Слепое пятно

8 — ни о чем не жалей

Вторник. Сейчас.

Проснулась от дикой боли в шейном отделе и спине, тело бил неприятный озноб. Хотя, чего я хотела? Уснула на плитке и проторчала здесь всю ночь.

На часах семь утра. Неторопливо встаю с пола, пытаюсь потянуться.

«Если описывать самочувствие каким-нибудь сравнением, то меня переехала фура. Раз двадцать».

Тусклый свет улицы освещал бардак квартиры: теперь к нему добавились засохшие на входе сопли вперемешку с кровью. Надо бы убраться, раз время есть.

Осторожно тянусь к затылку. Короткие волосы засохли и стали похожими на сено. Небольшая рана покрылась коркой. После уборки в душ, нужно придумать что-то с укладкой.

В отражении на меня смотрит опухшая от слёз женщина с глубокими синяками под глазами. Взъерошенные волосы в оттенке горького шоколада, стрижка под мальчика (много лет называю её вымученный гарсон), сухие губы в заедах, темно-карие глаза, острый прямой нос с грубой переносицей и короткие ресницы.

«И эту неполноценную позвал в жены идеальный мальчик?»

Пять лет назад.

Всё семейство Моретти восседало за длинным стеклянным столом, осматривая подборку свадебных костюмов.

— Чудесно, — мать Микеланджело остановила девушку с пышным белоснежным платьем, ушитым жемчугом и стразами, — Оставьте, мы нашли его: в нём Пирс будет настоящей принцессой, а как оно подходит под смокинг нашего мальчика!

Платье было отвратительным. Оно мне не нравилось, но это никого не волновало. Слишком белое, чересчур блестящее, вычурное: сделанное для игрушки или её подобия. Я попыталась возразить выбору будущей свекрови, но она только рассмеялась и приобняла меня за плечо.

— Конечно, оно кукольное! Мы его поэтому и выбрали: ты только представь, какой красивой и утонченной ты будешь.

Вторник. Сейчас.

Недопитые бутылки вина, пустые пачки из-под сигарет, фантики конфет, немытые пластмассовые контейнеры — всё это летело в мусорку. Уже который месяц стоящие в посудомойке тарелки, наконец-то, отправились в шкаф — кухня стала похожа на себя, а не на склад всевозможных принадлежностей.

Пять лет назад.

— Мик, — хватаю парня за руку, пока мы находимся на безопасном расстоянии от его родителей, — пожалуйста, хотя бы ты донеси до них, что я ненавижу мёртвые цветы. Не нужно украшать зал их срезанными трупами, что погибнут через несколько дней. Есть множество вариантов создать красоту другими способами.

— Ты просто волнуешься, — он тепло улыбается и неспешно погружает в объятия, — расслабься и перестань переживать по пустякам, доверься нашей семье, всё будет на высшем уровне. У тебя будет свадьбанастоящей принцессы.

Вторник. Сейчас.

Шторы провоняли запахом сигарет — я не стеснялась курить прямо в доме, хотя знала, чем это чревато.

«Надо снять их — закину в стирку.

Ещё пройдусь щеткой по дивану и ковру, ведь как-то этот аромат можно убрать».

Пять лет назад.

Визажист цепляла на мои слабые пряди длинные волосы на заколках. Миссис Моретти сияла, наблюдая за преображением: на моей коже ещё никогда не было такого количества косметики, блесток и теней.

В зеркале от старой меня остался только взгляд, из-за которого будущая свекровь сходила с ума: нескончаемые вопросы о самочувствии, вечные нотации про недосып и плохую пищу. Она думала, что всё это — причины, по которым мои глаза не блестят.

«Я терплю это только ради Мика. Он любит своих родителей, а я люблю его. Свадьба пройдёт, и она, наконец-то, отцепится».

Вторник. Сейчас.

Квартира стала похожа на свою хозяйку: здесь было пусто, но чисто. О том, что здесь кто-то жил, свидетельствовал только уже въевшийся в стены запах сигарет.

«Теперь в душ, и к Солсбери».

Блондинка удивлённо вскинула брови и резко усмехнулась, увидев меня на пороге клиники.

— Вы прислушались и сменили терапевта? — облокотилась на стойку локтями, демонстрируя собственное превосходство.

