Слепое пятно

4 — капля эспрессо

Семь лет назад.

Со временем меня выписали. Я всё так же ходила в палату Микеланджело, но теперь с позволения медперсонала и под их присмотром. Несколько месяцев пролетели, как один. День, когда мне сообщили, что больше я не нуждаюсь в госпитализации, стал одним из самых тяжелых на моей памяти.

Я не знала, как жить теперь. Стены больницы защищали меня от грозной реальности, в которой все норовили узнать правду о днях, проведенных в экспедиции. Снаружи ждал такой мрачный и тоскливый мир: убитые горем жены или мужья, что так и не дождались своих любимых домой. Не находящие себе места родители, до последнего надеявшиеся на возвращение уже взрослых детей обратно. Всех их объединяла горечь утраты. Боль от потери самых дорогих людей. Множество морально тяжелых вопросов, на которые они жаждали услышать ответ. И никто, кроме меня, не мог им его дать.

Не помню, сколько простояла у выхода из больницы. Просто не могла сделать шаг ни вперед, ни назад. Всё тело будто вмиг окаменело. Мама крепко держала меня за руку, поглаживала по тыльной стороне ладони. Тихо шептала слова поддержки, давая понять, что будет рядом столько, сколько потребуется.

После выписки все и забыли, что я только недавно вышла из комы. Телефон разрывался от количества звонков, возле дома то и дело околачивались журналисты, надоедливые фотографы и простые зеваки. Я ежедневно получала огромное количество писем, разгребала завалы электронной почты, отклоняла бесконечные приглашения на интервью. Мне потребовался месяц, чтобы поочередно позвонить каждому родителю или супругу моих бывших напарников.

Помню, как почти каждый из них плакал мне в трубку и убеждал, что здесь нет моей вины. И только небольшая часть либо сухо благодарила меня за диалог и клала трубку, либо говорила, что прощает меня. Удивительные люди. Они не занимались моим уничижением, не обвиняли и не сыпали проклятиями. Не желали зла и надеялись, что я сама перестану себя грызть. Забавно, что после разговоров с ними, у меня началась депрессия.

Мне не хотелось вставать с кровати. Я перестала есть и интересоваться чем-либо, кроме сна. Изредка просыпаясь, первым делом осушала бутылку воды. Вторым — шла в туалет, смотрела на измученную себя, и снова ложилась в кровать. Мама всё время приносила еду, но та не вызывала ничего, кроме раздражения. Она постоянно боялась. Так много плакала и пыталась помочь. Даже пробовала что-то предпринимать, но без моего участия это было бессмысленно. В дни, когда маме было особенно страшно, она ложилась спать вместе со мной, осторожно обнимая хрупкие плечи.

Говорила, что я обязательно выберусь. Читала сказки, гладила по волосам, нежно целовала в темечко. Она ни разу не позволила себе опустить руки или впасть в истерику. Мама преданно верила в меня, проявляя огромное количество любви и заботы. Она терпеливо ждала, когда её дочь вернётся к жизни.

Прошло два месяца с того времени.

Это был один из дней, когда мама спала рядом. Худая рука аккуратно обнимала моё тело, как вдруг дом пронзил неожиданный звонок. Это было неприлично раннее утро: то самое время, когда солнце ещё не вышло на небосвод, но тусклые бездушные оттенки уже освещали комнату. Мы неторопливо открыли глаза и неуверенно переглянулись. Стало понятно, что никто из нас не ждал гостей на стыке четырех и пяти утра.

Однако трель вновь заиграла, громко взывая к двери. Мама что-то буркнула себе под нос и поплелась в холл. Мы жили в частном районе, и я знала, что сюда точно не притащит каких-то маргиналов, поэтому просто провалилась в сон.

«Наверное, какая-нибудь особенная доставка. Подарок для мамы, заказное письмо, очередной наглый журналист».

Теплые руки нежно поглаживали мою талию, поднимаясь выше к рёбрам. Длинные пальцы мягко перебирали по косточкам, словно пытались наиграть мелодию на фортепиано. Кончик носа рисовал на шее причудливые узоры, горячее дыхание обжигало.

Сначала я думала, что сплю. Причудливые сны не были редкостью в моих реалиях, но в них почти никогда не происходило ничего хорошего.

Я решила проснуться, пока не поздно и, открыв глаза, обомлела. Мужская изящная ладонь с маленькой рваной родинкой мягко обнимала меня. По цвету и форме она напоминала капельку утреннего эспрессо, что небрежно попала на светлую кожу.

— Этого не может быть, — едва слышно выдавила я, немедленно повернувшись к нему лицом.

Понедельник. Сейчас.

На моем лице играла мечтательная улыбка. Я любила это воспоминание всем сердцем. Тот день вытащил меня из непроглядной ямы бесконечной боли и самобичевания.

— Передо мной лежал Микеланджело. С его детской улыбкой, ясными голубыми глазами, золотистыми волосами и такой тёплой кожей.

— Это было реальностью или наваждением? — уточнил доктор Солсбери.

— Разве Вы не считываете такие вещи по лицу? По моей улыбке не понятно, что это было на самом деле? — я не хотела ему грубить: даже не думала, что ответ прозвучит так резко.

— Мне необходимо увидеть весь спектр Ваших эмоций, мисс Магуайр. Сейчас я в полной мере увидел раздражение, — с лёгкой улыбкой произнес мужчина и что-то быстро внес в блокнот, — продолжайте.

«Он специально вывел меня на такой ответ? В вопросе не было ничего оскорбительного. Почему я так отреагировала?»

