Славянская мифология: энциклопедический словарь

Д

ДАЖЬБОГ (др. — рус. Дажьбогъ, варианты — Дажбогъ, Даждъ-богъ) — в восточно-славянской мифологии божество, входившее в состав т. н. Владимирова пантеона. Первое упоминание Д. - в «Повести временных лет» под 980 г., из которого следует, что местом культа был холм, на холме находился кумир Д. и здесь Д., как и другим богам, приносились жертвы. Наиболее содержательным (хотя и менее достоверным) является фрагмент о Д. во вставке, включенной в перевод отрывка из «Хроники» Иоанна Малалы, находящегося в Ипатьевской летописи под 1144 г.: «По умрьтвии же Феостовъ (др. — греч. Гефест) егож и Сварога наричить и царствова сынъ его именемъ Солнце, егожь наричють Дажьбогъ. Солнце же царь сынъ Свароговъ еже есть Даждьбог». Отсюда следует связь Д. с солнцем и родственные отношения с Сварогом (сын — отец), несомненно связанным с огнем. Третий независимый источник, упоминающий Д.,- «Слово о полку Игореве», в котором дважды говорится о попавших в тяжелое положение русских как о внуках Д.: «погыбашеть жизнь Дажьбожя вънука» и «въстала обида въ силахъ Дажьбожя вънука». Эти контексты дают некоторое основание для понимания Д. как родоначальника или покровителя др. — русского этноса, который в свою очередь может трактоваться как наследие, богатство Д. Не исключено, что именно этим обстоятельством следует объяснять наличие имен собственных типа Дажбоговичь в грамоте XIV в. В более поздних источниках за редким исключением имя Д. выступает в сильно искаженном виде. В списке 980 г. имени Д. непосредственно предшествует имя Хорса (при этом только эти два имени соединены без союза «и»), который, как и Д. в указанном отрывке, связывается с солнцем (ср. «Слово о полку Игореве»). В том же первом списке 980 г. непосредственно за именем Д. следует имя Стрибога. Эти имена образуют пару и формально (сложное двучленное имя с общим вторым элементом — «богъ» и с формой глагола в повелительном наклонении в первом члене: даж/д/ь-, стри-, ср. простри), и содержательно: оба божества, судя по значению их имен и этимологии, имеют отношение к подаче богатства (бог — богатый) и к его распределению — распространению (простирать) и, следовательно, выполняют вероятную социально-экономическую функцию наделения и распределения богатства, имущества, благ (характерно, что предшествующая пара богов в списке — Перун и Хорс — может по аналогии трактоваться как «природная» — гром/молния и солнце). О широких функциях Д. свидетельствует украинская народная песня, где Д. изображается покровителем свадьбы, встречающим жениха-князя на рассвете (связь с солнцем, восходом), «меж трех дорог»; в другой песне, относящейся к сезонному циклу, Д. высылает соловушку замыкать зиму и отмыкать лето (ср. сходные мотивы в связи с вырием). Ср. мифологизированный образ земного царя в сербской сказке — Дабог и следы этого персонажа в эпических песнях о Марко Кралевиче. Эти факты дают основание для предположения о праславянских истоках имени и образа Д. В качестве отдаленного источника Д. определяется мифологизированная фигура подателя (распределителя) благ, к которому обращаются с соответствующей просьбой в ритуале, в молитве, в благопожеланиях (ср. рус. «дай, Боже…»). Данные мифологии балтийских славян позволяют с еще большей уверенностью говорить о праславянском характере этого божества и о некоторых его особенностях. Как сын Сварога Д. может быть назван Сварожичем. Именно это название упоминается зап. — европ. хронистами.

Лит.: Топоров В.Н. Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балканский фольклор. М., 1989.

В.В. Иванов, В.Н. Топоров

ДАР — один из универсальных способов регулирования отношений внутри коллектива (реже между человеком, потусторонними силами и миром природы); ритуализованная передача некоего предмета от одного лица к другому, а также сам этот предмет. Д. заключает в себе представление о благе (добре) и является материализацией этого блага. Среди разнообразных форм дарения выделяются обмен Д. (т. е. дарение в обмен на Д. или на иные виды ценностей и услуг: работу, похвалу, благопожелание, помощь, ср. рус. дар и отдарок), раздача (разделение) неких предметов, пищи между многими людьми, также потенциально в обмен на некие услуги или обязательства со стороны принимающего (материальные, моральные), и собственно передача Д. адресату. Д. может получать значение жертвы, вознаграждения (угощения, платы или выкупа), может быть магическим средством наделения благом и умножения благосостояния и знаком определенного отношения к адресату.

Основной предмет Д. у славян — хлеб (а также зерно, мука), воплощающий богатство, жизненную силу и долю и в свою очередь представляющий собой «Божий дар», ср. восточнославянское «хлеб — дар Божий». К числу предметов дарения принадлежат также скот, домашняя птица, полотно, одежда, посуда, мед, молочные продукты. Особое место занимают деньги, заменяющие другие предметы дарения или сосуществующие с ними.

Наиболее широкий круг ритуализованных контекстов дара связывает его с мифопоэтическим концептом доли. Сама судьба мыслится как данная человеку Богом, ср. Бог судьбу дает (дарит, наделяет), или полученная от родителей. Дарение как ритуальная форма чаще встречается в семейных обрядах: родинно-крестинном, свадебном и похоронном. Среди иных сфер функционирования Д. отметим обходные обряды, Пасху и Юрьев день, а также многие окказиональные и этикетно-бытовые ситуации.

В мифопоэтическом аспекте с идеей приумножения связывается дарение кому-нибудь первых продуктов или плодов (фруктов, молока, овощей, зерна, меда и др.). Мед (особенно первый), а также первый рой предпочитали не продавать, а дарить, в надежде, что Д. будет способствовать роению пчел. Магический эффект Д. зависел от адресата дарения: первые фрукты с плодовых деревьев дарили многодетной матери или беременной женщине, но никогда старухе или бездетной. На Русском Севере полагали, что если после продажи у бывшего хозяина скот перестал вестись, значит, покупатель похитил навоз, а с ним и «счастье» скота. Избавление от этого могло принести только дарение кем-либо из родственников хотя бы одной овцы.

Д. как жертва занимает особое место в кругу отношений человека с духами и миром природы. Особенно популярным у славян было «одаривание воды», практикуемое в оздоровительных, профилактических, апотропеических целях. Чехи кидали в колодец остатки рождественского ужина, говоря: «Колодец, несем тебе рождественский ужин, чтобы ты нам давал хорошую воду».

Особое место среди жертв занимают Д., приносимые в церковь, а также к различным культовым местам. В Словении дети, первый раз пришедшие в церковь в Страстную пятницу к «Божьему гробу», приносили монету и клали ее перед крестом, сыпали пшеницу на гроб Господень, ставили к алтарю масло. Большой известностью пользовался обычай возлагать Д. (в виде одежды, полотенец, пищи, денег) к почитаемым деревьям, в рощи, к камням, источникам (см. Дерево).

Во множестве бытовых, этикетных и ритуальных ситуаций Д. закреплял установление определенных отношений между дарителем и тем, кому этот Д. предназначен. Обмен подарками составлял существо троицкого обычая кумления (ср. взаимное одаривание девушек на Троицу кольцами или платками, обмен нательными крестами при установлении побратимства). На крестины и на свадьбу повсеместно принято было приглашать гостей, преподнося им хлеб, полотенце, яблоки, носки, платки.

Дарение как один из видов оплаты фигурирует во всех семейных, календарных и окказиональных обрядах. Жницы, участвующие в толоке, по окончании работы получают не только угощение или прямую оплату, но и нередко специальные подарки (вязаные чулки, полотенце, хлеб). У македонцев в Сочельник отец по очереди посылал детей к очагу посмотреть, не прогорел ли бадняк, за что одаривал их сладостями, фруктами и деньгами.

Одной из наиболее известных форм дарения была раздача продуктов, пищи, вещей (ср. пасхальные обычаи, имеющие отчетливые новозаветные аллюзии: делить скоромную пищу за завтраком во время разговления; разрезать одно яйцо на части по числу членов семьи; «молить пасху», т. е. наделять в церкви всех прихожан кусочками пасхального хлеба в Фомино воскресенье; обмениваться подарками при хождении в гости в течение всей пасхальной недели; разносить на Пасху еду в Д. соседям). У южных славян был широко известен обычай «преломления» обрядового хлеба (калача и др.) и разделения его между всеми членами семьи во время некоторых календарных праздников (особенно часто в Сочельник, Юрьев день и на семейно-родовой праздник «слава»). Так, у болгар кукеры во время обхода села разламывали лепешку с запеченной внутрь старой монетой и одаривали всех кусками; по этим кускам предсказывали хозяйственные успехи. Если кусок с монетой доставался земледельцу, то ожидали хорошего урожая; если овчару — много молока и шерсти, если ремесленнику — рассчитывали, что будет удачно продаваться посуда.

Лит.: Иванов В.В. Происхождение семантического поля славянских слов, обозначающих дар и обмен // Славянское и балканское языкознание. М., 1975; Рикман Э.А. Место даров и жертв в календарной обрядности // Календарные обычаи и обряды: Исторические корни и развитие обычаев. М., 1983.

Т.А. Агапкина

ДВЕРЬ — часть жилища, связанная с символикой границы и с семантикой входа и выхода. В отличие от ворот, Д. относится к границе жилого пространства, обеспечивая его связь с внешним миром (открытая Д.) и защиту от него (закрытая Д.); по ряду признаков Д. противопоставлена окну, что проявляется в обычае выносить «нечистого» покойника не через Д., а через окно (или специально проделанный проем в стене). Положительная оценка Д. находит параллель в христианской трактовке Д. как входа в царство небесное: ср. именование Богородицы — «Дверь Спасения», а также значение Царских врат в храме.

В народных верованиях Д. (как и дом в целом) получает метафорическое осмысление в анатомическом коде, уподобляясь либо рту (например, при лечении верхнего зуба использовали щепку с верхней балки дверного косяка, а при лечении нижнего — щепку, срезанную с порога), либо женскому детородному органу: ср., например, болгарский приговор при родах: «Как открывается дверь, так же пусть откроется и эта женщина» или русскую загадку о новорожденном: «Какой зверь из двери выходит, а в дверь не входит?»

В обрядовой практике Д. служит чаще всего объектом и локусом охранительных магических действий, относящихся к важнейшим моментам семейной жизни (роды, свадьба, смерть). Нормальным, по народным поверьям, считалось положение закрытых Д.; сон об открывающейся Д. был предвестием беды. Вставляя дверную раму при строительстве дома, украинцы Харьковщины закрещивали ее топором и говорили: «Двери, двери, будьте вы на заперти злому духови и ворови». Открытой держали Д. в особых случаях: если в доме был умирающий, Д. отворяли, чтобы помочь душе покинуть тело, и оставляли незакрытой до тех пор, пока родные не возвратятся с похорон. В ряде районов Сербии и Черногории при выносе покойника было принято снимать с петель Д. и переворачивать ее. В южносербской области Косово при выносе умершего Д. снимали и ставили на место только после того, как гроб выносили со двора. Во многих местах у славян в поминальные дни и накануне Рождества Д. открывали или хотя бы оставляли незапертой, чтобы души умерших могли прийти на совместный семейный ужин. В родинном обряде открывание Д., окон и шкафов использовалось как магическое средство для облегчения родов.

Дверь дома с изображением апотропейных знаков — меловых крестов (с. Осовая Малоритского р-на Брестской обл.). 1977 г. Фото О.А. Терновской

Объектом охранительной магии могла выступать как сама Д., так и ее части: порог, притолока, дверные косяки и петли, замочная скважина и ручка. Особое внимание уделялось внешней стороне Д.: для защиты от нечистой силы в Д. втыкали предметы-обереги (нож, вилы, обломки серпов и кос) либо рисовали на ней охранительные знаки. В обычаях весенне-летнего цикла Д. дома и хозяйственных построек были главным объектом украшения растениями-апотропеями. Изнутри дома Д. защищали тем, что закрещивали или «зааминивали» ее; ставили рядом с Д. ухват, топор, нож и др. металлические предметы, перевернутую вверх прутьями метлу и т. п.

Нередко Д. выступала и объектом очистительных ритуалов: по прошествии некоторых праздников, опасных периодов календаря или в случае массовых болезней ее обмывали святой водой, окуривали травами. В Болгарии в завершение свадьбы молодая обмывала свежей водой столбы ворот, Д. и углы дома.

