Славянская мифология: энциклопедический словарь

С

САТАНАИЛ, сатана, дьявол — в славянских космогонических легендах глава злых духов. Имя С. восходит к христианскому сатане, однако функции С. связаны с архаическими дуалистическими мифологиями. В дуалистической космогонии С. - противник бога-демиурга. В средневековом южнославянском и русском апокрифе «Сказание о Тивериадском море» Тивериадское озеро представлено как первичный безбрежный океан. Бог опускается по воздуху на море (ср. космогонический сюжет в Книге Бытия) и видит С., плавающего в облике гоголя. С. называет себя богом, но признает истинного Бога «господом над господами». Бог велит С. нырнуть на дно, вынести песок и кремень. Песок Бог рассыпал по морю, создав землю, кремень же разломил, правую часть оставил у себя, левую отдал С. (ср. оппозицию правого и левого как воплощения благого и злого). Ударяя посохом о кремень, Бог создал ангелов и архангелов. С. же создал свое бесовское воинство.

Подобные легенды сохранялись у болгар, украинцев и русских: сатана — обитатель первичного океана (в виде водоплавающей птицы, черта в пене, в лодке; в некоторых сказаниях Бог создает сатану из своей тени); Бог велит ему нырять за землей (иногда сатана сам предлагает Богу создать землю). Сатана трижды ныряет, но лишь на третий раз, помянув Божье имя, достает землю, утаив часть во рту. Бог творит землю, которая начинает расти на море и во рту у сатаны; тот выплевывает утаенную часть, из нее возникают холмы и горы. По другим вариантам, Бог засыпает на сотворенной земле, сатана пытается сбросить его в воду, тащит его в одну сторону, потом в другую, так по всем сторонам света, но земля разрастается, и сатане не удается утопить Бога; напротив, он невольно совершает ритуал благословения земли, начертав крест во время своих попыток. Наиболее архаичный вариант дуалистического сказания, записанный в Заонежье, представляет Саваофа в виде белого гоголя, сатану в виде черного.

После творения земли, ангелов и бесов возгордившийся С. пытается создать собственное небо (в соревновании С. с Богом возникают семь небес), но архангел Михаил низвергает его (отбирая у противника божественное имя ил) и всю нечистую силу на землю. Так появились нечисть, бесы и черти на земле. Сам сатана проваливается в преисподнюю. В сербохорватских дуалистических сказаниях сатана и падшие ангелы захватывают с собой солнце (или оно изначально находится в руках противника Бога — Дуклиана, мифологизированного императора Диоклетиана, гонителя христиан). Архангел (или Иоанн Креститель) затевает с сатаной ныряние в море, и когда дьявол (или Дуклиан) ныряет, покрывает море льдом и уносит солнце на небо. Дьявол пробивает лед, но настигает архангела уже на небе, вырвав часть его ступни (с тех пор у людей выемка в ступне).

Продолжением дуалистических космогоний с участием С. являются антропогонические мифы. Древнейший из них пересказан в «Повести временных лет» (под 1071 г.): волхвы поведали о том, как Бог мылся в бане, вспотел и отерся «ветошкой», которую сбросил с небес на землю. Сатана стал спорить с Богом, кому из нее сотворить человека (сам он сотворил тело, Бог вложил душу). С тех пор тело остается в земле, душа после смерти отправляется к Богу. В позднейших восточнославянских и болгарских вариантах творение человека более приближено к ветхозаветному мифу: Бог создает человека из глины и уходит на небо за душой, оставляя сторожем собаку, еще не имевшую шкуры; сатана соблазняет собаку шубой или хлебом (усыпляет холодом) и оплевывает человека. По возвращении Бог выворачивает свое творение наизнанку — из-за оплеванных внутренностей человек становится подверженным болезням. По другим вариантам, дьявол истыкал человека пальцем (шилом), чтобы душа в нем не держалась; Бог заткнул все отверстия травами (которые стали лечебными), кроме одного, из которого исходит душа со смертью (болг.); дьявол тщится создать человека, подобного сотворенному Богом, но у него получается волк, которого оживляет Бог (волк откусывает дьяволу часть ноги, поэтому он хром). Такими же неудачами завершается подражание в творении овса — дьявол сеет сорняки; вместо коровы у него выходит коза и т. д. В русских преданиях сатана насаждает яблоню — древо познания, осину (на которой повесился Иуда), хмель и т. п., чтобы искушать человека.

В русских легендах сатана претендует на власть над людьми: ведь они сотворены из земли, добытой им со дна океана. Он получает власть над мертвыми людьми, поэтому они должны были пребывать в преисподней — аду до сошествия в ад Христа.

Лит.: Кузнецова B.C. Дуалистические легенды о сотворении мира в восточнославянской фольклорной традиции. Новосибирск, 1998; Димитрова-Маринова Д. Богомильская космогония в древнеславянской литературной традиции // От Бытия к Исходу. Отражение библейских сюжетов в славянской и еврейской народной культуре. М., 1998. С. 38–58.

В.Я. Петрухин

СВАДЬБА — см. Брак, Венчание, Жених, Невеста.

СВАРОГ, Сварожич — в славянской мифологии бог огня. По данным древнерусских поучений против язычества, культ Сварожича был связан с культом огня: язычники «огневи молять же ся, зовуще его сварожичем» («Слово некоего христолюбца»). В славянском переводе хроники Иоанна Малалы (XII в.) С. отождествлен с древнегреческим Гефестом. В древнерусском пантеоне особо тесные связи соединяли С. с Дажьбогом, названным в летописи сыном С. («… сего ради прозваша и богъ Сварогъ… и по семь царствова сынъ его именемъ Солнце, его же наричють Дажьбогъ… Солнце царь сынъ Свароговъ еже есть Дажьбогъ», Ипатьевская летопись 1114 г.). Отрывок о Свароге, отце солнца, связан с вставкой о Совии в «Хронике» Иоанна Малалы. Оба эти текста, видимо, отражают общую культурную традицию, связанную с введением трупосожжения. У балтийских славян Сварожич (иначе называвшийся Радгостом) почитался в культовом центре редариев Ретре-Радгосте как один из главных богов, атрибутами которого были конь и копья (ср. Свентовита), а также огромный вепрь, согласно легенде, выходивший из моря (ср. вепря как зооморфный символ солнца). У чехов, словаков и украинцев со С. можно связать огненного духа Рарога; ср. также Страха (Раха) в восточнославянских заговорах.

В.И., В.Т.

СВЕНТОВИТ — в западнославянской мифологии «бог богов», упоминаемый Гельмольдом и Саксоном Грамматиком (XII в.). С. - высший бог, связан с войной и победами; его атрибуты — меч, знамя, боевые значки, в том числе изображавшие орла, и копья. Культовый центр С. - четырехстолпный храм в балтийско-славянском городе Аркона. Символический цвет С. - красный: его храм был увенчан красной кровлей, в капище был пурпурный занавес, в сундуках — множество пурпурных одежд. Белый священный конь при храме С. после ночи оказывался покрытым грязью: верили, что ночью он выезжал для борьбы с врагами. При гаданиях коня подводили к трем рядам копий, и если он спотыкался на левую ногу, это считалось дурным предзнаменованием, если же ступал с правой ноги — добрым. Ответы оракула С. считались наиболее весомыми. Идол С. имел четыре головы, расположенные справа, спереди и сзади (это описание сопоставляется с четырехглавым Збручским идолом), что позволяет соотнести С. и его четырехстолпный храм с четырехчленной (север — юг — запад — восток) моделью мира в славянской мифологии. Четырехчленность С. находит многочисленные параллели в других традициях с четырехглавыми божествами или четверками богов, охранителей стран света. Имя С., очевидно, представляет собой эпитет. Есть основания думать о глубинной первоначальной связи С. с громовержцем (см. Перун), в образе которого особенно подчеркнута воинская функция.

Лит.: Топоров В.Н. Из славянской языческой терминологии: индоевропейские истоки и тенденции развития // Этимология. 1986–1987. М., 1989.

В.В. Иванов, В.Н. Топоров

СВЕТ — в народной традиции соотносится с солнцем, месяцем, звездами, днем, летом, теплом, золотом, белым, красным и желтым цветами, красотой, жизнью, является воплощением истинности, праведности и святости.

Семиотическая оппозиция С. - тьма коррелирует с противопоставлениями день — ночь, лето — зима, добро — зло, жизнь — смерть, верх — низ, правое — левое, причем первые члены этих оппозиций обычно оцениваются положительно, а вторые — негативно. С. представляет собой не отдельную стихию, как вода, огонь или воздух, но пронизывает собой эти стихии, составляя их важнейшую субстанцию (ср. употребление прилагательного светлый в значении — прозрачный: светлая вода).

Народной традицией было усвоено и переосмыслено библейское учение о божественном происхождении света (Быт. 1:1–4). Согласно «Стиху о Голубиной книге», «белой свет» зачался «от лица Божья, / Со(л)нцо праведно — от очей его, / Светел месяц — от темечка» или «зачался наш белый свет — / От святого Духа Сагаофова; / Солнце красное от лица Божья, / Самого Христа Царя небесного» (Стихи духовные. М., 1991. С. 29, 32). Сверхъестественным происхождением солнечного света обусловлен и его ослепительный характер, непереносимость для человеческого глаза. По украинским поверьям, только праведник может смотреть на солнце и видеть, как оно «играет», переливается разными цветами.

Светоносной, солнечной природой, по народно-христианским воззрениям, обладают Бог-Отец и Иисус Христос, Богородица, ангелы и святые, тьму же воплощают дьявольские силы. Если рай располагается на востоке и именуется «пресолнечным», то ад локализуется на западе и погружен во тьму. Освещая земную поверхность, солнце как бы передает ее во власть божественных сил, а скрываясь на ночь, оставляет во власти зла. В былинах и духовных стихах «святорусская» или «светлорусская» земля изображается как залитое С. открытое бескрайнее пространство (ср. выражения «белый свет» или «вольный свет» — о мире в целом). В духовных стихах эпитет «светлый» вообще сближается со «святой»: светоносность рассматривается как проявление святости (ср. нимб в иконописи).

Солнечный С. изливается на человека как Божья благодать, и он же отвращает нечистую силу. В сказке белорусов-полешуков рассказывается о том, как Бог создал луну в помощь солнцу, черт подлетает к ней, грызет и пытается скинуть с неба; когда от луны остается небольшой огрызок, солнце направляет на черта свои лучи и тот спасается бегством.

В заговорах на красоту С. связан с идеей женской привлекательности: девушка желает сиять как вода или как крест на церкви, быть светлее месяца или милее свету белого. В русских любовных заговорах С. выступает как непременное условие жизни: «Как без свету, без белого, много ли проживешь, так бы и он (парень) без меня не прожил». Многие заговоры начинаются с того, что человек отправляется в широкое поле, «на Божий свет»; здесь он «одевается» светом и небесными светилами: «Божьим светом осветюся, облаком оботкнуся, мелкими частыми звездами обтычуся».

С. соотнесен с жилищем человека (см. Окно) и с его телесным миром; глаза не только воспринимают С., но и как бы сами испускают его вовне, а когда человек умирает, С. «теряется» из очей. Темнота соответствует состоянию человека, убитого горем, и картина заходящего вечером или спрятавшегося за тучами солнца вполне отвечает общему эмоциональному настрою похоронных причитаний. Горе выражается здесь в том, что «не глядят да ясны очюшки на белой свет» или «пекёт солнышко да не по-прежнему, как светёл месяц светит не по-старому».

С. месяца, зари и звезд оказывал, по народным поверьям, магическое воздействие на плодовитость овец, удойность коров и наделял целебной силой соль, мыло и золу, оставленные на подоконнике в ночь под Страстной четверг. В Киевской губ. корове давали «зоряну воду», чтобы у нее было больше молока; для получения такой воды ее выставляли в ясную ночь под звезды («зори»), В приметах яркий С. звезд предвещает богатый урожай ягод, грибов и хлеба. В русских загадках С. описывается как материальный предмет или живое существо: молоко, сукно, белая кошка, золотое веретено или золотой мост и т. п.

A.Л. Топорков

СВОЙ-ЧУЖОЙ — одна из основных семантических оппозиций в народной культуре; соотносится с такими признаками, как «хороший-плохой», «праведный-греховный», «чистый-нечистый», «живой-мертвый», «человеческий-нечеловеческий (звериный, демонический)», «внутренний-внешний».

С последним признаком связаны представления о «своем» и «чужом» пространстве, которое мыслится как совокупность концентрических кругов, при этом в самом центре находится человек и его ближайшее родственное окружение (например: человек-дом-двор-село-поле-лес). Степень «чужести» возрастает по мере удаления от центра, «свое» (культурное) пространство через ряд границ (околица, река, гора и т. п.) переходит в «чужое» (природное), которое в свою очередь граничит или отождествляется с потусторонним миром. В фольклорной картине мира «свое» (освоенное, достигаемое) и «чужое» (другие страны, «тот свет») могут соотноситься по вертикали: ср. представления о пути в «иной» мир через восхождение на высокую гору или дерево или через нисхождение под землю (ср. Ирий).

Оппозиция «свой-чужой» в приложении к социуму осмысляется через разноуровневые связи человека: кровнородственные и семейные (свой/чужой род, семья), этнические (свой/чужой народ, нация), языковые (родной/чужой язык, диалект), конфессиональные (своя/ чужая вера), социальные (свое/чужое сообщество, сословие).

Оценка «чужих» как враждебных и опасных существ восходит к архаическим верованиям о том, что все пришедшие извне и не принадлежащие ближайшему сообществу люди являются представителями «иного» мира и обладают сверхъестественными свойствами (ср. наделение инородцев (иноверцев) зооморфными чертами и устойчивое соотнесение их с областью магии и ведовства).

К «чужим» заведомо относятся нелюди (демонические существа, предки, животные), люди «извне» (инородцы, люди иного социального происхождения и положения, странники). Отличительными признаками «чужого» являются его внешность, одежда, запах, бытовое, обрядовое и речевое поведение.

Признаки «чужести» могли приобретать и члены «своего» коллектива (семьи, общины). «Чужими среди своих» становились люди, обладающие эзотерическими знаниями или умениями (знахарь, мельник, кузнец и др.), меняющие социовозрастное (молодожены) или социальное (рекруты) положение или исполняющие определенные ритуальные роли (ряженые). Причислению человека к категории «чужих» могли способствовать физические недостатки (слепота, немота, глухота) или окказиональные факторы (период после родов или месячные у женщин). Для людей, временно пребывающих в статусе «чужих», предусматриваются особые способы возвращения их в область «своего»: очистительные ритуалы для ряженых, молодоженов, роженицы.

Как проявление «чужести» воспринимается отклонение от общепринятых норм поведения, которое угрожает благополучию социума в целом и требует немедленного исправления (ср. формы символического наказания «нечестной» невесты или людей, нарушивших запрет копать землю и городить заборы до праздника Благовещенья).

Появление «чужих» этносов и профессиональных сословий связывается с нарушением этических норм в далеком прошлом (согласно болгарским легендам, турки произошли в результате инцеста матери и сына или от связи человека и животного — женщины и собаки, овчара и змеи; влахи — это потомки изгнанных из человеческого общества разбойников) или с контактами людей и нечистой силы (по легенде из Галиции, цыгане — потомки женщины и черта, по гуцульским поверьям от женщины и черта произошли «волохи»-пастухи). С позиции этноцентризма положительно оценивается только свой этнос: именно он обладает «правильным» укладом жизни, «человеческим» языком и праведной верой. Характерной особенностью восприятия «чужих» конфессий является отношение к ним как к безверию («чужой» Бог не может быть истинным Богом) или как к поклонению дьявольским силам.

Принадлежностью к сфере «чужого» определяется в народной традиции статус гостя, нищего (странника), священника, колдуна, что проявляется в особом «ритуализованном» отношении к ним.

«Чужим» принадлежит особая роль в календарных обрядах, связанных с символикой «первого дня» (например, у всех славян счастливой приметой считался приход полазника-инородца на Рождество, Новый год) или призванных обеспечить богатство и благополучие на целый год (ср. святочные и масленичные маски ряженых «цыган», «евреев», «турок» и др.). В магических обрядах вызывания дождя использовались предметы, украденные у «чужих» (похищали горшок у гончара, соседа, иноверца); одним из распространенных приемов «магии против смерти» было приглашение в семью, где часто умирали дети, инородца или иноверца в качестве кума для ребенка. В кризисных ситуациях (тяжелая болезнь, отсутствие молока у кормящей женщины) обращались за помощью к «чужим» священникам: раввину (укр., пол.), православному попу (словен.). В то же время предметы, принадлежащие «чужим», их культовые места и даты «чужих» праздников считались опасными. Белорусы говорили, что нельзя дотрагиваться до еврейских богослужебных книг — кожа на руках потрескается. Не рекомендовалось также заквашивать капусту в еврейский праздник Кущей — сгниет.

