Слепое пятно

24 — мы все ошибаемся

Суббота. Утро.

За дверью стояла та, кого я меньше всего ожидала увидеть. Пшеничные волосы собраны в высокий хвост, на лице следы недосыпа. Губы красные, искусанные до небольших трещинок. Делаю глубокий вдох. Неторопливо отрываюсь от глазка и медленно, собираясь с силами, выдыхаю.

Проворачиваю ключ в замке. Прошлая я попробовала бы придумать какую-то речь, но здесь уже ничего не поможет. Открываю ей и чувствую, как в воздухе поднимается страх предвкушения. Что она мне скажет? Что ей нужно?

«Зачем ты здесь?»

Сияющая блондинка потухла. В голубых глазах не искрит счастье, исходящий от неё свет перегорел. Хрупкое, стройное тело превратилось в тощее, пугающее. Однако, это всё ещё была Клэр: гордая осанка и уверенный, но мягкий взгляд оставались её визитной карточкой.

— Я пройду? — без лишних прелюдий спрашивает почти подиумная модель: удивительно, её не портит даже такой внешний вид.

— Да, — задумчиво киваю и делаю шаг в сторону, чтобы случайно не соприкоснуться.

Она будто не идёт, а заплывает внутрь призраком. Беспристрастно оглядывает внутренности дома, словно выступает в качестве приглашенного интерьерного критика. Губы поджаты, но лицо ничего не выражает. Её эмоции скрыты, и я не могу их прочесть. Хотя точно знаю: она не испытывает ничего хорошего.

— Уютненько, — лжёт, демонстрирует привычные устои воспитания.

Клэр устало прикрывает глаза и без приглашения плюхается на кожаный диван песочного оттенка. Небрежно, почти случайно, сбрасывает чёрные мюли на ковер, после чего медленно поднимает колени к себе. Прижимает их к груди, нежно поглаживая себя по острым чашечкам сквозь бордовый ажурный капрон. На ней темное платье в виде удлиненной рубашки с ярко-белым воротником.

— Есть выпить? — не поднимая на меня глаз, спрашивает блондинка, играясь с кружевом колготок винного цвета.

Мне хочется возразить. Сказать, что на дворе утро, и начинать день с алкоголя паршивая идея, но кто я такая, чтобы её поучать? Коротко киваю, хотя она меня не видит. Пара шагов, и я у семейного мини-бара.

— Виски, — слышу шуршание волос от соприкосновения со спинкой дивана: она приняла расслабленное положение, разговор будет долгим, — если есть.

— Со льдом? — голос предательски хрипит, в горле неприятно першит.

— Здесь и так слишком холодно, — в голосе звучит усмешка, за которой следует тяжелый выдох.

Разливаю по две порции в граненые тюльпаны. Неторопливо, почти через силу, иду к ней. Теперь Клэр не отрывает от меня пустых глаз, полных отчаяния и боли. Я знаю этот взгляд: его нельзя спутать с чем-то другим, если хоть однажды сталкивался. Именно он сопровождал меня в отражении на протяжении нескольких лет.

Ставлю стаканы на стол, осторожно сажусь напротив. Только после этого Клэр берет выпивку. Делает медленный глоток и поджимает губы. Какое-то время мы сидим молча. Тишина давит. Поднимает тревогу в сердце, тошноту в горле, боль в груди. Мне везет, и Клэр прерывает это ровно тогда, когда становится совсем невмоготу.

— Почему ты ничего мне не сказала? — она смотрит на свои коленки, медленно ведет по узору ажурного лепестка указательным пальцем свободной руки.

— Для чего? — сжимаю правую ладонь в кулак и пытаюсь не поддаться панике.

— Чтобы забрать его, — она удивлённо вскидывает брови, — чтобы он засыпал с тобой, а меня в этой истории не было.

— Он бы никогда не ушел от тебя ко мне, — подавляю дрожь в голосе и тянусь к стакану.

— Я бы ушла, — Клэр поднимает глаза и смотрит на меня, словно пытается что-то понять.

В глубине души я это понимала. Всегда, когда мы где-то запирались, украдкой встречались или прятались после той встречи на дне рождения Аманды, я знала, что Клэр не стала бы терпеть предательства. Но ничего не делала.

— Он бы убил тебя, рассказав ты мне правду, — Клэр едва шевелит губами, бледнея на глазах. Ей не нужно ничего объяснять.

Из глаз текут слёзы. Я часто думала над тем, что Брайан сделает со мной, заикнись я о раскрытии нашей тайны кому-то из его окружения, а особенно — ей.

— Почему ты не ушла после того, как он сделал это в первый раз? — она нервно бегает глазами по моему телу, словно не может поверить в то, что я жива.

