Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой

ГЛАВА 8

До сих пор многие, как скороговорку, произносят откатанные фразы о тайне гибели Елены Майоровой. Посылы, к сожалению, обывательские в самом примитивном понимании этого слова. Она же была примой МХАТа, ее любил Ефремов, она так удачно вышла замуж после своего Южно-Сахалинска и ПТУ с его трубами. У них с Сергеем временами появлялись деньги, и они легко путешествовали по миру. Наконец, муж ее очень любил. «Тайну» эту отгадывают, как правило, через несколько фраз. Что-то с психикой, сломалась, про «сдутые шарики» и пустоту в душе и голове я уже упоминала. Все это — смесь самонадеянности и зависти, в которой очень многие люди не признаются даже себе. Страшно подумать, что было бы, если бы Елену потащили колоть и пичкать лекарствами. Чтоб не нервничала: ведь у нее же все замечательно. Невероятно себе представить, что такой сложный человек, как Лена Майорова, вдруг проснулась бы утром свеженькой, как огурчик, и поняла, что те человеческие страдания, к которым она чувствовала себя постоянно причастной, ей «по барабану». Чтоб она стала откладывать на «черный день» свои гонорары и деньги мужа за картины. Чтоб забыла о родственниках на Сахалине, живущих тяжелой, скудной жизнью. Чтобы смерть кота ничего не изменила в ее мироощущении. Раньше говорили, что все не особенно образованные люди считают себя врожденными педагогами. Чего проще: бери указку и учи. Не кирпичи таскать. Сейчас все — доморощенные психиатры. Эталон — собственная персона. Есть квартира, дача, хороший муж, работа — значит, все о’кей. А тут так повезло: есть имя, первый театр, лучшие роли, известный муж влюблен до полусмерти, да еще главный режиссер проходу не дает. Несчастлива — значит, ненормальна. В каком-то смысле это верно. Выдающийся человек — это не норма. Большинству нужно просто пить кефир на ночь от запора, а избранным суждено до обморока жалеть Настастью Филипповну, Машу, Сару, Тойбеле. Отдавать им свое тело, обнаженные нервы, тоску и боль, без которых нет таланта. Если бы количественное соотношение было иным, обычному человеку с обычными потребностями, наверно, было бы очень тяжело существовать среди тех, кого Бог поцеловал при рождении, благословляя на трудную судьбу. А как им, необычным, существовать среди слишком обычных? С теми, которые желание загадывают между убитыми горем вдовцами? Лена страшно хлопнула дверью, и все заметили ее уход. И остались вопросы, на которые мы просто не способны ответить. Что такое «успешность», является ли счастьем «любовь» и что это за слово такое — «везение»?

Я бы ответила так: успешность — это удовлетворение достигнутым, и многие известные и талантливые люди на публике просто удачно имитируют успешность. Поскольку развитый интеллект, чуткая душа — мешают испытывать удовлетворение, и достигнутого всегда недостаточно. Получается, что успешность — это фантом. Любовь — это, конечно, не есть счастье. Ибо тяжела она, «как смерть». И с ней тяжело, и без нее невозможно. А везение? Понятия не имею. Может, это несколько раз подряд выиграть в казино? Может, найти миллион, чтобы этого никто не заметил? Выплатить кредит, найти хорошую сауну, попасть в телешоу… Какая глупость ни придет на ум, все это мимо личности масштаба Елены Майоровой. У нее не было даже такого простого и очевидного везения, как у Ирины Метлицкой: пришел режиссер в школу, увидел девочку-красавицу, и началась жизнь настоящей, взрослой актрисы. Лена шла босыми ногами по острым камням. Но пришла она точно туда, куда хотела. Из дальней стороны, из далеко не золотого детства, из тяжелой болезни… Но ничего похожего на везение не было — ни в том, что профессия подчинилась ей, как укрощенный зверь, ни в тягостной привязанности Ефремова, ни в смертельной любви Шерстюка. И то, и другое, и третье требовало особых сил, чтобы не снесло ветром страстей и мук. Если талант послан неслучайным людям, то и преодоления их не случайны. Из Лены Майоровой судьба, как жестокий и гениальный скульптор, лепила личность трагическую. Притягательную, неотразимую в отблеске этого трагизма и обреченную не найти выхода к маленьким радостям обычных людей. Она бывала веселой, радостной, искренней и доверчивой, как ребенок, но это был просто редкий золотой дождь, которым иногда омывало ее хмурое небо.