Лит.: Лотман Ю.М., Успенский Б.А. «Изгой» и «изгойничество» как социально-политическая позиция в русской культуре преимущественно допетровского периода // Труды по знаковым системам. Тарту, 1982. Вып. 15. С. 110–121; Виноградова Л.Н. Как распознать чужого среди своих? // Исследования по славянскому фольклору и народной культуре. Oakland, 1997. Вып. 1. С. 53–62.

О.В. Белова

СВЯТКИ — двухнедельный период зимних праздников, начинавшийся с Рождественского сочельника (24.XII) и кончавшийся Крещением (6.I). По церковному календарю, крайние даты этого периода посвящены памяти евангельских событий, связанных с рождением Христа и крещением его в Иордани; в народной традиции к этим датам примыкает также празднование Нового года, который приходится на середину святочного цикла. О том, что все три даты (Рождество — Новый год — Крещение) воспринимались как единый цикл праздников, свидетельствует как повторяющийся комплекс однотипных ритуалов, так и народная терминология этих дат: например, при широко известном у восточных славян названии всего святочного периода Коляды Рождественский сочельник именовался в украинско-белорусской зоне и в Полесье как «Первая коляда», день накануне Нового года — «Вторая коляда», а канун Крещения — как «Третья коляда».

Особое мифологическое значение святок в народном календаре определяется «пограничным» характером этого периода, когда солнце поворачивается с зимы на лето, когда заканчивается старый и начинается новый год, когда отмечается один из главных праздников христианской церкви — Рождество Христово. Чрезвычайная насыщенность обычаями, обрядами, магическими действиями, гаданиями, запретами, приметами выделяет С. из всего календарного комплекса. Вместе с тем С. считались опасным периодом, временем, когда души умерших и персонажи нечистой силы активно вторгаются в мир людей. По восточнославянским поверьям, Бог, радуясь рождению сына, выпускает с «того света» и души умерших, и нечистую силу гулять по белу свету. Этим объясняется негативная трактовка святочного времени как «бесовского», «нечистого», «злого», «страшного» и «вредного». У южных славян святочные дни назывались «погаными», «некрещеными», «караконджуловыми», «вражьими» и т. п.

Подобными поверьями в значительной степени определяется и обрядность святочного комплекса. Так, в связи с представлениями о «приходе» с того света душ умерших предков (а также о появлении на свет Спасителя) любой гость, входящий в дом накануне Рождества или Нового года, воспринимался как особа священная, от которой зависело благополучие семьи на весь год, поэтому первым требованием было угостить или одарить каждого посетителя; по первому пришедшему в дом гостю гадали о будущем, вынуждали его участвовать в домашних магических обрядах (см. Полазник). Как сакральных гостей и «Божьих посланников» принимали хозяева участников колядных обходов (см. Колядование). Так же ритуально обставлено было торжественное внесение в дом святочных символов: бадняка, рождественского снопа, называемого «дедом», «дидухом», либо ритуального хвойного деревца («подлазнички») и т. п. Белорусы Гомельщины, внося в дом сено, говорили, что это «коляды пришли».

С этим же кругом представлений о незримом присутствии духов в жилом пространстве человека связаны и многочисленные запреты. Прежде всего запрещались все прядильно-ткаческие работы и действия с использованием острых и режущих орудий: нельзя было прясть, сновать, ткать, шить, скручивать, связывать, рубить, резать, колоть шилом и т. п., иначе, как считалось, приплод домашних животных уродится «кривым», «слепым» и вообще увечным. Весь период С. остерегались выносить из дома мусор, чтобы «не вынести свою удачу». Забота о духах-опекунах, незримо присутствующих в доме, лежит в Основе запретов убирать со стола на ночь остатки ужина, поднимать с пола упавшую ложку, мыть посуду сразу после праздничной трапезы.

Приход персонажей из иного мира инсценировали святочные ряженые, среди которых наиболее популярными были фигуры страшилищ, оборотней с зооморфными чертами, «стариков», «деда и бабы», «покойников» и т. п. (см. Ряжение).

Центральным моментом всех трех святочных праздников была общесемейная ритуальная трапеза, которая готовилась как поминальный стол: обязательным блюдом была кутья, сыта, канун или коливо; у русских — блины и овсяной кисель; во многих местах у восточных славян и в карпатской зоне на стол ставили лишний прибор («для души», «для гостя», «для ангела»).

К святочным праздникам были приурочены магические ритуалы, призванные обеспечить хозяйственное благополучие семьи на весь год (см. Рождество). Большое число обычаев (либо запретов) было связано с «магией первого дня» и обусловлено принципом: «насколько успешным будет начало года, настолько удачно он и закончится». Например, накануне Рождества не поили овец водой, чтобы их не мучила жажда все лето (белорусы); завязывали ножницы для стрижки овец, чтобы в течение года волки не задирали скот (карпатские украинцы); прятали или выносили из дома на период С. все веретена, чтобы летом не встречаться со змеями (Полесье), и т. п.

Присутствие духов в пространстве людей обеспечивало, по народным воззрениям, возможность заглянуть в будущее, чем и объясняются многообразные формы святочных гаданий. Особое место занимали прогностические приметы, по которым старались угадать погоду и урожайность в грядущем году.

Поверья о возвращении пришельцев с «того света» обратно в царство мертвых в последний день С. получили ритуальное оформление в обычаях, интерпретируемых как символические «проводы духов»: ср. восточнославянские обряды «изгнания коляды» или «кутьи», «старого года», «зимы», «мороза» и др. условных персонажей (см. Крещение).

Лит.: Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Зимние праздники. М., 1973. С. 209–216, 244–261, 271–279; Чичеров В.И. Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI–XIX веков. М., 1957; Виноградова Л.Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян: Генезис и типология колядования. М., 1982; Курочкiн О.В. Новорiчнi свята украïнцiв: Традицiï i сучаснiсть. Киïв, 1978; Богатырев П.Г. Народный календарь // Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 202–226.

Л.Н. Виноградова

СВЯТЫЕ — персонажи христианской литературы и культа, усвоенные устной народной традицией. События и деяния, явившиеся основой почитания и канонизации святых, продолжают жить в книжных текстах и близких к ним фольклорных жанрах (духовные стихи, легенды). В обрядовом фольклоре (колядках, щедровках, жнивных песнях и т. п.) и верованиях славян образы Христа, Богородицы, ангелов, святых претерпели существенную трансформацию и приблизились к персонажам низшей мифологии и духам.

Многие христианские С. заменили в народном сознании языческих богов, восприняв их функции и заняв их место: пророк Илья заместил громовержца Перуна, св. Николай и др. — «скотьего бога» Велеса (Волоса), св. Параскева Пятница — богиню Мокошь и т. д. Соответственно языческой схеме за каждым святым закреплялись определенные сферы природы и человеческой деятельности. Св. Георгий (Егорий, Юрий) почитался как покровитель скота. До сих пор на Русском Севере совершаются егорьевские обходы скотины со словами: «Святый Ягорья, попаси моих коровок!», «Святый Ягорья! Нам помогай, коровок спасай от лютого зверя, от злого человека, кто от моей коровы молоко отнимает…» Св. Илья заведует громом и дождем, во время грозы он разъезжает по небу на огненной колеснице и мечет оттуда стрелы-молнии и камни, поражая нечистую силу и грешников. На Руси были храмы Ильи Сухого и Ильи Мокрого, в которых совершались моления о дожде и о ясной погоде. Илье приписывалась и власть над урожаем. В белорусских колядках поется: «Ходит Илья на Василья, где пугай махнет — там жито растет». Св. Илья начинал жатву — «зажинал золотым серпом, правой ручкой».

У сербов св. Савва считался покровителем и защитником волков. В «свой» день (14.I) он, по народным верованиям, залезает на грушу, созывает волков, угощает их и распределяет, чей скот станет их жертвой в течение года. Св. Савву считали также хозяином градовых туч. Когда они надвигались, к святому обращались с просьбой «отвести своих говяд от села». Св. Стеван признавался у сербов патроном ветра, и в его день (2.VIII) не работали, чтобы ветер не принес с собой болезни. Богородица у всех славян почиталась защитницей беременных и рожениц. Параскева Пятница следила за соблюдением норм и запретов, касающихся прядения и тканья, пряла по ночам на оставленной прялке, путала пряжу и нитки, ломала инструмент, наказывая женщин, занимавшихся прядением и тканьем в неурочное время, например в пятницу или в праздник. См. также Андрей, Власий и др.

К С. обращались за помощью во всех случаях жизни с молитвой, им давали обеты, приносили жертвы и подарки, на них обижались за неисполнение просьб и даже наказывали: отворачивали икону с изображением С. к стене, разбивали ее, бросали в воду и т. п. Формы обращения со С. в повседневной жизни мало чем отличались от способов обращения с домовым, лешим, водяным или русалкой. В заговорах их имена соседствуют с именами мифических персонажей, в «заветных тетрадях» обращенные к ним молитвы могут перемежаться рецептами черной магии и т. п. В Рождественский сочельник Бога, Богородицу, С., ангелов приглашали на ужин вместе с морозом, ветром, волками, птицами, демонами туч, нечистой силой (см. Приглашения). У кашубов под именем Николая был известен злой дух, который загадывал загадки заблудившимся в лесу; если человек отгадывал, Николай выводил его из леса, а если нет, то человек попадал во власть нечистой силы, продавал душу дьяволу.

Часто люди заключали со С. договор об обмене благами. Окончив жатву, на поле оставляли несжатым пучок колосьев — «на бороду» Христу (или Волосу, Николе, Илье, Кузьме и Демьяну; см. Борода). Приносили в жертву святым кур, свиней, баранов и др. животных во время семейных и сельских календарных праздников.

Вместе с тем С. почитали из страха перед ними, из боязни навлечь на себя их гнев. Так, в Полесье говорят: «Мы празднуем Михайлу, чтоб гром не побил хату. В этот день не рубим дров, не стираем, ножом ничего не режем, кросен не ткем. Чтоб не обиделся Михайла».

Культ С. лежит в основе народного календаря. Имена С. (часто в трансформированном виде) служат названиями праздников, а сами С. воспринимаются как персонифицированные праздники.

В любом сборнике заговоров можно найти обращения к С. с просьбой об исцелении. Фигура святого может выступать в заговорах и в роли чудесного помощника из волшебной сказки и защитника от злых сил. В архангельском заговоре от лихорадки свв. Кузьма и Демьян и отец Симеон, встретив 12 «косматых, волосатых и беспоясных» дев, «вынимают сабли вострые и ладят сказить им головы».

В духовных стихах, основанных на сюжетах и мотивах канонических, житийных и апокрифических христианских текстов, образы С., хотя и обогащаются фольклорными чертами, сохраняют свой сакральный ореол. В них повествуется главным образом о земных подвигах С., из коих наиболее популярны у восточных славян Николай, Егорий, Димитрий Солунский, Федор Тирон, Михаил-архангел, Кузьма-Демьян, а также Алексей — человек Божий, Иосаф-царевич, Борис и Глеб, почитаемые не столько за их чудотворную мощь, сколько за горькую судьбу.

В сказках-легендах к излюбленным героям относятся святые Петр, Николай и Кузьма и Демьян, оказывающие помощь нуждающимся и наказывающие обидчиков и грешников; нередко, однако, им приписываются действия и поступки, весьма далекие от благочестия.

С.М. Толстая

СГЛАЗ, порча — вредоносное магическое воздействие на человека и его хозяйство, вызывающее болезни, разлад в семейных отношениях, неурожай, неудачи в делах, расстройство хозяйства, в тяжелых случаях — смерть людей и падеж скота. Сглаз и порча отличаются друг от друга способами воздействия.

Способность причинять вред своим взглядом приписывается ведьмам, колдунам, а также людям, которые обладают «злым глазом» невольно, по стечению обстоятельств: рожденным в «злую» минуту, под определенной планетой, зачатым в праздники или в период, когда у женщины были месячные. Широко распространено мнение, что если мать сначала прекратит кормление грудью, а через некоторое время снова даст грудь ребенку, то он приобретет способность к С. Часто считается, что человек со «злым глазом» помимо своей воли причиняет вред всему, на что ни посмотрит. Но С. бывает и намеренным, если взгляд сопровождается недобрыми мыслями или чрезмерной неискренней похвалой.

Под порчей понимают совокупность магических приемов, применяемых ведьмами, колдунами и другими «знающими» (например, строителями) для причинения ущерба здоровью, благополучию и благосостоянию человека. В отличие от С., который бывает невольным, порчу всегда «наводят» намеренно.

В качестве орудия порчи применяют старые, битые, сломанные, пустые, использованные предметы, что символизирует их принадлежность к потустороннему миру: яичную скорлупу, яйца без зародыша, змеиную шкуру, кости и черепа животных, разбитые горшки, хлебные корки, тряпки, перья, спутанные волосы, связанные узлом веревки; предметы, бывшие в соприкосновении с покойником (мыло, которым его обмывали, мерку и стружки от гроба, землю с могилы и др., а также острые, колющие предметы (битое стекло, гвозди, иголки). Одними из форм порчи считаются залом и насылание на дом кикиморы.

Орудия порчи подкладывают под порог, пол, печь, под угол дома, закапывают во дворе, огороде, хлеву, иногда оставляют на дороге: если человек наступит на подброшенный предмет или поднимет его, он будет «испорчен». Колдуны «насылают» порчу и по воздуху, пуская по ветру пыль, волосы и пр. со злым наговором на того, кому она предназначена. Иногда порчу «насылают» на определенное имя, тогда окажется «испорченным» первый же человек с таким именем, на которого она попадет.

Наиболее подвержены влиянию С. и порчи люди, находящиеся в «переходном» состоянии: новорожденные дети (до крещения или до момента прорезывания зубов), беременные женщины и роженицы, молодожены, а также молодые животные и скот после отела (особенно первотелки), растения в период цветения и созревания, пчелы в период роения; любая значимая работа в процессе ее выполнения: тканье полотна, сбивание масла, приготовление теста, пахота, сев, выгон скота, охота (см. Охотник), рыбалка и т. п.

Чтобы «снять» порчу и вылечить от С., прибегали к помощи знахаря или колдуна, более сильного, чем тот, который «навел» порчу. Для избавления от С. прибегают к заговорам, которые читают над больным или наговаривают на питье или еду, которую дают больному, а также применяют ритуальное очищение больного: обмывание наговоренной водой, окропление святой водой, окуривание освященными травами. Для избавления от порчи находят в жилище символизирующие ее предметы и с чтением заговоров удаляют за пределы жилого пространства (выбрасывают на межу, текущую воду, сжигают), после чего производится ритуальное очищение дома и усадьбы. Для защиты от С. и порчи применяют разнообразные обереги.

Е.Е. Левкиевская

СЕМАРГЛ, Симаргл (др. — рус. Семарьглъ, Симарьглъ, Сим-Рьглъ) — в восточнославянской мифологии божество, входившее в число семи (или восьми) божеств древнерусского пантеона, идолы которых были установлены в Киеве при князе Владимире (980 г.). Имя С. восходит, по-видимому, к древнему имени «Семиглав» (ср. характерную для славянских богов поликефалию, в частности семиглавого Руевита). Согласно другой гипотезе, имя и образ С. - иранское заимствование, восходит к мифической птице Сэнмурв. Д. Ворт связывает С. с птицей Див. Функции С. неясны; вероятно, они связаны с сакральным числом семь и воплощением семичленного древнерусского пантеона. Характерно, что в некоторых текстах «Куликова цикла» имя С. искажено в Раклий и это божество рассматривается как «языческое», татарское.

Лит.: Васильев М.А. Язычество восточных славян накануне крещения Руси. М., 1999.

В.И., В.Т.

СЕМИК — четверг перед Троицей, у русских день поминовения «заложных» покойников, а также неизвестных и ничейных покойников, предшествующий поминовению предков в троицкую субботу (см. Троица, Задушницы). К С. уже в XVII в. было приурочено погребение погибших, казненных либо умерших от голода и болезней, в скудельницах или убогих домах. В этот день обычно на кладбище устраивали поминки, переходящие в буйство. Во многих местах считалось, что С. установлен в память именно об утопленниках, поэтому в С. от людей требовалось соблюдение запретов, связанных с водой: нельзя было ни мыть, ни стирать, ни полоскать, иначе бы в семье непременно кто-нибудь утонул.

Лит.: Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественною смертью и русалки. М., 1995.

