Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой

ГЛАВА 4

В одной из публикаций о гибели Елены Майоровой есть такая мысль: «Не случись этого страшного самосожжения — вряд ли уж так бы все знали, что живет на свете актриса по фамилии Майорова. Ведь Россия богата талантами, и мы не привыкла ими дорожить». Это немножко деликатнее, чем радостные откровения Пьянковой: ее фильм открыл Лене свои возможности, и она пошла на такой яркий «моноспектакль». Но и это, конечно, можно расценить как цинизм. Майорова нашла свою славу, придумав столь чудовищный способ самоубийства! Нельзя отрицать очевидное — действительно о ней будут говорить и писать, пока существуют театр, кино, газеты и книги. Действительно, у нас не умеют ценить таланты, но страны, слишком богатой ими, не бывает в принципе. А если учесть количество талантливых жертв аномального уровня агрессии общества, то уцелевших до поры вообще можно по пальцам пересчитать. Майоровой почти не предлагали достойных ролей в кино, таких в которых актеров запоминают, даже если сыграть можно было лучше. У этого есть какая-то причина. Очень часто такой причиной бывает ревность главного режиссера театра, даже если он не влюблен. Многие знают, что за съемки в кино подчас приходится отвечать, как за измену родине. К тому же Олег Ефремов был человеком влиятельным и раскомплексованным. Он мог и не пустить, и позвонить кинорежиссеру, чтоб не звал, но это не так уже важно. Она снималась мало и в недостаточно значительных ролях, театр, как говорится, к делу не пришьешь, когда актера нет, но она была звездой. Ее запоминали после эпизода, маленькой роли. Я впервые ее увидела в фильме Вадима Абдрашитова «Парад планет». В этом шедевре не было плохих актеров, но необычную девушку в сцене танцев в женском городке я заметила сразу. Я видела этот фильм до премьеры и никогда больше не пересматривала. Но лицо Майоровой вижу, как сейчас. Грустные глаза, в которых прячется тепло надежды на успех, на перемены, наклон головы к щеке партнера: хорошая, сложная девочка верит и не верит в то, что может быть счастье. В нескольких крупных планах — целая судьба, точнее, спектр ее вариантов. Не ошибиться в детали, в паузе, в молчании может только большая актриса. Кстати, немало кинорежиссеров не приглашают в свой фильм слишком самодостаточных, ярких актеров, полагая, что они отвлекут внимание от режиссерских изысков. Только настоящий режиссер знает, что его боги — актеры. Они заставят сиять его имя. Впереди у Елены Майоровой были, наверное, характерные роли, которые и привели бы ее к той самой большой славе. Без самосожжения. Но их могло и не быть. Она имела право утратить веру в это. Плюс, как она сама выразилась, «мои грехи человеческие», эта ошибка со «Странным временем», страх остаться без МХАТа, замкнутый круг человеческих отношений без выхода, без возможности вернуться туда, где все было легко и понятно.

Вообще нельзя разглагольствовать о чьем-то самоубийстве с позиции: «Я не такая дура, чтобы такое натворить». Великий педагог Януш Корчак, который пошел со своими воспитанниками в газовую камеру фашистского концлагеря, признавал даже за детьми право на смерть, на принятие такого решения. Он требовал от общества уважения и такта к личности любого возраста, которая распоряжается собственной жизнью и смертью.

Да, Лена умирала не за зашторенными окнами, не запиралась в ванной. Она, рожденная актрисой, всегда чувствовала на себе глаз камеры, видела публику. Да, она горела на глазах у людей, чтобы что-то им сказать. То, что они не услышали до этого дня. Можно, как Сергей Шерстюк, без конца возвращаться к тому, что вовремя не было услышано, но нельзя поучать мертвых, чувствуя себя профессионалом доживания до естественного конца. Вот что пишет журналистка «Известий» Е. Ямпольская в книге о Майоровой: «Актер, грубо говоря, не человек, он проводник, медиум. Антенна для улавливания позывных Вечности. Чем больше он опустошен и прозрачен, тем охотнее принимает в себя драматургический образ, чем реже подыскивает собственные слова, тем охотнее проговариваются через него силы земные и небесные. Лучшие актеры наполняются на сцене, а за ее пределами сдуваются, как проколотые шарики. Лучшие практически всегда не умны, потому что ум — помеха актеру, он начинает вытеснять его за пределы профессии, из области чистой эмоции в область преобладающего «рацио», к смежникам. «Мудрость» великих лицедеев, если вникнуть, — это эхо, оставшееся после крика Вечности, которое еще долго и звонко отражается в закоулках пустой души. Кто вынашивает плод собственной личности, тому трудно забеременеть чужой. То есть — чем меньше в человеке человека, тем больше в нем актера». Чувствуете, какая мудрость подобралась к актерским душам, которые и не души вовсе, и к актерским телам, которые и не тела вовсе, поскольку не могут вынашивать плод собственной личности и потому могут забеременеть другой? Комментарии тут излишни. Скажу лишь, что глупый актер, как любой глупый человек, — он и по улицам, и по сцене ходит, как идиот, он и смотрит дырками вместо глаз. И когда он вынашивает плод собственной личности, лучше бы у него случился выкидыш.

