая на вкус, на бузине, на рябине, на дубе; хотел удавиться на березе, которая от страха побелела; кровь И. попала на ольху, и древесина приобрела красноватый цвет; был придавлен деревом, выпустил себе внутренности, разбился при падении, его тело разложилось от неведомой болезни. Из тела И. выросли табак, хрен, лук, чеснок. После смерти И. попал в ад, где сидит на коленях у Сатаны как самый великий грешник. По украинскому поверью, душа И. может скитаться по земле и вселяться в человека, нарушившего пост на Страстной неделе, вызывая падучую. С именем И. связано представление о том, что после его смерти среди людей появились висельники, утопленники и самоубийцы.

Славяне сближают И. с различными демонологическими персонажами, ср. укр. юда — «злой дух, нечистая сила». У южных славян бытуют поверья о «юдах» — злых демонах, которые по ночам душат детей и вредят людям (Болгария, Македония). В белорусских сказках «Юда — беззаконный черт» — человекоподобное лесное существо, оборотень со смертоносными клыками. В рассказах сибиряков «Иуда беззаконный» сближается с водяным: если отказать И. в просьбе, он утащит в пруд, под мельничное колесо.

У западных и южных славян-католиков к Страстной неделе приурочены обряды «сожжения» и «изгнания» И. Соломенное или деревянное чучело, называемое «Иудой», носили по улицам, били, дергали за волосы, вешали на площади, на кладбище, топили в реке, сбрасывали с башни костела, ломали и сжигали возле костела. Головешкам от этого костра приписывалась магическая сила хранить хозяйство от нечистой силы, из них делали «иудины крестики», которые втыкали на поле в качестве оберега от града, ливня, ведьм или в день св. Яна (24.VI) закапывали во дворе в навоз, чтобы в хлев не вошла ведьма. В Чехии и Словакии «И.» участвовал в предпасхальных процессиях ряженых. Раскрашенную деревянную (тряпичную, соломенную) фигуру И. возили на тачке по селу, исполняя песни о предательстве И., о муках и смерти Христа.

У западных славян широко распространены пасхальные обрядовые печенья в виде человеческих фигурок и петель под названием «иудины петли». Эти печенья мазали медом, чтобы в течение года человека не кусали змеи и не заманивали в топь болотные огоньки.

Представления об И. связаны также со «злыми днями»: у лужичан и поляков несчастливым днем считается 1 апреля — в этот день якобы родился И.

Лит.: Соловьев С.В. К легендам об Иуде-предателе. Харьков, 1895.

О.В. Белова