Почтительное отношение к Д. проявляется в запретах сжигать и вообще уничтожать старую непригодную дверь (болг.), а также в свадебных обычаях, когда при входе в дом жениха новобрачная должна была поцеловать правый дверной косяк (серб.) или помазать медом Д. и порог дома (болг.). У южных славян Д. обливали также кровью жертвенных животных.

В обычаях ритуальных бесчинств Д. (как и ворота) является типичным объектом шуточных деструктивных действий: ее подпирали поленом, привязывали к ней трещотку, мазали Д. грязью, дегтем и т. п. К подобным действиям примыкает и обрядовое битье посуды о Д., бросание в нее камней.

Место в проеме Д. часто использовалось в лечебной магии: лежащего на этом месте больного «обметала» веником или обливала наговорной водой знахарка, перешагивала через него, заговаривая болезнь. Через открытую Д. вели магический диалог двое заговаривающих.

В гаданиях и приметах символика Д. связана прежде всего с идеей «выхода» из дома, осмысляемого либо как замужество, либо как смерть. По русским поверьям, если незакрытые глаза покойника обращены к входной Д., то в доме будет еще один умерший. Если дым от погасшей свечи тянулся к Д., то это сулило девушкам замужество в новом году.

Лит.: Виноградова Л.H., Толстая С.М. Из словаря «Славянские древности»: Дверь // Славяноведение, 1997. № 6. С. 3–7; Байбурин А.Б. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983. С. 134–145; Зеленин Д.К. Избранные труды: Статьи по духовной культуре. 1901–1913. М., 1994. С. 107, 109–112/114, 216–217.

Л.Н. Виноградова

ДВОЕДУШНИКИ — в западноукраинской и польской традициях люди, рожденные с двумя душами — человеческой и демонической (или двумя сердцами) и поэтому обладающие демоническими свойствами. Из Д. происходят вампир, мора, волколак, босорканя (см. Ведьма), на Карпатах — человек со «злым» глазом, у поляков — топельник (см. Водяной), а также атмосферные персонажи, управляющие градовыми тучами и ливнями.

Основной мотив, сближающий всех Д., - способность демонической души покидать спящее тело и вести самостоятельное существование для того, чтобы приносить вред людям: отнимать у людей здоровье или жизнь, как поступает польский вампир и аналогичные ему западноукраинские персонажи: босоркун, опырь, ночник; душить спящих людей, как это делает польская мора; отнимать молоко у чужих коров и портить людей, подобно карпато-украинской босоркане; оборачиваться волком и нападать на людей, как карпато-украинский и польский волколак.

К. Д. причисляются люди, способные управлять градовыми тучами и ливнями, а также умеющие контролировать урожайность и плодородие следующего года. На украинских Карпатах они называются чорнокнижниками. Сила и необычные свойства, которыми обладают чорнокнижники благодаря наличию второй души, дает им возможность отводить град и ливни от полей своего села и вести тучи в нужном направлении. Души закарпатских ведьм-двоедушниц, пока их тела спят, слетаются в полночь к водоемам и дерутся друг с другом хлебными лопатами.

Душа Д. ходит по свету в своем человеческом облике или оборачивается собакой, кошкой, конем, змеей, мышью, летучей мышью и др., а также предметами: колесом, кочергой.

В то время как вторая душа блуждает по свету, Д. крепко спит, и разбудить его, пока она не вернется назад в тело, невозможно. Обычно душа покидает и возвращается в тело через рот в виде мухи, мыши и т. п. Если изменить местоположение спящего Д. (например, повернуть его головой на то место, где были ноги), душа не сможет вернуться, и Д. умрет, если тело не повернуть обратно. Обычно считается, что Д. ничего не помнит о происходящем с ним во время сна, и днем его поведение ничем не отличается от обычных людей. Как правило, вторая душа Д. блуждает по ночам, а под утро возвращается. Полагают также, что потребность второй души покидать тело и вредить людям не зависит от личной воли Д., что это происходит, когда наступает определенный момент, и тогда Д. вынужден это делать, иначе он умрет.

Причину рождения Д. чаще всего объясняют неправильным поведением его родителей: карпатские украинцы верили, что Д. становятся люди, зачатые женщиной во время месячных, рожденные женщиной, которая, будучи беременной, посмотрела на священника, несущего чашу во время «великого выхода». По польским поверьям, ребенок становился Д., если мать, отняв ребенка от груди, второй раз начинала кормить его грудью, а если в семье подряд рождаются девочки, то седьмая становится Д. На Карпатах считают также, что обладание второй душой определяется судьбой, рождением под определенной звездой, что ни сам Д., ни его родители в этом не виноваты. Поляки верят, что если человеку, рожденному с двумя душами, при крещении дали только одно имя, он начинает вредить людям.

Узнать Д. можно по признакам, отличающим его от обычных людей: Д. рождаются с зубами, разговаривают сами с собой, у них красная шея, на голове два вихра или два завитка волос на макушке, хвост; по польским представлениям, Д. - лунатики, гуляющие во сне по крышам.

После смерти Д. его вторая душа не умирает, второе сердце не истлевает, а продолжает жить, поэтому, согласно карпатским поверьям, одна половина тела Д. живая, другая мертвая, одна половина лица румяная, другая синяя. После смерти Д. становится вампиром. От выпитой крови оставшаяся в живых нечистая душа Д. набирает силу и материализуется. Умерший Д. является причиной сильных бурь, ливней, града.

Чтобы умерший Д. не вредил после смерти, его хоронят с предосторожностями: в гроб ему кладут различные предметы — его нечистая душа сможет с ними играть, а также мак, дабы он, собирая его, был занят; на кладбище его несут не по дороге, а по обочине; хоронят на краю кладбища. Если Д. вредит после смерти, могилу разрывают, отрубают ему голову, переворачивают тело ногами туда, где была голова, или оборачивают лицом к земле, сердце пробивают липовым, осиновым или боярышниковым колом. В Закарпатье, если подозревают, что Д. «забирает воду» и является причиной засухи, на его могилу льют воду, чтобы он напился досыта.

Е.Е. Левкиевская

ДВОР — огороженное место вокруг дома, включающее хозяйственные постройки; осмысляется как часть жилого освоенного пространства и вместе с тем, примыкая к чужому, внешнему миру, может быть опасным для домочадцев, особенно в определенное время суток (после захода солнца, ночью) и в некоторые календарные праздники.

Наличие ограды или хотя бы условного обозначения границы делает Д. местом, защищающим жилое пространство от вредоносных внешних сил, а также объектом различных охранительных ритуалов. У всех славян распространен обычай в дни календарных праздников окроплять святой водой не только дом, но и все хозяйственные постройки, углы двора. Чтобы защитить Д. от «гадов» и насекомых, у словаков следовало обежать вокруг него со звонком в руке или подмести его до захода солнца новой, не использованной ранее метлой, у сербов — окадить дымом и посыпать пеплом костра, в котором собран мусор со всего двора. Русские крестьяне, чтобы защитить скот от сглаза, вывешивали на скотном Д. большую связку старых лаптей, отвлекая таким образом внимание опасного человека от животных.

Целый ряд поверий и магических действий связан с представлением о том, что все предметы, находящиеся во Д. или случайно туда попавшие, принадлежат «дому», «хозяйству», поэтому вынос их со Д. ведет к нанесению ущерба благополучию дома и всего хозяйства. С этими поверьями связаны многочисленные запреты отдавать, выносить, передавать что-либо со двора во время важных для хозяйства событий, например при отеле коровы, перед первым выгоном скота в поле и особенно во время продажи скота. Русские крестьяне, передавая скот покупателю, следили за тем, чтобы к копытам животного не прилипла грязь, навоз, солома, щепки со двора и чтобы покупатель не прихватил чего-либо подобного с собой. Считалось, что таким образом успех в разведении скота переносится с одного Д. на другой.

В пределах Д. совершаются многие обряды, способствующие процветанию дома и хозяйства: колядование (о. — слав.), дожинки (з. — слав.). Например, в польском Поморье на дожинки к дому пана приносили последний сжатый сноп и девять раз возили его по Д. Во Д. исполняются магические действия, способствующие разведению скота и домашней птицы. Так, чтобы не разбегались куры, на святки у западных славян было принято сметать к стене мусор со двора, у южных славян — кормить их в кругу веревки или цепи.

У русских во Д. совершались ритуалы задабривания домового, дворового. По восточнославянским поверьям, от дворового зависело благополучие скота и домашней птицы; выбор животных при купле-продаже связывали с предполагаемым «вкусом» дворового (ср. рус. диалектные выражения, относящиеся к разведению скота: ко двору, по двору, что значит — скот хорошо ведется в хозяйстве, и не ко двору, не по двору, т. е. скот не ведется, болеет, дохнет).

Восприятие Д. как «не своего», чужого пространства связано с представлением о том, что вне стен дома, в том числе и во Д., человеку угрожают опасные духи-демоны, души умерших, проходящие мимо люди с «дурным» глазом, а также колдуны и знахари, подбрасывающие во Д. вредоносные предметы. Чтобы не задеть кружащих по двору душ умерших, кашубы после захода солнца не выливают во Д. грязной воды, не выбрасывают мусор, не спускают собак; опасаются брать воду из колодца и стоять под крышей у водостока во время дождя. Считается, что во Д. есть несколько особенно «плохих» мест: это место под стрехой, водосток, место, куда сливают помои, мусорная куча. По болгарским поверьям, человек, прошедший там ночью, заболеет, подвергнется действию злых сил, порче. Лечат такие болезни в других частях Д.: около свинарника и рядом с кладкой дров.

В ряде ритуалов и обычаев Д. выступает в роли медиатора, как некое «среднее» пространство, в котором стирается преграда между «своим» и «чужим» миром. Подобное восприятие находит отражение в ритуалах приглашения диких зверей, мифических существ и персонифицированных природных явлений (Мороза, Ветра) на рождественский ужин во Д.: в организации таких ритуальных встреч с предками, когда во дворе жгут огромные костры («греют покойников»), умершими детьми — русалками, для которых во дворе на Троицу развешивали одежду, и др.

Лит.: Журавлев А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. Этнографические и этнолингвистические очерки. М., 1994.

А.А. Плотникова

ДВОРОВОЙ, дворовик — у русских — домашний демон, живущий во дворе и близкий домовому. Д. на Смоленщине днем представлялся как змея с петушиной головой и с гребнем, а ночью приобретал цвет волос и облик, приближенный к хозяевам дома. В основном Д. одновременно является и духом дома, и духом двора, дворовых построек. На Владимирщине местопребыванием дедушки домового во дворе является подвешенная сосновая или еловая ветка с густо разросшейся хвоей, именуемая «матка, матошник, матерник, шапка, куриная лапа», в избе же Д. живет в подвале, клети или подклети.

Лит.: Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1993. Т. 1.

Н.И. Толстой

«ДЕДЫ» — поминальные дни в народном календаре белорусов и украинцев, отмечаемые от трех до пяти раз в году. Главными из них считаются: 1) последняя суббота масленичной недели; 2) канун Троицына дня; 3) осенние поминки, приуроченные к субботе перед Дмитриевым (26.Х.) либо Михайловым днем (8.XI.). Согласно народным поверьям, в эти дни умершие (деды, родители, души) приходят в свои дома на поминальный ужин. «Д.» отмечались как поминки по всем умершим членам семьи, но в ряде мест различалось отдельно поминовение мужчин, происходившее в пятницу вечером (которое в Полесье называлось деды), и поминовение женщин, происходившее в субботу (которое называлось бабы).

Обрядность и верования «Д.» связаны с представлениями о необходимости должным образом принять и угостить потусторонних «гостей». В народе верили, что тем, кто плохо поминает предков, они мстят бедами и убытками: в хозяйстве пропадает скот, волки задирают корову, случаются неурожаи, болезни и раздоры в семье и т. п. Если не оставить поминальную еду для умерших, они выражают свое неудовольствие ночными стуками, хождением по дому, являются своим родным во сне и укоряют их в несоблюдении обычая. К празднованию «Д.» хозяйки готовили обильный ужин, включавший нечетное количество блюд (пять, семь, девять), среди которых обязательными были канун, сыта, кутья, иногда овсяный кисель и блины. Начав печь блины, хозяйка первый блин еще горячим рвала на куски и раскладывала на все окна дома «для дедов». За поминальным столом каждому следовало поесть понемногу от всех блюд, «иначе покойники будут сердиться». Перед ужином хозяин открывал печную задвижку, дверь или окно, зажигал свечу, окуривал травами стол и горшки с едой. В ожидании прихода душ все молча стояли вокруг стола, следили за пламенем горящей свечи и по ее миганию старались определить, сколько душ пришло в дом. Ужин начинался с обычая «вызывать души»: повернувшись к окну, хозяин приглашал «дедов» к столу («Правядныя радители! Хадитя к нам вячерать, и сами, и вядитя с сабою малых детак…»). На Могилевщине перед ужином между хозяином и хозяйкой происходил ритуальный диалог. Хозяйка ставила на стол стопку блинов; хозяин, сидя за столом, прятался за ними и говорил: «Баба, а баба! Ти бачишь ты мяне?» Та отвечает: «Ни бачу». — «Дай же, Божа, штоб ты и на лето меня ни бачила».

