Слепое пятно

27 — с тобой я дома

Год спустя.

День. Сегодня.

Ливень поглощал всю улицу: он громко шумел, расслаблял своим звучанием, и безжалостно разбивал хрупкие капли о теплый, летний асфальт. Пейзаж за окном слишком резко изменился: дороги и дома потемнели на несколько тонов в считанные секунды, в сотни раз сильнее омрачая и без того пасмурный город.

Ричард и Эмма сидели на корточках у самого стекла: предугадывали, кто из прохладных летних капель доберется до самого низа быстрее. Мик общался с официантом за центральной стойкой, указывая на особенные предпочтения по еде — Линда страдала от аллергии на мёд. Ему было необходимо убедиться, что она будет в безопасности.

— Я бы никогда не променяла теплую и солнечную Италию на это, — в голосе Линды звучит легкое пренебрежение: ей явно не нравится проводить время здесь.

— Но я — не ты, — поворачиваю голову к блондинке, наблюдая за её попыткой расковырять трещинку старого лака на столе.

— Как думаешь, — она на долю секунды вытягивает губы в трубочку, — наши отношения когда-нибудь изменятся?

— Я отношусь к тебе хорошо, — тихо смеюсь и запрокидываю голову наверх, осматривая симпатичный состаренный эффект краски на потолке. — Почему ты думаешь по-другому?

— Ты никогда не заводишь разговор со мной первой, ничего не высказываешь, почти всегда молчишь и, — чувствую её сверлящий взгляд на себе, — я совсем не понимаю, о чем ты думаешь.

— Это правда, — расслабленно киваю и прикрываю глаза, — но это не повод за меня что-то придумывать. Моя психика успокоилась: я больше не пытаюсь быть хорошей и интересной, общительной и веселой, чересчур самодостаточной и сильной. Мне хочется слушать, видеть, наслаждаться и понимать. Я хорошо отношусь к тебе, Линда. Просто не хочу выдавать себя за ту, кем не являюсь, лишь бы кому-нибудь понравиться.

Тихое, легкое подобие аплодисментов слева. Открываю глаза и поворачиваю голову. Солсбери улыбается, немного щурится и одаривает моё последнее предложение шутливыми овациями. Ищу Эмму взглядом. Стоит у барной стойки вместе с Микеланджело. Ричард отодвигает стул и присаживается рядом, выступая в моем с Линдой диалоге в качестве театрального, немого зрителя.

«Нет, я не дам тебе такой возможности».

Улыбаюсь своим мыслям и закидываю одну ногу на другую, кокетливо убираю прядь с лица и наклоняюсь чуть ближе к нему.

— Что скажешь? — с усмешкой на губах приглашаю его принять участие в нашем разговоре.

— Хорошая позиция жизни, — Солсбери выбрал лучшую из своих интонаций: ту, что находится на грани очень личного и интимного, если хорошо его знаешь, и совершенно холодного и равнодушного, если вдруг нет.

«Пропуская через себя сотни тысяч воспоминаний, я все чаще думаю, что так умеет только он ».

Наш зрительный контакт затягивается: успевает пройти всю палитру эмоций, выявить каждого скрытого чертика и показаться неприличным со стороны. Это происходит каждый раз, когда мы начинаем схлестываться в остроумии, эрудиции или, как мне иногда кажется, понимании мироустройства.

«Хотя, на самом деле, его никто не понимает. И с каждым днем оно становится только запутаннее и труднее».

— Главное наслаждаться, — загадочно говорит Ричард в никуда и переводит взгляд на Линду, — это единственное правильное решение. Как только ты начнешь это делать, тебя перестанет беспокоить, что находится в чужой голове.

Он невесомо тянется через стол и мягко касается её виска указательным пальцем.

«Здорово, что у Линды есть такой рациональный знакомый, готовый поделиться своей мудростью за просто так. В свое время мне его не хватало, но я все равно рада и благодарна пройденному опыту. Пусть и не самому легкому.

Хотя, кому сейчас легко?»

— Благодарю, — блондинка позволяет себе слегка приподнять уголки губ, широко раскрывая меню на столе.

Солсбери занимается тем же, пока я украдкой наблюдаю за движениями их рук и глаз. Ричард консервативен: его предпочтения и вкусы давно сформированы. Не знаю, зачем он смотрит меню, если закажет то же самое, что и всегда. Это — единственная загадка, которую я не могу объяснить.

«Лондонский туман London fog — чайный латте на основе чая Эрл Грей с теплым молоком и экстрактом ванили. с коричневым сахаром, овощи на гриле и говядина Веллингтон Традиционное английское блюдо из говяжьей вырезки, запечённое в слоёном тесте.».

Усмехаюсь себе и перевожу взгляд на аккуратные, нежно-розовые ногти с сияющей втиркой.

За прошедший год взаимодействий с Линдой я отчетливо поняла несколько вещей: она никогда не выключает манеры и свой любимый, полный излишнего официоза, тон. Даже в обыкновенный обед в каком-нибудь богом забытом месте.

Она постоянно переживает об отношениях с Миком и ревнует, если мы находимся вдвоем даже несколько минут. Ей всё так же кажется, что я в любой момент к нему вернусь, а он меня примет.