Т.А. Агапкина

СЕРДЦЕ — орган человеческого тела, осмысляемый как средоточие эмоционально-чувственной жизни человека, вместилище любви, тоски, веры, страха Божия и т. д. В фольклоре и верованиях в С. насылают огонь, слова, сухоту, тоску, его рассекают топором, поражают обычной или огненной стрелой, распарывают, вырывают из тела, оковывают железными обручами, запирают на ключ, студят и т. д. В русском фольклоре С. обычно именуется ретивым, т. е. скорым на гнев и др. движения чувства.

По восточно- и западнославянским представлениям, в С. локализуется душа; ср. вологодское: «Душа человека помещается в сердце, а исходит изо рта». Впрочем, С. иногда противопоставляется душе, например, в пословицах: «Сердце — вещун, а душа — мера», «Сердце душу бережет и душу мутит». В западноукраинской и польской традициях люди, рожденные с двумя душами или сердцами, наделяются демоническими свойствами. После смерти двоедушника его второе С. продолжает биться, и он становится вампиром.

В русских былинах победитель вынимает у своего поверженного противника его С. и печень. Южнославянская вештица поедает человеческие сердца; дотрагиваясь чудесной палочкой до груди спящего человека, она вынимает его С. и съедает, после чего тело на груди срастается; человек без С. в будущем обязательно погибает.

По русским поверьям, чтобы лишить колдуна силы, следовало поднести нож к его С. В Белорусском Полесье, вернувшись после купальского костра, женщины собирались в чьей-нибудь хате и всю ночь кипятили в воде тряпочку для процеживания молока; верили, что от этого у ведьмы кипит и горит С. По русскому преданию, Степан Разин заключен в горе и обречен на вечные муки: к нему летает змей и сосет его сердце.

Если колдун продолжал ходить после смерти, русские забивали кол из осины ему в спину напротив С. На Карпатах и в Польше разрывали могилу двоедушника, который продолжал вредить после смерти, и С. его пробивали липовым или осиновым колом.

В заговорах-присушках восточных и южных славян любовь насылается в С. как огонь, отчего С. должно гореть, таять или кипеть, например: «Как горит щепка в огне, так бы горело сердце (имярек) по мне (имярек)»; «Коль жарко в сем горне золотом уголье дубовое, толь бы жарко таяло сердце у… рабы (имярек) по мне, рабы (имярек)» (Олонецкая губ., XVII в.); «… так бы обо мне — муже — у красной девицы серцо кипело кровью горечей…» (Пермская губ., нач. XX в.). В заговорах на охлаждение влюбленных, наоборот, ледяной царь студит С. В вятской присушке девушка насылает на мужчину тоску, а потом запирает его С. 12-ю ключами и замками: «Заперла его сердце, а ключи взяла к себе».

В русских духовных стихах в соответствии с Новым Заветом С. осмысляется как орган любви к Богу; оно наполнено состраданьем, радостью духовной, умилением и т. п. В причитаниях С. испытывает отрицательные эмоции: оно болит, дрожит, крушится, обмирает, пугается, щемит, предчувствует несчастье, ему тяжелешенько, его холодит заботушка.

Лит.: Владимирцев В.П. К типологии мотивов сердца в фольклоре и этнографии // Фольклор и этнография. Л., 1984. С. 204–211; Никитина С.Е. Сердце и душа фольклорного человека // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 26–38.

А.Л. Топорков

СЕТЬ, мрежа, невод — предмет, обрядовая функция и символика которого определяются наличием переплетений, ячеек и особенно узлов. Почитание и ритуальное использование С. известно по древнеславянским источникам с XIII в.

У восточных славян С. часто использовалась в свадебном обряде в качестве оберега. На Русском Севере жених и невеста перед венцом опоясывались по голому телу поясом из невода, сеткой с рыбачьих вентерей или мережкою и так ехали к венцу. Аналогично в южно-русских губерниях, «провожая жениха с невестою в храм для венчания, <…> молодых перепоясывают по брюху сеточкою, снятою с рыбачьих вентерей: к перепоясанным так колдун никогда не прикоснется». В Тихвинском уезде Новгородской губ. нередко весь свадебный поезд опоясывался под рубашкой сеткою. В Олонецкой губ. (Пудожский уезд) молодых вели в отдельное помещение или клеть, и когда те подходили к постели, сватья, которая убирала их, валила их спать и связывала им ноги сетью, «чтобы никто не испортил» (по преданию, «если ворог хочет спортить молодых, то ему надо развязать каждый узелок, а у сети узелков много»), — запись 10-х гг. XX в. Опоясывание сетью в брачном обряде не только предохраняло врачующихся от порчи, но и способствовало деторождению, стимулировало зачатие (ср. Пояс).

У южных и западных славян С. использовалась в погребальном обряде. На севере Македонии в районе Скопья ночью умершего покрывают рыбацкой С., чтобы он не стал вампиром, «чтобы не утащил с собой кого-нибудь». У кашубов распространено верование, что тот, кто похоронен с С., «должен сначала развязать все узлы на С., прежде чем вернуться на землю». С такой же мотивировкой пользовались сетью на Русском Севере для избавления от сглаза. На Пинеге при заговаривании «урока» от С. отрезали кусочек и ссучивали его с конопляным волокном «от себя» (т. е. крутя в обратную сторону) и читали слова: «Как от сети узла никто не может ни развязать, ни распустить — ни еретик, ни клеветник, ни завидник, так же бы рабу божию (имярек) никто не мог бы ни испортить, ни изурочить».

В хорватском масленичном обряде по селу ходили группы обнаженных парней, обернутых только в С., несмотря на холодную пору года. И нагота, и С. в данном случае являются способом отгона, отталкивания нечистой силы. С этим обрядом перекликается мотив русской сказки «Мудрая дева» из собрания А.Н. Афанасьева. Царь, обращаясь к мужику, задает деве задачу-загадку: «Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка». Мудрая дева-семилетка поутру сбросила с себя всю одежду, надела на голое тело С., в руки взяла перепелку, села верхом на зайца, приехала во дворец, протянула царю перепелку: «Вот тебе, государь, подарочек». Перепелка вспорхнула и улетела.

Иная символика С. (невода) характерна для славянской книжной, христианской традиции. Она базируется на евангельском эпизоде встречи Христа с братьями-рыболовами Симоном, называемым Петром, и Андреем, закидывавшими С. в Галилейское озеро. Увидав братьев, Христос сказал: «Идите со мною, и я сделаю вас ловцами человеков». И они тотчас, оставивши сети, последовали за Христом (Мф. 4:18–20; Лк. 5:1-11). Таким образом, если в фольклорной традиции С. является предметом-оберегом и выполняет функцию отталкивания нечистой силы, то в христианской, книжной традиции это символ силы притягательной, обращающей людей к добру, к правде Божией. В известном инициале новгородской Флоровской псалтыри XIV в., хранящейся в Российской национальной библиотеке в Петербурге, изображаются два рыбака, держащих С. (мрежу), которая внизу завязана узлом и наполнена рыбой. Этот рисунок как бы иллюстрирует евангельский эпизод о братьях-рыбаках, будущих апостолах Петре и Андрее.

Любопытные образцы переплетения христианской и народной символики С. находим в карпатском обряде и веровании, записанном Иваном Франко. В районах Дрогобыча, Стрыя и Коломыи женщины, вытаскивая коноплю из воды, одно перевясло бросали по течению воды. Это делалось потому, что «Божья Мать ловит эти перевясла, сушит их, треплет, прядет и из выпряденных ниток делает сети. Перед Страшным судом эти сети она будет три дня забрасывать в пекло: того, кто сравнительно мало грешил, она вытащит из пекла». Аналогичный мотив отмечен на Балканах, в центральной Боснии: Богородица из свечей, зажигаемых за души покойников, плетет большую С. и забрасывает ее в ад; в аду тот, кто не очень грешен, хватается за эту С. и таким образом выбравшись из ада, отправляется в рай.

Лит.: Толстой Н.И. Этнографический комментарий к древним славяно-русским текстам. 1. Сеть (мрежа) // Литература и искусство в системе культуры. М., 1988.

Н.И. Толстой

СИРОТА — воспринимается как лицо социально и ритуально ущербное. Тяжкая участь и беззащитность С., лишенного опекунов и защитников, отмечается в пословицах (например, «Житье сиротам — что гороху при дороге, кто мимо идет, тот и урвет»; «В сиротстве жить — день деньской слезы лить»), в похоронных плачах и свадебных причитаниях невесты-С. Заключая брак, жених-С. обычно «шел в приемыши», т. е. поселялся в доме у тестя и занимал зависимое положение.

Как и нищий, С. считался обделенным, лишенным доли, а поэтому не мог участвовать в семейных обрядах, чтобы не распространить свою обездоленность на окружающих и на саму обрядовую ситуацию. С. не допускается к участию в свадебном обряде. Например, у болгар в обряде бритья жениха, предваряющем свадебную церемонию, в роли брадобрея не мог выступать С. У сербов муку для свадебного каравая должна просеивать девушка, у которой живы оба родителя. Следили, чтобы мальчик, участвующий в некоторых этапах свадьбы, не был С. В Болгарии С. не могла присутствовать в послеродовом обряде, в котором на третий день после родов чествуют духов судьбы орисниц. С. не принимал участия и в некоторых календарных обрядах, исполняемых ради плодородия и правильного течения жизни. В Болгарии в день св. Германа, празднуемого для предотвращения града, куклу, изображавшую Германа, изготавливали в том доме, где живы оба родителя. В Сербии запрещалось С. разжигать первый огонь в новом доме.

С., не имея опеки среди людей, получал ее от Бога, забравшего у него родителей, но за это предоставившего С. свое особое покровительство (ср. пословицы: «За сирого и вдового сам Бог на страже стоит», «Дал Господь сиротинке роток — даст и хлеба кусок», «За сиротою сам Бог с калитою»). Имея покровительство в сакральном мире, С. мог обращаться туда за помощью. В частности, невеста-С. перед венчанием приходит на могилу своих умерших родителей, чтобы попросить у них благословения и опеки. С., как и нищий, имел статус посредника между миром людей и «иным» миром. Слово С., как и слово нищего, быстрее доходит до Бога. Поэтому помощь, оказываемая С., считалась богоугодным делом и уравнивалась в глазах общества с помощью вдове, подаянием нищему, деньгами, отдаваемыми на церковь, и осмыслялась как Божья доля, которая должна была обеспечить дающему после смерти прощение грехов и достойное существование в загробном мире, а при жизни — удачу в делах. Например, при засеве земледелец просил Бога уродить хлеба «на всякую долю, на нищую долю, на сиротскую долю…»

Связь с миром предков повышала ритуальный статус С. и определяла его участие в обрядах. В Болгарии в день св. Лазаря во время ритуального обхода девушками-лазарками просят девочку-C. покружиться с куклой Лазаря, чтобы велись пчелы, ягнята и телята. В сербском и болгарском обрядах вызывания дождя девочку-С., называемую пеперудой или додолой, украшают зелеными ветками и водят по селу.

Предвестием сиротства в сновидениях считался сон о роящихся пчелах.

Лит.: Трофимов А.А. Убогий сирота // Живая старина. 1999. № 1. С. 25–26.

Е.Е. Левкиевская

СИТО, решето — предметы домашней утвари, воплощающие идею богатства, плодородия и изобилия. Используются в ритуалах как символ неба и как вместилище даров, в народной медицине играют роль оберега и роль оракула — в гаданиях.

В южнославянских традициях многократно обыгрывается связь названия сита со словами, обозначающими «сытость»; ср. болгарское благопожелание: «Дайте ситото, да е сита годината», т. е. «Дайте сито, чтобы был сытый год». В Болгарии при первом кормлении ребенка грудью повитуха держала над матерью С. с кусочком хлеба, чтобы дитя всегда было сыто. Аналогичным образом в Сербии клали первый хлеб в С., чтобы была «сита година».

Одно из наиболее устойчивых и архаических значений С. и решета основано на их уподоблении небесному своду; ср. русские загадки «Сито вито, решетом покрыто» (небо и земля), «Из-под липова куста бьет метелица густа» (муку сеют), а также названия мелкого дождя: русское ситник, ситовник, ситуха, серб. ситна киша и т. п. По поверью Житомирского уезда, радуга «тянет воду из моря на небо; на небе устроено как бы решето, но оно всегда задвинуто; когда радуга натянет воды, оно отодвигается и идет дождь». Белорусы Слуцкого уезда полагали, что вода просеивается через облака, как сквозь С., иногда облака разрываются и тогда дождь льет как из ведра. Поверье о том, что туча пропускает воду через свои поры, как через С., отмечалось также у украинцев Подольской губ., в Прикарпатье, Болгарии и имеет параллели у др. народов мира. В связи с этим у восточных и южных славян лили воду через С., чтобы вызвать дождь, а в Гомельской обл., наоборот, переворачивали решето, стремясь остановить дождь.

Восточные и южные славяне наделяли целебными свойствами и использовали в народной медицине воду, пролитую через решето. В Полесье с лечебными или профилактическими целями поливали водой через решето ребенка или домашних животных; брызгали через решето воду на корову и теленка после отела; от испуга обмывали ребенка водой, пропущенной предварительно через перевернутое решето, и давали ребенку попить ее; трижды обходили больную корову, поливая вокруг нее водой через решето; при эпидемии или эпизоотии таким же способом поливали улицу. В Вологодской губ. в Великий Четверг брызгали через решето воду на овец, «чтобы в заборах дыры казались им меньше». В Курской губ. при детской болезни «сушец» сажали на окно под решето кошку и над решетом купали ребенка; считалось, что болезнь перейдет на кошку и та издохнет, ребенок же останется в живых. В Черногории ребенка, больного лихорадкой, обливают на перекрестке водой через решето; считается, что болезнь перейдет на того, кто первым пройдет по этой дороге.

Мотив ношения воды решетом известен в сказках и песнях. С особой устойчивостью он встречается в сказке о мачехе, ее дочери и падчерице. В сказке из Тульской губернии мачеха прогнала падчерицу из дома, и та нанялась к Бабе-яге: «Баба-яга дала ей решето, да и говорит: ступай топи баню и воду этим решетом таскай. Она затопила баню, стала воду таскать решетом. А сорока прилетела: „Чики-чики, девица — глинкой, глинкой!“ Она замазала глинкой, насилу натаскала». Когда Баба-яга дает то же задание мачехиной дочери, та прогоняет птичку, которая хотела дать ей добрый совет. Верование в то, что в награду за целомудрие дается чудесная способность носить воду решетом, известно не только в Европе, но и в Индии и является индоевропейской древностью.

Ношение воды решетом и литье воды через него известны не только как фольклорные мотивы, но и как ритуальные действия. Так, например, в Полесье утром после свадьбы молодую в шутку посылали принести воду решетом; на свадьбе лили воду через решето на землю, «чтобы все велося, родилося». В Вятской обл. с помощью решета унимали тоску; для этого лили воду через решето со словами: «Как на решете вода не держится, так бы у меня, рабы Божьей (имя), по рабу Божьему (имя) тоска не держалась».

В севернорусских причитаниях при описании гроба — посмертного жилища упоминается о том, что в него «решетом свету наношено». Этот мотив возводится к легенде, известной в русских и украинских пересказах: когда люди построили первый дом, они забыли проделать в нем окна и пытались, выйдя на улицу с решетом, поймать в него солнечный свет и наносить его в жилище.

У всех славян известно гадание с решетом о воре: подвешивают решето на ножницах или на веревочке и произносят имена подозреваемых; считается, что оно начнет поворачиваться тогда, когда произнесут имя преступника.

С. и решето фигурируют во многих пословицах и фразеологизмах. У всех славян об опытном человеке говорили, что он «прошел сквозь сито и решето»; о различном отношении к новым и старым вещам — «новое ситце на колку нависится, а старое и под лавкой наваляется»; о бессмысленном времяпрепровождении — «носить воду решетом» и т. д.

Лит.: Stojković М. Sitо i rešeto u narodnom vjerovanju // Zbornik za narodni život i običaje južnih slavena. 1929. Knj. 27. S. 43–53; Топорков А.Л. Почему «решетом свету наношено»? // Русская речь. 1985. № 1. С. 121–123: Его же. Домашняя утварь в поверьях и обрядах Полесья // Этнокультурные традиции русского сельского населения XIX — начала XX в. М., 1990. Вып. 2. С. 67–135: Цивьян Т.В. Об одном образе румынского мифологического словаря // Philologia slavica. М., 1993. С. 220–225.