Обязательным ритуалом во время еды было символическое «кормление душ»: часть еды раскладывали на окнах дома или бросали за окно; первую ложку кутьи выкладывали прямо на стол или бросали под стол; ставили на стол пустую миску, куда каждый откладывал понемногу от всех блюд; не убирали и не мыли посуду, оставляя ее «ночевать» на столе. Во время ужина запрещалось шуметь, вставать и вновь садиться, пользоваться ножом; хлеб не резали, а ломали руками; случайно упавшую ложку не поднимали. В некоторых местах Полесья сразу после ужина «дедов выпроваживали» из дома: хозяин поливал пол водой и произносил: «Поели-попили, теперь идите домой».

В северо-восточной Белоруссии считалось обязательным на «Д.» мыться всем домочадцам в бане, а затем оставлять там ведро горячей воды и веник «для родителей».

Как и в другие поминальные дни, на «Д.» соблюдались запреты на многие виды полевых и хозяйственных работ, особенно воздерживались от занятий, связанных с прядением и тканьем. Например, запрет сновать мотивировался в Полесье тем, что «деды запутаются в нитках». Нельзя было оставлять висящей на перекладине одежды; подбеливать печь, «чтобы не замазать глаза дедам»; не подметали пол и не выбрасывали мусор; супруги избегали половой близости.

В западных районах Белоруссии считалось, что на поминки приходят души только тех родственников, кто умер именно в этом доме; по народным представлениям, праведные души свободно входили в дом и участвовали в общей трапезе, а грешные души (выпущенные в этот день из ада) могли лишь заглянуть к родным через окно дома. Не принято было справлять поминки в новом доме до тех пор, пока в нем не умрет кто-либо из членов семьи.

Согласно поверьям, на «Д.» можно было увидеть своих умерших родственников. Для этого надо было весь день поститься и соблюдать обет молчания, а вечером во время ужина сесть на печь и тогда среди сидящих за столом можно увидеть души умерших. Либо для этой же цели надо было в полночь сесть на печь и смотреть на дверь через хомут. В некоторых местах считалось, что увидеть умерших могли только безгрешные люди, а также те, кому суждено было умереть в ближайшее время. Ср. Задушки, Задушницы.

Лит.: Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 356–357; Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1890. Т. 1. Ч. 2. С. 505–620; Толстая С.М. Полесский народный календарь: Материалы к этнодиалектному словарю // Славянское и балканское языкознание: проблемы диалектологии. Категория посессивности. М., 1986. С. 100–107.

Л.H. Виноградова

ДЕЖА, квашня — деревянная кадка для замешивания хлеба, в традиционной культуре восточных и западных славян — символ богатства и благополучия. У южных славян для заквашивания теста использовался другой вид домашней утвари — деревянные долбленые ночвы. Связанная со сферой женских занятий, Д. осмыслялась как атрибут женщины и наделялась чертами одушевленного существа женского пола.

У поляков, украинцев и белорусов известны поверья, которые регламентировали породу дерева, количество клепок, время и скорость изготовления Д. По украинским поверьям, Д. может быть «женской» и «мужской», причем «женская» обозначалась общеупотребительным словом дижа (дижка), а «мужская» — образованным от него словом мужского рода: диж, дижун, реже — дижур, дыжак, дяжон. Считалось, что в «женской» Д. хлеб удается, а в «мужской» — нет. На Украине «женской», как правило, являлась Д. с четным количеством клепок, а в белорусском Полесье, наоборот, с нечетным.

С Д. обращались осторожно и даже почтительно. На Украине и в Белоруссии Д. с тестом ставили на столе или на лавке под образами в красном углу. Даже в том случае, если Д. совершенно обветшала, ее нельзя было употребить ни на что, кроме хранения хлеба. Садиться или вставать на Д. разрешалось лишь в особых ситуациях (на свадьбе, при первых пострижинах) и только при условии ритуальной чистоты.

У восточных и западных славян повсеместно известен запрет давать Д. в долг. Украинцы Карпат опасались одалживать Д., так как из-за этого семью покинет достаток. В Виленской губ. этот запрет объясняли тем, что только хозяйка Д. «знает ее норов».

В восточном Полесье, а также в Гродненской, Могилевской и Курской губ. известен ритуал очищения Д. Он приурочен обычно к четвергу на Страстной неделе, к субботе или пятнице на первой неделе Великого поста, к кануну Нового года или Крещения, к празднику Введения Богородицы во храм. Д. мыли, иногда натирали солью, чесноком, луком, подкуривали воском и хмелем, чтобы она весь год была чистой и в ней удавался хлеб. Вымытую Д. накрывали крышкой или переворачивали и как бы «наряжали»: подвязывали красным женским поясом, реже — полотенцем или хмелем, застилали скатертью, сложенной вдвое или вчетверо, сверху клали хлеб и соль, которые впоследствии использовали в магических действиях. После этого Д. выносили из дома и ставили во дворе, иногда на боковом столбе ворот или на заборе. После восхода солнца Д. забирали домой. Смысл ритуала заключался в том, чтобы приобщить ее к силе весеннего солнца. Ритуал имел названия: дежа говеет, дежа исповедуется, дежа идет на отдых, дежа торгует, дежа идет на базар.

Ритуальное сажание невесты на Д. широко известно у восточных и западных славян; особенно характерно оно для свадебного обряда в Белоруссии и Польше. Часто Д. ставили на кожух или прикрывали ее сверху вывернутым кожухом. Непременным условием обряда считалась девственность молодой. Посадив молодую на Д., ей расплетали волосы, а позднее сажали на Д. во второй раз, делали женскую прическу и надевали женский головной убор. В Белоруссии на Д. сажали и молодого. В Полесье существовал также обычай вставать на Д. В Ровенской обл. перед выездом молодой из дома выносили Д., на которую «честная» невеста вставала, поднимаясь на воз; если же про нее шла недобрая слава, то вместо Д. молодой ставили какую-нибудь другую кадку, корыто и т. д. Если «нечестная» невеста наступит на Д., то семь лет не будет родить хлеб, не будет вестись скот, не будут жить дети у молодых.

Д. использовалась как оберег при граде и пожаре. В Черниговской губ. при пожаре выставляли на улицу Д., клали на нее хлеб с солью, помещали тут же икону и молились. В Полесье женщины во время пожара выносили из хаты хлебную Д. и стол, накрытый скатертью, желая показать, что они готовы принимать огонь как гостя и желают его угостить. Мораване, чехи, лужичане при пожаре обращали Д. отверстием против огня, чтобы его не разнес ветер.

На новоселье русские, украинцы и белорусы вносили в дом прежде всего иконы, хлеб с солью и расчиненную Д. В Могилевской губ. хозяин вносил Д. в дом на новоселье, чтобы не выводился хлеб, в Минской губ. — чтобы дом был веселым и богатым.

Русские подблюдные песни, в которых упоминается Д., предвещают богатство и счастье: «На печи дежа / Высока взошла», «Растворю я квашонку / На донышке, / Я покрою квашонку / Черным соболем, / Опояшу квашонку / Красным золотом…»

Лит.: Топорков A.Л. Домашняя утварь в поверьях и обрядах Полесья // Этнокультурные традиции русского сельского населения XIX — начала XX в. М., 1990. Вып. 2. С. 67–135.

А.Л. Топорков

ДЕРЕВО — один из основных элементов традиционной картины мира, моделирующий его пространственный и временной образы (ср. Мировое дерево). Д. соотносится с разными вариантами мировой вертикали — с мировой осью: согласно сербским поверьям, земля расположена на ветвях боярышника, как на столбе; с горой (ср. Березовую гору или дерево на Лысой горе как место шабаша ведьм); с храмом (ср. дохристианский обычай ставить храмы вблизи культовых деревьев или на их месте). Д. соотносится с верхним миром: с птицами (ср. фольклорный образ птицы на вершине мирового дерева), с солнцем («Стоит дерево посредине села, а в каждой хате по ветке», восточнославянская загадка о солнце) и др. В фольклоре Д. маркирует центр мира (ср. в заговорах образ Д., растущего посредине «того света» — в поле, на горе, на острове, в море, под которым сидят Бог, Богородица, св. Николай и др.).

Д. выступает в функции универсального медиатора, посредством которого человек (бог, святой, демон, смерть, душа умершего, хтоническое животное, новорожденный и др.) попадает в мир людей и покидает его, перемещаясь на небо, в потусторонний мир, на «тот свет» и т. д. В магических формулах, с помощью которых детям объясняли, откуда они берутся, одним из наиболее частых является упоминание о том, что детей нашли на дереве («с груши упал», «на вербе тебя поймали»), ср. также характерную фразеологию, связанную со смертью, типа глядеть в дуб — «умирать». По Д. в ирий отправляются змеи с наступлением осени; на Д., сходя с неба на землю, «отдыхает» Богородица (бел., пол.). Чтобы вернуть подмененного демонами ребенка, надо было положить подменыша под куст или дерево (бузины, осины, шиповника и др.), откуда демоны должны будут забрать своего и вернуть женщине похищенного ребенка.

Для мифологии Д. существенна его характеристика как пограничного локуса. В быличках человек, оказавшись на Д., задержавшись под ним или заблудившись ночью в лесу, вовлекается нечистой силой (чертями, самодивами и др.) в демоническую мистификацию, а наутро все окружавшие человека ночью «культурные» предметы оборачиваются «природными»: дом, в котором ночью якобы справляли свадьбу и где человек нашел ночлег, и верховая лошадь, на которой человек тайком летал за ведьмой на шабаш, оказываются стволом Д., курительная трубка — сучком, одежда — корой, деньги — старыми листьями.

Особая роль отводилась Д. в похоронном обряде. Похороны под Д. или просто в лесу практиковались у всех славян в отношении мертворожденных и некрещеных детей: их закапывали в саду, под плодовым Д., вербой, любым Д. вообще.

Обычай сажать Д. на могиле известен всем славянам. Чаще всего это были плодовые или вечнозеленые деревья. Повсеместно распространено поверье о том, что, если Д. принялось на могиле, покойник был праведником, если нет — грешником. Д. на могиле было неприкосновенным: его нельзя было жечь, рубить, срывать с него плоды, иначе покойники осудили бы обидчика «своим судом», пугали, наказывали его болезнью и др. У южных славян Д. сажали также на могиле человека, не оставившего потомства; а также на могиле человека, погибшего вдали от дома, в которую вместо тела положены его вещи. На могилах молодых, умерших до брака, сажали деревце, которое носили во время похоронной процессии (см. Похороны-свадьба).

Важнейшим аспектом мифологии Д. является его устойчивая соотнесенность с человеком. Болгары считали, что одномесячники (два человека, родившиеся в один и тот же месяц, но в разные годы) имеют одну, общую, судьбу. Чтобы разделить эту судьбу между двумя людьми, их ставили рядом и сажали между ними Д. Считалось, что Д., как и человек, имеет свой «век», рождается и умирает (ср. характерный запрет рубить дерево, которое должно «умереть своей смертью»), переживает периоды расцвета и увядания (ср. загадывание покойника через образ сухого дерева), способно к плодоношению (ср. родить о дереве и женщине); «пол» (ср., например, в фольклоре березу как женский символ, дуб и клен — как мужские; сербский обычай относить рубашку роженицы на женское или мужское Д., в зависимости от того, хочет ли она в будущем иметь мальчика или девочку).

Известны фольклорные произведения (песни, баллады, этиологические предания) о превращении человека в Д. (ср. мотив о вырастании Д. на могилах невинно убиенных). Популярны сюжеты о Д. как инкарнации человека после смерти. Обычно они связываются с Д., растущими одиноко, вне леса: говорят, что в таком дереве заключена душа убитого или умершего молодым, а в Д. вместо соков течет кровь, поэтому такое Д. запрещают рубить.