— Вы всё ещё не поняли, что не имеете права так со мной разговаривать? — холл был пуст, ни одного пациента в ожидании приёма.

— Я просто интересуюсь, — она подняла ладони, состроив невинную гримасу с театрально преувеличенным морганием, — извините.

Солсбери не заставил себя долго ждать: пришел за пять минут до одиннадцати и осторожно уперся в мою спину дверью.

— Мисс Магуайр, не лучшая идея стоять в проходе. Не все так бережно открывают дверь и ожидают кого-то встретить.

Я отошла в сторону и коротко кивнула в знак приветствия, протягивая ему пакет со вчерашней одеждой. Изумление на лице администратора било все рекорды, она явно не ожидала его увидеть.

— Доброе утро, Джессика, — спокойно проговорил терапевт, расписываясь в журнале приёмов.

— Доброе, — неуверенно проронила девушка, — Вы же не работаете по вторникам.

— Неотложные дела, — он любезно ей улыбнулся и отложил ручку, кивнув мне в сторону кабинета.

Запах разряженного воздуха, свежесть и чистота — ничего лишнего. Отставив в сторону принесенный мной пакет, он первым делом закрыл окно.

— Я весь внимание, — снял серое пальто, повесив на спинку кресла.

«Все вчерашние мысли, которыми мне было необходимо поделиться, как на зло, испарились».

— Что вчера случилось? — вольно сел в кресло, задерживая взгляд на моем лице.

— Мой… — в горле запершило — я не была готова рассказывать о Брайане, но понимала, что должна, — мой любовник.

Солсбери заинтересованно склонил голову, протянув мне стеклянную бутылку газированной воды.

Два года назад.

Дикий мороз всё глубже проникал под кожу — я не могла успокоиться после произошедшего в ванной. Боль заполняла всё нутро.

— Так нельзя, — судорожно повторяла себе, осторожно поглаживая следы от укусов на шее и синяки на запястьях. Слёз не было, возможности дышать полной грудью тоже.

Стук в дверь. Он открывает её и виновато смотрит на меня. Без разрешения заходит внутрь и резко встает на колени у моих ног. Крепко обнимает их и долго, неразборчиво, шепчет в колени.

— Прости меня, — нежно целует место синяка сквозь термобелье, — я не мог, не должен был.

Мне очень горько и обидно, но его извинения кажутся такими искренними.

Я верю его раскаянию, прощаю и мягко обнимаю за плечи. Он ещё долго стоит у кровати в том же положении, стыдясь встречаться со мной взглядом. Держит ноги в объятиях, виновато целуя все места, которых грубо касался.

Вторник. Сейчас.

На скулах психотерапевта проступили желваки. Взгляд стал тяжелее, но вместо слов он просто откидывается подальше в кресло.

— Продолжайте, — без эмоций просит мужчина, выдавая себя только тёмными сочувствующими глазами.

— Не нужно, — выставляю руку вперёд и качаю головой. — Не смотрите на меня так, не смейте. Не нужно меня жалеть: давать свое пальто из-за того, что я не позаботилась о себе. Смотреть на меня так, словно я не самый грязный человек на свете. Я изменила своему бывшему мужу в браке, помчалась на Северный полюс, когда нашему ребёнку не было и года.

— Почему молчали и рассказали только сейчас? — губы дрогнули в лёгкой улыбке.

— Вы не нашли вопроса получше? Серьёзно, почему? Может, потому что мне стыдно? Больно говорить? Тяжело вспоминать? Может, потому что больше всего на свете я хочу это забыть? Или, может, потому что это напоминает мне о том, какое я дерьмо и как сильно себя ненавижу? — тихий смех, жгучая дыра внутри и новая порция боли на коже подвздошной кости: хочется плакать, вот только слёз нет.

Он молча наблюдает, и меня несёт дальше, в самые густые дебри из острых шипов.

— Он не отпускает меня — от этих чувств никуда не деться. Я одновременно ненавижу его: боюсь, цепенею, когда слышу голос, но при этом испытываю страшное влечение. И от боли, которую он причинил, можно избавиться только на том свете, — я подняла толстовку, оголив голый живот, — видите эти следы от затушенных сигарет?

Солсбери на секунду изменился в лице, вглядываясь в глубокие шрамы, но всё ещё ничего не говорил.