А.Л. Топорков

СКОТОВОДСТВО — основное (после земледелия) традиционное и наиболее ритуализованное занятие славян. Практически все календарные обычаи, связанные с земледелием, включают ритуальные действия, связанные с плодородием и благополучием скота (в том числе кормление ритуальными блюдами и т. п.). К специализированным скотоводческим праздникам относятся первый выгон скота (на Егорьев день), лошадиный праздник (день свв. Флора и Лавра, день св. Тодора у южных славян; см. Конь), коровьи именины (на день св. Власия; ср. Корова), свиной праздник (день св. Василия Кесарийского) и др. Соответственно покровителями С. считаются свв. Георгий, Николай, Власий: последние предположительно заменили в народной традиции языческого скотьего бога — Волоса. Специальные обряды совершались в связи со случкой, отелом, куплей-продажей, доением, забоем скота, стрижкой овец и т. п. В обрядах, связанных с выпасом скота, особую роль играла мифологизированная фигура пастуха. Магическим путем стремились предохранить скот от болезней (ср. Коровья Смерть, Опахивание), от диких зверей, нечистой силы, особенно домового, ведьмы и др. Сами домашние животные наделялись символическими свойствами — воплощали богатство, плодородие и считались одновременно хтоническими существами (конь, коза и др.), связанными с «тем светом»; использовались как жертвенные животные (ср. Жертва, Курбан).

Лит.: Журавлев А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. М., 1994.

В.П.

«СЛАВА» — сербский праздник в честь патрона-покровителя дома, села, рода, церкви или профессиональной деятельности, имеющий прямые соответствия у других балканских славян — македонцев (слава, служба), болгар (служба, слуга, светец, обрук, курбан и др.); ср. Курбан. Во многом аналогичен русским братчинам. В этот день обычно запекают жертвенное животное, готовят специальный обрядовый хлеб, устраивают трапезу, во время которой произносят благопожелания, направленные на процветание дома, хозяйства и пр.

А.П.

СЛЁЗЫ, плач — в народной традиции не только естественное выражение горя, печали, боли, обиды, но и форма ритуального поведения. Обязательным считалось оплакивание умершего: неоплаканный покойник мог, по поверьям, превратиться в вампира. Сербы, если случалось, что кто-либо из семьи погиб на войне, пропал без вести или умер далеко от дома, совершали оплакивание над его одеждой или другими принадлежавшими умершему предметами (например, оружием); так же поступали в поминальные дни. Верили, что неоплаканный покойник не получит на том свете отпущения грехов («слезы смывают грехи»); что он не будет помогать оставшимся на земле родственникам, если они не оплакивают его (восточные славяне); что чем дольше плачут по покойнике, тем меньше он будет мучиться на том свете. Вместе с тем обычно строго следят за тем, чтобы С. не упали на покойника: от этого он «будет мокрым» или «ему будет тяжела земля». Известны и запреты на С., например нельзя, по распространенным представлениям, оплакивать ребенка (особенно первого), иначе он будет на том свете «купаться в слезах»; чрезмерный плач по умершему приводит к тому, что его могила наполняется водой, «гроб плавает в воде» и т. п. (об этом он часто сам сообщает, являясь родственникам во сне). Плач регламентируется во времени и пространстве: нельзя плакать ночью (после захода солнца), нельзя плакать после погребения и возвращения с кладбища домой; ср. у западных украинцев предостережение: «не звертай плач до дому».

Плач может быть способом общения с обитателями загробного мира. В погребальных плачах принято обращаться к умершим с просьбой принять к себе нового члена, позаботиться о нем, а также обращаться к только что умершему с просьбой передать на тот свет сообщения и приветы ранее умершим родственникам. На Псковщине известен обряд «плача с кукушкой»: женщины, потерявшие своих близких, дожидались летом прилета кукушки — посланницы с того света, уходили в поле или в лес и выплакивали ей свое горе и скорбь, передавали свои чувства и послания на тот свет.

Плач невесты — необходимый элемент свадебного обряда у восточных славян (особенно у русских). Со слезами невеста прощалась с родителями, родным домом, со своими подругами, с девичьей волей.

Среди календарных обрядов ритуальный плач встречается редко. Известен, однако, старинный русский троицкий обычай «плакать на цветы», который упомянут Пушкиным в «Евгении Онегине», где сказано о патриархальной семье Лариных: «В день Троицын, когда народ, зевая, слушает молебен, умильно на пучок зари они роняли слезки три»; ср. также у Есенина: «Я пойду к обедне плакать на цветы». В с. Новопанском Рязанской обл. до сих пор в Троицын день женщины утром идут к обедне с травой, которая должна быть оплакана; ее сохраняют во время обедни и с нею же идут к вечерне. На вечерне, становясь на колени, прижимают ладонями траву к лицу и плачут. В Подмосковье во время троицкого молебна девушки старались уронить несколько слезинок на пучок мелких березовых веток; этот пучок тщательно сберегали и считали залогом того, что в это лето не будет засухи.

С. уподобляются дождю. В полесском обряде вызывания дождя женщины обращались к мифическому Макарке с призывом: «Макарко, сыночек, вылезь из воды, разлей слезы по святой земле!». В духовном стихе о Голубиной книге говорится, что «дробен дождик от слез Божиих; роса утренняя и вечерняя от слез царя небесного, самого Христа». В польских сказках небесные девы плачут и идет дождь, превращающийся в три реки; в болгарских загадках дождь — Богородицына слеза; по старым русским представлениям, дождь — это С. святых, плачущих о бедах и грехах человеческих. В фольклоре часто плачет сирота, мать, потерявшая ребенка или расставшаяся с ним, плачут дети, старики, разлученные влюбленные; в сказках и легендах плачут животные, небесные светила, реки и моря, горы и тучи; плачет Христос-дитя, предвидя свою судьбу, плачет Богородица над гробом своего сына, плачет весь мир в час смерти Христа.

Лит.: Толстой Н.И. «Плакать на цветы». Этнолингвистическая заметка // Русская речь. 1976. № 4; Толстая С.М. Обрядовое голошение: лексика, семантика, прагматика // Мир звучащий и молчащий. Семиотика звука и голоса в традиционной культуре славян. М., 1999; Тульцева Л.А. «Умильно на пучок зари…» (К реконструкции одного из пушкинских образов милой старины) // Этнографическое обозрение. 1999. № 3.

С.Т.

СМЕРТЬ — одно из главных понятий мифологической картины мира, противопоставленное понятию жизни; момент перехода человека из этого мира на «тот свет», в потусторонний мир; граница между ними и одновременно — основное содержание и характеристика того света. С. неизбежна, предопределена судьбой, но время и обстоятельства своей С. человеку знать не дано. Люди, однако, стремились угадать срок своей С. с помощью разных примет. С. предвещают многие сны: выпадение зуба, белые одежды, белый конь, дом без окон, яйцо, встреча с умершим родственником и многие др.; необычайные или редкие явления: собака долго воет, курица поет петухом, птица бьется в окно, крот роет под домом, кукушка «вещает», ворона каркает, стены или пол в доме трещат, звезды падают с неба и т. п. Иногда люди пытались предотвратить С., избежать ее, обмануть или отсрочить.

Кончина, момент «расставания души с телом» требует, по народным представлениям, специального обрядового оформления, без которого переход души в иной мир затруднен или невозможен и она обрекается на вечное скитание.

Во время кончины появляется, приходит за душой какое-то мифическое лицо — Смерть, Бог, архангел Михаил, святой. По верованиям восточных славян, ангел и черт в момент агонии борются за душу умирающего и кто из них победит, тот и берет душу. Считается, что легко умирают праведники, а тяжелой С. наказываются грешники, колдуны, которые не могут умереть, пока не передадут свое знание.

К обязательным элементам обряда при кончине относятся: прощание умирающего с близкими, исповедь, зажжение свечи, «карауление» души. Строго соблюдается тишина, запрещается плакать и причитать, чтобы не спугнуть, не сбить с пути душу. Самым большим наказанием считается С. без покаяния и без свечи: покойник будет блуждать во тьме, станет вампиром и т. п. Свечу, освященную на Сретение, в Страстной четверг или на Крещение, дают в руку умирающему или ставят в изголовье в чашку с зерном или мукой.

Чтобы облегчить агонию, совершали разного рода магические действия: перекладывали умирающего на пол, часто на солому, клали его вдоль матицы, к двери, за печь, переносили в стодолу (овин), переворачивали ногами в изголовье и т. п.; вынимали из-под головы подушку («куриное перо не дает умереть»), клали под голову житную или гороховую солому, снопик с крыши, веник, моток нестираной пряжи или полотна; укрывали белым или черным платком, пасхальной скатертью, свадебной одеждой. Чтобы «пропустить душу», расстегивали одежду, отворяли окна, двери, сундуки, снимали печную заслонку. В случае особенно тяжелой агонии (колдуна, знахаря, грешника) просверливали дыры в потолке или в стене, вбивали в потолок вилы или кол, поднимали балку-матицу, разбирали потолок и крышу, печь; звонили в колокол; обливали, кропили и поили водой — «святой», «немой» (принесенной в молчании), дождевой с крыши или из дорожной колеи, водой с колокола, с каменного креста или иконы; поили отваром, настоем из трав, из зелени свадебного венка и т. п. Окуривали ладаном, травами, дымом от оставшихся на берде ниток. Старались не говорить об умирающем, считая, что чем меньше людей знает о нем, тем легче ему умереть. Согласно верованию, в момент кончины гаснет или падает с неба звезда. Кончина понимается как «второе рождение», а сопровождающий ее обряд во многом сходен с обрядом родов.

Совершаемый над умершим погребальный обряд (обмывание, облачение, отпевание, оплакивание, погребение, поминание, траур) не только обеспечивал беспрепятственный переход души из области жизни в область С. (ср. открывание дверей, окон, выливание воды из сосудов и т. п.), но и защищал живых от последствий соприкосновения со С. (ср. такие действия, как закрывание глаз, завешивание зеркала, ночное бдение при покойнике и т. п.). Нарушение или неполнота обряда грозили, по народным представлениям, «возвращением» покойника, превращением его в вампира или возвращением смерти в дом, село (см. Похороны).

Чучело смерти (Smrtka), с которым дети на Смертной неделе (5-я неделя Великого поста) ходили по деревне, а потом сжигали его или бросали в воду. Южная Моравия, окрестности г. Брно. Раскрашенная фигура украшалась скорлупой пустых яиц

Несмотря на опасность, момент С. мог считаться благоприятным для некоторых хозяйственных дел. Так, в Полесье старались, пока мертвец не погребен, посадить тыкву или другие овощи, считая, что в этом случае они хорошо уродятся. Предметам, использованным в погребальном обряде (платку, которым подвязывали покойнику челюсть; шнурку, которым были завязаны его ноги; иголке, которой шили саван и подушку; полотну, на котором опускали гроб в могилу, и т. д.), часто приписывалась магическая и целебная сила.

Персонифицированная Смерть в виде костлявой и безобразной старухи с косой является героем многих народных рассказов, быличек и сказок; в календарных обрядах С. - персонаж ряжения, а также чучело, уничтожаемое во время карнавальных похорон; ср. Марена.

С.М. Толстая

СМОТРЕТЬ — действие, играющее символическую роль в похоронном и свадебном обрядах, при гаданиях, общении с душами умерших и с персонажами народной демонологии, в народной медицине. Взгляд осмысляется как материальный контакт, устанавливающий магическую связь между человеком и явлением природы, предметом либо его символической сущностью. При этом взгляд представляется чем-то отчуждаемым от человека; он воплощает его страх или тоску и позволяет избавиться от них: отправить в мир смерти и запереть там (см. Голос, Душа, Тень). При выносе покойника из дома или по возвращении с кладбища у восточных славян дотрагивались до печи или заглядывали в нее, чтобы не бояться покойника. Русские Владимирской губ., придя с похорон домой, грели в печи руки или, открыв заслонку, смотрели на чело и на кирпичи, или шли к печи задом и смотрели в нее. В Нижегородской губ. при выносе покойника заглядывали в печь дети, девушки и женщины. На Новгородчине, вернувшись с кладбища, заглядывали в печь и в подполье со словами: «Ух, нету!» При выносе гроба остающиеся дома дети смотрели в печку, засунув в нее голову, чтобы не видеть покойника и самим не умереть скоро.

По поверью белорусов Слуцкого уезда, если в хате лежит больной, то нужно, входя в нее, сначала посмотреть на печь, а потом на красный угол, чтобы болезнь не пристала к вошедшему. Украинцы Ровенской обл. заглядывание в затопленную печь рекомендовали как лечебное средство от детского испуга. В Вологодской губ. молодая, приехав после венчания в дом молодого, смотрела на печь или печной столб и затем трижды обходила с мужем вокруг стола, что знаменовало собой ее приобщение к новому дому. С другой стороны, на Украине не позволяли, чтобы молодая, входя в дом жениха, заглядывала в печь. На Подолье в это время возле печи как можно теснее становились бабы и своими телами закрывали ее отверстие. Полагали, что если невеста посмотрит в печь и скажет про себя: «Велыка яма, сховается тато и мамо», то родители жениха скоро умрут. Таким образом, заглядывание в печь осмысляется, с одной стороны, как способ освободиться от нежелательных переживаний, отправив их на «тот свет», а с другой стороны — как способ воздействия на мир смерти.

На Украине по возвращении с кладбища заглядывали не только в печь, но и в пустую дежу, чтобы умерший «не стоял в очах», чтобы не тосковать и скорее забыть свое горе. По поверью, бытовавшему на Коростенщине, чтобы забыть покойного, следовало после того, как его вынесут из хаты, приоткрыть крышку дежи, заглянуть в нее и сразу же снова закрыть. Смысл этих действий заключается в том, чтобы замкнуть, запереть свой взгляд в деже. По белорусскому поверью, если в дежу заглянет мужчина, то у него перестанет расти борода; если же девушка, то она сама станет расти пышно, как поднимающееся тесто.

При гадании смотрят в воду или в зеркало, что позволяет открыть границу между миром обыденным и сверхъестественным и заглянуть в будущее. В то же время установление контакта с иным миром опасно и для самого гадающего и требует соблюдения ряда предосторожностей. Так, например, в Пошехонье девушки под Новый год гадали у проруби на реке: зажигали свечку или лучину и внимательно смотрели в воду, где должен был показаться суженый. По поверью, суженый мог утащить гадающую в воду; поэтому, увидев его образ в воде, девушки должны «чураться», т. е. говорить: «Чур меня!»

Чтобы увидеть домового, лешего, распознать ведьму, смотрели на них через борону, замочную скважину, иные отверстия. Заключение существа, находящегося на расстоянии от человека, в магический круг призвано было выявить его истинную сущность.

Особый вид контактов с иным миром связан с запретом смотреть; ср. русское гадание, при котором девушка с закрытыми глазами ищет на улице дежу, поиски во дворе сорока щепок с зажмуренными глазами в день Сорока мучеников и т. п. См. Глаза.

А.Л. Топорков

СНОВАНИЕ — этап ткаческого производства, создание основы, т. е. продольных нитей будущего полотна. В народном сознании символически связывается с созданием (основанием) мира Богом (ср. полес. «свет сновался», «Адам и Ева засновались»), откуда проистекают запреты сновать в понедельник (первый день творения), в субботу (когда свет уже был создан), работать или оставлять неоконченную основу на ночь (время активности нечистой силы, антагонистов Бога) и в некоторые праздники. Способ С. - многократные проходы нитей туда и обратно — отождествляется с символическим закрыванием, преграждением, в связи с чем запрещалось сновать в поминальные дни, чтобы не преградить дорогу душам умерших, которые приходят на землю, на Русальной неделе (время появления и жизни на земле русалок); не разрешалось работать в праздники, особенно в Благовещение, чтобы не «засновать» дождь и не вызвать засуху; на святках (чтобы не повредить потомству, чтобы не бегали волки) и др. Также регламентировалось снование в различные дни недели, в зависимости от фазы месяца, времени суток. Во время С. соблюдалось множество оберегов и запретов, избегали присутствия во время работы посторонних. С готовой основой совершали магические действия, направленные на удачное завершение тканья: поднимали основу вверх (чтобы лен рос высоким), садились на нее (чтобы полотно «садилось», было плотным), били ею об лавку и т. п.

М.М. Валенцова

СОБАКА — животное, наделяемое в народных представлениях двойственной символикой и различными демоническими функциями и часто выступающее в паре с кошкой.

С. и кошка как домашние животные метафорически соотносятся с парой диких зверей — волком и медведем. С. выступает символическим соответствием волку. Волка считают собакой лешего, св. Георгия или св. Саввы. Соотнесенность С. и волка проявляется в сербской легенде о сотворении С. Богом, а волка — дьяволом. Наряду с известными быличками о заклятии колдуном человека на определенный срок в волка существуют аналогичные рассказы и о заклятии человека в С. Сходство обнаруживается и в оберегах от волка и от С. при встрече с ними.