— Любила, — говорю и резко качаю головой, словно ошпаренная резко осознанной правдой, — нет, думала так. Когда всё началось он был другим: мягким и заботливым, романтичным, желающим спасти меня, вытащить из болезненной топи, в которой я проводила последние годы. Не думаю, что ты хочешь об этом слышать.

— Он бил тебя, — ошеломлено шепчет Клэр: и я горько понимаю, что в её жизни никогда не было места подобному отношению.

— И не только, — через боль улыбаюсь и тянусь к краю свитера, контролируя дрожь в руках.

Неуверенно приподнимаю шерстяную ткань и показываю ей все, что он успел оставить мне в качестве болезненных порезов, глубоких ожогов и уже даже побелевших шрамов.

— Пирс, — её голос срывается на крик, а в глазах появляются слёзы, — как ты могла?

«Что?»

Сердце болезненно сжимается. О чем она спрашивает? Как я могла спать с ним за её спиной? Врать ей? Улыбаться в глаза после того, что делала? Приходить в гости? Отвечать на исходящую от неё доброту и желание подружиться двойным предательством?

— Как ты моглапозволять какому-то ублюдку делать это с тобой? — Клэр закрывает лицо ладонями и замолкает. Качает головой, пытаясь успокоиться.

— Прости меня, — шепчу в надежде, что она сможет, — нельзя было оставаться с ним после того, как я узнала, что у вас семья. Не должна была молчать и подвергать тебя такой опасности после всего, что пережила от него.

— Он никогда не делал со мной даже приблизительно подобного, — с искусанных до трещинок губ срывается горький глухой смешок, — и не смог бы. Это было невыгодно: кто он без меня? Причинив мне боль, его бы уничтожили, растоптали, не оставили на нём живого места. Мне жаль, что он вымещал свою немощность на тебе: те платья, в которых ты приходила, туфли под кроватью в гостевой комнате, все это — мои любимые бренды одежды. Я рада, что теперь для меня всё прояснилось и я вижу настоящую картину. Рада, что ты в безопасности. Рада, что теперь он никому не навредит и надеюсь, что он сдохнет за решеткой. Мне только больно, что ты ничего не сказала. Молчала и не попыталась обратиться за помощью. Никогда не расценивала меня как друга, хотя я искренне этого хотела.

— Клэр, — шею словно стягивает удавкой, я задыхаюсь от боли и сотни несказанных вовремя слов, — ты любила его, неужели стала бы верить мне?

— Пирс, — она убирает руки от лица и горделиво выпрямляется, не оставляя на себе ни следа от бывалых слёз, — себя я всегда любила больше.

Блондинка залпом опрокидывает виски и изящно взмахивает пшеничным хвостом. Смотрит на меня в последний раз перед тем, как встать с дивана и направиться к двери.

Теперь её убитый, потухший вид никак не ассоциируется с горем: ведь я вижу, она тоже сможет пережить.

— Сейчас мне больно от всего, — Клэр улыбается через силу, — что случилось. Я учусь жить заново, привыкаю к новым реалиям и не имею понятия, как сложатся наши дальнейшие отношения. Скорее всего, мы больше не встретимся, но я хочу, чтобы ты запомнила, как смогла возродиться из пепла и выбрать жизнь. Береги себя, Пирс.

Клэр разворачивается к выходу и не оборачивается на меня ни на секунду. Все вмиг кажется таким странным, далеким, ненастоящим. Словно вокруг меня развернулась пустыня, а она — закономерность, всего лишь проявившийся мираж. Дверь скрипит, и я прихожу в себя.

— Твоя татуировка, — выпаливаю, а пальцы непроизвольно ложатся на собственную подвздошную кость.

— Ни о чем не жалей? — легкий порыв ветра пробегает по дому: форточка не дремлет и создает сквозняк в паре с приоткрытой створкой красного дерева.

— Да, — нервно выдыхаю и встаю с кресла. Плетусь ближе, обращая на себя внимание. Едва шаркаю носками по паркету. Отодвигаю ткань джинс и, не поднимая на неё головы, показываю то, что скрывала от всех посторонних глаз, кроме Солсбери.

— Боже, — блондинка прикрывает рот ладонью, но ее лицо все равно выдает настоящий ужас, — больной ублюдок.

— Он просил тебя сделать её? — я опускаю руки и скатываюсь вниз по стенке, чувствуя колкость осеннего ветра поясницей.

— Нет, — она закрывает дверь и идёт ко мне, мягко приподнимает меня за руки и тяжело вздыхает, — он не имеет к ней никакого отношения.

Мы сидим на диване вместе. Её запах сандала теперь не вызывает никаких негативных чувств. Клэр взяла на себя бразды правления в моем доме: смогла разобраться на нашей хаотичной кухне и даже заварила чай. Кажется, что она даже не заметила окружающего бардака. Её тонкие, длинные пальцы мягко поглаживают мою голову, но я не чувствую жалости. Только медленно возвращающееся спокойствие. Приготовленный ей молочный улун отдает сладким, карамельным привкусом.