В ряде слав. традиций (Полесье, лужичане, Русский Север) известен обычай сажать Д. при рождении ребенка: считается, что если Д. будет хорошо расти, примется, то и ребенок будет здоров; по сербскому поверью, если несчастливый или больной человек выльет под явор воду, в которой он умывался, явор высохнет. Судьбы Д. и человека могут осмысляться и как взаимоисключающие. Считается, что если Д., растущее около дома, перерастет дом, если корни прорастут под дом, если Д. вырастет около дома само по себе, то тогда дом опустеет, умрет хозяин или хозяйка и т. п. В Полесье говорили, что Д. у дома растет «на чью-нибудь голову».

Связь дерева с «нижним миром» и хтоническими существами находит выражение в ряде фольклорных мотивов (ср. популярный мотив змея в корнях мирового дерева; болгарское поверье о том, что лещина — крестница змеи). Более массовый характер имеют запреты на Благовещение, в Лазареву субботу, Юрьев день, Страстной четверг (обычно в дни «выхода» змей на поверхность после зимней спячки) вносить в дом или бросать около него ветки, дрова, палки, листву — из боязни привадить змей к жилью на весь год.

В народной демонологии тема Д. представлена обширным кругом мотивов: превращение демона в Д.; жертвоприношения, просьбы, одаривания, адресуемые Д.; Д. как место обитания демона: змей-хозяин живет в Д., которое нельзя срубать; сербские вилы рождаются на деревьях, и их мать пеленает их в листья. По общеславянским поверьям, черт (дьявол, нечистая сила вообще) пребывает под Д. или прячется под ним во время грозы, навлекая на себя гром и молнии. Этим объясняется запрет находиться под Д. в грозу, а также выращивать многие Д. у домов, поскольку Господь (Илья и др.), преследуя дьявола, может ударить громом в Д.

Среди множества запретов, связанных с Д., выделяются запреты наносить вред определенным деревьям (прежде всего старым, заповедным, культовым, считающимся покровителями того или иного селения или места; плодовым; последствия нарушения таких запретов сказываются на человеке, его семье и хозяйстве).

Дерево культовое — объект почитания и жертвоприношения; место совершения сакральных обрядов; аналог храма. Почитание Д. и священных рощ (как и других природных объектов) — характерная черта дохристианской эпохи. Подробное описание священной рощи у полабских славян содержится в «Славянской хронике» Гельмольда, в 1155 г. принявшего участие в ее уничтожении. В этой роще росли преимущественно священные дубы: «Их окружал дворик, обнесенный деревянной оградой <…> Здесь был и жрец, и свои празднества, и разные обряды жертвоприношений. Сюда <…> имел обыкновение собираться весь народ с князем и с жрецом на суд. Вход во дворик разрешался только жрецу и желающим принести жертву или тем, кому угрожала смертельная опасность» (Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. С. 185–186). С принятием христианства священные рощи и культовые Д. уничтожались. По свидетельству Козьмы Пражского, чешский князь Бржетислав II (конец XI — начало XII в.) «во многих местах выкорчевал и предал огню рощи, почитавшиеся священными простым народом».

Священные рощи как культовые места сохранились и в XIX–XX вв. в ряде архаических областей славянского мира. У болгар рощи состояли главным образом из дубов; запрещалось рубить деревья и ломать ветки, выносить бурелом и валежник, а всякого, кто посягнул бы на такую дубраву, ожидало несчастье. Места, напоминающие священные рощи, были известны на Русском Севере и у белорусов (рус. вологод. кусты, бел. прощи). Это были участки леса, состоящие из очень старых Д.; иногда они обнесены оградой, внутри которой, помимо Д., находилась какая-нибудь святыня: часовня, крест, особо почитаемое Д., Д. с явленной на нем иконой, считавшийся целебным источник. Сюда приходили лечиться, пить воду, молиться, оставляли на деревьях вблизи источников, на иконах и крестах одежду, ткань, ленту и др. приношения; здесь же совершались крестные ходы в праздники, особенно в дни освящения местных часовен. Иногда священные рощи находились вблизи старых кладбищ (на жальниках). Рощи также считались неприкосновенными, а нарушивших запреты настигали наказания, рассказы о которых формировали корпус местных легенд.

За порчу культовых Д., растущих в роще или отдельно, человек наказывался тяжелой болезнью (помешательством, слепотой, параличом). Попытка компенсировать ущерб, например посадить новое дерево взамен срубленного, смягчает наказание и приносит облегчение. Как и другие святыни, культовое Д. «противилось» перемещению в другое место (срубленное в святом месте Д. вновь оказывается на прежнем месте). Сгоревшее или повалившееся от старости Д. также оставляли в неприкосновенности.

У сербов культовое Д. называлось «запис». На его коре вырезался крест. «Запис» считался местной святыней, освященной в один из календарных праздников, отмечаемый в дальнейшем как престольный праздник (общесельская «слава»), преимущественно в целях защиты села и посевов от непогоды (поэтому такие праздники приходились в основном на весенне-летнее время года), а также ради урожая и благополучия скота. В качестве «записа» выбиралось либо крупное дерево (дуб, вяз, бук, ясень), либо плодовое (груша, в том числе дикая, орех грецкий). Особенное значение «запис» приобретал в тех селах, где не было церкви. Рядом с «записом» обычно устанавливался и крест (часто каменный), а все место огораживалось. Здесь нельзя было спать и справлять нужду, рубить деревья, ломать или собирать ветки, срывать плоды, взбираться на «запис»; состарившееся Д. оставляли нетронутым.

Ежегодно в престольный праздник процессия во главе со священником обходила с крестным ходом все «записы», под ними читалась молитва; на стволе дерева обновлялся крест, дерево окуривали; часто под «записом» приносили в жертву ягненка, причем так, чтобы кровь жертвенного животного брызнула на ствол и на корни; тут же устраивали трапезу с традиционным «преломлением хлеба». В остальное время «запис» служил местом общесельского сбора во время празднеств; местом, где можно укрыться во время грозы (считалось, что в освященное дерево не бьет гром); больные оставляли на ночь на «записе» одежду, которая должна была принести им излечение; при отсутствии церкви под «записом» венчали новобрачных, крестили детей и т. п.

Лит.: Невский А. Заповедные рощи Вологодского края // Сообщ. Гос. академии истории материальной культуры, 1931. Кн. 11–12; Агапкина Т.А., Топорков А.Л. Материалы по славянскому язычеству (древнерусские свидетельства о почитании деревьев) // Литература Древней Руси. Источниковедение. Л., 1988; Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М., 1995. С. 12–56; Панченко А.А. Народное православие. СПб., 1998; Зеленин Д.К. Тотемический культ деревьев у русских и белорусов // Известия АН. Сер. 7, отделение обществ. наук. 1933. № 6. С. 591–629.

Т.А. Агапкина

ДЕТИ НЕКРЕЩЁНЫЕ — дети от рождения до крещения, считающиеся ритуально нечистыми, «не вполне людьми», принадлежащими еще «тому свету», из которого они пришли в мир живых. Ребенок до крещения мог отождествляться с иноверцем: у русских он назывался иродом, у болгар — «еврейчиком», «поганым», а также именами животных, у сербов — «турком», «цыганенком». Обращение с Д. н. определялось рядом запретов и предписаний: такого ребенка нельзя целовать, выносить за пределы дома, показывать посторонним. Восточные славяне, болгары и поляки считали, что в доме, где есть Д. н., должен ночью гореть свет, чтобы демоны (у русских — домовой, банник, леший, у западных украинцев — дикая баба, у поляков — богинка, карлики) не подменили ребенка и не подложили своего детеныша — безобразного и крикливого (см. Подменыш).

Дети, умершие некрещеными, наряду с мертворожденными и загубленными своими матерями причисляются к «заложным» покойникам и переходят в разряд нечистой силы. Их закапывали на краю кладбища, за его оградой, под порогом или под полом дома, в саду под плодовыми деревьями, на перекрестках дорог, у болгар — хоронили голыми, на «чужом» кладбище и т. д.

Души Д. н. не попадают на небо и не знают успокоения, они летают близ своих могил или носятся в воздухе в виде вихря или птиц, особенно перед непогодой, и кричат, требуя окрестить их. Услышавший крик Д. н. должен бросить платок или какую-нибудь часть одежды на то место, где раздается крик, перекрестить его и произнести: «Если ты пан, то будь Иван, а если ты панна, то будь Анна». Часто Д. н. нарекали Адамом или Евой. Проходя мимо места, где похоронен такой ребенок, говорили: «Крест на мне и крест на земле, и крест на том ребенке, что некрещеный в земле». После этого душа ребенка считалась окрещенной и принималась на небо.

Если в течение семи лет душа такого ребенка не будет окрещена, то она переходит в собственность дьяволу и превращается в нечистую силу. Согласно общеславянским поверьям, из Д. н. происходят многие мифологические существа: вампир, дух обогатитель, русалка, русские кикиморы, ичетики — мелкие демоны, живущие в омутах и на мельницах в виде маленьких мохнатеньких человечков; русский игоша — домашний демон в виде безрукого и безногого урода, который проказничает по ночам. На Украине демоны, происходящие из Д. н., называются потерчата, или стратчуки (от украинского глагола стратити — «утратить»). Западные славяне полагали, что души Д. н. становятся богинками, блуждающими огоньками, которые заводят человека в трясину и на бездорожье.

Души Д. н. опасны для живых людей, особенно для матерей, имеющих маленьких детей. Выйдя на крик летающего в воздухе некрещеного младенца, женщина могла заболеть или умереть. Согласно южнославянским поверьям, души Д. н. в виде птиц без перьев прилетают к дому, где есть новорожденный ребенок, и стараются навредить ему и родильнице: отнимают молоко, вызывают родильную горячку, бессонницу. Русские считали, что на святки Д. н. выходят из ада, забираются в те дома, где не перекрещивают двери, и забирают все, что хотят.

Спасти душу некрещеного ребенка или облегчить его участь можно поминовением на Троицкой неделе или в Семик — в четверг на седьмой неделе после Пасхи: в эти дни Д. н. можно «выкрестить». Женщина, у которой дети умирали до крещения, должна купить 12 крестиков и раздать их чужим детям. Верили, что за это 12 детских душ будет спасено по молитвам апостолов. Накануне Троицы красили яйца в красный и желтый цвет и раздавали их детям на помин некрещеных душ, а также угощали соседских детей варениками, пампушками и пр. Для этой же цели приносили на перекрестки дорог сотовый мед, веря, что ночью придут души Д. н. есть этот мед и что можно увидеть их следы на песке.

В народе полагали, что части тела Д. н. можно использовать в колдовстве: в России верили, что свеча из жира некрещеного младенца помогает ворам, на Украине и в Лужице для этой же цели использовали мизинец такого ребенка. Полагали также, что из тел Д. н. ведьмы готовят мазь для того, чтобы летать на шабаш.

Лит.: Кабакова Г.И. Дети, умершие до крещения // Проблеми сучасноï ареалогiï. Киïв, 1994.

Е.Е. Левкиевская

ДИВ, дива — в восточнославянской мифологии демонический персонаж. Упомянут в средневековых «Словах» — поучениях против язычества (в форме «дива») и дважды в «Слове о полку Игореве»: приурочен к верху дерева («Дивъ кличетъ връху древа») и спускается вниз («уже връжеся дивъ на землю»). Демон и женский мифологический персонаж со сходным именем известен у западных славян (обычно связывается с лесом), а также у южных славян (болг. самодива, синонимичное самовиле, см. Вилы). Слово первоначально было связано, с одной стороны, с русским «диво» и родственными славянскими обозначениями чуда, а с другой — со славянскими и балтийскими словами в значении «дикий», происходящими из «божий» (ср. укр. дивий — «дикий», старослав. «дивии», ср. др. — рус. люди дивия и т. п.). Развитие в славянской традиции отрицательных значений слов типа «дикий» иногда связывают с влиянием иранской мифологии; у иранцев родственное слово превратилось в обозначение отрицательного мифологического персонажа — дэва. В значении «бог» у иранцев выступало переосмысленное обозначение доли: ср. слав. Бог. Оба эти взаимосвязанных процесса объединяют славянские и иранские языки и мифологии. След древнего индоевропейского значения «бог ясного неба» можно видеть в мотиве падения Д. на землю.

Лит.: Иванов В.В., Топоров В.Н. К проблеме достоверности поздних вторичных источников в связи с исследованиями в области мифологии // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Вып. 6.

В.В. Иванов, В.Н. Топоров

ДМИТРИЕВ ДЕНЬ — день памяти св. Димитрия Солунского, отмечаемый православными 26.X/8.XI.

Д. д. считался началом полугодия, называемого у сербов митровско и продолжающегося до Юрьева дня, который открывал второе, джурджевско (т. е. юрьевское), полугодие. Пограничный характер праздника отразился в поверье, согласно которому в ночь на Д. д. (как и на Юрьев день) ведьмы сбрасывают с неба луну, превращают ее в корову и доят.