— Он так старые сожаления искоренить пытался: чтобы каждый раз, когда мне захочется вспомнить о моих потерях, я думала только о том, как больно тушатся сигареты о живую кожу.

— Мисс Магуайр, — он покачал головой, осторожно потянув мою толстовку вниз.

— Я — не жертва, доктор Солсбери. Но с ним становлюсь именно такой — и это моя вина. У меня были возможности отказаться, он давал мне выбор, но…

— У Вас была иллюзия выбора, — док бесцеремонно перебивает меня, — в которую Вы поверили под действием хронического чувства вины, глубокой дистимии Одна из двух основных форм клинической депрессии. Хроническая субдепрессия, патологическое психическое расстройство. и посттравматического синдрома.

Два года назад.

Мы отсняли несколько новых участков северных островков почвы и гордо возвращались домой спустя семь месяцев.

— Некоторые эксперты всё равно будут считать их обыкновенным скоплением гравия на морском льду, но мы смогли сделать то, что не удавалось восьми предыдущим группам, — Брайан прямо светился изнутри, подводя наши совместные итоги.

Экспедиционная группа завороженно слушала лидера, громко аплодируя по окончанию речи.

И только мне было грустно: я еду домой к человеку, которого больше не люблю. Ребёнку, которого считаю чужим.

Уезжаю от того единственного, кто не жалеет меня и принимает со всеми проблемами, как равного человека.

— Кстати, чуть не забыл, — Брайан устремляет взгляд на меня и все поворачиваются, — Пирс Моретти получает постоянный оффер на совместную работу.

Аманда, Роб и Энтони немедленно бросаются ко мне, захватывая в объятия. Все присвистывают, громко хлопают, устремляются обнять меня и лично поздравить. Счастливый момент, от которого по всему животу порхают бабочки облегчения.

Больно только расставаться — почти все живут в Штатах, за исключением пары ребят из Австралии. Я единственная, кто пустил корни в скучной Италии и обособился на другом континенте.

Два года назад.

Высадка в Нью-Йорке, мой самолет будет только завтра.

Все предлагали остаться в гостях: хотели познакомить с семьей, показать город, но Брайан забронировал мне отель.

Я не успела увидеть, куда он умчался сразу после посадки. Аманда и Роб везде следовали за мной: отстояли очередь на паспортном контроле, помогли вызвать такси, даже представили своим партнерам: упрашивали присоединиться к ужину.

Не хотелось никого напрягать.

Сослала всё на усталость и поехала в отель, надеясь, что Брайан ждёт меня там. Оправдывала его пропажу тем, что он не хотел вызывать слухи и подозрения про нас.

В номере было пусто.

У меня не было его местного сотового, а просить его у Роба или Аманды было странно. Я прождала четыре часа. Никаких изменений. Оставила номер на ресепшене с просьбой позвонить мне, если кто-то придёт. Отправилась гулять по чужой стране в одиночестве.

Вторник. Сейчас.

Не хватало воздуха.

Лёгкие горели, сердце тянуло. Безумно хотелось плакать и кричать, но во мне не было ничего.

— Он пришел? — Солсбери открыл окно и достал из кармана пачку ментоловых сигарет.

— Да, — прикрыла глаза от боли и положила ладонь на ноющую кожу подвздошной кости.

Два года назад.

— Я тебя потерял, — широко улыбаясь проговорил Брайан, подхватывая меня на руки, стоило мне только ступить в холл отеля.

— Ты ушел, не приехал, не оставил мне даже номера: я ждала тебя. Даже спрашивала контактные данные на ресепшене, но ты и здесь их не дал.

— Не подумал, — пожал плечами, не сводя с меня игривого взгляда, от которого я таяла, — птичка, очень виноват. Прости, что так вышло.

Я была так рада его видеть, что не стала задавать уточняющих вопросов.

Просто хотела наслаждаться совместным временем: обнимать его, целовать, разговаривать без умолку, в последний раз валяться в кровати, чувствовать его тепло.

— Не хочу расставаться, — тихо шепчу, сдерживая подступающие слёзы, — рядом с тобой нет той невыносимой боли сожаления.

— Птичка, — он так внимательно смотрит на меня, словно пытается запомнить каждую деталь, — мы не расстаёмся, ты всегда можешь сюда приехать.

