Слепое пятно

7 — северное сияние

TW: отсутствие активного согласия. Будьте осторожны при прочтении, если обладаете подобными триггерами.

Два года назад.

За месяц в экспедиции я, наконец-то, расслабилась и начала чувствовать себя своей. Мы общались так, словно я всегда была частью их команды. Мне доверяли, рассказывали личное, посвящали в локальные шутки, поддерживали и понимали.

Отношения с лидером состава немного потеплели, но я все равно боялась разочаровать его.

Это был вечерний отбой в базовом лагере перед первым выходным за тридцать дней. Всех будоражило это небольшое состояние свободы: завтра можно будет выспаться, весь день валяться под пледом, пить чай без протокола и не встречаться с беспощадным морозом Северного полюса.

Неспящие незаметно ныряли в комнаты друг друга, тепло смеялись, искренне делились впечатлениями, обсуждали разные насущные темы, и одна из самых популярных из них — о семье.

Про детей, жен или мужей, забавные истории с их участием.

Разные члены команды несколько раз стучали ко мне, приглашая на праздник жизни, но я не могла находиться среди них. Это было бы тошнотворным лицемерием: у меня не было смешных рассказов, тоски по дому и каких-то теплых эмоций по отношению к семье, мужу, даже нашей крохотной дочери.

Шум мешал уснуть. Закрываю глаза, но ничего не получается. По всему лагерю разносится уютный запах глинтвейна, но даже он не вытаскивает меня из комнаты. Очередной стук в дверь выбивает из колеи, и я мигом взрываюсь.

— Я же говорила, — перехожу на плохо прикрытую агрессию, — что не пойду никуда. Хватит за мной заходить — передайте это уже другим.

— А тебя никуда и не зовут, — ответил твердый голос с той стороны, и моё сердце сорвалось вниз, — просто захотелось угостить напитком.

— Извините, — растерянно пробурчала я и тут же вскочила с кровати, открывая дверь лидеру экспедиции, — не знала, что Вы зайдете.

— Пирс, — он тяжело вздохнул и протянул походную кружку, — тебя долго просить? Мы здесь наравне.

— Прости, — нервно закусываю нижнюю губу, принимая в руки глинтвейн, — всё никак не могу привыкнуть.

Наши пальцы на миг соприкасаются, отчего я испытываю странные чувства внизу груди: словно оголенный включенный провод искрит в солнечном сплетении. Как будто все тело накрывает энергией, заряжает электричеством.

Ещё немного и выбьет пробки.

— Всё в порядке? — Мужчина заметил мою озадаченность и осторожно взял меня за плечо, усиливая создаваемый внутри ток. Он ощущался совершенно иначе, чем Микеланджело.

— Да, — киваю и быстро отступаю назад, — кто успел сварить глинтвейн?

— Аманда и, — лидер осторожно прикрыл дверь и прижал указательный палец к губам, перейдя на шепот, — если быть честным, то он паршивенький. Но пить можно.

Меня развеселила попытка создать шарм таинственности этих слов: я даже впервые позволила себе рассмеяться в его компании, несмотря на необычное состояние в теле, причиной которого он и являлся.

— Ого, — брюнет громко присвистнул, задержав взгляд на моей улыбке, — ты даже умеешь смеяться. Знаешь, как я тебя прозвал в приближенном кругу?

— Интересно послушать, — я задержала взгляд на его хитрых зеленых глазах.

— Принцесса-Несмеяна, — он снова подмигнул, наслаждаясь моей смущенной реакцией. — Итальянцы, ведь, любят этот сюжет, поэтому всё сошлось.

— Во-первых, я удивлена. Никогда бы не подумала, что ты в курсе, кто стоит за авторством первых прототипов и сказок о несмеющихся принцессах. Самая ранняя литературная версия сказки о «несмеющейся» принцессе была записана итальянцем Джованни Серкамби в конце XIV века.

— Наводил справки, — рассмеялся парень, не пытаясь сохранить моё удивленное впечатление о себе, — хотелось разыграть перед тобой литературоведа. Что во-вторых?

— Я не итальянка, — расслабленно улыбнулась и сделала щедрый глоток глинтвейна, тут же поёжившись от его кислоты. — Ты был прав: действительно паршиво.

— Аманда никогда не добавляет сахар, я тебя предупреждал.

— Мне казалось, что ты самую малость преувеличиваешь, — поджала большой палец к указательному в небольшом расстоянии друг от друга.

Он тепло улыбнулся и вдруг излишне внимательно осмотрел меня с ног до головы, не скрывая заинтересованности и оценки. Мне хотелось как-то ему съязвить, сказать что-то едкое, но язык не слушался. Такое было впервые.

— Доброй ночи, жестикулирующая не итальянка по фамилии Моретти, — он слегка наклонил голову, не сводя с меня глаз с каким-то странным огоньком, — прилетевшая с западного побережья Тосканы.

— Спокойной ночи, — я прикрыла глаза и довольно усмехнулась.

Теперь мне стало по-настоящему комфортно со всеми участниками экспедиции.

