Слишком неправильно

ГЛАВА 5

Логан

Это неправильно.

Если бы кто-то из моих братьев узнал, что я здесь, они бы никогда больше со мной не разговаривали, но я не могу остановить движение своих ног. Я целый день уговаривал себя не приезжать сюда, но, как видно из того, что я вышел из своего Чарджера возле жилого комплекса Кэссиди этим прекрасным воскресным вечером, мне это не удалось.

Мышцы моих плеч, рук и всей груди напряглись с тех пор, как я вчера выскочил из гостиной Тео. Шквал ужасных эмоций все еще плотно обволакивает мои кости, и я не могу избавиться от них.

Мне нужно увидеть ее своими глазами, чтобы поверить, что с ней все в порядке. Чтобы отменить образ ее пепельного лица и посиневших губ, мелькающий на задней стороне моих век всякий раз, когда я, черт возьми, моргаю.

Сообщение, которое она отправила сегодня утром, когда врач выписал ее из больницы, не смогло унять мою тревогу. Оно до сих пор не утихает в моей груди.

Я не должен быть здесь.

Я не должен… но я здесь.

Вопреки здравому смыслу, я трижды стучу в дверь. От предвкушения у меня покалывает шею и кончики пальцев, а потом кожа покрывается колючками… не в самом приятном смысле.

Черт. Она что, до сих пор здесь живет?

Было бы разумнее подумать об этом до того, как я постучал, не так ли? Прошло три года с тех пор, как я был здесь в последний раз. Что, если она переехала?

Дверь распахивается, и на короткую секунду я успокаиваюсь. Это Кэссиди. Она все еще живет здесь.

И она чертовски голая.

Ну, не совсем, но черное ночное платье кружевное на ее животе и прикрывает только стратегические места. Я думаю, что моя собственная кровь может вызвать у меня ожоги второй степени. Мой пульс гулко бьется в голове, пока я рассматриваю ее, изгиб ее бедра, выпуклость ее груди… Господи, пощади, мать твою.

Ее глаза становятся шире, и ее уже не пепельные щеки розовеют, прежде чем она захлопывает дверь у меня перед носом, и порыв теплого воздуха, пахнущего ее запахом, обдувает мое лицо.

— Подожди! — кричит она, когда мягкие шаги удаляются вглубь квартиры.

Я жду, прижав ноги к полу. Я жду, хотя мне так и хочется выбить дверь, побежать за ней и сорвать ночное платье с этого дымящегося горячего тела. Я жду, хотя мне хочется прижать ее к стене, зажать ей рот рукой и заставить ее кусать мою плоть, пока она кончает на моем члене.

Нет.

Черт возьми, нет.

Этого не будет. Этого не может быть. Если Нико или Тео узнают об этом, мне конец.

Дверь снова открывается, на этот раз шире, и Кэссиди жестом руки приглашает меня внутрь. За те тридцать секунд, что ее не было, она сменила черное ночное платье на серые треники и футболку. Жаль, что она не потрудилась надеть лифчик.

Натянутые соски давят на белую ткань, настолько тонкую, что я могу различить точную форму ее ареол. Мне пора уходить. Я чувствую себя так, словно стою на краю обрыва, пытаясь удержать равновесие и не упасть. Прилив сильного жара разгорается в моей груди и направляется прямо к члену.

— Ты последний, кого я ожидала увидеть, — признается она, прислонившись спиной к кухонной стойке, скрестив руки под грудью, отчего она еще больше выделяется.

Ее глаза выше, засранец. Посмотри вверх.

Смотрю. Не без труда. Сегодня в ее глазах светится неуверенность. Лучше так, чем паника, которую я видел вчера.

Вчера…

Она чуть не утонула, а я здесь, думаю о том, как насадить ее на свой член.

— Я хотел проверить, как у тебя дела.

Маленькая улыбка искривляет ее розовые губы. Те самые, которые вчера приобрели отвратительный оттенок синего.