Пара С. и кошка фигурирует во многих словесных формулах, в поверьях, легендах и т. п. Например, для отвращения от себя сглаза и порчи произносят заклинание: «На пса уроки — на кота помысл» (у русских), «На пса сглаз, на кота чахотка» (у поляков). С. и кошка сопоставляются по принципу мужской — женский, например в русской поговорке: «Кошка да баба в избе, мужик да собака на дворе». В белорусской корильной песне с бесхвостым псом сравнивают холостого мужчину, а по русскому поверью, тот, кто любит кошку, будет жену любить. Русские говорят: «Собака обжора, а кошка сластена»; «Собаку можно целовать в морду, а не в шерсть, кошку — наоборот».

С. и кошка часто объединяются или, наоборот, противопоставляются друг другу в представлениях о чистоте или нечистоте этих животных. Русские, например, считают: «Собака не то, что кот, животное нечистое». При этом распространен взгляд на С. как на друга человека. У болгар С. благословенное животное, а кошка — проклятое: С. плачет, а кошка радуется смерти хозяина; С. заливает водой огонь, который кошка в аду раздувает под его котлом.

Символическая амбивалентность С. и кошки и двойственность отношения к ним проявляется в наделении их как божественными, так и дьявольскими чертами. Характерна в этом отношении роль С. в русских легендах: по одной, она создана Богом из грязи, которой дьявол обмазал сотворенного Богом человека, чтобы охранять человека от дьявола; по другой — была стражем на границе ада и рая. Происхождение как С., так и кошки связывается с божественной рукавицей. В болгарской легенде С. стала рукавица, брошенная Богом. По мнению украинцев, С. и кошке нельзя есть освященного в церкви, иначе они сдохнут, ослепнут или уйдут из дома и одичают. Однако у поляков на Пасху им дают освященного хлеба. Распространены поверья об обращении ведьмы в С. и кошку, о появлении черта и вампира в собачьем и кошачьем обликах. У некоторых восточных славян в образе С. или кошки, особенно черных, персонифицировалась Коровья Смерть или холера. Кроме того, облик С. может принимать водяной, полевой, банник и др. При этом С. - обычная или отмеченная особыми признаками (первородная, родившаяся в субботу, черная, «четырехглазая», т. е. с пятнами над глазами) — обладает способностью видеть нечистую силу и отпугивать ее.

С. и кошка имеют отношение к грому. Русские верят, что черные С. и кошка оберегают дом от молнии, но и считают опасным присутствие их в доме во время грозы. Поляки и македонцы выгоняют С. и кошку из дома во время грозы, полагая, что они притягивают молнию и что они тем опаснее, чем длиннее у них хвосты. Подобные воззрения обусловлены способностью черта обращаться в этих животных.

С. и кошку роднят и черты домашнего покровителя, сближающие их с лаской. Украинцы отождествляют с лаской последнего, тринадцатого щенка в помете, который после того, как женщина целый год держала его у себя за пазухой, становится злым и способным защищать от ведьмы. По польскому поверью, черные С., кошка и петух, живущие мирно друг с другом, оберегают дом от нечистой силы, по русскому — от грозы и вора. Украинцы верят, что счастье в дом приносит приблудная С. У восточных славян нередки рассказы об обращении домового в С. В таком виде его можно увидеть в углу двора на Пасху. Выбор масти скота, определяемый чаще всего домовым или окраской ласки, диктуется иногда и цветом шерсти С. или кошки: какой масти С. или кота встретит хозяин во время обхода своей усадьбы в Чистый четверг, такой масти следует держать скот (у украинцев). Под основание дома закапывают живых С. и кошку той масти, какой желают иметь скотину (у русских). Домовой в виде большой С., увиденный на чердаке после пасхальной заутрени, сам говорит, какой масти скотину нужно держать (у украинцев).

Вытье С. в приметах предвещает смерть, мор, болезнь, голод, войну, пожар, кражу, нищету.

А.В. Гура

СОВА — зловещая нечистая птица, символ одинокой, безбрачной женщины.

В С. видят воплощение черта. Поляки верят, что она произошла из черта, поэтому не выносит дневного света, а живет вечно. По представлениям поляков и сербов, в С. нередко оборачиваются ведьмы.

Для народных представлениий о С. характерен мотив смерти. У поляков отмечено поверье, что С. днем мертва и оживает только в темноте. Повсеместно своим появлением возле дома С. предвещает смерть. Смертоносным считают и крик С., передаваемый возгласами «поховай!» (похорони!) (у украинцев), «отправляйся в ямку на церковный погост!» (у поляков), «сдохни!» (у чехов) и т. п. Известны поверья о С. как воплощении души умершего, часто некрещеного ребенка. Своим криком С. скликает души умерших (у поляков), выманивает детей из дома и лишает их жизни (у сербов). С., охраняющие клады, являют собой души давних владельцев зарытых сокровищ (у поляков).

Крик С. воспринимается и как предсказание рождения ребенка: «ку-гу!» (подражание детскому плачу) (у белорусов), «вродив!», «сповий!» (спеленай!) (у украинцев), «колыхай, баюкай!» (у поляков). Образ новорожденного в связи с С. возникает и в некоторых белорусских жатвенных песнях (жницы призывают друг друга ловить С. в жите, объясняя это желанием иметь плачущего младенца).

Тема враждебного отношения к С. других птиц, ее неприятия и преследования ими разрабатывается в ряде легенд и поверий. С. по ночам скрывается от позора, чтобы избежать насмешек птиц из-за того, что она хвасталась красотой своих детей (у поляков); боится мести птиц за то, что не вернула одолженные у них перья (у хорватов, белорусов). Птицы гоняют С. за то, что она разбойница (у поляков), за то, что она ленилась готовить дары на свадьбу и крала их у птиц (у сербов), за то, что она опоздала на птичью свадьбу и опозорилась на ней (у поляков).

По-иному мотив одиночества С. выражен в болгарских легендах (в виде разлуки с братом): в результате материнского проклятия за невыполненную просьбу принести воды брат и сестра стали филином и С., которые могут лишь слышать друг друга, но никогда не могут увидеться. В сочетании с женской символикой мотив одиночества выступает применительно к С. как признак безбрачия. С. предстает как символ женщины безбрачной (вдовы, старой девы) или распутной (неверной жены, распутной девицы). У русских С. ассоциируется прежде всего со вдовой. «Совушка — вдовушка бедокурная», — гласит поговорка. Образ С. присутствует в свадебном величании вдовы. В шуточных песнях о выходе С. замуж к ней обращаются как к вдове. Вдовство предвещает у белорусов крик С., передаваемый возгласом «астань сама!» Одинокую жизнь предвещает и сон о С. Крик С. и некоторые подблюдные песни о С. сулят рождение внебрачного ребенка у вдовы или девушки. Белорусское бранное выражение «сава смаленая» адресуется девушке, родившей до брака.

Образ С. развивает и эротическую символику. Совой у русских называли распутную, «корчемную» женщину. В польских загадках С. прямо соотносится с женским половым органом: «Между двумя ногами крутит сова усами»; «Летит сова из Макова, а из задницы у нее капает». В украинских эротических анекдотах С. является свидетельницей любовной связи жены, изменяющей мужу, и вцепляется в гениталии. Мотив прелюбодеяния в неявном виде присутствует в некоторых магических действиях, связанных с С.: чтобы жена ничего не могла утаить от мужа, муж прикладывает к правому боку спящей жены сердце С., тогда она скажет всю правду. Брачно-эротическая символика присуща образу С. и в свадебном обряде. Например, в украинских песнях, исполняемых перед брачной ночью, С. символизирует невесту. В шуточных песнях пару невесте сове часто составляет воробей.

Как и другие хищные птицы, С. наделяется отвращающими свойствами и находит применение в качестве оберега. У лужичан С. прибивают к дверям дома, чтобы отвратить от него болезни и несчастья, у поляков — к воротам овина для устрашения мышей, у украинцев С. вешают в конюшне, чтобы домовой не мучил лошадей.

Образ С. как вдовы, одинокой, безбрачной женщины обнаруживает родство с образом кукушки. С. и кукушка — обе изгнанницы и вынуждены скрываться от птиц. С кукушкой С. сближают также некоторые сходные названия (у болгар) и имитация их крика (ср., например, крик С. «ку-гу!»).

Лит.: Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997. С. 568–586.

А.В. Гура

СОЛНЦЕ — небесное светило, почитавшееся славянами как источник жизни, тепла и света.

В древнерусском языческом пантеоне солнечную природу имели Хорс, Дажьбог и Сварог, причем в поучениях против язычества огонь называли Сварожичем, т. е. сыном Сварога, а Дажьбог в «Повести временных лет» отождествлен с С. и также назван сыном Сварога. Древнерусские проповедники призывали не называть С. и огонь богами. В «Слове о том, како погани суще языци кланялися идолом» поклонение небесному огню — С. объясняется тем, что он творит «спорынью» и способствует созреванию зерна: «Огнь творит спорыню, сушит и зреет. Того ради окааньнии полуденье чтуть и кланяются, на полъдень обратившеся». Причинами солнечных затмений у всех славян считалось то, что на С. напали демоны (волколак, хала, летающий змей шаркань и др.), С. столкнулось с месяцем, его украли ведьмы, колдуны или дьяволы.

Народные представления о С. и свете испытали влияние церковно-книжной традиции. Византийская и древнерусская гимнография уподобляла Христа «праведному солнцу», а христианство — исходящему от него свету. Иисуса именовали также «незаходимым», «истинным», «разумным», «мысленным» солнцем, а иногда и «Богом-солнцем». В древнерусской литературе и в былинах с С. метафорически сближали князя (Владимир Красное Солнышко), а в песнях и причитаниях XIX в. «светлое» или «красное солнышко» — это родственник или просто любимый человек.

В фольклоре С. называли ясным и красным, светлым и святым, добрым и чистым. Во многих славянских традициях солнцем клялись или упоминали его в проклятиях. Оно предстает как разумное и совершенное существо, которое или само является божеством, или выполняет Божью волю. В народных представлениях С. - это лицо или око Бога либо оконце, через которое Бог смотрит на землю. По украинским поверьям, С. - это колесо от той колесницы, на которой ездит по небу Илья-пророк, а по другой версии, С. поднимают на своих крыльях ангелы Божьи.

В славянских поверьях С. следит с неба за делами людей и вечером рассказывает о них Господу. В полдень и перед тем, как опуститься за горизонт, оно немного замедляет свой ход и отдыхает. По преданию, после распятия Христа С. от горя остановилось на небе и не заходило трое суток. У всех славян известно поверье об игре солнца: на восходе в день Ивана Купалы, на Пасху или в другие праздники С. переливается разными цветами или подпрыгивает. На Пасху оно радуется воскресению Христа, а на Ивана Купалу — купается в воде (полес.).

В славянском фольклоре С. может персонифицироваться как в женском, так и в мужском образах. В сказках оно живет там, где земля сходится с небом, имеет мать и сестру, похищает себе жену у людей; к С. отправляется человек, чтобы узнать, почему оно восходит веселое, а вечером садится печальное и темное (сюжет использован П.П. Ершовым в стихотворной сказке «Конек-горбунок»). В русской сказке старик выдает своих дочерей за С., Месяца и Ворона Вороновича; чтобы накормить старика блинами, когда он приходит в гости, С. печет их на самом себе. У южных славян известны эпические песни о женитьбе С. на земной девушке. В русских песнях и загадках С. изображается в девичьем образе: «Красная девица в зеркало глядится», «Красная девица в окошко глядит». В украинских колядках хозяин дома сравнивается с месяцем, его жена — с С., а звезды — с их детьми; также и в белорусской свадебной поэзии месяц — это мужчина, а С. - женщина. В песне из Тамбовской губернии девушка рассказывает о себе: «Мне матушка — красна Солнушка, / А батюшка — светёл Месяц, / Братцы у меня — часты Звездушки, / А сестрицы — белы Зорюшки». В сербских песнях девушка спорит о красоте с С., утверждая, что она красивее, чем оно; солнце жалуется богу, а тот советует С. сжечь девушке щеки. В закличках, исполняемых детьми, чтобы перестал идти дождь, упоминаются дети С.: «Солнышко-ведрышко, выгляни в окошко! Твои детки плачут, на лавочке скачут».

В русских, украинских и белорусских заговорах, а также в украинских и сербских песнях известен мотив чудесного одевания светом, солнцем, зарей, облаком, месяцем, например в олонецком заговоре XVII в.: «Се яз, раб, имрек, стану благословя[сь], пойду перекрестясь, оболоку на себя красное солнце, опояшусь све[т]л[ой] зорей, поттычюсь частыми звездами, возьму в руке млад светел месяць и пойду в чистое поле, и стречю своего аггела…». В русской сказке у чудесного ребенка руки «по локти в золоте, по бокам часты звезды, во лбу светел месяц, а против сердца красно солнце».

Почитанием С. обусловлено множество правил и запретов: не становись к С. спиной даже во время работы в поле, не справляй нужду так, чтобы это могло видеть С., не плюй в его сторону, иначе воцарится тьма, не показывай на него пальцем, не то выколешь ему глаз и т. д. После захода С. не давали ничего из дома в долг, особенно огня, чтобы счастье и достаток не покинули семью, не выбрасывали мусор на улицу, не починали новую ковригу хлеба.

В обрядах, фольклоре и народном искусстве С. могут символизировать колесо, золото, костер, сокол, конь или олень, глаз человека, золотой колокол и др. Множество солярных знаков, которые, по-видимому, играли роль оберегов, обнаружено в восточнославянских археологических материалах X–XIII вв., главным образом в украшениях женского костюма. Это круг, крест в круге, колесо, розетка и др. Солярные мотивы обычны в орнаментации народной одежды и тканей, в резьбе на различных частях крестьянских домов, мебели, орудий для прядения и ткачества.

Лит.: Петров В. Мiтологема «сонця» в украïнських народнiх вiруваннях та вiзантiйско-геллiнiстичний культурний цикл // Етнографiчний вiсник. Киïв, 1927. Кн. 4; Даркевич В.П. Символы небесных светил в орнаменте Древней Руси // Советская археология. 1960. № 4; Робинсон А.Н. Солнечная символика в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве»: памятники литературы и искусства XI–XVII веков. М., 1978. С. 7–58; Соколова Л.В. Солнце // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». СПб., 1995. Т. 5. С. 24–27.

А.Л. Топорков

СОЛЬ — универсальный апотропей. В Архангельской обл. говорили: «На соль да на хлеб супостата нет».

Нечистая сила не любит С. На стол в первую очередь ставят соль, т. к. без нее дьявол играет и скачет через стол и все портит; без соли не будет удачи и обилия в доме (болг.). Перед днем св. Анны (9.XII) посыпали солью перед домом и во дворе — от ведьм (болг.). Для угощения домового варили кашу без соли (пол.), если же домовой шалил, портил скот, то наговаривали на соль и воду и спрыскивали этой водой скотину (рус.). Могилу вампира посыпали солью, чтобы его дух не возвращался в село (болг.).

От соли распадаются чары и колдовство, сглаз и порча. «Соль тебе в очи, печину (головешку) в зубы» — так говорили (иногда и бросали С., уголек, кусочек глины) вслед человеку, подозреваемому в способности сглазить (в. — слав.). Болгарские женщины и девушки для предупреждения сглаза носили в одежде С., освященную в Сочельник.

Встреча гостей (т. е. чужих) хлебом-солью имела двойное значение: гостеприимства и оберега. Хлебом-солью встречали также невесту и новоокрещенного младенца как новых членов семьи, не ставших еще окончательно своими.

В свадебном обряде при обручении старший сват, прежде чем надеть кольца молодым, помешивал ими С., стоявшую на хлебе (в. — серб.); мать невесты давала ей перед отходом на венчание мешочек с С. и пеплом; постель новобрачных кропили водой и солили (в. — словац.).

У русских С. сыпали на порог и на углы стола, чтобы облегчить роды, клали С. в колыбель, под подушку ребенку, крупинку С. клали в шапочку или на лоб ребенка, когда выносили его на улицу. Болгары посыпали ребенка толстым слоем С. после купания на второй или третий день после рождения и оставляли так на ночь или на несколько часов, а потом снова купали; или купали ребенка в соленой воде — чтобы ребенок не потел. На крестинах крепко посоленная пища (сброд, пересол) доставалась отцу ребенка (в. — слав.).

Болгары посыпали С. руки мертвеца, чтобы плодородие и богатство остались в доме и чтобы дух умершего не возвращался, но перед тем, как опустить гроб в могилу, С. из руки покойного забирали, чтобы сохранить часть его доли в доме, иначе, по поверьям, будет умирать скот.