— Мы много обнимались, целовались, разговаривали и плакали. Я думала, что забыла его голос. На самом деле, просто скучала. Кажется, мы провалялись часов пять: бесконечные диалоги обо всём. Слёзы искупления, неприлично громкий смех, все невысказанные фразы и скрытые ранее эмоции. Так много всего было в тот день. Я снова начала дышать полной грудью, а он снова спас меня.

Семь лет назад.

Мы прыгали с темы на тему, ни одну из них толком не заканчивая. Как будто в нас поселился страх не успеть что-то рассказать. Мы уже знали, каково это — терять друг друга и больше не иметь возможности что-то изменить. У нас был второй шанс.

— Почему ты постоянно сбегала от меня в экспедиции? — это был самый интересующий для Микеланджело вопрос.

— Я не хотела, чтобы ты причинил мне боль. Мои отношения развалились в базовом лагере. Ты же помнишь: мне изменили в день годовщины смерти отца, оставили в одиночестве наперевес с таблетками и моими демонами. И ты, со всей своей заботой и добротой, был моей потенциальной угрозой.

— Я бы никогда не сделал тебе больно, — он прошептал это тихо и твердо.

Мне хотелось съязвить и пошутить, сказать что-то в духе обычной себя, но Микеланджело никогда не заслуживал этих колкостей. Он сделал всё, чтобы вызвать доверие, которое ни разу не подорвал. Моретти всегда был рядом, когда был нужен хоть кто-то. Он всегда приглядывал за мной.

— Даже с того света вернулся, когда понял, что ты уже тут, — блондин очаровательно улыбнулся и притянул мою руку к губам, оставляя на ладони нежный поцелуй.

— Как ты сюда попал? Почему моя мама тебя пустила? — впервые за много лет я испытала смущение влюбленной девчонки. — Что ты ей наговорил? Она явно не ожидала гостей в пять утра.

Мик тепло рассмеялся и подхватил к губам вторую руку, поочередно их целуя. Он не сводил с моего лица ласкового взгляда, полного принятия и понимания. На меня никто никогда так не смотрел.

— Сказал, что я твой парень и ты точно будешь рада меня видеть. Она какое-то время со мной спорила, но утренний кофе разрешил все недоразумения. Ты говорила, что твоя мама жить без него не может.

— Ты сказал маме, — после каждого слова я оставляла место для ярко-выраженной паузы, — что ты мой парень?

— И моим родителям тоже, — беззаботно кивнул Микеланджело, явно наслаждаясь моей реакцией, — ты ведь знаешь, что так и есть. Будь мы оба тогда в норме после экспедиции, наверное, уже бы поженились.

— Мик, — едва слышно шепчу, снова теряю связь с реальностью, — я сплю? Ты шутишь?

— Нет, — он кидает искренний смешок и крепко прижимает меня к себе, — ты выйдешь за меня, Пирс Магуайр?

Понедельник. Сейчас.

У нас не было конфетно-букетного периода, долгих ухаживаний друг за другом, вот этих классических игр в недотрогу, свиданий и прочих обязательных вещей перед браком. Мы уже давно знали друг друга.

Несколько лет конкурировали за звание лучших. Видели худшие проявления друг друга и ничему не удивлялись. Нас связывало огромное количество совместных воспоминаний, похожих мыслей и интересов. Но главное: мы никогда не пытались друг другу понравиться и всегда оставались собой.

— Точно всю жизнь ходили по берегу одного озера, но по разным сторонам. И нам было суждено встретиться на общей точке.

— Ваш роман завязался в экспедиции? — Солсбери зафиксировал взгляд на моих зрачках.

— Скорее да, чем нет.

Он усмехнулся и погладил свою скулу указательным пальцем.

— Вы обходились без условностей в виде подтверждения отношений или скрывали их от окружающих?

— Второе, — короткий кивок, — я даже не думала, что это может перетечь во что-то серьезное, поэтому не хотела создавать возле нас ненужные сплетни. То, что случайно зародилось между нами, должно было умеретьпосле окончания экспедиции.

— Вам было больно это осознавать?

— Не знаю. Я относилась к этому, как к смерти: это был простой неизбежный факт, от которого нельзя было спрятаться или убежать.

— У Вас не было желания что-то изменить? Попробовать продолжить эти отношения?

— Мне казалось, что они не могли существовать вне тех каменных стен. У нас не должно было быть грустных прощаний, обид, неловких взглядов, пьяных звонков, клишированных фраз из разряда: «дело не в тебе». Это всё должно было закончиться так же, как и началось — само по себе.

— Вы не интересовались у мистера Моретти, чего ему хочется? Не думали о его чувствах, отношении к Вам? — его ничего не выражающее лицо и такой привычный холодный тон успокаивали: я точно знала, что меня здесь не осуждают.

— Нет.

— Почему? — он чуть сощурил глаза, в очередной раз напоминая хищника, что прямо сейчас нападет на свою жертву.

— Я не думала, что кто-то способен относиться ко мне всерьез, — больно закусив нижнюю губу, — мне нужно покурить.

Психотерапевт удовлетворенно кивнул и расслабленно откинулся на кресло, щелкнув кнопкой ручки.

— Можете захватить, —

он указал ладонью в угол кабинета, где располагалась подставка для зонтов, — там всё ещё льёт.

— Благодарю, очень любезно с Вашей стороны.

«Кто в своём уме будет покупать отдельную урну под зонт? У меня нет ни одного такого знакомого».

На полу валялась смятая мной заплаканная салфетка. Я осторожно подняла её и сунула в карман, немного стыдясь своих эмоций.

— Благодарю, — теперь это уже говорил доктор с явной улыбкой в голосе, — очень любезно с Вашей стороны.