— Мне лучше. Хочешь выпить? — она открывает холодильник. — У меня есть сок, вода и пиво. Только не Bud Light. Corona.

— Corona — то, что надо.

Нет, блять, не надо.

Пиво — это алкоголь; алкоголь — это нарушение рассудка, а нарушение рассудка, когда я наедине с Кэссиди, — это большое «нет», учитывая мой твердый как камень член. Хорошо, что я в длинной майке, выпуклость легко замаскировать.

Я не меняю ответа, наблюдая, как она с неоспоримой легкостью откупоривает две бутылки. Девушка подающая напитки в ней все еще жива, хотя в прошлом году она бросила работу в загородном клубе, чтобы осуществить свою мечту. Теперь она владеет фотостудией в городе.

Она протягивает мне пиво, глядя на горлышко бутылки, а не на мое лицо.

— Ты мало спала, — говорю я, нарушая неловкую тишину, звенящую у меня в ушах.

— Откуда ты знаешь?

Потому что ты неважно выглядишь, возможно, не самая лучшая фраза для женщины. Я выбираю менее неприятный вариант.

— Ты написала мне среди ночи, а потом еще раз рано утром.

— Я совсем не спала. Больничные кровати неудобны, и кошмары не помогли. — Ее щеки снова разгорелись, как будто она сказала слишком много. — Тебе не нужно было приходить сюда, но спасибо тебе.

— Перестань благодарить меня. — Я делаю глоток из бутылки, переводя разговор в безопасное русло. — Как так получилось, что ты живешь на берегу моря в городе, где почти в каждом доме есть бассейн, и при этом не умеешь плавать?

Она направляется к дивану на другой стороне комнаты, жестом приглашая меня следовать за ней. О том, чтобы присоединиться к ней на диване, не может быть и речи. Слишком близко. Слишком интимно.

Я пересаживаюсь в кресло, стоящее в углу под рядом плавающих полок, прогибающихся под тяжестью романтических книг. Когда я был здесь в последний раз, было темно, и я был слишком занят раздеванием Кэссиди, чтобы обращать внимание на окружающую обстановку. Квартира небольшая, но функциональная. Диван придвинут к стене, несколько растений стоят на подоконнике, а над креслом, в котором я сижу, висит большой торшер.

Кэсс поджимает ноги под себя, сворачивает пушистый плед и поправляет несколько подушек, словно не может усидеть на месте. Когда у нее заканчиваются причины для беспокойства, она берет свое пиво с кофейного столика и смотрит на меня.

— Ни одна из моих семей не додумалась записать меня на уроки плавания, и ни у одной из них не было бассейна. Пляжей тоже не было.

— Семьи? — спрашиваю я, снимая бейсболку. — Во множественном числе?

— Четырнадцать. Я была в приемных семьях шесть лет, прежде чем мне исполнилось восемнадцать.

Как я мог этого не знать? Я знаю, что она окончила университет по специальности фотография. Мне нравилась страсть в ее голосе, когда она говорила о своей мечте открыть студию. Ее любимый цвет — синий. Ее день рождения в ноябре, она не переносит морепродукты и у нее аллергия на лесные орехи. Я знаю ответы на все стандартные вопросы первого свидания, но ничего не знаю о том, что имеет значение.

Почему тебя это волнует?

— Шесть лет и четырнадцать семей? Почему ты так часто переезжала? И как ты оказалась в приемной семье?

Я опираюсь лодыжкой на колено, наблюдая за ней, а она наблюдает за мной, словно размышляя, отмахнуться ли от меня или сделать прыжок веры и рассказать о своем прошлом.

Три года назад она бы не стала колебаться, но сейчас все изменилось. Та связь, которая была между нами тогда, умерла печальной и мгновенной смертью, когда я узнал, что она переспала с моим братом за неделю до того, как мы провели вместе самую незабываемую ночь в моей жизни.