Я падаю в его объятия, зарываясь лицом в грудь. От него пахнет иначе: хвойный аромат сандала, красивый аромат. Хочу запомнить чувство защищенности и любви, которое он даёт.

— Пойдём, — он резко отстраняется и берет меня за руку, — я только сейчас понял, что нам нужно сделать, пока ты не улетела. Скорее, пока не закрылось.

Мы мчим на машине в неизвестность. Огни большого города пролетают над нами, завораживают и гипнотизируют.

Невозможно успеть зафиксировать взгляд: всё расплывается и тонет в свете новых уличных звёзд.

— Бежим, — хватает за руку и без объяснений тянет за собой в какое-то помещение, не успеваю прийти в себя и прочесть название, — почти на месте, осталось немного.

Вторник. Сейчас.

Солсбери зажег сигарету прямо в кабинете, пододвинув пачку в мою сторону.

Я приняла своеобразное угощение и чиркнула зажигалкой, не задавая лишних вопросов о разрешении.

— Что это было? — глубокая затяжка, медленный выдох в потолок.

Горькая усмешка. Тяжелый вдох. Неприятное замирание сердца. Закрываю глаза и встаю с дивана. Неуверенно поднимаю край толстовки одной рукой, пока второй чуть спускаю леггинсы.

Открываю для Солсбери вид на горящую кожу подвздошной кости с самой большой ошибкой — татуировку «ни о чем не жалей», сделанную его почерком.

— Это не всё, — качаю головой и болезненно улыбаюсь, не решаясь посмотреть на доктора.

Полтора года назад.

Микеланджело нежно качал Эмму на руках, не сводя с нашей дочери счастливых глаз ни на секунду.

Он был хорошим отцом. Он, вообще, всегда был тошнотворно хорошим. Это была его маска, которая давно вросла в лицо.

— Наверное, — говорю тихо, чтобы не будить девочку, — я всё-таки поеду.

— Хорошо, — он улыбается и даже не думает меня отговаривать, обвинять или напоминать, что я итак только недавно вернулась домой, — здорово, что у тебя появились новые друзья на другом континенте.

Мне хочется что-то в него швырнуть. Закричать, ударить, сделать больно, рассказать, что я изменяла ему всю экспедицию. Увидеть его разочарованным и злым, приближенным к себе, другим.

Но ребёнок на его руках останавливает меня: неосознанно бережет иллюзию нашей семьи.

Я не стала предупреждать Аманду о том, что передумала и все-таки прилечу на праздник.

Тем более, что прибуду в Нью-Йорк я как раз в разгар её дня рождения: это будет хороший сюрприз — меня никто не ждёт, хотя многие предлагали помочь покрыть сумму перелёта. Они думали, что дело в деньгах, а не в моем чувстве вины, что я оставила семью и дочь сразу после рождения.

Попросила у Роба адрес под предлогом заказа цветов.

Доехала на такси и поднялась на этаж: счастливые визги Аманды, её радость и крепкие объятия, небрежно скинутые кроссовки. Ещё никто не знает, что я здесь. Сердце безумно колотится от всеобъемлющей любви к подруге и месту, где меня ждут.

От предвкушения всю трясет, словно день рождения у меня: знаю, как группа обрадуется. Снесет меня морем возгласов и штормом ласковых рук.

Но больше всего я хочу увидеть Брайана, прижаться к нему и забыть о всём плохом.

— Смотрите, — смеясь верещит Аманда, вытягивая меня в центр гостиной, — какого мне курьера принесло!

Счастливые визги, довольный свист и громкие аплодисменты, несущиеся навстречу друзья. Но меня здесь больше нет. Меня нигде нет.

Брайан стоит у подоконника в обнимку с эффектной блондинкой модельной внешности. Длинные волосы, голубые глаза и пухлые зацелованные губы. Платиновое обручальное кольцо на длинном безымянном пальце.

Топ телесного цвета, подчеркивающий изящность осиной талии. Джинсы на низкой посадке, открывающие обзор на просвечивающие подвздошные кости.

И утонченная татуировка на бархатной коже правой косточки — «ни о чем не жалей» болезненно знакомым почерком.

Мой мир останавливается, а сердце разбивается на тысячи маленьких осколков. Больше не существует ничего. Только она и её тату.