С. жертвовали стихиям: бросали в огонь, в воду, в колодец (з. — слав.); в другое время С. запрещалось бросать в очаг во избежание несчастий в доме (болг.). В праздничные дни для увеличения магической силы С. ее освящали в церкви или прокаливали в печи. У западных славян особенно ценилась С., освященная на Крещение и в день св. Агаты (5.II), у восточных славян — четверговая соль, освященная в Чистый четверг. У украинцев в Сочельник или Чистый четверг обжигали С. в печи; она использовалась для лечения людей и скота, от сглаза и от ведьмы.

С. как магическое вещество не одалживали после захода солнца и перед некоторыми праздниками (Иваном Купалой, Рождеством, св. Люцией и др.).

У восточных славян известны обряды «солить молодых» и «солить» девушек. В первом молодоженов, сыгравших свадьбу в текущем году, во время масленичных гуляний закапывали в снег, во втором после окончания масленицы (времени свадеб) в Чистый понедельник парни бросали или закапывали в снег девушек, не просватанных в прошедшем году. В обоих обрядах снег символизировал С., а сами обряды совершались с целью оберега молодоженов и девушек (ср. мотивировки: «чтобы непросватанные не закисли до следующего мясоеда», т. е. чтобы они не потеряли здоровья, молодости, силы).

М.М. Валенцова

СОН — состояние человека, воспринимаемое как близкое к смерти («вечному сну»). Говорят: «Сон смерти брат», «Сонный, что мертвый» (у русских), «Сон — наполовину смерть» (у сербов). О сонливом человеке говорят, что его «смерть притягивает» и он скоро умрет. Распространено представление, что во время С. душа, половина души или одна из двух душ человека, особенно ведьмы, временно покидает тело, в различном облике (чаще всего зооморфном) выходя из его рта, и путешествует по местам, которые человек видит во С. Этим объясняется опасность резко будить крепко спящего человека, переворачивать его тело во время С., так как его душа не сможет найти пути назад и человек заболеет падучей, лишится памяти, рассудка и даже умрет. На том же представлении основан и способ распознавания ведьмы у некоторых южных славян: спящую женщину, заподозренную в колдовстве, поворачивали ногами к изголовью и затем ждали, когда на чердаке поднимет шум злой дух, который вышел из нее и не может вернуться назад. Отделение души от тела происходит также при обмирании, когда душа человека успевает посетить тот свет.

Запрещено не только переворачивать, но и целовать спящего, особенно ребенка, иначе он заболеет или умрет. Нельзя кормить спящего ребенка грудью: он будет плохо расти. Если ребенок смеется во С., значит, его забавляют ангелы. Скрежет зубами во С. означает, что спящий борется с чертями. Когда человек разговаривает во С., считают, что он долго не проживет. Если взять его в это время за мизинец, он расскажет всю правду. Для прекращения бреда во С. следовало потрясти спящего за нос. Чтобы просыпаться в желаемое время, нужно носить на шее особую косточку из петушиного крыла или ударить большим пальцем ноги о дно кровати несколько раз, обозначая час, когда нужно проснуться.

Запреты и предписания касаются позы спящего и его одежды. Спать ложатся головой к углу с иконами (а не к порогу) и поперек половиц (а не вдоль, как кладут покойника). Мужчине нельзя спать на животе, а женщине, особенно беременной, — на спине, так как этим могут воспользоваться черт и нечистая сила. Опасно спать с открытым ртом, так как в человека может вселиться черт или заползти змея. Чтобы уберечься от злых духов, мучающих человека по ночам, ложатся спать на правый бок. Однако иногда считают, что во время С. на правом боку можно придавить ангела-хранителя, всегда находящегося справа от спящего. Если ребенок спит ничком, уткнувшись в подушку, он осиротеет, а если с открытыми глазами — сам долго не проживет. Считалось, что спящий в одежде часто болеет. Однако кое-где женщинам запрещалось спать без платка. В целях оберега от нечистой силы иногда спали подпоясавшись, но существовало и представление, что ангел примет спящего человека за сноп, если у него не снят пояс и не расстегнуты пуговицы.

На связи С. со смертью основаны различные способы усыпления, которыми пользовались воры: сыпали вокруг дома или перебрасывали через него землю с могилы, обходили вокруг дома с отрезанной рукой мертвеца, с метлой, которой подметали комнату, где лежал покойник, зажигали свечу от покойника, свечу из жил или жира мертвеца.

Обычай бдения, воздержания от С., соблюдался во время похорон, родов и свадьбы, в определенные календарные праздники, а также на заходе солнца и в полдень. Существовали и запреты спать в определенных местах, особенно в местах появления нечистой силы: на меже, на перекрестке дорог, в бане, в тени лещины, под скрипучим деревом, в котором томится душа грешника. Того, кто спит на столе как на почитаемом месте, в наказание будут преследовать змеи, а тому, кто ест хлеб в постели и спит на хлебных крошках, будут сниться змеи. Нельзя, чтобы на спящего светил полный месяц: человек станет лунатиком, месяц может увлечь его на «тот свет», а у ребенка будет зеленый кал.

Лунные фазы влияют на сновидения: на новолуние они обычно сбываются. Исполнение сновидений зависит и от дней недели. Так, С., приснившийся в ночь на воскресенье или на праздник, сбывается до полудня (ср. русскую поговорку: «Праздничный сон до обеда»), а С. на понедельник «пустой». Вещие С. зависят также от времени ночи (до или после полуночи) и от положения тела спящего. С., приснившиеся под утро, исполняются быстрее. Сбываются сновидения, приснившиеся человеку, спящему на правом боку, и не сбываются при положении тела навзничь или ничком. Чтобы запомнить приснившийся С., клали под голову камень, а проснувшись, кусали угол подушки и избегали смотреть в окно. Чтобы поскорее забыть С., нужно взять себя за темя. Если желаешь присниться человеку, увиденному во С., нужно перевернуть подушку. Чтобы не сбылся страшный С., также переворачивали подушку, выворачивали наизнанку белье и наволочку, не рассказывали С. три дня, вешали полотно на придорожный крест в дар Богу, садились на поперечную лавку, хватались за дерево или за железо со словами: «Куда ночь, туда сон. Как не станет срубленное дерево на пне, чтоб так не стал сон на правде». Вещие С. вызывали различными магическими способами: например, девушки, чтобы увидеть во С. суженого, ложились спать натощак, клали под подушку мужские штаны, кольцо, гребень и т. п. и произносили специальные заклинания. По сновидениям гадали не только о женихе, но и выбирали на основе их предсказаний место для строительства дома или церкви. Сербы верили, что можно передать свой С. другому человеку в Юрьев день до восхода солнца. Для этого окликали кого-нибудь, ждали, пока он отзовется, и говорили: «Передаю тебе сон на Юрьев день».

Лит.: Балов А. Сон и сновидения в народных верованиях. Из этнографических наблюдений, собранных в Ярославской губернии // Живая старина. 1891. Вып. 4. С. 208–213; Дерунов С. Материалы для народного снотолкователя. III. Ярославской губернии // Этнографическое обозрение. 1898. № 1. С. 149–151; Романов Е. Опыт белорусского народного снотолкователя // Там же. 1889. № 3. С. 54–72.

А.В. Гура

СОРОК МУЧЕНИКОВ — день памяти Сорока мучеников, отмечаемый в христианском календаре 9/22.III, в обрядности и мифологии которого широко разрабатывается символика числа 40.

По восточнославянским поверьям, в день С. м. в родные края возвращаются 40 стай птиц или же в этот день птица должна положить в гнездо 40 палочек (т. е. начать его строить). Отмечая возвращение птиц, восточные славяне в этот день пекли фигурное печенье типа «жаворонков» (птичек), предназначенное для детей. Их съедали, дети играли с ними на улице, приветствуя прилетающих птиц словами: «Жаворонки, прилетите, красну вёсну принесите», относили на поле, на огороды и др.

В Сербии в день С.м. пекли младенчићи — небольшие пшеничные калачики или каравайчики, которые смазывали медом и украшали веточками плодовых деревьев. Ими угощали молодоженов, давали скоту, разносили детям и соседям. Каравайчики были разной формы: «нож», «сабля», «ножницы», «овца» и др. Дети носили их по домам и обменивались ими. Особые каравайчики пекли для свинопаса, овчара и пастуха: нижнюю их часть отдавали скоту, а остальное съедали сами. Считалось нужным испечь столько каравайчиков, сколько голов скота пастухи имели у себя в стаде. Иногда пекли сорок или сорок один калачик в память о мучениках; чаще же смазанные медом калачики дети разносили по соседям в память об умерших.

В Болгарии хлебцы, приготовляемые в день С. м., часто имели антропоморфную форму и были предназначены для раздачи посторонним или иной формы жертвования (их, например, закапывали в землю). Каравайчики раздавали детям, которые трижды катали их по какой-нибудь могиле, приговаривая: «Откатывайся зима, прикатывайся весна», или зарывали в землю кусочек, а остальное съедали сами. В других местах делали сорок каравайчиков и раздавали их детям, чтобы «баба Марта была милостива к тем ягнятам, которые родятся».

В Болгарии этот день праздновался в честь «бабы Шарки», т. е. оспы. Накануне здесь готовили по крайней мере сорок хлебцев в форме куклы, называемых младенци, на них делали стеблем или трубочкой углубления на манер оспинок. На хлебцах, приготовляемых для детей, эти «оспинки» делали неглубокими, для взрослых — побольше и числом, и размером. В день С. м. их намазывали медом, окуривали и раздавали по домам.

Согласно южнославянским поверьям, день С. м. — это граница зимы и лета, когда Господь забивает в землю раскаленные шипы, и она начинает согреваться. В эти же дни из земли вылезают на поверхность змеи и насекомые, а также прилетают птицы (аисты, жаворонки). День С. м. был первым в ряду нескольких праздников (Благовещение, день св. Иеремии), когда совершались ритуалы изгнания змей. Болгары и сербы убирали дворы, сгребали мусор и сжигали его, чтобы охранить себя от змей, обходили дома с зажженными тряпками. Накануне этого дня дети били по очагам и кричали: «Убегайте, змеи и ящерицы», а женщины перед восходом солнца зажигали тряпки и откидывали их подальше со словами: «Бросаю этот кусок, чтобы напугать змей и ящериц!» Болгары жгли перед воротами навоз и били по нему камнями, чтобы также испугать змей.

Изгнание змей сочеталось с преклонением перед ними и опасением нанести им какой-либо вред. В Сербии день С. м. посвящался змеям, что отразилось в его названии «Змеиный день» и в запрете убивать змей.

Т.А. Агапкина

СОТВОРЕНИЕ МИРА — сюжет космогонических мифов и легенд, развивавшийся в славянской традиции под воздействием библейской, прежде всего апокрифической.

Наиболее известный фольклорный космогонический сюжет сохранился в русском духовном стихе о Голубиной книге. Голубиная книга («Книга глубины» — основы мира), написанная самим Царем Небесным, выпадает из тучи (к крестному — мировому дереву, на Фаворскую гору, к камню Алатырю); истолковать ее может лишь царь Давид (Давыд Евсеевич) по просьбе князя Владимира (крестителя Руси) или царя Волотомана (др. — рус. волот — великан). Согласно «Книге», белый вольный свет «зачался от суда Божьего», солнце красное — от лица Божьего, месяц — от груди, звезды — от риз Божьих, темные ночи — от дум Господних, утренние зори — от его очей, буйные ветры — от Святого духа, дробный дождик — от слез Христа (по другим вариантам свет — от Святого Духа, от лица Божьего, солнце — от очей и т. д.). За сотворением мира в стихе следует антропогонический миф: у людей разум — от самого Христа, помыслы — от облаков небесных, «мирнарод» — от Адама, сотворенного из космических стихий (кости — от камня, тело — от земли, кровь — от морских вод; ср. Антропогонические мифы).

Тот же стих содержит фольклорную космографию: «Белый (православный) царь — над царями царь, Святая Русь — всем землям мать, Адамова голова (Лобное место — Голгофа) — всем головам мать, Иерусалим (пуп земли) — всем городам отец, камень Алатырь — всем камням отец, кипарис (крестное древо) — всем деревьям мать, плакун-трава, возникшая из слез Богородицы, — всем травам мать, океан — всем морям отец, Фаворская (Сионская) гора — всем горам мать, кит-рыба — всем рыбам мать, потому что на трех (семи) китах покоится земля, Индрик (единорог) — всем зверям отец» и т. д. Духовный стих завершается мотивом борьбы двух «лютых зверей» (в другом варианте — два зайца) — Правды и Кривды: победившая Правда пошла на небеса, Кривда распространилась по земле. Источники духовного стиха — древнерусские апокрифы «Беседа Иерусалимская» и «Беседа трех святителей», где «высота небесная, широта земная и глубина морская» соотносятся с тремя ипостасями Троицы — Отцом, Сыном и Духом Святым, небеса — обитель Творца до сотворения мира — описаны как «три каморы» (свода), солнце сотворено от риз Господних, луна — от воздуха и престола Господня, гром и молния — от огненной колесницы, к которой приставлены два «громных ангела» (в одном из вариантов апокрифа им приписываются имена Перуна и Хорса — древнерусских божеств). На фольклорную космографию повлияла апокрифическая картина мира: земля держится на трех китах в океане, дно которого опирается на железный столп, тот стоит на неугасимом огне (ср. Ад) и т. п. Землетрясение происходит оттого, что один из китов, вол, на котором держится земля (серб.), шевелится. Небесная твердь уподоблялась не только каменному своду (трем, семи, девяти сводам и т. д.), но и глиняному сосуду, крышке и т. п.: у южных славян известны рассказы о том, что первоначально небо было низко над землей, но его оттолкнули своими орудиями косец или пахарь, с тех пор оно стало недосягаемым.

В славянской традиции распространилось и книжное представление о мире, как яйце: известна польская легенда о земле, сотворенной из яйца, упавшего с мирового дерева.

Дуалистические версии сотворения мира (и человека) у восточных и южных славян восходят к архаическим космогоническим мифам о двух творцах — добром и злом, — плавающих в виде двух птиц (гоголей — черного и белого, уток и др.) в волнах первичного океана. Эти версии развивались под воздействием апокрифической (богомильской?) книжности, прежде всего «Сказания о Тивериадском море» (см. Сатанаил). В украинских колядках дуалистическая космогония имеет уже вырожденный характер: два голубка спускаются на два дуба среди мирового океана и держат совет, как им «основать свет»: со дна моря они достают песок для суши и синий камень для неба. В фольклоре восточных и южных славян сохранились пережитки космогонических мифов о браке неба и земли, оплодотворяемой небесным дождем (ср. рус. Мать-сыра земля), о небесной свадьбе солнца и месяца. В сербской песне Денница (планета Венера) женит Месяц, сватает у тучи молнию, в кумовья зовет самого Бога, которому дарит небеса, деверьями — Петра и Павла, которым достается летний зной (Петров день), старшим сватом — Иоанна Крестителя, получившего крещенские холод и снег, воеводой свадебного поезда — святого Николу (он получает власть над водами), возницей — Илью-пророка (его дары — молнии и громовые стрелы). К космогоническим сюжетам примыкают многочисленные этиологические легенды о происхождении светил, земли, гор, водоемов, грома и т. д.

Лит.: Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1994. Т. 2. С. 458–493; Веселовский А.Н. Разыскания в области русских духовных стихов. Вып. 5 // СбОРЯС. СПб, 1890. Т. 46. № 6; Кузнецова B.C. Дуалистические легенды о сотворении мира в восточнославянской фольклорной традиции. Новосибирск, 1998 (там лит.); От Бытия к Исходу. Отражение библейских сюжетов в славянской и еврейской народной культуре. М, 1998. С. 21–78.

В.Я. Петрухин

СРЕДА — день недели, часто объединяемый с пятницей по признаку требуемого в эти дни поста. В значительной степени общими для этих дней являются и запреты, предписания и приметы. По украинским представлениям, С. - девушка, и ее почитают прежде всего девушки и женщины, к ней они обращаются за помощью. В С., как и в пятницу, соблюдается запрет на «женские» работы: прядение, тканье, шитье (все славяне), часто также мытье волос, бритье (болгары). Последствия нарушения этих запретов могли быть самые тяжкие, например женщина, нарушившая запрет мытья волос, могла овдоветь (болгары); нарушившая табу на прядение и шитье будет страдать болезнями — коликами, головной болью и т. п. (украинцы Карпат), у нее могут «сгореть дети и дом» (болгары). За несоблюдение поста и других запретов в С, в отличие от пятницы, нельзя было вымолить прощение, т. к. «нигде нет церкви св. Среды» (Сербия, Лесковацкая Морава). Перед С, как и перед пятницей, запрещались супружеские сношения. Болгары считали, что ребенок, зачатый в канун С, родится «с изъяном», а рожденному в С. покровительствует св. Богородица; по белорусским верованиям, человек, родившийся в С, — счастливый.