И по сей день я вспоминаю ту сильную тягу в моем нутре, ту непреодолимую потребность иметь ее рядом, прикасаться к ней, целовать и держать ее в своих объятиях всю ночь. Это было, без сомнения, самое странное и захватывающее чувство, с которым я когда-либо сталкивался.

— Мой отец начал пить, когда мне было три года, — говорит Кэсс, царапая уголок пивной этикетки длинным бежевым ногтем. — Через два года мама тоже начала пить. В основном меня воспитывала наша соседка, мисс Джонс. Она кормила меня и бегала за продуктами каждое утро, пока я шла в школу, чтобы присматривать за мной. Мои родители почти все дни были пьяны, а когда мне исполнилось десять, они стали исчезать, оставляя меня одну на несколько дней. — Она печально выдыхает через нос и поднимает голову, чтобы встретиться с моими глазами, тусклыми, лишенными естественного блеска. — Я думаю, мисс Джонс считала, что поступает правильно, когда звонила в социальную службу.

Что за родители бросают своего ребенка на несколько дней? Я стараюсь не представлять испуганную белокурую девочку, сидящую одну в холодном, пустом доме, голодную и встревоженную, но так оно и есть… когда пытаешься не думать о чем-то, не можешь остановиться.

— Считала? Родители пренебрегали тобой, Кэсс. Я бы сказал, что она должна была позвонить им гораздо раньше.

Знание этого не должно влиять на меня так, как влияет. Оно вообще не должно на меня влиять, но я не из камня, и за ребрами у меня раздувается шар печали. Кэсс уже не та маленькая девочка, но, когда она сидит на диване, кажется, что ее глаза не помнят, как улыбаться.

Жизнь несправедлива. Обо мне заботились, меня любили и осыпали лаской всю мою жизнь, я жил в особняке родителей, окруженный братьями. А Кэссиди была брошена на произвол судьбы. Я не могу избавиться от образов, мелькающих в моей голове. Самые причудливые обрывки, дополняющие ужасающую сцену. Я даже не знаю, близки ли они к тому, через что ей пришлось пройти, но тем не менее я их вижу: слезящиеся глаза, грязная одежда, исцарапанные коленки.

— Мои родители были не самыми лучшими, — признает она, слегка пожимая плечами. — Но есть люди и похуже. Некоторые семьи, которые меня приютили… — она качает головой, отгоняя воспоминания. — Я быстро поняла, что голод и одиночество — не самые худшие чувства.

Вопрос задерживается на кончике моего языка. Не заданный. Я хочу знать, что такое худшее чувство, но в то же время не желаю его слышать. Сценарии, множащиеся в моей голове, с каждой секундой становятся все более зловещими. Я и так на взводе, зная, что о ней не позаботились. Я не хочу, чтобы она вновь пережила то дерьмо, через которое прошла.

— Ты когда-нибудь видела своих родителей с тех пор, как тебя отдали в приемную семью?

— Нет. Я даже не знаю, живы ли они еще. — Она грустно усмехается и вдруг выпрямляется, щеки снова становятся теплее. — Прости, я не хотела, чтобы разговор получился таким тяжелым. Это в прошлом. Я уже много лет в порядке.

Господи, что, черт возьми, она со мной делает? Одно слово, и она чуть не разорвала меня пополам. В порядке, но не счастлива? Я не могу не задаться вопросом, была ли она когда-нибудь по-настоящему счастлива. Она точно не выглядит так, как будто когда-либо была.

— Ты уже несколько лет живешь в Ньюпорте, — говорю я, снова меняя ход мыслей. — У тебя было достаточно времени, чтобы научиться плавать.

Тихий стук в дверь застает нас обоих врасплох.

— Прости, это, наверное, Кайя.

Все эмоции, которые я испытывал секунду назад, рассеиваются, и на смену им мгновенно приходит чистый гнев, сжигающий мои вены.

Мне просто чертовски повезло.