Д. д. был началом зимы, ср. календарные приметы: «В Дмитриев день зима лезет на плетень» (рус.); «Пришел к нам святой Дмитрий на белом коне». По болгарскому поверью, в Дмитриев день «дядо Димитър» тряс своей белой бородой и из нее сыпался первый снег.

У южных славян Д. д. считался основной хозяйственной границей года, отделяющей летнюю его часть от зимней. День, следующий за Д. д., назывался во многих местах разпус. Тогда заканчивались сроки долговых обязательств и хозяйственных договоров, наниматели расплачивались за полгода работы со слугами, овчарами, пастухами, после чего заключались новые договоры на следующую половину года. В Македонии в Д. д. в селе устанавливали новый деревянный календарь, на котором обозначали размеры долгов, а также имена должников и заимодавцев. Д. д. обозначал также завершение скотоводческого года, начинающегося в день св. Георгия, а сами святые Юрий и Димитрий считались покровителями скота. В связи с этим овчары, чабаны и пастухи устраивали празднества в корчме, которые длились несколько дней, кололи курбан, посещали «сборы» в соседних селах.

У восточных славян Д. д. отмечал завершение осеннего брачного сезона, т. к. только до этого дня (в преддверии рождественского поста и последующих праздников) можно было засылать сватов. «Святы Змiцер — ён на ўсiх хiцер: салады салодзiць, пiва робiць, сыноў жэнiць, дачок выдаець»; «До Дмитра дiвка хитра, а по Дмитрi хоч за старця, аби не остаться». В канун Д. д. отмечали Дмитровскую субботу, на которую приходились основные осенние поминки по умершим (см. «Деды»).

Следующий за Д. д. день св. Нестора у болгар и сербов принадлежал к «мышиным» праздникам. В Лесковацкой Мораве в сам Д. д. совершалось ритуальное изгнание мышей. У сербов Косова Поля 27.Х/9.XI, в день, называемый «слугой святого Димитрия», запрещалось открывать сундуки, чтобы у змей не раскрывались пасти. В некоторых регионах Д. д. связывался с волчьей темой. У восточных славян считалось, что с Д. д. до весеннего Юрьева дня «волки распущены» и потому нападают на скот. К Д. д. приурочены запреты шить, кроить полотно, прясть, ткать, чесать шерсть, работать со скотом, чтобы избежать нападения волков на овчаров и на стадо.

Т.А. Агапкина

ДОДОЛА, «пеперуда», «прпоруша» — в южнославянской традиции весенне-летний обряд вызывания дождя, а также центральный персонаж или участник этого обряда. Название додола характерно для сербских, западноболгарских и ряда македонских областей, тогда как в Хорватии название обряда и его участников — prporuše, preperuše, barbaruša, pepeluše. На большей части болгарской территории, а также в македонских и восточносербских регионах распространено название пеперуда и т. п. Обряд фиксируется и в других балканских традициях (греческой, албанской, румынской), где известен под названиями, близкими южнославянским. Название додола восходит к традиционным зачинам и рефренам исполняемых во время обряда песен (серб. «Oj, додо, oj додоле», з. — болг. «Ой, додуле, дай Боже, дож!»); пеперуда — «бабочка» — к песенному мотиву полета бабочки, выпрашивающей у Бога дождь. Более архаический смысл названий додола/пеперуда/прпоруша связывает их с именами Перуна и его действиями или эпитетами (литов. dundulis буквально «раскаты грома», латыш. dūdina pērkuoninš — «погромыхивает громом»).

Обряд включает обход домов, пение песен, танцы, обливание или обрызгивание участников водой, получение подарков от хозяев. Центральный персонаж процессии, которого водят по селу, — обычно увитая зеленью девочка-сирота, реже мальчик. Перед каждым домом участники процессии поют, а Д. танцует все время, пока продолжается пение. Непрерывное движение (кручение, повороты) Д. во время пения и обливания водой — один из основных элементов обряда. После исполнения обрядовой песни и танца перед каждым домом хозяева дома окатывают Д. водой (ср. с.-х. поговорку «промокла, как додола»), что должно вызвать дождь (в случае продолжения засухи обряд повторяется). Затем хозяева одаривают исполнителей, причем в ряде областей запрещается давать картошку, яйца, бобы, чтобы не вызвать град. Собранные подарки и продукты участники процессии делят между собой; часто устраивается совместная трапеза. Обряд исполняется во время засухи, в основном в период от Юрьева дня до Вознесения или Петрова дня. В западных областях южнославянского ареала участники обряда — преимущественно неженатые парни; в восточных — девушки и девочки. В северо-восточной Болгарии обычай может сочетаться с ритуалом имитации жертвоприношения, например, у капанцев тот же состав девушек после исполнения обряда пеперуда приступает к изготовлению куклы Герман, которую затем «хоронят» с той же целью вызывания дождя. В сербских и западно-болгарских областях в обряде Д. зафиксировано ношение, волочение креста, что сближает Д. с другим обрядом вызывания дождя: серб. крстоноше, болг. кръсти.

Обливание додолы (пеперуды) водой (с. Чакаларово, Кырджалийский округ, Болгария)

Зелень — как правило, необходимый атрибут участников обряда. Ветками, цветами и травами украшают основного участника или несут их во время обхода домов. В обряде используются ветки липы, бука, дуба, бузины, вербы, лоза дикого винограда, плющ, дикая герань, различные травы, бурьян, венки из цветов, лопухов и крапивы. Нередко центральный персонаж настолько закрыт зеленью, что выглядит как большой зеленый куст. По окончании обряда ветки, венки, букетики и пр. выбрасывают в реку и купаются сами.

Имитируя дождь (капли), обливание Д. нередко совершают через решето или сито; Д. быстро вертится, чтобы разбрызгать вокруг себя побольше воды. В восточной Сербии совместную трапезу устраивали на отмели посреди реки. В восточной и центральной Сербии после обхода села Д. топят в реке крест с безымянной могилы.

В Сербии и Болгарии визит участников обхода в каждом доме завершается гаданием с ситом: хозяйка бросает пустое сито так, чтобы оно покатилось по двору; если оно переворачивается дном вверх, это сулит плодородный год, в противном случае ожидают неурожая. В Лесковацкой Мораве хозяйка толкает сито, выкрикивая: «Полное! Полное!»

А.А. Плотникова

ДОЖДЬ — в народной традиции объект почитания и магического воздействия. Власть над Д., как и др. атмосферными явлениями, приписывается представителям иного мира — покойникам и особенно висельникам и утопленникам, которые считаются хозяевами и предводителями туч — небесных стад коров, быков, волов и т. п. Сербы для отгона грозовых и градовых туч обращались к последнему в селе утопленнику или висельнику, называя его по имени и заклиная отвести своих «говяд» от полей и угодьев. Во время засухи жители Полесья оплакивали мифического утопленника Макарку, размешивая воду в колодце палками и голося: «Макарко-сыночек, вылезь из воды, разлей слезы по святой земле!» Колодцы, источники и др. водоемы на земле, по народным представлениям, связаны с небесными водами как сообщающиеся сосуды, поэтому воздействие на земные воды вызывает «отворение» небесных вод. Во время засухи часто шли к источникам, колодцам и рекам, освящали воду и молились, вызывая Д., обращаясь к святым. Нередко ходили к заброшенным источникам, прочищали их, обливая друг друга водой, вызывая Д. Совершались обходы села, полей, молебствия у колодца или реки. В Полесье часто в колодец сыпали мак, бросали деньги, соль, чеснок, освященные травы, зерна пшеницы и ржи, просфору и др., лили освященную воду, вычерпывали всю воду из колодца, бросали в воду глиняные горшки, кирпич, черепицу, считая, что Д. «запирают» горшечники и черепичники.

В западной Болгарии и в восточной Сербии известен специальный обряд, исполняемый во время засухи с целью вызвать Д.: девушки лепили из глины куклу по имени Герман и затем, имитируя погребение, закапывали куклу на берегу реки или бросали в воду. См. также Додола. В подобных ритуалах оплакивания слезы магически уподоблялись Д. В Полесье с той же целью и с той же мотивировкой исполнялся ритуал похорон лягушки: дети ловили лягушку, убивали ее, убирали в одежду из тряпочек, клали в коробок, голосили по ней, как по покойнице, и закапывали у криницы; на «могиле» чертили рукой крест. Вместо лягушки могли убивать какое-нибудь другое маленькое животное или насекомое — рака, ужа, крота, медведку, вошь и т. п. Ужа и насекомых иногда подвешивали на дереве или заборе. Верили, что после этого пойдет Д.

Еще более прямой магический смысл имели обрядовые обливания у реки или у колодца. Иногда обливали лиц, которые, по народным представлениям, обладали особой магической силой: беременную женщину (символизирующую мать-сыру землю), пастуха (повелителя земного стада, способного воздействовать на небесные «стада» туч), попа (тот же символ пастуха-пастыря). В Полесье обливали также углы хаты. Обливание могло носить и «искупительный» характер, его применяли тогда, когда причиной засухи считали нарушение определенных запретов. Так, на севере Житомирщины обливали женщину, которая вопреки строгому запрету пекла хлеб на Благовещение, или выливали воду посреди ее хаты и обливали снаружи углы дома. Искупительный характер носит и обряд поливания водой (или разрушения) могилы нечистого (заложного) покойника, если он в нарушение запрета похоронен на кладбище. Иногда такую могилу раскапывали, а труп бросали в реку. Сербы снимали крест с какой-нибудь безымянной могилы, относили его в реку или ручей и укрепляли так, чтобы он стоял, пока вода его не снесет. Когда устанавливали крест, трижды говорили: «Крест в воду, а дождь на поле! С неведомой могилы крест, с неведомой горы дождь!»

В Полесье и прилегающих районах Белоруссии и России для вызывания Д. совершали обряд «пахания реки»: во время засухи пахали или боронили высохшее русло реки или просто протаскивали по дну плуг. Иногда вместо реки «пахали» дорогу или рыли на дороге ямки, символически «отворяя» воду.

Поскольку засуха понималась как стихийное бедствие, для ее прекращения могли применяться общие защитные меры, помогавшие в случаях мора, болезни, пожара и т. п.: опахивание села или придорожного креста, обходы села и полей, изготовление обыденного полотна, рушника или установка обыденных (изготовленных за один день) крестов.

Еще одним магическим способом вызывания Д. было разрушение муравейника. Муравейник разгребали палкой, а расползающиеся муравьи символизировали и магически вызывали капли Д. Этот способ известен в Полесье и у южных славян. Сербы, разгребая муравейник, произносили заклинание: «Сколько муравьев, столько и капель!»

Языческие способы вызывания Д., особенно требы у колодцев, сурово осуждались церковью.

Для остановки Д. совершали разнообразные «останавливающие» или «отвращающие» действия: выбрасывали во двор яйцо, выносили или выбрасывали во двор, под дом, на крышу хлебную лопату, кочергу, хлебную дежу, жгли в печи троицкую зелень, освященную вербу и т. п. Причиной непрекращающихся, затяжных Д. считалось «осквернение воды». Например, в Боснии думали в таком случае, что в воде есть что-то «поганое» — брошенный когда-то раньше в воду внебрачный ребенок или убитый, и Д. не прекратится, пока труп не извлечен из воды. Во время ненастья женщины выходили из дома, выносили подвенечную рубаху и, называя по имени утопленников из села, просили их отвести ненастье от полей.

Ср. Засуха.

Лит.: Толстые Н.И. и С.М. Заметки по славянскому язычеству. 1. Вызывание дождя у колодца // Русский фольклор. Т. 21. Поэтика русского фольклора. М., 1981; Их же. Заметки по славянскому язычеству. 2. Вызывание дождя в Полесье // Славянский и балканский фольклор. Генезис. Архаика. Традиции. М., 1978.

С.М. Толстая

ДОЛЯ — у восточных славян, преимущественно у украинцев, персонификация индивидуальной человеческой судьбы, осмысляемой как часть общего блага, счастья. Подобное понимание судьбы сравнимо с образом хлеба, разделенного на части. Д. появляется у каждого человека при рождении и сопровождает его в течение всей жизни. Долей у украинцев также нередко называют душу умершего предка, который, посещая дом, приносит добро или зло своим живым родственникам. Часто Д. называется только олицетворение счастливой судьбы, а несчастливая Д. осознается как самостоятельный персонаж или группа персонажей (см. Злыдни).