Для начала полевых работ С. иногда считалась благоприятным днем. Сербы Хомолья именно в С. старались начать пахоту или хотя бы одну борозду пройти в этот день, чтобы все дальнейшие работы были успешными. В Пожеге, наоборот, С. называли несчастливым днем и избегали что-либо важное начинать в С.

В течение года особенно значимыми были С. на поминальной и масленой неделе, когда нельзя было замешивать кислый хлеб и делать что-либо в поле; С. на четвертой неделе Великого поста, когда у восточных славян (средокрестье) пекли постные хлебцы в виде крестов, которые потом брали с собой, выходя на первую пахоту в поле или выгоняя первый раз скот на пастбище; сербы пересчитывали яйца, снесенные домашней птицей, веря, что сколько до этого дня снесено яиц, столько будет в хозяйстве приплода скота; третья или четвертая С. между Пасхой и Вознесением (полес. сухие, громовые), которые праздновались «от грома»; четвертая известна также как Переплавная; по полесским верованиям, в этот день Бог или Богородица «переплывает» через реку, и только с этого дня можно было купаться; С. на троицкой неделе (в. — слав. кривая среда, серб. крива среда, болг. руса сряда) — опасный день, в который нельзя сажать, иначе все вырастет «кривое» (сербы). Южные славяне опасались С. на первой неделе Великого поста, называя ее Луда или Черна и считая, что нарушивший запреты в этот день может быть наказан падучей или безумием.

С.М. Толстая

СРЕТЕНИЕ ГОСПОДНЕ — праздник, отмечаемый христианами 2/15.II. В народном календаре С. имело значение сезонной границы: этим праздником у восточных и западных славян отмечалась половина зимы, а в южнославянских регионах — и начало весны (ср. Трифонов день), с чем было связано значительное число примет погоды и урожая. Хорошая солнечная погода обычно предвещала долгую зиму, а мороз — раннюю весну; метель на С. обещала раньше обычного «подмести» все корма для скота и др.

У восточных (реже у западных и южных) славян о С. говорили: «Сретение — зима с летом встречается», в дополнение к чему рассказывали о том, как именно борются зима с летом: «Лето зиму по щеке ударяет: „Полно тебе, зиме, зимовать — пора мне, лету, летовать“». Восприятие С. как начала весны отразилось в таких приметах, как: «На Сретение кафтан с шубой встретились, а цыган шубу продает» и др.

С. по многим параметрам сближалось с новолетием, что отразилось в представлениях о судьбоносности встреч, случающихся в этот день: сербы верили, что если встретить в этот день здорового человека, то и весь год будешь здоров (и наоборот). В некоторых местах С. считалось неудачным и опасным днем: жители Смоленщины и македонцы не выполняли в этот день никаких работ, чтобы не встретиться с волками; украинцы Черниговщины полагали, что родившийся на С. будет несчастлив; у болгар беременные женщины воздерживались от работ с острыми предметами из боязни, что будущий ребенок будет иметь на теле знаки и следы их работы.

Во всех славянских традициях большое значение придавалось свече, которую в этот день освящали в церкви. У украинцев и белорусов ее называли «громничной свечкой», ср. Громницы как одно из восточно- и западнославянских диалектных названий Сретения. Эту свечу хранили в течение года: ее зажигали во время грозы и града, давали в руки тяжело умирающему, окуривали дымом от нее больных, чертили дымом кресты на балках и матице, зажигали ее в доме, чтобы уберечься от «ходячего» покойника; прикрепляли к посуде, из которой весной засевали; обходили с зажженной свечой скот при первом выгоне на пастбище; подпаливали детям волосы при головной боли, терли ею горло при болях; вешали над входом в дом в купальскую ночь, чтобы защититься от ведьмы, и т. д.

Т.А. Агапкина

СТАРИК — одна из наиболее значимых фигур в традиционной культуре славян. Старики в народных представлениях приобретают амбивалентный статус: их в высшей степени почитают, но одновременно и боятся, т. к. верят, что они обладают магическим знанием и находятся в контакте с «иным миром».

С. как глава семейства, рода выполняет самые важные сакральные действия: окуривает праздничную трапезу, читает молитвы и благопожелания, преломляет караваи; отгоняет градовую тучу; разжигает огонь в новом доме; совершает жертвоприношения и др. С. - один из главных персонажей свадьбы, южнославянской «славы». С. посвящены отдельные дни календаря: в Болгарии 7.I/20.I в день Иоанна Крестителя совершают ритуальное купание стариков в реке.

Особое место отводится С. в обычаях, связанных с культом предков: в погребальной и поминальной обрядности (см. «Деды»), в рождественско-новогоднем цикле, где некоторые реалии и действия именуются «стариками», «дедами»: укр. дiдуха палити — жечь новогодние костры («чтобы грелись предки»); болг., макед. дедник — бадняк; дедове — остатки обрядовой пищи, которые предназначаются Богородице или умершим; укр. дiдо, болг. дедо — солома, которой устилают пол в Сочельник, и мн. др.

С. - обязательный (часто главный) персонаж святочных и масленичных ряженых процессий, именуемых у южных славян старци. Часто С. выступает в паре со старухой и разыгрывает шутливые (порой с эротическими элементами) сценки. В Белоруссии С. на Рождество водит козу; в Словакии в обряде, идентичном выносу Марены, парни ходят с соломенным чучелом, изображающим С. В полесской свадьбе ряженый стариком выкупает место для жениха.

Двойственность статуса пожилых людей особенно проявляется в народной демонологии. Нечистая сила (домовой, леший, водяной, полевик, вампир, хранитель кладов, духи болезней) по своему внешнему виду уподобляется С. Полагают, что С., переживший свой «век», превращается в вампира. С этими поверьями связаны превентивные действия при погребении очень старых людей (им отрезают пятки, раны на теле прижигают раскаленным железом и пр.). Мифологическим «стариком с бородой» пугают детей, чтобы они не шалили и не подходили к колодцу или к реке.

С. также приписывается способность колдовать, лечить, ворожить, заговаривать, насылать порчу (например, на молодоженов), отбирать урожай с чужих полей при помощи заломов (см. Колдун).

В фольклорных произведениях описывается, как Бог или святые в облике нищих стариков ходят по земле, показывают благочестивому христианину муки грешников в аду, а повитухе — кто из родившихся в этот день какой смертью умрет и др. Стариками рисуются многие сказочные персонажи, соотносящиеся с календарем, астрономией и метеорологией (месяцы, праздники, солнце, ветры и др.). Распространены легенды, повествующие о том, что в древности стариков убивали. Своей смертью им разрешили умирать лишь после того, как один С. при помощи мудрого совета спас народ от голода. С. - частый образ в славянских загадках: «Стоит старик над водою, сам трясет бородою» [Тростник], «Сидит старик кусковьем набит» [Овин] и др.

И.А. Седакова

СТОЛ — особо почитаемый предмет домашнего интерьера. Для восточных и западных славян наиболее характерен высокий С., стоящий в красном углу; южные же славяне (сербы, македонцы, болгары) традиционно пользовались низким круглым столиком, который появился у них под турецким влиянием. В некоторых районах Украины, Белоруссии, Польши и Словакии известны были и другие виды С.: С.-скрыня, глиняный С. и др.; пользовались также для еды широкой переносной лавкой, табуреткой и т. д.

У восточных славян С. составлял неотъемлемую принадлежность дома, например при продаже дома С. обязательно передавали новому владельцу. Такие свойства С., как его неподвижность и неотделимость от жилища, используются в ряде обрядов. В Воронежской губ. купленных кур вертели вокруг ножки С., приговаривая: «Как С. от избы не отходит, так бы и вы, куры, от двора не отходили!» Передвижение С. становится возможным только при совершении обряда, например во время свадьбы или похорон.

Символическое осмысление С. в народной традиции во многом определялось его уподоблением церковному престолу. Формулы «стол — это престол» и «стол — это престол Божий» известны у всех восточных славян. Широко распространены и предписания типа: «Стол — то же, что в алтаре престол, а потому и сидеть за столом и вести себя нужно так, как в церкви» (Олонецкая губ.). Не разрешалось помещать на С. посторонние предметы, т. к. это место самого Бога. У восточных и западных славян на С. постоянно находился хлеб, что как бы превращало его в престол, ср. поговорку: «Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска». На Русском Севере не разрешалось стучать по С., ибо С. - это ладонь Бога или Богоматери, протянутая людям. Там же С. называли материнским сердцем, подразумевая, во-первых, сердце матери и, во-вторых, сердце Богородицы.

В Орловском уезде во время обеда и ужина крестьяне старались подольше посидеть за С., «потому что, по их мнению, сколько за столом просидишь, столько в Царстве Небесном пробудешь». В Харьковской губ. на второй или третий день после крестин совершался обряд «ходить (садиться, собираться) в рай», во время которого, в частности, обходили вокруг

С. или сидели за С. По-видимому, соотнесение С. с раем объясняется одним из значений церковного алтаря: «земной рай, где жили наши родители».

Во многих славянских обрядах известен ритуальный обход С. (свадьба, родины и др.). На Украине и в Белоруссии вокруг С. обносили новорожденного; в Костромском крае баба-повитуха трижды обводила вокруг С. роженицу со словами: «Освободи, Господи, душу грешную, а другую безгрешную». В то же время вне ритуала обход С. возбранялся.

Место, занимаемое за С., - важный показатель семейного и социального положения человека, что многократно обыгрывается в обрядах и фольклоре (см. Еда).

Лит.: Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983; Топорков А.Л. Происхождение элементов застольного этикета у славян // Этнические стереотипы поведения. Л., 1984. С. 223–242; Байбурин А.К., Топорков А.Л. У истоков этикета: Этнографические очерки. Л., 1990; Лулева А. Трапезата — вещзнак в традиционната българска къща // Хлябът в славянската култура. София, 1997. С. 217–226.

А.Л. Топорков

СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ — последняя неделя семинедельного Великого поста, когда, согласно Новому Завету, Иисус Христос принял крестные муки за грехи человеческого рода. Наиболее мифологически и ритуально насыщенными днями на этой неделе являются Страстная среда, Страстной четверг, Страстная пятница и Страстная суббота. В эти дни совершались поминовения умерших, а также повсеместно шло приготовление к празднованию Пасхи: хозяйки пекли пасхальные хлебы, красили яйца, запекали мясо; мужчины строили качели и карусели, заготавливали дрова и др.

Поминовения усопших на С. н. были наиболее популярны у южных славян. Болгары считали, что в Вербное воскресенье или на С. н. раскрывается небо и предки возвращаются на землю, где остаются до Троицы. Поэтому на С. н. у болгар и сербов принято было посещать кладбище и поминать покойников. Женщины раздавали на кладбище обрядовые хлебы (просфорки, лепешки, часто в нечетном количестве и из пресного теста) и устраивали поминальный обед дома; оставляли на могилах коливо и крашеные яйца; пускали по воде специально приготовленные хлебы; жгли на могилах свечи, украшали цветами кресты и памятники. В некоторых местах Болгарии к числу поминальных относили три последние дня Великого поста либо Страстную субботу, когда женщины посещали могилы и совершали там названные действия.

Скорбный характер Страстной пятницы, а также ограничения Великого поста нашли отражение прежде всего в многочисленных запретах, накладываемых на человека и его бытовое и хозяйственное поведение. Даже в быту говорили меньше обычного, чтобы не проронить пустого слова. Как и в течение всего поста, избегали громкого уличного пения; петь можно было только в доме: здесь в семейном кругу люди пели «божественное»: духовные стихи, псалмы, читали Псалтырь и пр. Подобные формы досуга заменяли обычные бытовые разговоры. Были запрещены уличные игры и хороводы. По поверьям болгар, за соблюдением этих запретов следили самовилы (см. Вила), не позволяющие людям развлекаться в пост.

Большая часть ритуалов С. н. — своеобразное обыгрывание событий христианской истории, связанных прежде всего с бичеванием Христа, а также землетрясением, последовавшим за Его смертью. В момент смерти Христа словенцы со страшным треском валили на землю несколько предварительно подпиленных деревьев, а в течение всех трех дней — со среды до пятницы — с грохотом разбивали и топтали собранные со всего села старые доски, посуду, бочки и другие деревянные предметы, называя это пугать Бога. В пятницу — в ознаменование смерти Христа и землетрясения, а в ночь с субботы на воскресенье — в знак Его Воскресения — у церквей и костелов принято было стрелять. Поляки Поморья в память об этом землетрясении били в барабан в пасхальную ночь, и при звуках этих ударов люди спешили на службу в костел.

К этому добавлялись обряды, посвященные «изгнанию Иуды» или «Поста», а также обыкновение заменять молчащие в последние дни С. н. колокола грохотом трещоток и колотушек. За таким занятием молодежь проводила три последних дня Великого поста, оглашая окрестности неимоверным шумом. Этим «творилась память» Иисусу Христу. В среду, четверг и в пятницу у хорватов совершался «барабан»: по окончании службы парни сильно били длинными прутьями по скамьям в церкви и гремели трещотками.

Страстная пятница в быту и повседневной жизни была временем вселенской скорби по поводу кончины Иисуса Христа, выражающейся не только в строгом посте и других ограничениях. В Страстную пятницу, по поверьям, вся природа скорбит вместе с людьми и затихают птицы. Со скота снимали колокольчики, хозяйки запирали в темных сараях домашнюю птицу, чтобы она не шумела и хоть немного попостилась (по словенским поверьям, это воздержание летом защитит птицу от нападения хищников). Запрещалось свистеть: словенцы считали, что в момент смерти Христа от радости свистели черти. Верили, что человек, засвистевший в пятницу, будет унесен чертом, а тот, кто на минуту забудется и закричит, уже никогда в жизни не сможет закричать. Матери запрещали детям играть на улице и шуметь, а также просили не топать ногами по земле, чтобы не ранить ее гвоздями от каблуков, ведь в землю уже положен Христос. Украинцы не шумели, не разговаривали дома в полный голос и не ссорились. У кашубов в Страстную пятницу принято было плакать; а если дети не плакали, то их били ветками.

Т.А. Агапкина

СТРАСТНОЙ ЧЕТВЕРГ — четверг на последней неделе Великого поста (см. Страстная неделя).

У восточных и южных славян С. ч. был связан с культом мертвых. Предков в этот день «поили», для чего поливали могилы вином и водой, выставляли горшки с водой у домов (там, где можно ожидать появления душ), раздавали на кладбище кувшины для воды. В Западной Болгарии в С. ч. сразу после первых петухов женщина шла к источнику, набирала там несколько кувшинов воды и отправлялась с ними на кладбище, где выливала по одному-два кувшина на каждую принадлежащую семье могилу. Широкую известность получил обычай пускания воды мертвым. Кое-где в С. ч. обустраивали могилы.

Специфической чертой поминовений в С. ч. является обычай разводить поминальные семейные костры: их жгли на кладбище, вблизи «своих» могил, а также во дворах и на других традиционно принадлежавших семье участках земли. Так, в сербском селе Свиница, расположенном на румынском берегу Дуная, такой костер разводили утром на пороге дома и предназначали его всем умершим в этой семье, а затем жгли костры на кладбище, в изголовье каждой могилы. Считалось, что таким образом «греют» покойников. Великочетверговые поминальные костры известны на украинских Карпатах и в других местах.

У восточных славян С. ч. повсеместно назывался в народе «Чистым», т. к. на него приходились основные очистительные ритуалы Страстной недели (в католическом мире они могли совершаться утром в Страстную пятницу). Люди мылись в бане, иногда обливались водой у проруби или даже купались в ней, а также приносили домой для умывания свежую воду из источников для того, чтобы, омывшись ею, избавиться от болезней (главным образом кожных) и обеспечить себя здоровьем на весь год. Люди также сбрасывали в проточную воду старую одежду (чтобы зло и болезни уплыли вместе с ней); мыли и высушивали на солнце предметы домашней утвари (например, дежу); приносили домой ветки можжевельника и жгли их дома на листе железа, а затем перешагивали через огонь в апотропеических целях; окружали дом магическим кругом (объезжали его верхом на кочерге, очерчивали мелом и др.), оберегая дом и домочадцев от всякого зла, от проникновения в дом змей, лягушек, белили дом и др.