Сейчас. Понедельник.

Требовательный стук в дверь вызывал приступ необъяснимой тревоги. Он уже здесь. Жгучая боль на коже правой подвздошной кости.

Он не останавливался и с каждым разом всё сильнее бил по двери. От страха меня парализовало: при всем желании, пошевелиться не получалось. Внезапно стук прекратился.

И в этот же момент предательски завизжал телефон, на котором не был выключен звук.

— Чёрт, — безнадежно прошептала, увидев злосчастное «Б» на экране вызова, — это ведь было так предсказуемо.

— Теперь я точно знаю, что ты там. Долго будешь прятаться и избегать меня? — он перебил приступ моего самобичевания присутствием по другую сторону.

— Пожалуйста, — прижимаюсь лбом к светлой матовой двери, — прекрати это, оставь меня в покое.

— Ты так мне и не ответила: что между нами изменилось? Почему ты строишь из себя невинного ангела, к которому у меня закрыт доступ? — слышу усмешку на его губах. Хватаюсь за грудь в желании успокоить сердце.

— Хватит издеваться, — чуть слышно говорю я, ощущая внезапную слабость в голове и подкашивающихся ногах от нахлынувших воспоминаний. — Ты знаешь, почему всё так. Единственный человек, который что-то из себя строил — это ты.

— Правда? — он бросает ядовитый смешок, что отравляет во мне все живое.

— Пожалуйста, — едва повторяю я, не в силах сопротивляться невыносимой душевной боли, — уходи.

— Принцесса-Несмеяна принимает форму умирающего лебедя, или ты завела собаку? Не могу разобрать кому принадлежит этот хриплый скулёж.

— Заткнись, — шепчу через силу, тщетно пытаясь подавить подступающий ком.

— Так выйди и поговори со мной, — он с размаху бьет по двери кулаком, отчего я резко отпрыгиваю назад и ударяюсь затылком о металлическую ручку шкафа.

Два года назад.

— Эй, — сильные руки осторожно приподнимают меня, — пойдёшь смотреть на северное сияние?

Я удивлённо открываю глаза и смотрю на руку: время два часа ночи, начало первого выходного за месяц. В моей комнате находится лидер экспедиции, держащий в руках два больших термоса.

— Жду тебя снаружи, — тихо сказал брюнет и направился к двери. — На сборы пять минут. Выходи потише.

— Я даже не согласилась, — пытаюсь успокоить раздражение. — В смысле «выходи потише»? Может, мне хочется остаться в кровати и проспать всю ночь? Ты об этом не подумал?

— Пирс, — он усмехнулся, застыв на пороге, — ты — вольная птичка: можешь делать всё, что вздумается. Захочешь — выйдешь ко мне, у тебя на это есть пять минут, и время пошло. Нет? Оставайся и спи, набирайся сил перед работой. Выбор за тобой.

И он ушел, не развернувшись.

Сейчас. Понедельник.

Стук в дверь не прерывается ни на секунду.

У меня больше нет сил сопротивляться и разговаривать. Затылок раскалывается, боль в голове отдается во всё тело, усиливаясь под натиском его ударов.

Она сковывает всё тело и мешает дышать полной грудью. Диафрагма зажата, не могу разогнуться. Во лбу стоит шум, уши гудят. Слишком больно.

Скатываюсь вниз по дверце шкафа и обнимаю свои колени, пряча в них измученные глаза.

Слезы текут по щекам.

«Снова слабая и беззащитная».

Два года назад.

Ночное небо озарял зеленый свет вперемешку с фиолетовыми, яркими красными и белыми огнями. От красоты увиденного перехватывало дыхание. Мороз давно перешел за черту тридцати градусов, отчего открытые щёки по-детски жгло.

Сияние переливалось: танцевало свой собственный, никому необъяснимый и непонятный, магический танец. Звезды были похожи на маленькие капли белой акварели, небрежно брошенные на эскиз начинающего художника: так много их было, так сильно они бросались в глаза.

— Моретти, — цокнул брюнет, громко хрустя снегом под ногами, — почему без балаклавы?

Он снял свою, грубовато надев её на меня. Казалось, что небрежность этих движений свидетельствовала о том, что в его жизни не было места заботе о ком-либо.

— Смотри! — указываю пальцем в небо и восторженно кричу, подскакивая на месте.

— Ты никогда не видела падающих звезд? — не проворачиваясь к причине моей детской радости, спрашивает брюнет.

— Н-не… — я не успеваю договорить, как он роняет меня на снег, резко падая рядом, — что ты творишь?

— Будем смотреть, — смеётся мужчина, мягко подтягивая меня к себе.

Теперь я лежу на его плече.

Балаклава хранит его необычный запах вишни с горькой полынью. Непонятного рода электричество растекается по всему телу, меня держит приятный мандраж, а на небе горит россыпь звезд, пока одна из них навсегда покидает родной дом.

«Она свободна».

Сейчас. Понедельник.

Ноющая боль в затылке не собирается успокаиваться. С одной стороны, это хорошо: я не слышу злобных криков человека по ту сторону двери, но меня волнует и другая.