Спекталь «Тойбеле и ее демон», где Лена сыграла свою лучшую роль, притягивал к себе мрачные события с самого начала. Едва в театре начались репетиции, как появились анонимные письма о том, что это произведение опасно для жизни. Были пугающие звонки. Не выдержал этого психологического напряжения и вышел из спектакля Борис Щербаков. Вячеслав Невинный провалился в люк, переломал себе ребра и в тяжелом состоянии был доставлен в институт Скли-фасовского. Актеры говорят, что произошло это несчастье необъяснимым образом. Старый актер отыграл свою сцену, его встретили, как обычно, вывели из темноты кулис с фонариком, осторожно, чтоб он не упал. И вдруг на полдороги, без объяснений, Невинный разворачивается и направляется к сцене. Шаг в сторону — и он летит в сценический люк. Никто, в том числе он сам, не мог объяснить, зачем ему понадобилось возвращаться.

Через два сезона после премьеры сгорела Елена Майорова.

Спекталь пытаются сохранить. Но через полтора года после смерти Майоровой неожиданно умер ее партнер — Сергей Шкаликов, 35 лет от роду. Его нашли мертвым в собственной квартире. «Тойбеле и ее демона» сняли с репертуара.

Что-то страшное происходило во время работы над сериалом «На ножах» по Лескову. Для фильма изготовили пять крестов. Какое-то время они хранились в подвале загородного дома режиссера Александра Орлова. Один из рабочих, делавших эти кресты, умер во время съемок. Скончался оператор. Вскоре умер второй оператор. Затем художник картины и художник-гример. Погибла в огне Елена Майорова.

Журналистка Ирина Горохова взяла интервью у Александра Орлова:

«— Как чувствовали себя лично вы, Алексадр Сергеевич, на съемочной площадке?

— Очень плохо. Постоянно болело сердце. Сам я в то время потерял тещу… Фильм надо было снять очень быстро. Но процесс постоянно приостанавливался — мы чувствовали незримое присутствие автора романа «На ножах». Он окружал нас такими загадками, на которые мы не могли дать ответа. Другими словами, Лесков навязывал нам свои правила игры. Некоторые актеры откровенно боялись играть. Например, Елену Майорову пугала роль Глафиры. Я посоветовал ей сходить в церковь — покаяться, попросить прощения. И поставить свечку. Все равно работа такая — никуда не деться. Может быть, не послушала?

— И все-таки, Александр Сергеевич, если вернуться к крестам. Есть ли роковая связь между ними и трагедиями, сопровождавшими съемки сериала «На ножах»?

— Если вы помните, помимо крестов в картине фигурирует гроб. Актер Горбачев спокойно лег в него и довольно долго в нем лежал. Слава богу, обошлось без последствий. Моя супруга — актриса Алла Будницкая играла Екатерину Астафьевну. Вроде пронесло… А вот замечательный актер Алексей Иванович Миронов, сыгравший Сила, недавно ушел от нас. Как сказал один из персонажей фильма, могилы все ширятся».

«Комсомолка» опубликовала интервью заместителя гендиректора Первого канала Олега Вольнова. Он говорит о документальном кино. И в частности — о работе над одним фильмом. «Была такая актриса — Елена Майорова, которая покончила с собой страшным образом — сгорела заживо. Ее муж после ее смерти ровно за девять месяцев тоже сгорел от рака. Но все эти девять месяцев он писал дневники, обращенные к ней. Потрясающая, пронзительная история. Мы взялись ее сделать, и делаем уже два года — доделать не можем. Первый режиссер, который начал делать фильм, ушел в запой, не просто на три дня, а на несколько месяцев выпал из жизни. Второй режиссер заболел. Третий, только получив пленки, попал в страшную автоаварию и с переломами угодил в больницу. И уже, когда фильм был практически готов, мы попросили доснять реконструкцию последнего акта драмы жизни Елены Майоровой. Женщина-каскадер попала в больницу с ожогами. Я не верю в мистику, но когда начинаешь перечислять все эти вещи, чувствуется какая-то странность».

Если речь идет о фильме «Последняя весна», то в целом оценить работу как удачную, конечно, невозможно. Беспорядочно слепленные отрывки разных интервью, нет ни общей мысли, ни настроения, на котором должен держаться такой фильм, нет логичной нити размышлений, которая могла бы привести хоть к какому-то разумному выводу. Но, главное, это невероятные для документалистики «ляпы». Например, идет текст о первом муже Майоровой, называют его фамилию, а в кадре — крупно снимок актера Игоря Нефедова, покончившего жизнь самоубийством за три года до Лены. Действительно, складывается впечатление, что все это делалось разными людьми, под влиянием прискорбных обстоятельств, возможно, страхов и, похоже, по какому-то заказу в смысле вывода о том, что все было прекрасно, кроме нечаянной смерти. Этот вывод просто наклеен на фильм, как ярлык. Но есть в неудачном фильме потрясающий эффект, который, конечно, невозможно объяснить. Живые, в том числе известные и очень умные люди говорят яркие, запоминающиеся вещи, а кадры с Леной Майоровой — из фильмов, видео — не уходят на второй, спокойный план, как это бывает в картинах об умерших актерах, а доминируют. Светятся. Она ни кого не похожа. То очень красивая, то развеселая и лихая, то бледная, усталая, подавленная, почти болезненно худая, со страдальческими глазами… Она есть в большей степени, чем живые. То ли это одно из чудес кинематографа, то ли это роковое поле Елены Майоровой. Владимир Хотиненко сказал о ней: «За последние 25 лет у нас не было актрисы с таким ярким стихийным дарованием»; Кама Гинкас: «Странное сияние, беззащитный детский эротизм делали ее красавицей»; Александр Митта: «Ее работа — это было чистое горение».