Кино и театр — это чудо, большой актер — счастье для человечества, но, как правило, горек его путь, потому что трудно тащить и слишком много чужой любви, и еще больше зависти. В книге Ямпольской слова «симптомы» и «диагноз» употребляются чуть реже, чем в справочнике участкового врача. Вот домашнее видео. Лена весела, хлопотлива, как хорошая хозяйка. Через какое-то время она уже немного бузит, еще через какое-то — грустно сидит на диване и жалуется на тоску. Симптом! Чего? Посадите сто человек перед домашней видеокамерой, дайте им какое-то количество водки и посмотрите, на кого они будут похожи. Если среди них окажется чукча по национальности, то бузить и грустить он будет не меньше полугода. У чукчей в крови генетически нет фермента, с помощью которого алкоголь покидал бы организм быстро. Это никакой не симптом — реакция человека на спиртное. У Майоровой не было запоев. После вечерней или ночной выпивки она являлась на репетицию или на съемочную площадку совершенно ясным человеком. У нее не было признаков алкогольной деградации: ее способность к самоанализу, память, эмоциональная глубина лишь оттачивались с возрастом. Высоцкий был откровенным алкоголиком и наркоманом, он, конечно, убивал себя, так невыносимо было постоянно испытывать боль и трепет слишком яркого ума, слишком богатой души. Но кто сказал, что гением быть легко, что это вообще выносимо? Наверняка ему советовали обычные люди пить на ночь ромашку, делать зарядку, прикладывать к чему-то горчичники. Но он не мог отвлечься от своей миссии — сказать и пропеть, сколько успеет. Он из-за этого спать не мог. Я знаю, как надрывал себе сердце мудрый Евгений Леонов. А ведь он только на технике мог бы всегда и везде оставаться лучшим. Как дрожал перед каждым спектаклем великий Олег Борисов, умница, способный принять в свою переполненную душу любое чужое страдание. И как пыталась бежать от своих несчастливых героинь Елена Майорова. А задолго до нее так же безуспешно пыталась стереть из памяти и души свои роли и свою несчастную любовь красавица и тоже школьная отличница Вивьен Ли. Разочаровавшись в жизни с ее страшным искусством для развлечения публики, она убила себя менее демонстративно, чем Лена Майорова. Она просто отказалась лечить свой туберкулез и позволила себе захлебнуться кровью. А психиатры, об отсутствии которых рядом с Майоровой так горюет Ямпольская, в свое время здорово помогли Екатерине Савиновой. Так, что она положила на рельсы свою бесценную и никому не нужную голову перед летящим поездом. Богата ведь талантами Россия. И на каждый талант есть особый режиссер с особым предложением, чиновники, в чьей власти перекрыть дыхание. Критики, которые в любой беде обвинят именно талант.

Еще симптом, оказывается, легко просматривался в поведении Елены Майоровой. Она очень чисто убирала квартиру, мыла полы, раскладывала вещи по своим местам. Шерстюк, смеясь, называл ее Мойдодыровой. Значит, вытекает у Ямпольской, — не было порядка в ее душе. Не умела она его там навести. Вязала она в свободное время, любила с друзьями встретиться: стало быть, не было умных мыслей в пустой, как выше открытым текстом было сказано, голове.

Не берусь оценивать с клинической точки зрения способность видеть сдутые шарики вместо живых и талантливых артистов, представлять себе их пустые головы и души, в которых кричит только Вечность, и потребность вынашивать собственную личность. Это круто, это сюжет для голливудского ужастика, но лучше попить валерьянку.