О появлении Д. нет однозначных представлений. Д. рождается вместе с человеком; Д. человеку нарекает мать при рождении, или она дается человеку ангелом или Богом. Д. может оставить человека, если он грешит. После смерти человека его Д. умирает вместе с ним; также верят, что Д. умершего сидит на его могиле или посещает дома родственников.

Д. представляется двойником человека. По украинским верованьям, она имеет вид здоровой старухи в белой хорошей одежде с костылем в руках, женщины с распущенными волосами, однако ее вид может зависеть от того, кому она принадлежит: Д. счастливого человека ходит в красивой одежде, Д. купца имеет облик красивой девушки, крестьянина — здорового черного мужика. Белорусы представляют Д. в виде красивой нагой девушки, всюду сопровождающей человека. Западные белорусы наделяют Счастье обликом маленького человека, который носит с собой в сумке разные милости.

Бедность и богатство человека зависят от трудолюбия его Д., которая, как и домовой, помогает человеку в выполнении хозяйственных работ. Трудолюбивая Д. крестьянина работает вместе с ним, вяжет в поле снопы и даже ворует для него зерно с соседних полей. Д. может предсказывать человеку перемены в его судьбе, показываясь перед каким-либо событием. У Д. можно узнать, кто из семьи в текущем году умрет. Для этого после ужина в канун Крещения домочадцы оставляют свои ложки в миске от кутьи, а сверху кладут хлеб. Ночью Д. перевернет ложку того, кто должен в этом году умереть. Чтобы жить счастливо и быть богатым, человек должен найти свою Д. и спросить у нее, каково его призвание, в каком деле он найдет удачу. Поступив так, как советует ему Д., человек обретет свое счастье. Если у человека ленивая Д., он также должен разыскать ее и побить, тогда Д. начнет работать и помогать своему хозяину.

Есть разные способы, чтобы увидеть Д. В ночь на Пасху нужно пойти в поле и, услышав звон колоколов к заутрене, спросить: «Где моя Доля?» Услышав ответ, нужно идти туда, куда сказано. Вещь, которую Д. даст человеку (например, кусок холста или войлока), нужно беречь, т. к. именно она — источник счастья в доме. В других случаях необходимо на Пасху после обеда выйти на улицу — первый, кто встретится человеку, будет его Д. Если он в нарядной богатой одежде — это счастливая Д., если в лохмотьях — несчастливая (см. Встреча). Украинцы считали, что увидеть свою Д. можно только два раза в жизни — сразу после рождения и за несколько минут перед смертью. Украинской Д. по ряду признаков соответствует сербская Сређа (слово означает «счастье» и «встреча» и связано с осмыслением счастья как вовремя произошедшей встречи, счастливого случая). Сређа выглядит как очень красивая девушка, прядущая золотую нить. Она стережет поля своего хозяина, пасет ему овец, юношам помогает в драках, ребенку приносит сон. Носителем счастья в доме может быть конкретный человек, животное и даже предмет: деньги, кольцо и пр.

Лит.: Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989. С. 472–516; Сумцов Н. Культурные переживания. Киев, 1890. С. 217–218.

Е.Е. Левкиевская

ДОМ — символ семейного благополучия и богатства, локус многих календарных и семейных обрядов. Д. противопоставлен внешнему миру и потому является объектом разнообразных магических ритуалов, совершаемых для его защиты и ограждения от злых сил. В фольклоре и мифологии символами Д. выступают матица, очаг, печь, угол.

Организация домашнего пространства повторяет структуру внешнего мира и отчасти отражает структуру семьи. Место в центре обладает наибольшей сакральной значимостью; жилое пространство Д. делится по диагонали на две части: угол с печью (очагом) — левая сторона — образует женское пространство (ср. рус. бабий кут), правая сторона с красным углом — мужское. Элементам, огораживающим Д. от «чужого» пространства (крыша, стены), противопоставлены элементы, обеспечивающие его связь с внешним миром — дверь, окна. Очаг, печь — организующий центр дома, символ духовного и материального единства живущих в Д. родственников, источник жизни. Особой значимостью обладает порог Д., через который осуществляется контакт с «чужим» пространством.

О наделении Д. благополучием, богатством заботились уже при закладке Д. В восточном Полесье при строительстве Д. на мох, которым был устлан бревенчатый потолок, сверху сеяли овес и присыпали его песком: овес всходил, засыхал, что должно было обеспечить богатство Д. С этой же целью осыпали («осевали») матицу (=дом) зерном и хмелем. У южных и восточных славян было принято горсти зерна, гороха сыпать в углы Д., бросать под потолок, на матицу во время святок, на масленицу, а также в канун Юрьева дня, чтобы защитить богатство Д. от ведьмы. Во время жатвы в Д. вносили первый и последний снопы, жатвенный венок — символы богатства и изобилия.

При защите Д. особое внимание уделяли тем его частям, которые открыты внешнему миру. Закрещивали, окропляли дверь, дверной косяк, порог, окна; там же вешали, укрепляли, втыкали различные предметы-обереги (растения, режущую и колющую утварь, зеркало, подкову и пр.). Охранительный смысл приписывался действиям, совершаемым вокруг Д. Символическое удаление чего-либо из Д. способствовало очищению Д. от насекомых, пресмыкающихся, болезней, нечистой силы. Так, в Орловской губ., чтобы вывести из Д. блох, девушка или девочка утром в Чистый четверг голой выметала избу и выносила сор на середину дороги.

Приобщение к домашнему пространству символизировали специальные действия. Бабка-повитуха дотрагивалась ножками новорожденного до печки или обходила с ним вокруг очага. Молодая, прежде чем войти в дом мужа, перебрасывала через Д. яблоко, свой пояс и др., чтобы ей повиновались как новой хозяйке.

Уход из дома требовал соблюдения особых правил. У восточных славян при отъезде одного из обитателей Д. не подметали пол, чтобы не замести след, по которому тот должен вернуться домой. В Полесье невеста при уходе из родительского дома забирала с собой что-либо живое (курицу, кошку), чтобы иметь потомство в новом Д. На Русском Севере, если вся семья переходит на жительство в новый Д., то из старого Д. символически забирают богатство и приплод скота, приглашая домового на новое место.

Деревенский дом в Подлясье (д. Плутыче, Белостокское воеводство, Польша), построенный около 1900 г.

Покровителями дома выступают предки, связь с которыми нередко осуществляется через ритуальные трапезы, устраиваемые в пространстве Д.: поминальные и календарные, прежде всего святочные. Широко распространено у славян верование, что души умерших возвращаются домой в определенные дни. Печь, порог, углы дома считаются местом пребывания умерших предков (ср. обычай хоронить умерших, особенно детей некрещеных, под порогом (у входа или под полом), закапывать там послед и т. п.). У сербов и болгар опекуном Д. считается патрон, святой-покровитель дома и семьи, икону которого сербы клали в фундамент Д. День памяти святого-покровителя праздновали как именины самого Д. (см. «Слава», Курбан).

Благополучие Д. и хозяйства зависит также от домовых духов, которые живут в каждом Д. под печью или под порогом. У балканских славян покровителем жилого Д., как и любого строения, может выступать дух, происходящий из замурованной при строительстве тени человека или животного, или даже самого живого существа (болг., макед. таласам, таласон и т. п.). Среди представителей животного мира покровителем Д. считается змея, уж (реже — ласка).

Лит.: Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983; Невская Л.Г. Семантика дома и смежных представлений в погребальном фольклоре // Балто-славянские исследования 1981. М., 1982. С. 106–121; Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира (на материале балканских загадок) // Труды по знаковым системам. Тарту, 1978. Вып. 10. С. 65–85; Benedyktowicz D. Dom w tradycji ludowej. Wrocław, 1992.

А.А. Плотникова

Закладка дома — начальный этап строительного обряда, призванный обеспечить успех строительства, а также благополучие и процветание хозяев будущего дома.

При выборе строительного материала (как правило, древесины) соблюдался ряд запретов, связанных с видом деревьев, местом их произрастания и временем рубки. К ряду запрещенных для строительства дома деревьев относились так называемые священные и проклятые деревья: осина, ель и сосна, липа. Словаки избегали заготавливать ель и лиственницу, поскольку эти деревья, по поверьям, «притягивали» гром и молнию.

Важным моментом был выбор места для будущего дома. Запрещалось строить жилище на «святых» (церкви, сады и поля), опасных (кладбища, места побоищ), «нечистых» (перекресток, баня, мельница, болото, свалка) местах: это могло привести к болезни, смерти хозяев или др. несчастьям.

Выбор места постройки часто осуществлялся с помощью гадания: посыпали вокруг будущего строения просо или рожь, по четырем углам выбранного места оставляли четыре кучки зерна, четыре куска хлеба, сосуды с водой. Если наутро (через три, девять дней) все останется нетронутым (особенно если хлеб будет целым), то место выбрано удачно, дом простоит долгие годы и в нем будет достаток. Положительным знаком считалось, если наутро под оставленной сковородой была роса или в сосудах с водой вода прибывала, шерсть в горшках становилась отсыревшей либо были обнаружены муравьи.

У русских при выборе места пекли хлебы, один из которых «назначали» на новый дом. Если хлеб удавался, это было хорошим предзнаменованием, если же хлеб распадался или не поднимался, значит, «будет худо».

Особое значение при З. д. придавалось выбору времени для начала строительства. Русские в Сибири начинали ставить дом в Великий пост (ранней весной). У южных славян старались начать работу в «добрый» час: перед восходом солнца или до полудня, замечая, что «как день растет и развивается, так должен расти и развиваться строящийся дом». В Полесье же закладывали дом после захода солнца, так как боялись сглаза. Часто З. д. приурочивали к полнолунию или новолунию. Если же начать З. д. на ущербе месяца, то дом разрушится.

Фундамент начинали копать с восточной стороны, часто это делал хозяин или самый старший мужчина в доме, который затем бросал мастерам деньги на камни основ, «чтобы они не качались».

При положении основ будущего строения совершали охранительные обряды или зарывали в фундамент предметы-апотропеи: освященные травы, зерно, хлеб, воду, масло, монеты, ладан, кусочки пасхальной свечи или пасхи и веточки ели — от «молнии», чеснок, семена горчицы, ртуть, стекло, «ибо оно не гниет и не разлагается и его боятся нечистые духи».

Во время З. д. соблюдали запреты: в Полесье не начинали строительство, пока в деревне был непохороненный покойник. К заложенному дому запрещалось подходить посторонним людям, женщине, чтобы она не навредила дому или себе (например, не родила бы потом близнецов, что оценивалось негативно), бесплодным женщине и мужчине. В день закладки из дома ничего никому не давали.

По окончании З. д. следовало угощение для мастеров или соседей. Для этого случая готовились специальные калачи или пироги из слоеного, «крученого» теста, «чтобы счастье крутилось в доме».

Е.С. Узенёва

ДОМОВОЙ — у восточных славян домашний дух, мифологический хозяин и покровитель дома, обеспечивающий нормальную жизнь семьи, здоровье людей и животных, плодородие.

Часто у русских Д. считается духом умершего члена семьи, предка рода. Обычно он имеет вид древнего старика; черного человека; приземистого мужика с большой седой бородой, в белой или красной рубашке. У богатых людей Д. покрыт шерстью, у бедных он голый. Д. может принимать облик любого члена семьи, особенно отсутствующего, любого животного, при этом шерсть животного имеет тот же цвет, что и волосы хозяина дома. Д. может иметь вид змеи. Согласно севернорусским поверьям, в доме, где есть мужчины, Д. имеет вид мужчины; если в семье одни женщины, Д. является в образе женщины.

Места обитания Д. - дом, двор, хлев, конюшня, баня, места, связанные с пребыванием душ умерших: красный угол, печь, за трубой, порог входной двери; по полесским верованиям, он живет на чердаке, по русским и белорусским — в подполе.

Как и вся нечистая сила, Д. проявляет себя по ночам, когда занимается хозяйством. Днем он сидит на своем любимом месте — чердаке, за печью и пр. Увидеть Д. можно в полночь, в полнолуние, если смотреть на него через борону или через хомут.

Д. - хозяин и покровитель дома, семьи, скота и хозяйства в целом. Русские считают, что без Д. «дом держаться не станет». Д. выполняет все хозяйственные работы: поддерживает огонь в печи, убирает дом, сушит зерно, ухаживает за скотом и даже охраняет дом от воров. Если его рассердить, он наносит вред хозяйству, пугает людей, шумит по ночам в подполе или на чердаке.

Д. считается опекуном скота и птицы в доме, влияет на их здоровье и плодовитость. Если Д. любит скотину, она становится гладкой, сытой, здоровой. Нелюбимую скотину Д. мучит. Русские, приведя во двор нового коня или корову, отдавали их под покровительство Д., прося его беречь и любить.