У восточных славян С. ч. был единственным днем в году, когда, как считалось, можно было увидеть домового: для этого брали свечу, принесенную домой с вечерней службы в церкви, и пасхальное яйцо и шли на чердак, где оставляли ему яйцо, чтобы и домовой мог «разговеться» на Пасху. Если человеку показывался мохнатый, в шерсти, домовой, то ожидали богатства и удачи, если голый, без шерсти, — нищенства. В этот же день пытались заручиться расположением домового, чтобы он оберегал скот: для этого под угол дома выкладывали для него еду. Ночью ходили в лес, где, сняв с себя крест, призывали лешего и расспрашивали его о судьбе.

В С. ч. совершали ритуалы, напоминающие приглашение зверей и мифологических существ на рождественский ужин. Для этого, например, дети выносили наружу овсяный кисель и «звали зверей»: «Волки, медведи, лисицы, куницы, зайцы, идите к нам кисель есть!», полагая, что насытившиеся звери не тронут летом ни скот, ни сады.

Известен обычай изготавливать в С. ч. вещи, имеющие магическую силу. Так, на восходе солнца, сидя на пороге дома, хозяйка выпрядала особую нить, крутя веретено и суча нить в обратную сторону. Этой нитью перевязывали руки, чтобы они не болели при жатве; вплетали ее в рыболовную сеть, чтобы улов был больше, и т. п. Повсеместно известно и приготовление особой «четверговой» соли: ее специально пережигали в печи, освящали в церкви или выносили на улицу «под звезды», полагая, что от этого соль, оскверненная некогда Иудой во время Тайной вечери, «очистится» и приобретет целительные свойства.

На С. ч. приходились многочисленные обычаи, связанные с домашними животными. В открытую печную трубу хозяева созывали по кличкам всю скотину, чтобы летом, во время выпаса, скот не разбредался и возвращался с пастбища домой. Женщины на огороде вешали на колышки забора перевернутые горшки, с тем чтобы коршуны и ястребы не таскали цыплят (см. Куриный бог).

Считалось также, что все, совершенное в С. ч., в итоге обернется удачей и прибылью. Так, соседка стучала в окно своей приятельницы и спрашивала у нее: «Дома ли овечки?», на что хозяйка отвечала: «Дома, дома». Такой диалог продолжается до тех пор, пока они не переберут по очереди весь скот, все огородные и зерновые культуры и весь хозяйственный инвентарь — в надежде на их сохранность и умножение в будущем году. В С. ч. также трясли деньгами, будучи уверены в том, что они не будут переводиться в карманах весь год.

Лит.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.

Т.А. Агапкина

СТРИБОГ (др. — рус. Стрибогъ) — божество древнерусского пантеона, кумир которого был установлен в Киеве в 980 г. В «Слове о полку Игореве» ветры названы Стрибожьими внуками, которые стрелами веют с моря, что, видимо, указывает на атмосферные функции С. В древнерусских текстах имя С. постоянно сочетается с именем Дажьбога, что дает основание противопоставлять или сближать их функции и значение (дать — распространить долю, благо).

Лит.: Топоров В.Н. Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балканский фольклор. М., 1989.

В.И., В.Т.

СТРИГА (от лат. striga) — персонаж карпато-балканской демонологии, совпадающий по основным признакам с ведьмой. Поверья о С. известны в Словакии, южной Польше, Словении, Хорватии. По представлениям поляков Подгалья, С. - злая колдунья, способная отбирать молоко у чужих коров и овец, нападать на спящих детей и пить их кровь, насылать болезни на людей и скот (ср. Вештица). По словацким верованиям, С. особенно опасны для людей в период со дня св. Люции (13.XII) до Рождества. В западноукраинских и словацких диалектах стригой называют ночную бабочку и считают ее душой ведьмы, вылетевшей из тела спящей женщины, чтобы вредить людям. Наряду с этим словом стрига нередко обозначатся дух умершего человека, вампир, ночной призрак либо душа умершей ведьмы.

В некоторых районах Русского Севера и Поволжья известен термин стрига (по-видимому, от рус. глагола стричь), относящийся к колдунье — «пережинщице», которая в ночь на Ивана Купалу тайком ото всех состригала колосья в чужом поле, перенимая в свою пользу урожай (см. Пережин).

Л.В.

СТУПА и ПЕСТ — предметы домашней утвари, используемые в свадебных обрядах и в народной медицине. С. символизирует собой сексуальное женское начало, а П. - мужское.

По сербским обычаям, чтобы рожать поровну мальчиков и девочек, молодая, войдя в дом мужа, должна присесть и на П., и на С. В шуточной песне из Орловской губ. дед предлагает бабе лечь на кровать: «Твоя ступа, мой толкач, / Я засуну, ты не плачь!» Откровенно эротический характер имеют славянские загадки о С. и П., например: «- Баушка белянка! / Что у те за ямка? / — Дедушка сокол! / Что у те за кол?» В полесской свадебной припевке упоминается женитьба С. и П.: «Ой, высилле, высиллечко / Нам Бог даў, / Ожэниўса толкач, / Ступу взяў». В Гомельской обл. известно шуточное объяснение того, откуда появляются дети: «З неба упаў, / Да у ступу папаў, / А с ступы вылез — / И вот якой вырас».

В Казанской губ. сваха, придя в дом невесты, отыскивала в сенях С. и трижды вертела ее вокруг себя, чтобы состоялась свадьба и молодую трижды обвели вокруг аналоя. В Вятской губ., чтобы сватовство прошло успешно, сваха трижды поворачивала С., приговаривая: «Как не упрямится ступа, так бы не упрямилась и невеста». В Пензенской губ. после отправления свахи из дома жениха его родные катили за ней С., выражая этим надежду, что сваха «утолчет и угладит» все проблемы.

На Украине и в Белоруссии, когда невесту увозили в дом к жениху, сопровождающие старались украсть С. и жернова. В связи с этим, приезжая к жениху, пели: «Выды, маты, подэвы, / Што мы тоби прывэзлы, / Ой, ци жорна, ци ступу, / Ци невисту-залупу!» (Волынская обл.). Кое-где на Украине в конце свадебного обеда сваты с музыкой выносили из каморы каравай и трижды, танцуя, обходили с ним вокруг С.: каравай делили на С., поставленной посередине хаты. В севернорусском свадебном обряде невесту иногда сажали на С. В украинском Полесье на свадьбе С. рядили в женский наряд, а пест — в мужской. В Житомирской обл. в последний день свадьбы «венчали» родителей новобрачных вокруг С.; при этом в С. наливали воды и били по ней пестом так, чтобы облить всех водой; обход С. сопровождался шуточными диалогами и непристойными песнями, пародирующими церковную службу. На Псковщине и в Саратовской губ. бытовала святочная игра, во время которой «венчались» вокруг С., изображающей аналой.

У русских, украинцев и сербов С. часто применяли в народной медицине. Считали, что в ней можно истолочь болезнь или «перетолочь» больное животное на здоровое. В Казанской губ. во время приступа лихорадки рубаху, штаны, пояс и крест больного клали под С. и говорили: «Марья Идровна, отпусти его, не то я тебя под ступой заморю; коли ты не оставишь, и я тебя не выпущу!». Железная и золотая ступы упоминаются в заговоре XVII в. из Олонецкой губ. В заговоре от недругов из того же рукописного сборника XVII в. рекомендовалось, выходя из дома, толкнуть левой рукой С. и сказать: «Как ся ступа пала, так бы мои недруги повалялись пред мною и попадали». В севернорусских заговорах от детской бессонницы: «Полуношница Анна Ивановна, по ночам не ходи, рабы Божьей (имярек) не буди! Вот тебе работа: днем играй пестом да ступой, а ночью матицей». В Гомельской обл., если ребенок не спит, мать трижды обходила С., со злостью толкала ее и произносила: «Я табе покажу!»; считалось, что ребенок после этого успокоится. По сербским поверьям, тот, кто страдает от лихорадки или боли в животе, пусть выпьет воды из С., три раза перевернется через голову, потом ляжет и заснет; когда он встанет, будет здоров, а С. нужно оставить перевернутой на ночь.

В Брянской обл. советовали во время пожара перевернуть С. кверху дном, чтобы ветер утих и не разнес огонь. В гомельском Полесье во время засухи парни бросали в колодец С., П. и кувшины, чтобы вызвать дождь.

Бытовое использование С. и П. регламентировалось многочисленными правилами и запретами. По полесским поверьям, не следует оставлять на ночь П. в С., иначе ночью им будет толочь нечистая сила; украинцы Харьковской губ. не оставляли также С. открытой, т. к. иначе перед смертью рта не закроешь. По польским поверьям, в течение трех дней после смерти человека нельзя толочь в С. и молоть в жерновах, т. к. душа умершего три дня пребывает в С. или в жерновах.

Ступа для толчения табака (с. Речица Ратновского р-на Волынской обл.). 1997 г. Фото Г.И. Кабаковой

В русских сказках Баба-яга «ездит в ступе, пестом погоняет, вперед метлой дорогу разметает» или «ездит в ступе, пестом упирается, помелом побивается, хлещет сама себя сзади, чтобы прытче бежать». В белорусской сказке «Мал Малышок» из Могилевской губ. Баба-яга едет верхом на козле, погоняя железным толкачом. По поверьям Волховского уезда Орловской губ., «у колдунов и ведьм необходимыми орудиями… служат: ступа, толкач, помело, сыч или филин, кот большой, треножник, кочерга и кадка с водой… Ведьмы прилетают на помелах, ухватах или ступе, в руках у них бывает толкач или рог с табаком». В украинской сказке из Черниговской губ. самая старшая, киевская, ведьма приезжает на шабаш верхом на П. По поверьям белорусов Волковыскского уезда Гродненской губ., Баба-яга — хозяйка всех ведьм, вместо ног у нее железные песты; когда она идет по лесу, то, ломая его, прокладывает себе ими дорогу. В белорусском заговоре на успех в суде говорится: «Не iду на суд, да еду. Ступаю еду, таўкачом паганяю, макам след засыпаю».

По поверьям белорусов-полешуков Пинского уезда, русалки живут на дне рек «и в мае месяце до восхода солнца по утрам в хорошую погоду выходят из рек и нагие с толкачами пляшут во ржи и поют». В Могилевской губ. детей пугали Железной бабой: она хватает детей, которые ходят одни по полям и огородам, бросает их в свою железную С., толчет и ест. В старинной лубочной картине «Баба-яга и Крокодил» Баба-яга изображена верхом на свинье; в правой руке она держит вожжи, а в левой — П., с помощью которого собирается сражаться с Крокодилом.

Лит.: Топорков А.Л. Откуда у Бабы-яги ступа? //Русская речь. 1989. № 4.

А.Л. Топорков

СУББОТА — день недели, ассоциирующийся в народной традиции прежде всего с поминовением умерших; у южных славян часто называется днем мертвых. См. Деды. У южных славян обычно объединяется со вторником и получает общую отрицательную оценку как опасный и неблагоприятный день. По болгарским обычаям, в С. нельзя стирать, чтобы мыльной водой не залить глаза мертвым; нельзя шить и кроить одежду — тот, кто станет ее носить, умрет; сербы старались в С. не начинать никаких серьезных дел, избегали устраивать в С. свадьбы и т. п. Македонцы также считают С. плохим днем, когда люди «не хотят даже умирать», когда исполняются дурные сны, и т. п. Болгары особенно остерегались суббот в марте, воздерживаясь от стирки белья, битья пестом в ступе и других ударов, чтобы предотвратить летнее градобитие. Изредка встречается и положительная оценка С., противопоставляющая этот день недели остальным, ср. сербскую поговорку: «Все дни вылиты из серебра, только суббота из чистого золота».

Родившимся в С. (людям и животным, в частности собакам) приписываются способности видеть умерших и общаться с потусторонним миром (болгары Пиринского края), распознавать ведьм и прочих демонических персонажей, отгонять чуму и другие болезни, оборачиваться змеями (Пловдивский край). Сербы называют людей, рожденных в С., субботники, считают их «видовитыми» (Болевац) и верят, что им не может навредить ни хала, ни чума, ни вампир (Тимок). Их считают счастливыми, но иногда, наоборот, думают, что субботние дети «не будут долго жить».

У восточных и западных славян С. тоже объединяется со вторником и соответственно считается счастливым, благоприятным и «легким» днем, подходящим для начала полевых работ, например пахоты (Русский Север), жатвы, для заключения брака (Польша) и др. Однако в Полесье по субботам воздерживались от большинства «женских» дел: не сновали кросен, не белили стен, не резали скот, не золили белья и т. п., мотивируя все эти запреты тем, что в С. «свет сновался». Украинцы на Карпатах боялись в С. заболеть, веря, что в этом случае от болезни невозможно излечиться.

С.М.Толстая

СУДЕНИЦЫ — мифические существа женского пола, определяющие судьбу человека при его рождении. С. ходят вместе как три сестры, младшей из которых лет 20, а старшей — 30–35. Они бессмертны и приходят издалека, обычно в полночь на третий (реже на первый или седьмой) день после рождения ребенка в его дом, чтобы «судить» или «наречь» ему жизненную судьбу. Согласно болгарской традиции, этот «суд» происходит так, что сначала нарекает судьбу младшая из С., затем средняя и наконец старшая, и ее слово оказывается самым вещим и определяющим. В сербской же традиции считалось, что старшая обычно предлагала новорожденному смерть, средняя — физические недостатки, а младшая, по желанию которой обычно и сбывалась судьба, оказывалась самой милостивой и говорила, сколько жить ребенку, когда ему идти к венцу, с чем столкнуться в жизни и каким счастьем обладать. Установленная судьба оказывалась неумолимой. Верили, что эту судьбу С. писали младенцу на лбу (ср. рус.: «Так ему на роду написано»). По представлению чехов, С. приходят в белых одеждах со свечами. У восточных славян образ С. вырисовывается бледно, почти исключительно в быличках и народных новеллах. У греков С. соответствуют мойры — пожилые женщины, одетые во все черное, посещающие новорожденного на третью, а иногда и на пятую ночь (в древнегреческой мифологии такие существа определяют судьбу ребенка до его рождения). Существа, подобные С., были известны римлянам (парки), балтийским (Декла, Карта, Лайма), германским (норны), кавказским и др. народам. Ср. Орисницы.

Н.И. Толстой

СУДЬБА — предначертанный человеку свыше жизненный путь, определяющий главные моменты жизни, включая время и обстоятельства смерти. С. понимается как приговор некоего суда, совершаемого либо высшим божеством, либо его посланцами-заместителями — персонифицированными духами судьбы (Долей, Усудом — см. Суд и т. п.). Назначенную судьбу могут открывать, изрекать странники, нищие, случайные встречные, которые в народном сознании воспринимаются как представители иного, потустороннего мира. Мотив суда отражен в южнославянских верованиях о том, что на третий день после рождения ребенка в дом являются суденицы, чтобы предопределить С. новорожденного. Роженица в ожидании судениц наводила порядок, переодевалась в чистую одежду, пеленала ребенка в чистые пеленки, при этом обязательно присутствовала бабка-повитуха. Возле ребенка ставили стакан вина, клали специально испеченную лепешку, ветку базилика и золотую монету.

Сербы считают судениц невидимыми девушками, которые проникают в дом через дымоход. Ср. Орисницы.

Понятие С. связано также с мотивом участи, дележа общего блага на части и наделения каждого своей долей, который многократно воспроизводится в славянских календарных и семейных обрядах (ср. ритуал деления каравая и других ритуальных блюд).

Известно множество сказок, легенд, быличек на тему неотвратимости судьбы: при рождении мальчику предсказано, что он убьет отца и женится на матери, его бросают в воду, но предсказание все же сбывается (см. Инцест), девушке предсказывают смерть в колодце, когда ей исполнится 17 лет: ее всячески оберегают, колодец забивают, но в день семнадцатилетия девушка выходит гулять, падает на крышку колодца и умирает и т. п.

Неопределенность, недоступность, потусторонность, невидимость, неслышимость и бесплотность того или тех, кто наделяет людей судьбой, сокрытость С. и в то же время ее непреложность заставляют людей искать и отгадывать свою С., пользуясь некими знаками С. и магическими приемами, устанавливающими контакт с тем миром, где решаются людские судьбы.

Этот мотив отгадывания, распознавания С. является основой весьма развитой в традиционной культуре системы гаданий, прежде всего гаданий девушек о замужестве; гаданий о судьбе новорожденных (по времени рождения, по звездам и т. п.) и судьбе больных (т. е. о их выздоровлении или смерти). Во всех случаях гадание понимается как общение с нездешними силами и часто как дело греховное. Общение обычно происходит во сне или косвенно, т. е. девушки получают «оттуда» некоторые знаки, подлежащие прочтению.

При всей неотвратимости С. она нередко становится объектом игры, С. стараются обмануть или изменить, что, как правило, не имеет успеха или приносит мнимый и временный успех.

С.М. Толстая