Кино и театр — это специфическая сфера. Недоброжелательность, зависть, злоба и сплетни в ней доведены до крайности. Здесь не нужно, как в, мягко выражаясь, бизнесе нанимать киллеров для заказного убийства. Артиста убить легко. Лене ужасно завидовали. Многие очень любят вспоминать, как она приехала из Южно-Сахалинска в провинциальном наряде, белых гольфах, как говорила, как ходила, как проваливалась на экзаменах в театральных вузах. Но, главное, как приняла решение поступить в ПТУ, выполняла тяжелейшую физическую работу и стремилась к тому, чтобы быть там отличницей. Если бы она пошла в стриптиз — крутиться у шеста, — это, мне кажется, показалось бы ее будущим коллегам менее странным поступком. А так — «рабочая окраина», «пэтэушница». Вообще-то очень немногие настоящие актеры России родились в центре Москвы. Потомки династии Романовых как-то вообще не попадали на подмостки. Там всегда была слишком высокая планка — крепостной актер Щепкин, прочие «сороки-воровки». Актеры бывали аристократами по духу, образованности, способности прославить страну. Аристократ Владимир Ивашов работал грузчиком после своих звездных работ в кино, чтобы прокормить семью. За нищим дворянином от искусства Георгием Вициным бродили все бродячие псы и летали голуби. Он кормил их на свою невидимую пенсию. Нежная и миловидная Изольда Извицкая, потрясшая публику на Каннском фестивале в фильме «Сорок первый», умерла в Москве от голода и холода в полном одиночестве. Ей тоже было 39. А как спрятала свое несчастье и смерть королева красоты Алла Ларионова, чью судьбу в искусстве просто рубили на дрова. Из-за красоты. Из-за таланта. Страшнее зависти и вожделения только большая зависть и самое низкое вожделение. Я вот о чем. Их все видят прекрасными, но мало кто замечает их трагедии. А они притягивают трагедии уже потому, что всегда на виду. И можно ли задним числом сказать, что нормальнее, если это слово употребимо. Покорно погибать или прорываться горящим факелом к чьим-то душам. Сколько лет мир решает проблему эвтаназии. Возможно ли разрешить добровольный уход от невыносимых физических страданий или нет. Вопрос уже был бы решен в пользу ухода, если бы не страх перед злоупотреблениями тех, кто скажет «да». Нравственные страдания оцениваются по самой высокой шкале боли. Именно физической болью Лена Майорова убивала терзания души.

Елену Майорову в ГИТИСе сразу оценил Олег Табаков. Можно сказать, она была на особом положении, так верил он в ее будущее. И она оправдывала эту веру изо всех сил. Была открытой, милой, доброжелательной. Готова была драить актерское общежитие ночи напролет. Готова была всех любить. А вот с настоящей любовью возникла проблема: актер МХАТа был женат и не собирался оставлять жену. Она резко порвала эту связь. Осталась бы несчастливой в личной жизни, ее бы с удовольствием пожалели. Но в нее влюбился генеральский сын, элитный и востребованный художник. Более того, он на ней женился. Она переехала в четырехкомнатную квартиру на Тверской и все еще продолжала оставаться простой, искренней, доброжелательной. Как будто так и надо. Это уже простить было трудно. К тому же на нее запал Олег Ефремов. Не на предмет переспать раз-другой, он сделал ее ведущей актрисой, примой, ввел в худсовет. Она высказывала там свое мнение, взывала к справедливости и требовала, чтобы он к ней прислушивался! Для многих актрис и актеров это стало личной бедой. Если выразиться аккуратно, не все актеры МХАТа желали Лене профессиональных удач и успехов в личной жизни. И каждый ее визит в кабинет главного режиссера, время, которое они пробыли там наедине, ее поездки к нему в санаторий в Барвихе по его настойчивым просьбам — все это, конечно, фиксировалось. Вот только Шерстюк на эту информацию практически не реагировал. Он был потрясен их взаимной любовью, он еще был уверен, что она будет верна всегда. Но она реагировала. Больше не была такой открытой и простой. Она могла почувствовать себя больной из-за жестокого слова. Она познавала безграничность своей боли. Временами казалось, еще минута — и она умрет. Но минута проходила. Она возвращалась к себе.

Актриса Наталья Егорова была приглашена во МХАТ, но долго не получала никаких ролей. Она вспоминает, что один из актеров ее спросил: «Почему Ефремов так плохо к тебе относится? Ты ему не дала, что ли?» Она призналась: «Он не просил». Ей было одиноко в театре, коллеги казались замкнутыми, удрученными или надменными. «Долгое время, — говорит она, — для меня связующим звеном с театром была Елена Майорова — ее бесконечно любили все: и великовозрастные, и совсем молодые. Я считаю, что именно она ввела меня в театр. Лена была успешной. Ее любил Ефремов, давал много играть…» Так выглядела ситуация для нового человека, еще ни во что не посвященного. Затем Егорова рассказывает, что они с Леной поехали на интервью к какому-то журналисту. Там была странная компания, они пили, танцевали. Лена все время танцевала с «невзрачным молодым человеком ниже ее ростом. Но она смотрела на него с обожанием. Через три месяца я встретила ее на кинофестивале с той же компании, в ней все были постоянно то ли пьяные, то ли под кайфом. Лена выглядела уставшей, потерянной, а через два месяца ее не стало». Похоже, она действительно от «успешности», полностью зависящей от желания одного человека, от всеобщей любви (попробовали бы все не любить демонстративно приму, которую обожал, как умел, Ефремов) надеялась прорваться к своей роли в кино. Она не на Василькова смотрела с обожанием, а на свою надежду. Последнюю. Когда фильм провалился, у нее появилось страшное чувство: жизнь, возможно, уже закончилась, не дав ей главного шанса, а она будет еще годами, десятилетиями играть одно и то же, стареть, смотреть, как погибает, рассыпается в пыль ее дарование, ждать смерти, которая в отличие от хороших ролей так или иначе придет непременно.