Д. своим поведением или появлением предвещает будущее, предупреждает об опасности, отводит беду. Обычно не видимый для домочадцев, он появляется в образе хозяина дома перед несчастьем, чаще всего перед смертью члена семьи. Д. давит спящего человека.

Иногда считается, что Д. одинок, но часто, согласно русским и белорусским поверьям, он имеет семью, причем ее состав в точности повторяет состав в доме.

Чтобы Д. хорошо относился к людям, в определенные дни ему совершали приношения: клали хлеб под печку или в углы хлева; на Новый год относили на чердак борщ и кашу; на заговины — кусок мяса или чашку молока «заговеться хозяину». Так же поступали на Пасху и Рождество.

Обычай звать Д. с собой при переезде в новый дом известен преимущественно в русской традиции. Д., оставшийся в старом доме, плачет и воет по ночам, а не позвавшую его семью в новом доме ждут несчастья. Д. переводили в новый дом с частью старого хозяйства: хлебом, лаптями, веником и др. В старой усадьбе открывают ворота и со словами «Хозяин домовой, пойдем со мной в новый дом» переносят эти вещи в новое жилище.

Если Д. душит человека, отогнать его можно бранью и крестным знамением, поскольку молитвы он не боится. В случае, если Д. давит человека, нужно читать молитву «Да воскреснет Бог», а если Д. мучает скотину, в Полесье вешают в хлеву убитую сороку, зеркало или мужские штаны.

Лит.: Виноградова Л.Н. Региональные особенности полесских поверий о домовом // Славянский и балканский фольклор. М., 1996. С. 142–152; Померанцева Э.В. Русские рассказы о домовом // Славянский фольклор. М., 1972. С. 242–256.

Е.Е. Левкиевская

ДОРОГА — символ жизненного пути, пути души в загробный мир, особенно значимый в переходных ритуалах; место, где проявляется судьба, доля, удача человека при его встречах с людьми, животными и демонами. Д. - разновидность границы между «своим» и «чужим» пространством; мифологически «нечистое» место. Особенно опасны скрещения двух или нескольких Д., развилки и обочины. У восточных славян на перекрестках было принято хоронить самоубийц, некрещеных детей и других нечистых покойников.

Д., наряду с межой и другими рубежами, — место появления мифологических персонажей. Поляки считали, что в колеях Д. пребывают грешные людские души. Особенно часто на Д. появляются демоны, сбивающие человека с пути: у русских — леший, у западных украинцев — блуд, дика баба, у сербов невидимые демоны олалиjе, у западных славян — блуждающие огоньки, происходящие из душ «нечистых» покойников, у кашубов — болотник, который, освещая Д. фонарем, зовет: «Здесь дорога домой, здесь дорога домой…»

Выбрасывание на Д. различных предметов является способом ритуального удаления опасной и вредоносной субстанции за пределы «своего» пространства и ее уничтожения. На Д. «нечистые» предметы затаптывают, разносят, растаскивают ногами, расчленяя вред и опасность на множество частей. У русских при лечении болезней на Д. выбрасывали ногти и волосы больного, а также предметы, на которые с помощью заговора «переводилась» болезнь. Выбрасывание предметов на Д. могло быть и актом вредоносной магии, призванной передать другому лицу порчу или болезнь, поэтому существовал запрет поднимать на Д. найденные вещи и даже прикасаться к ним.

Одним из вариантов ритуального уничтожения является перебрасывание через Д. предметов, от которых необходимо избавиться. В частности, в России и в Полесье для избавления от клопов и тараканов их перебрасывали через Д. в коробочке или перевозили в старом лапте.

Одновременно считалось, что предметы, случайно найденные на Д., обладают лечебной силой и приносят счастье нашедшему их. Например, украинцы для избавления от бородавок старались найти старый башмак и, не сходя с места, перекинуть его через голову.

Предметы оставляли на Д. или развешивали вблизи нее с продуцирующими и защитными целями. Например, для отвращения эпидемий и эпизоотий на придорожных крестах вывешивались обыденные полотенца.

В магической практике, в свадебном ритуале и др. практиковалось символическое перегораживание Д. Например, в польских Татрах пастух при выгоне стада из села на пастбище чертил поперек Д. границу, чтобы преградить путь злым духам. В свадебном обряде при возвращении молодых от венца Д. перегораживали бревнами, веревкой, лентами и пр., требуя от жениха выкуп за право проезда свадебного поезда. У восточных и западных славян перегораживание Д. крадеными вещами, бревнами, дровами было одним из видов ритуальных бесчинств.

Переход дороги человеку или скоту практиковался для отнимания здоровья, счастья, плодовитости. У восточных славян и в Болгарии верили, что у коров можно отнять молоко, перейдя им Д.

Распахивание и боронование Д. в обрядовых целях служило для активизации плодородных сил. В Чехии, у хорватов и словенцев на масленицу ряженые имитировали пахоту и сев, таща по улицам плуг и борону. В Полесье пахание и боронование Д. было одним из способов вызывания дождя.

Восточные славяне считали, что нельзя строить дом на том месте, где проходила Д.: в таком доме будет неспокойно жить, а также на Д. нельзя спать, сидеть, громко петь или кричать, справлять естественные надобности.

Лит.: Невская Л.Г. Семантика дороги и смежных представлений в погребальном обряде // Семантика текста. М., 1980. С. 228–230; Щепанская Т.Б. Культура дороги на Русском Севере. Странник // Русский Север. СПб., 1992. С. 102–126.

Е.Е. Левкиевская

ДУБ — в традиционной культуре славян самое почитаемое дерево, символизирующее силу, крепость и мужское начало; место совершения религиозных обрядов, объект и локус жертвоприношений.

У славян Д. занимает первое место в ряду деревьев и соотносится с первыми элементами других символических рядов, а также с верхним миром; ему приписываются положительные значения. Сербы говорили о Д. - цар дрва, русские называли его Царь Дуб; в сакральной практике именно Д. выполнял ряд культовых функций, в фольклоре и практической магии фигурировал в качестве мирового дерева; согласно поверьям и фольклорным текстам, на Д. обитал царь птиц орел или птица Кук; в приметах и запретах Д. сопоставлялся с хозяином дома; в главном календарном обряде южных славян Д. использовался в качестве бадняка. В заговорах Д. наделяется именем собственным (например, Карколист, Дорофей); в болгарской легенде рассказывалось о том, как дубовая роща спрятала Бога, убегавшего от Чумы; в благодарность за это Бог сделал так, чтобы листья с Д. опадали лишь поздней осенью. В славянских языках и диалектах слово «дуб» часто выступает в родовом значении «дерево».

Ранние свидетельства о почитании Д. у славян относятся к X–XII вв. В трактате Константина Багрянородного (середина X в.) сообщается о том, что росы совершали жертвоприношения на о. Хортица, где рос огромный Д. По сведениям из Воронежской губ., молодые после венчания ехали к старому Д. и трижды объезжали вокруг него. У южных славян Д. и его основные виды использовались в качестве «записа». Повсеместно запрещалось рубить и причинять ущерб священным Д.

Д. считались и местом обитания мифологических персонажей. У южных славян большие Д., вязы и буки назывались «самовилскими», или «самодивскими» (на них собирались самодивы, вилы, джины, черти). Эти Д. запрещалось рубить, а также спать под ними из-за опасности заболеть или повредиться умом. На больших Д. обитали гигантские мифологические змеи — покровители угодий, охранявшие местность от града и непогоды и боровшиеся с халами.

Д. связан с громовержцем. На связь дуба и Перуна указывает запрет находиться под Д. во время грозы и выращивать Д. около дома, т. к. в первую очередь гром бьет в Д. В белорусском фольклоре Д. и «Перун» фигурируют в сюжетах сказок и заговоров, посвященных преследованию громовержцем змея, сокола и других его противников.

В фольклорных текстах Д. выступает в образе трехчастного мирового дерева, моделирующего Вселенную с ее тремя мирами. В заговорах Д., стоящий на острове, вблизи храма, на горе, посредине океана, обозначает центр мира и сам мир и вместе с тем идеальное иномирное пространство, где только и возможно разрешение той или иной кризисной ситуации (в частности, избавление от болезни). Рядом с Д. или прямо на нем находятся царь, царица, Бог, Богородица и святые, а вокруг Д. в его корнях или на листьях лежит змея (ср. также южнославянского Змея-охранителя, живущего на Д.).

В верованиях, практической магии и фольклоре Д. последовательно выступает как мужской символ. Воду после купания новорожденного мальчика выливают под Д.; когда невесту вводят в дом мужа, она первой входит туда и говорит про себя: «Около двора дубочки, а в дом — сыночки», если хочет, чтобы у нее рождались мальчики.

Д. считался самым крепким деревом: «За один раз дуба не свалишь»; ср. восточнославянский обычай тереться спиной о Д. при первом громе или при виде первой весенней птицы, чтобы спина была крепкой; затыкать за пояс на спине дубовую ветку, чтобы спина не болела во время жатвы, и др. Поляки вешали на рога коровам дубовые венки, чтобы коровы были сильными и чтобы рога не ломались при бодании; на Витебщине повитуха обрезала мальчику пуповину на дубовой плахе, чтобы он вырос крепким.

В народной медицине южных славян популярным способом лечения детских болезней, а также способом прекращения детской смертности в семье был обычай закладывать в ствол Д. отрезанные волосы и ногти больного ребенка или нитку, которой предварительно измеряли ребенка, а затем забивать это отверстие колышком: когда ребенок перерастет это отверстие, болезнь оставит его.

Д. служил объектом, на который символически переносили болезни. Белорусы выливали под молодой Д. воду, в которой мыли чахоточного больного; поляки при нарывах во рту плевали в отверстие, выкопанное под Д.; украинцы, поляки, чехи, мораване оставляли на Д. одежду больного; болгары, сербы и македонцы посещали почитаемые Д. и привязывали к их ветвям ленточки и нитки из одежды.

Лит.: Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974; Ивакин Г.Ю. Священный дуб языческих славян // Сов. этнография. М., 1979. № 2.

Т.А. Агапкина

ДУНАЙ — в славянской традиции обозначение мифологизированного водного пространства, реки, границы между своим и иным миром, дороги в рай и т. п. Древнейшее предание о дунайской «прародине» славян содержится в «Повести временных лет» (начало XII в.), где говорится о том, как «по многих временах» после вавилонского столпотворения и расселения народов славяне сели на Д. Предание отражает продвижение праславян к дунайской границе Византии в VI в. и формирование общеславянского этнического самосознания в процессе столкновения с иной культурой (византийской цивилизацией). Д. оставался символом славянского единства на протяжении средневековой эпохи: в 1665 г. хорват Юрий Крижанич писал, что русские, лехи (поляки), чехи, болгары, сербы и хорваты зовутся одним словом — «Словинци и Задунаици».

В представлениях славян Д. - это водное пространство вообще, море (в рус. свадебных песнях море часто заменяет Дунай), граница между своим и иным миром (ср. также свой — чужой), дорога — путь в иную землю, иной мир, рай. В хлыстовской песне середины XVIII в. Сын Божий призывает «водных людей на большой корабль <…> Гребите вниз по батюшки по тихому по Дунаю, от краю други до краю до небеснова до раю». В болгарской песне Д. течет от райского древа — золотой яблони; в польских песнях Д. течет в райском саду; молодец исцеляется от травы, принесенной «с дуная»; в русских свадебных песнях по Д. плывет (стоит на Д.) райское дерево и т. п. (ср. образ мирового дерева у тихого белого Д. в болг. песнях); представление о Д., как реке, текущей из рая, восходит к византийским апокрифам. В украинской традиции Млечный Путь — дорога из Москвы в Иерусалим. По дороге к Иерусалиму есть река Дунай, о которой говорят: «Пишов на Дунай, та й до дому не думай». На этой реке есть полотняные мосты, которые откликаются, если кто хочет переехать. Эти мосты очень длинны: каждый в пять верст; известны сходные польские поговорки и поверья, русский заговорный мотив о Д., к которому ведет «калинный мост» и т. п. (ср. также мотив отсылки болезни «у Дунав» в сербских заговорах).