Хотя я даже немного благодарен Круэлле за ее вторжение. Каждый, кто связан с этой сукой, автоматически становится соучастником гибели Нико, а значит, приходить сюда было глупой идеей. Несмотря на мои благородные и невинные намерения…

Я. Не должен. Быть. Здесь.

Хотя, учитывая, сколько времени я провел, разглядывая сиськи Кэсс, мои намерения могут быть не такими уж чистыми. Достаточно было бы позвонить, но Логан думает, а не действует.

Глупый урод, этот парень.

— Я ухожу. — Я поднимаюсь на ноги.

На ее милом лице мелькает разочарование, и я сжимаю зубы, не решаясь уйти. Она кивает мне, понимая, что я ни за что на свете не проведу с Круэллой ни секунды. Мы пересекаем комнату, и Кэссиди открывает дверь, чтобы показать саму дьяволицу — стройную брюнетку с поразительно красивой внешностью, которая не соответствует поразительно мерзкому внутреннему миру.

Боже, она так чертовски красива, что ни один мужчина на земле не устоит перед ее очарованием.

Мое присутствие заставляет хмурое, смешанное с удивлением лицо Кайи исказиться, и ее рот открывается.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — огрызается она, вскидывая руки.

Я протискиваюсь мимо сучки, ноги работают на автопилоте.

— Не груби, — шипит Кэссиди. — Просто иди внутрь, хорошо? Я сейчас вернусь. Логан, подожди. Пожалуйста.

Дверь в ее квартиру закрывается громче, чем должна, а за мной раздаются мягкие шаги. Маленькая теплая рука сжимает мою руку. Или пытается, по крайней мере. Пальцы Кэсс недостаточно длинные, чтобы сомкнуться.

— Мне очень жаль. Она должна была быть здесь несколько часов назад. Я не думала, что она появится так поздно. — Она обходит меня, ее светлые, почти платиновые волосы кокетливо падают на плечи. — Спасибо, что пришел. Если я когда-нибудь смогу тебе чем-то помочь… Я просто говорю, что я у тебя в долгу.

— Перестань благодарить меня, — хмыкаю я, напуская на себя безразличное выражение лица, чтобы она не заметила, как возбуждающе действует ее рука на мой бицепс. — Ты мне не должна, но если хочешь что-то сделать, найди себе нового ангела-хранителя. Меня не будет рядом, когда ты будешь купаться в следующий раз, а кто-то должен быть рядом.

Она улыбается очаровательной улыбкой, которая впервые достигает ее детской голубизны, окруженной длинными черными ресницами, и воздушный компрессор в моей груди снова разгорается.

Что это за хрень?

Что бы это ни было, оно толкает меня на шаг вперед. Я заполняю ее пространство, возвышаясь над ее стройной фигурой на пять с половиной футов, и чувствую тепло, волнами исходящее от ее тела; свежий, пикантный запах имбиря и лимонов; магнитное притяжение. Она смотрит на меня, не двигаясь, глаза потемнели, зрачки раздулись. Воздух вокруг нас становится слишком густым, чтобы вдыхать его, когда она раздвигает губы, выпуская длинный, дрожащий вдох.

Дверь слева от меня открывается, и один из соседей Кэссиди останавливается на пороге с черным мусорным пакетом в руках. Пользуясь случаем, я делаю шаг в сторону от Кэсс и пропускаю парня. Лишившись ее близости, моя голова очищается от похотливого тумана, а руки сжимаются в кулаки от досады.

Я не могу контролировать себя рядом с этой девушкой.

— Спокойной ночи, Кэсс.

Еще одна разочарованная гримаса.

— Спокойной ночи, Логан.

Двигайся… тупой урод. Беги, мать твою.

И я бегу.

Я выхожу из здания, потому что моя решимость ослабевает, и мне остается либо увеличивать расстояние между нами, либо сокращать его, пока наши тела не сольются в ее постели.