Председателем жюри на том «Кинотавре» был режиссер Владимир Хотиненко. Ее работа в его фильме «Макаров» — одна из лучших ролей Елены. Но, разумеется, только как заявка на настоящую, большую работу. Он не смог дать ей главный приз за лучшую женскую роль, потому что — хороший режиссер, потому что профессионал со вкусом и чутьем. Наверное, ему грустно было смотреть, как одна из лучших актрис рвет свои нервы, переступает через себя, чтобы оказаться бриллиантом в болотной тине. Через десять лет после ее гибели он даст интервью о ней РИА Новости.

«Ленина карьера трагически оборвалась на самом взлете, она катастрофически много не доиграла. Она могла сделать очень многое с ее необъятным диапазоном. Лене подвластно было все — от драмы до комедии. Я хорошо знал ее и до нашей совместной работы в фильме «Макаров». Мы дружили, мы радовались каждой встрече. Многие говорили, что она была сложным человеком. Я этого не почувствовал, но с другой стороны среди талантов не встречается простых людей. Я рад, что смог снять ее в своем фильме «Макаров». Обычно в таких случаях говорят, что работать с этой актрисой было огромным удовольствием. О Лене я бы сказал так, что работать с ней, снимать ее — это было счастье, музыкальное счастье на самом деле. И работу с ней я бы сравнил с игрой на скрипке, которая сама по себе звучит божественно. Лена могла играть во всех регистрах — от крика до шепота. Она удивительно чувствовала природу кино и не просто понимала свою героиню, ее понимание было за пределами роли. Лена Майорова была потрясающей актрисой особого, редкого таланта. Я всегда вспоминаю ее в этот день, царства ей небесного».

Мне так жаль, что этих слов не прочитал Сергей Шерстюк. Он так любил, когда ее ценили, хвалили, когда ею восхищались. Он считал ее гениальной.

(УКРАДЕННАЯ КНИГА)

10 декабря 1997 года.

«От тех, кто тебя любил, мало кто остается. Александр Сергеевич Орлов на выставке мне сказал: «Боже, как мы осиротели!» (Орлов — режиссер фильма «На ножах» по Лескову. — Н.Р.) — И испугался того, что сказал. — «Нет, Сергей, я не то сказал, я ничего вразумительного сказать не могу»… Ты театральная актриса, мхатовская, а из всего театрального мира помнят и любят тебя Табаков, Фокин, ну еще Женя Миронов, ну еще кто-то, испуганный и спрятавшийся… Во МХАТе, ты ведь сама знаешь, кому подножку ставят, — споткнувшемуся, потому и на сцене такое нечеловеческое, как будто только вчера Ницше прочитали… Какая-то душевная небрежность и именно по системе Станиславского. Вспоминаю кадры с самим Константином Сергеевичем, особенно, как он репетировал с какой-то актрисой (забыл, с какой (и учил вранью (38-й год) — и никакой трагедии: просто врун учит вранью бедную женщину».

10 декабря.

«Да, вспомнил, Орлов сказал, что ты сейчас с Лесковым».

3 января 1997 года.

«…Пришел Юрка Мочалов, мы пообедали, а чай пошли пить в нашу комнату. Я пощелкал дистанционным управлением, а по телику… ну это все, все эти персонажи. Я говорю: «Юрка, знаешь, я не могу сейчас смотреть на всех наших актрис, даже на тех, что раньше казались бы вроде бы ничего. Все вдруг стало видно, всю подноготную: и про три рубля, и про гнусь изнутри, а если не гнусь, то пустоту и дурной вкус, а что еще хуже, видно, как день ото дня бездарнеют». «Да, с женщинами — актрисами, — сказал Юрка, — у нас все хуже и хуже. Мужики еще есть, а женщин совсем нет. Эх, Ленка, как ты нас всех подвела! Такой, как ты, эх, — он вздохнул — нет». «Ленка была последняя актриса», — сказал я. Вот так мы поговорили».

Роковая женщина, роковая актриса. Что тут еще добавишь.