«Только она не права. Я всем сердцем люблю Солсбери и нашла в нём все, что искала, но не могла озвучить и назвать».

Ладонь Ричарда незаметно опускается под стол. Мягкое прикосновение к моей коленке. Невесомое, полное нежности, поглаживание. Провожу указательным пальцем по его костяшкам и наблюдаю за бесстрастным, не выдающим нас ни на секунду, лицом.

«Счастье и вправду любит тишину, а любви не требуются демонстрации».

Микеланджело подходит к Линде со спины, пока Эмма ворошит его волосы, располагаясь на шее. Маленькие ручки иногда закрывают его голубые глаза и слегка бьют по носу, но это не вызывает ничего, кроме умиления и внутреннего чувства неосязаемой, неуловимой и полностью погружающей радости.

— Я обо всём предупредил, — Моретти очаровательно улыбается и аккуратно снимает с себя Эмму. — А вы тут как, успели выбрать блюда?

Мы все являемся семьей. Я ощущаю это в воздухе и на кончиках пальцев. У нас с Миком получилось построить новую любовь, не травмируя самое дорогое, что мы сделали — Эмму. У всех нас получается растить её в поддержке, принятии и безопасности. И это — самое главное.

Ричард слегка сжимает мою коленку, мягко выдергивая меня из мыслей и привлекая внимание к подошедшему официанту.

— Говядину Веллингтон, овощи на гриле и Лондонский туман, — он любезно кивает и протягивает меню молодому парню в сером жилете, одаривает вежливой улыбкой. — Благодарю.

Я не знаю, навсегда ли мы с Солсбери друг у друга. Будем ли мы вместе через пять или десять лет. Ведь главное, чему за это время меня научила жизнь — не строить долгосрочных планов. Никто и никогда не знает, что будет дальше, но сейчас мне бы очень хотелось провести с ним всю жизнь.

«Я не знаю, сколько времени у нас осталось. Поэтому просто люблю тебя сейчас».

— Лондонский туман и бирмингемское балти Карри, адаптированное для коренных англичан. Блюдо, возникшее в 70-ые годы прошлого века., — непроизвольно прикусываю губу, наблюдая за изумленной реакцией Солсбери.

— Смело, — он вдруг присвистывает, чем очень веселит Эмму.

Наш круглый стол с белой, украшенной легкими узорами скатертью, заливается добрым и теплым смехом. Всё по лучшим из кинематографических традиций.

Сегодня. Вечер.

Солсбери проворачивает ключ в замке и, как обычно, пропускает меня вперед. Я вижу, как он устал от сегодняшнего дня, но пытается от меня это скрыть.

Ричард присаживается на корточки и тянет руки к моим лодочкам, отчего я вдруг теряюсь на мгновение.

— Ты ведь устал, — удивлённо шепчу, осознавая, что он всё ещё остаётся непредсказуемым, пусть и слишком привычным.

— А у тебя отеки от каблуков, — Ричард осторожно снимает мою обувь и едва касается ступни. — Откажись от них хотя бы на неделю ради себя.

— Кажется, — закусываю губу и игриво закатываю ревностную сценку, — тебе всегда нравилась женственность.

Солсбери аккуратно снимает с себя классические туфли и медлительно расстегивает темно-серый пиджак, словно тянет время для нахождения ответа. Мне надоедает молчать, и я решаю перевести тему, как вдруг он берет меня за руки и притягивает к себе.

Мы делаем несколько шагов в сторону гостиной, ни на мгновение не сводя с друг друга до неприличия понятного и многозначительного взгляда. Ричард впереди, ему остаётся только открыть дверь спальни, как вдруг я оказываюсь на белом, подаренным Клэр, пушистом ковре у самого входа.

— Нам осталось всего…

Он не дает мне закончить, перебивая фразу горячим, страстным поцелуем. Желание изображать возмущение и недоступность на ковре рассеивается: я прижимаюсь лопатками в пол, чтобы Ричард был ближе. Запускаю ладони в его волосы и мягко оттягиваю, пытаясь сбить с толку, чтобы перехватить инициативу на себя, но Солсбери не уступает. Он оставляет приятно болезненный укус на моей нижней губе и на миг прерывает поцелуй.

— Пирс, — взгляд Ричарда за секунду становится серьезным и собранным, словно прошедших минут не было в помине, — тебе не нужны каблуки, макияж или платья, чтобы излучать женственность и сводить мужчин, в частности меня, с ума одним своим присутствием.

Хрупкие бабочки разлетаются по всему нутру, заполняя собой каждую часть моего тела.

Мы вместе год, но слова Солсбери всё ещё вызывают у меня трепет, будоражащее волнение и приятное беспокойство.

— Я тебя люблю, — срывается с мох губ, прежде чем я понимаю, что он впервые слышит это.

Тонкие губы складываются в добрую, солнечную улыбку. Холодные, никогда не выдающие истинных мыслей глаза, меняются на счастливые, довольные. Ричард одним движением смахивает прядь волос с моего лица и нежно, едва ощутимо, прижимается к моему лбу своим.

— И я тебя люблю, — его голос ровный и спокойный, умиротворяющий и очень родной.

«С тобой я всегда буду дома».