— Мы с Брайаном знали друг друга с самого детства. Его мама работала у нас, и на протяжении пары лет притаскивала его с собой, потому что отца, как и денег на няню, у них не было. Мне десять, ему четырнадцать, и, конечно, я думаю, что он — моя первая любовь. В том возрасте я была ему не нужна, да и Брайан ещё не был таким испорченным. Мелкая, мечтательная девочка не получает ответа и, как мне тогда казалось, желанной взаимности. Впрочем, ничего страшного: это было детство, ничего серьезного, да и родители быстро вовлекли меня в новое увлечение, из-за которого мысли о влюблённости улетучились. Мы росли, он все реже приходил, а потом и вовсе перестал. Так меня и отпустило.

Она делает неторопливый глоток и расплывается в теплой улыбке, мягко взъерошив мне волосы.

— Мне было семнадцать, — Клэр тихо усмехается и прикрывает глаза, — и я встречалась с одним плохим парнем: он гонял без прав, играл в своей рок-группе, бил татуировки и выкрадывал меня по ночам. Мама истерила, папа лишал карманных средств, дошло до домашних арестов, но для нас это не было помехой. В глубокие ночи, когда родители спали, я пускала Картера в дом через окно кухни. Он забрал мой первый поцелуй, статус первых отношений и стал моим первым мужчиной. И, несмотря на то, что мы были всего лишь подростками с двумя годами разницы, я всегда знала, что он со мной не навсегда. Однако, это меня не остановило.

Клэр тяжело выдыхает, но улыбка с её губ не сползает. Глаза на миг загораются чем-то теплым. Видно, что она любит это вспоминать, ей нравится эта часть её юности и жизни.

— Картер хотел сбежать: уехать далеко, накопить на трейлер, не привязываться к одному месту. Увидеть все штаты, выступать, зарабатывать деньги игрой на гитаре. Он всегда звал меня с собой. Надеялся, что я закончу школу и сорвусь в бесконечное путешествие вместе с ним. Картер жаждал приключений и никогда не думал о будущем, а я знала, что его жизнь не для меня. Мы оба ждали, что кто-то из нас изменится, но этого так и не случилось. Я выпустилась и получила приглашение на собеседование в университет мечты, Картер довез меня, и мы попрощались, оставив последние послания друг на друге. Он набил мне своей рукой «ни о чем не жалей», а я «покуда тебя не обрету» ему своей.

Клэр со всей любовью погладила место своей тату и подмигнула, кивнув на мою подвздошную кость.

— Брайан начал бегать за мной после двадцати. Не давал мне проходу, все пытался добиться внимания. Когда это удалось, мы начали встречаться. Шло время, дело дошло до постели, и тогда мы впервые расстались. Брайан считал, что я должна была ждать его, упиваться влюбленностью по детству и быть чистой, ни с кем не связываться, не целоваться и, тем более, не спать. Он всерьез думал, что моя девственность предназначалась ему. Я приняла наш расход, но не прошло и года, как О'Нил снова окучивал меня, осыпал извинениями и красивыми ухаживаниями. Он всегда умел приседать на уши, и мы решили попробовать снова. Потом были месяцы, полные удовольствий и счастья, а через год Брайан узнал от наших общих друзей историю моей татуировки, о которой он никогда не спрашивал. Тогда О'Нил стал невыносимым: вечные обиды, пренебрежение, попытки вывода на ревность, умышленные попытки игнорирования, сброс звонков и отмена планов. Меня это не трогало: только отдаляло от него и дико раздражало. Он вовремя понял, что со мной не работают подобные манипуляции, и сменил тактику. Начал умолять перебить эту татуировку, давить на жалость, предлагать свести её, обещать за это всё, что угодно. Но я знала, что никогда не откажусь от Картера и той удивительной подростковой любви. Брайан сходил с ума ровно до тех пор, пока не понял, что теряет меня. Один серьезный разговор — его нормальное поведение, наши вновь хорошие и, как мне тогда казалось, здоровые отношения. Тогда я думала, что смогла помочь ему повзрослеть, вывела из строя нарциссов, научила не ревновать. Думала, что мы идеальная пара, в которой он становится лучше, а я мудрее. Прости, что я ошиблась. Не могу поверить, что этот урод столько раз выписывал мою тату, чтобы повторить размашистый почерк Картера.

— Спасибо, что рассказала мне об этом, — я тепло улыбаюсь и беру её за ладонь, — теперь мои кости играют совсем другими красками. Мы все ошибаемся.

Клэр откидывает голову на спинку дивана и мягко пододвигает меня на плечо, подставляя его вместо подушки. Старая боль, спрятанная тревога и недомолвки отпускают меня, выходя из души с каждым выдохом.

«Всё пройдёт».