Трясущейся рукой подношу пальцы к волосам и сразу ощущаю неприятную, ещё влажную липкость. Неуверенно возвращаю ладонь к себе, замечаю кровь на подушечках. Набираю полную грудь воздуха и хочу встать, умыться и обработать рану, но сил катастрофически не хватает.

Ложусь на холодную плитку, стараясь не встречаться глазами со своим отражением.

«Я не хочу видеть себя такой».

Два года назад.

«Брайан вытащил меня на улицу, чтобы показать волшебство, которое я бы никогда не увидела сама».

Он аккуратно приподнимает край балаклавы наверх, оголяя мои губы и подбородок. Ветра нет, но мороз сразу же оседает на нежных тканях эпителия.

Мы неотрывно смотрим друг на друга, безымянный палец по-особенному морозит, но сейчас мне нет до него никакого дела.

Пододвигается ко мне поближе и мягко целует сначала одну, а потом другую губу. Так невесомо, как будто спрашивая разрешения своим уже совершенным действием. Я нежно обнимаю его за волосы и притягиваю к себе. Наши языки встречаются, и мы долго целуемся, наслаждаясь каждой секундой происходящего.

Понедельник. Сейчас.

Он наконец-то устал избивать дверь, хотя в голове до сих пор шумел глухой отзвук ударов. Затылок продолжал ныть, я боялась пошевелиться.

— Ты знаешь, — пугающе спокойно сказал мужчина, — я никогда не приму отказ.

Сердце пропускает пару ударов, а после норовит выпрыгнуть из груди с новой силой. В горле тревожно першит, словно вся трахея забита царапающим песком под завязку.

Сдерживаю кашель изо всех сил.

Так сильно боюсь, что он услышит моё состояние и продолжит эти истязания.

Переворачиваюсь на живот и закрываю рот ладонью, всем весом прижимаюсь к полу, чтобы сдавить губы сильнее. Слёзы капают на пол, смешиваясь с редкими каплями крови.

— Ещё увидимся, птичка, — едко бросает мужчина, в последний раз ударяя по двери с ноги.

Шаги удаляются прочь.

Через пару минут дверь подъезда громко хлопает. Я убираю руку и тут же разражаюсь безмолвными всхлипами. Во мне больше нет слов и звуков.

Трясусь на керамогранитном полу, неуверенно обнимая себя за колени.

Два года назад.

— Птичка, — он нежно обнимает меня за талию в ванной комнате, осматривая наш союз в зеркале, — будь хорошим участником экспедиции и не болтай лишнего. Сплетни нам ни к чему, согласна?

— Да, — соглашаюсь я, тогда ещё не подозревая, что будет скрываться за его, казалось бы, адекватной просьбой.

— Смотри, — кусает меня за ухо, запуская ладонь в мои волосы и чуть оттягивая их назад, — как мы хорошо смотримся.

Он крепче прижимает меня к себе, бесцеремонно задирая флисовую чёрную кофту.

— Стой, — неуверенно беру его запястье и пытаюсь оттянуть вниз, но это ничего не меняет.

Брайан просто крепче сжимает мою талию и резко толкает в сторону раковины.

Я успеваю вытянуть руки и ухватиться за её бортики, спасая себя от болезненного удара по животу.

— Брайан, — пытаюсь одернуть его шепотом, чтобы нас никто не услышал, — ты не в себе?! Если бы я не успела подставить руки, то…

— Но ты же успела, — он перебивает меня, не дав договорить. Кидает легкомысленный смешок в ухо, больно обхватывая верхний хрящик зубами.

Помню, как тогда восприняла это за страсть и неконтролируемое влечение.

Наглые крепкие руки разгуливают по моей коже под бюстгальтером, сильные ладони болезненно сжимают грудь, а пальцы мучительно щипают соски. Мне больно, но нас могут услышать. Лезу руками под свою кофту, пытаясь ослабить его хватку, но он только скручивает мои запястья, резко опуская наши руки.

— Ты же хочешь этого, — горячо шепчет в шею, оставляя по всему её периметру короткие укусы. Останутся следы.

— Я не знаю, — едва слышно отвечаю, пока сердце пропускает пару ударов.

— Знаешь, — сильнее скручивает запястья, резко прижимаясь ко мне твердым пахом, отчего я ударяюсь низом живота о бортик раковины.

Понедельник. Сейчас.

Я хватаю телефон и, едва распознавая иконки экрана залитыми от слёз глазами, пытаюсь набрать ему сообщение.

Пирс

«Мне очень нужно что-то рассказать.

Есть место на завтра?»

Незамедлительный ответ через минуту.

Доктор Р. Х. Солсбери

Приходите завтра в 11:00 без подтверждений, внесу в журнал.

— Спасибо, — обессилено шепчу я, задыхаясь в истерике собственных чувств, словно он может меня услышать.

Сворачиваюсь на плитке калачиком, не в силах сдерживать рухнувшую плотину из болезненных воспоминаний и слёз.