Д. оказывается в народной традиции и границей, и центром мира (ср. мотив райского — мирового дерева на Д.), где происходят главные события народной жизни и пересекаются все пути. В украинской щедровке молодецкий конь пьет «з Дунаю» воду и перед ним открываются три дороженьки: одна до Боженьки, другая — «до королейка», третья — «до панойка» и т. п. В польских песнях на Д. встречаются молодые: хлопец поит коня, девица стирает на белом камне и т. п. Д. разделяет жениха и невесту, молодцов и девиц (рус., пол., серб.) — является рубежом в обрядах жизненного цикла, прежде всего свадьбы (пересечение Дуная — символ брака; ср. «Дунай» как характерный припев рус. свадебных и др. песен, рус. и пол. фольклорный мотив выдачи замуж «за Дунай» и т. п.). Невеста, гадающая о суженом, бросает венок в Д. и ждет гостей с трех сторон: из Киева, из Питера и из «дальней Москвы», роняет в Д. перстень, который должен достать суженый, и т. п. Д. оказывается также местом смерти и погребения: девица (молодец) тонет в Д., топит там ребенка (пол., рус.); Стенька Разин, согласно русским историческим песням, завершает свой путь «добра молодца» на Д., просит перевезти его через Д. и похоронить у «белого камешка» между трех дорог — Питерской, Владимирской и Киевской.

Этиологические мотивы девичьих слез, которые «Дунай-речку делают», гибели во время свадебных испытаний былинного богатыря Дуная и превращения его крови в реку также связаны с брачной символикой реки — воды.

Реальный Д. в слав. поверьях и обрядах — объект умилостивительных жертвоприношений: воины русского князя Святослава (хотевшего устроить центр своей земли на Д.), по данным Льва Диакона (конец X в.), совершив погребение убитых на поле боя, топили в Д. младенцев и петухов; ср. жертвоприношение посреди Д. живых курицы, петуха или др. животных болг. рыбаками. По серб. поверьям, в Д. обитает 99 водных духов: сотый — их старейшина; у дунайских водяных козлиные ноги, уши и рожки, на голове — красная феска (ср. Водяной). См. также Река.

Лит.: Мачинский Д.А. «Дунай» русского фольклора на фоне восточнославянской мифологии и истории//Русский Север. Л., 1981. С. 110–171 (там лит.); Цивьян Т.В. Движение и путь в балканской модели мира. М., 1999. С. 167–200.

В.Я. Петрухин

ДУХ-ОБОГАТИТЕЛЬ — мифологический персонаж, который обитает в доме, находится в услужении у одного из членов семьи и приносит своему хозяину богатство, отобранное у других людей. Д. о. имеется только у колдунов, а отношения с ним расцениваются как общение с чертом. Представления о Д. о. наиболее развиты на западе Украины и Белоруссии, у западных славян и на Украинских Карпатах. У русских Д. о. часто смешивается с образом змея-любовника (см. Змей), у западных украинцев и лужичан он связан с сюжетом о неразменной монете.

Д. о. специально выводят из куриного яйца, имеющего какую-либо аномалию, например отсутствие зародыша или два желтка, а также из яйца курицы, которая поет петухом; из яйца черной курицы. Такое яйцо нужно закопать в навоз или завернуть в шерсть, его нужно носить слева под мышкой или за пазухой семь, девять или сорок дней, после чего из него вылупится Д. о. Человек, решивший вывести Д. о., должен отречься от Бога: он не может посещать церковь, молиться, креститься, мыться, стричься, обстригать ногти, расчесываться. Он должен хранить молчание. Место, где высиживают Д. о., - пустой дом, баня, печь. Западные украинцы, поляки и южные славяне полагали, что Д. о. происходит из выкидышей, мертворожденных или умерших некрещеными детей, из душ убийц, людей, умерших без исповеди.

Другие способы получения Д. о. предполагают заключение союза с чертом. По польским и западноукраинским верованиям, Д. о. получают на перекрестке в полночь, подписывают договор кровью из мизинца. Д. о. можно купить в аптеке в городе, на базаре у цыган, евреев, венгров. Акт покупки сопровождается отречением от Бога. Иногда Д. о. сам хитростью навязывается человеку в услужение, появляясь в виде мокрого цыпленка, которого хозяева из жалости пускают к себе в дом. Д. о. попадается на глаза человеку в виде красивой бабочки. Принеся эту бабочку в дом, человек, сам того не желая, получает Д. о.

У восточных славян, поляков и лужичан Д. о. часто имеет вид змея или ужа. Когда Д. о. переносит богатство по воздуху, он выглядит огненным или светлым, если несет золото, и темно-синим, если несет хлеб. В западноукраинской, сербской и хорватской традициях Д. о. представляют в облике маленького человечка в красных штанишках и в красной шапочке, в которой заключена его волшебная сила. Согласно русским, белорусским и польским верованиям, у Д. о. есть специальное вместилище, куда он складывает украденное добро: сумка или большой зоб, из которого он дома изрыгает принесенное богатство. Сербы иногда представляют Д. о. в виде большого мешка, который, наполнившись, возвращается к хозяину.

В доме Д. о. живет на чердаке, на печи или за печью, за печной трубой, около порога или под столом. Восточные славяне и поляки считают, что Д. о. проникает в дом сквозь печную трубу (см. Труба печная). Д. о. не должен видеть никто, кроме его хозяина, иначе он покинет дом.

Д. о. носит в дом добро: сметану, зерно, масло, мед, водку, деньги, воруя их из других домов. Он приносит хозяину мешки с навозом, которые, пролетая через печную трубу, превращаются в золото. Д. о. способствует разведению пчел или лошадей, обеспечивает удачу в торговле, в кузнечном деле, в сватовстве, занимается домашним хозяйством. Белорусы, западные украинцы и сербы полагают, что Д. о. разыскивает клады для своего хозяина.

Чтобы Д. о. приносил богатство, хозяин должен кормить его молоком, кашей, яичницей. В пищу, приготовленную для Д. о., нельзя добавлять соли. Если разозлить Д. о., не давать ему еды, накормить соленой пищей или показать его постороннему человеку, он разобьет посуду, замучает домашних животных, разрушит хозяйство и уйдет, забрав с собой счастье, после чего все богатство сразу исчезнет.

Хозяин, имеющий такого «слугу», должен загружать его работой, иначе Д. о. убьет его. Западные украинцы считают, что душа человека, имеющего Д. о., после смерти поступает в распоряжение Д. о., который относит ее главному черту. Чтобы избавиться от Д. о., нужно освятить дом или окропить его святой водой. Белорусы и западные украинцы полагают, что Д. о. можно убить, ударив его наотмашь, перебросив через крышу, отнеся на девятую межу. Д. о. можно продать или отдать другому хозяину, вернуть на то место, где его нашли.

Лит.: Левкиевская Е.Е. Славянские представления о способах коммуникации между тем и этим светом // Концепт движения в языке и культуре. М., 1996. С. 185–212; Добровольский В.Н. Смоленский этнографический сборник. СПб.; М., 1891. С. 96–97; Гнатюк В. Знадоби до украïньскоï демонольогiï // Етнографiчний збiрник. Львiв, 1903. Т. 15. С. 96–105.

Е.Е. Левкиевская

ДУША — двойник человека при его жизни, имеющий черты мифологического персонажа. После разделения с плотью человека (в случае его смерти или во время сна) Д. покидает тело, принимая облик ветерка, пара, дыма или бабочки, мухи, птицы. Иногда Д. представляют как маленького человечка с прозрачным телом или ребенка с крылышками.

Свое начало Д. берет от матери при рождении человека, по другим представлениям — исходит от Бога. Она «живет» вместе с человеком, находится у него либо в голове, либо в ямке под шеей, в груди, в животе, сердце и т. д. Д. растет, как и человек, чувствует тепло, холод, боль, радость, но питается только паром от пищи. При жизни человека она может покидать его только во сне, поэтому людям снится, что они путешествуют, попадают в необыкновенные места и т. д.

Если человек связан с нечистой силой, то Д., покинув его во сне, творит различные злодейства. Так, по украинским поверьям, тело ведьмы остается бездыханным, пока Д., являясь людям в различных обликах, отбирает у коров молоко, похищает с неба звезды и т. п. Если в это время изменить положение тела ведьмы, то возвратившаяся после ночных странствий Д. не может попасть в свою телесную оболочку и летает вокруг ведьмы, оборачиваясь то курицей, то гусыней, то мухой, то пчелой. Люди, совмещающие в себе свойства реального человека и нечистой силы (колдуны, планетники и др.), по польским и украинско-карпатским поверьям, имеют две Д. или, по другим славянским представлениям, у них нет христианской Д., они продают ее дьяволу, заменяют на «нечистый дух». В русских и украинских верованиях встречается противопоставление Д., присущей человеку (мужчине), и пара, заменяющего душу животным, «нехристям», иногда — женщинам.

После смерти человека Д. покидает тело с последним выдохом умирающего, оставаясь некоторое время поблизости от тела. Чтобы помочь Д. покинуть помещение, нередко открывают двери, форточки, заслонку в печи; из окна вывешивают полотенце, по которому она спускается, а затем при желании возвращается обратно. Считается также, что Д. утирает этим полотенцем свои слезы, отдыхает на нем. Белорусы во время одевания покойного ставят на окне стакан с чистой водой и вешают полотенце, чтобы душа умершего могла вымыться, обсушиться и чистой явиться на «тот свет». Украинцы полагают, что Д. сопровождает тело до кладбища, плача и вопрошая: «Йой, а я де буду?» После похорон Д. часто возвращается в дом, поэтому на поминках у восточных славян принято подавать к столу горячие блюда (борщ, свежеиспеченный хлеб, который специально ломают руками, и т. д.), чтобы Д. могла подкрепиться паром от этой пищи. У белорусов в течение шести недель в красном углу под иконами стоит сосуд с водой: согласно поверью, Д. покойника 40 дней находится в доме и нуждается в питье. На сороковой день после смерти у восточных славян происходят «проводы» Д. на «тот свет»; в Полесье, например, этот обряд называется поднимать воздух. Аналогичные представления о Д. усопшего, пребывающей вблизи людей в течение первых сорока дней, характерны и для южных славян, исповедующих православие. По истечении данного времени души «путешествуют по земле», поднимаются в высшие воздушные сферы, летят на суд к Богу и т. д.

Наиболее тяжелым считается переход Д. через воду. В различных фольклорных текстах говорится, что души на «тот свет» перевозит св. Никола; иногда подчеркивается, что он перевозит только праведные души. По украинским поверьям, счастливые души пребывают в доме Соломона и Давида, стоящем на земле среди моря. Они непрерывно молятся Богу или пируют за белыми столами, на которых яства не уменьшаются, поскольку души едят только пар. Грешные души мучаются в аду и голодают, т. к. их кормят золой. Считается также, что души грешников беспрестанно носятся по земле, вызывая вихри, бури, ураганы. Души некрещеных детей становятся навками, мавками, русалками.

Согласно поверьям, существует тесная связь Д. с телом и после смерти. Чтобы Д. могла время от времени видеть свое тело, украинцы делают в гробу окошечко. В поминальные дни она посещает родной дом, обходит места, где бывал покойник, обязательно появляется у могилы, поэтому родственники усопшего оставляют на могиле пироги, блины, льют водку. Русский обычай подметать могилу березовыми вениками объясняли тем, что Д. якобы приятен запах березовой листвы. Македонцы в первый день Троицы втыкали в могилы ветки грецкого ореха, создавая для Д. тень и прохладу. Повсеместно распространено верование о том, что души возвращаются домой в Сочельник, Новый год, на Троицу и др.

Показываясь людям, Д. принимает облики различных насекомых и птиц, что связано с представлением о ее легкости, способности летать, наличии крыльев и т. д. Так, у поляков и в южной России при появлении бабочек у пламени свечи поминают умерших, молясь и называя их по именам; известны также запреты убивать бабочек, приметы о них как о предвестниках смерти и т. п. Если к дому постоянно прилетает какая-нибудь птица (воробей, кукушка, коршун), то ее отождествляют с Д. умершего. В Полесье о пролетающих в поле птичках говорят, что это летают души добрых людей. Нередко в знак поминовения усопших на могилах или перекрестках дорог рассыпают для птиц зерно. Иногда Д. представляют себе в облике мыши, ящерицы и других хтонических животных.

Лит.: Гнатюк В.М. Останки передхристиянського релiгiйного свiтогляду наших предкiв // Украïнцi: Народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Киïв, 1991. С. 397–398; Плотникова А.А. Дух вон // Русская речь. 1993. № 4. С. 100–102; Виноградова Л.Н. Материальные и бестелесные формы существования души // Славянские этюды. Сборник к юбилею С.М. Толстой. М., 1999. С. 141–160; Толстая С.М. Славянские мифологические представления о душе // Славянский и балканский фольклор: Народная демонология. М., 2000. С. 52–95.

А.А. Плотникова

ДЫМ — см. Окуривание.