Пламя завораживает взгляд. Лена Майорова всегда и для всех будет пламенем.

Совпадения бывают трагическими, они бывают слишком похожи на череду неслучайных событий. То есть рок. Просто по эту сторону горизонта такие загадки не разгадываются. Семь крестов заказали для фильма «На ножах» — семь жизней оборвались во время и после съемок.

В 39 лет погибли Елена Майорова, Изольда Извицкая, Евгений Дворжецкий, умер Олег Даль. Сергею Бодрову-младшему, погибшему столь страшной смертью, было всего 31, Евгению Урбанскому — 33. Владимиру Высоцкому было 42, Андрею Миронову — 46, Василию Шукшину — 45.

Недавно ученые опубликовали результаты новых исследований. Пика жизнеспособности люди достигают именно к 39 годам. Этому способствует уровень миелина в головном мозгу. Больно даже думать о смерти на пике жизнеспособности. А как ей было умирать в огне? Когда этот самый миелин приказывает: живи! А мозг твердит: «Ты артистка». — «Я артистка», — ответила она.

Можно говорить о мистической природе театра и кино, о мистическом воздействии драматургии, об авторах, пером которых подчас водит судьба, но вряд ли это приведет к четкому результату. Совершенно ясно одно: опасная профессия, опасный возраст, опасные времена, опасная страна. Не для всех, конечно, а для тех, у кого красивая, тонкая кожа.

Татьяна Догилева вспоминает пример невероятного чутья Елены. Что-то типа прозрений ясновидящей. «Помню, мы возвращались из Греции — играли «Орестею» в древнем амфитеатре, были эмоционально оглушены и абсолютно счастливы, потому что хорошо сыграли. Сидели в автобусе, болтали, хохотали, и вдруг она отворачивается к окну и молчит. Мрачнеет, на все вопросы не отвечает. Я ее тормошу: «Лен, что с тобой?» А она мне: «Что-то случилось дома». Я говорю: «Да перестань, так часто бывает, это нервы». — «Нет, не ерунда». Из гостиницы звонит домой — точно, у Шерстюка отбирают мастерскую… Он впал тогда в полнейшее отчаяние, в какую-то детскую беспомощность, и из этой беспомощности его выводила Лена, она стала бороться, подключила все свои связи и заодно кричала на него, чтобы привести в чувство: «Ничего, даже если отнимут, не помрешь, у нас большая комната, будешь работать здесь». Но мастерскую удалось отстоять».

Одна знакомая Майоровой рассказала о том, что они мимолетно встретились с Леной недели за две до 23 августа. Поболтали. Расставаясь, знакомая спросила: когда увидимся? Лена серьезно ответила: «На моих похоронах». Знакомой это показалось мрачной шуткой.

(УКРАДЕННАЯ КНИГА)

30 сентября.

«Любимая, слушаю ноктюрны Шопена и смотрю на фотографию: ты держишь в правой руке два белых гриба, на пальцах обручальное колечко, в левой — подосиновики. За твоей спиной наша летняя кухня, нежная и зеленая тень, солнце на диком винограде, грибах, плечах и волосах, ты без всякой косметики, такая простая и необыкновенно любишь жизнь, которой тебе осталось немногим более месяца. Не знаю, сколько точно, но на этой же пленке день рождения Светы, а было оно 25 июля, какая же ты была красивая в стальном костюме! Кстати, часто на последних фотографиях ты сбоку или едва в кадре и так печально и таинственно заглядываешь в мои глаза. Что же ты такое знала, если так любила жизнь?

Прости меня, я никого не видел чувственней и духовнее тебя. И красивей. Представляешь, что я написал? А хочешь совсем омерзительное? Таковое даже я, наверное, не говорил тебе. За пятьсот лет у художника не было такой жены…

Как спокойно играют Шопена, лампа твоя-наша — стучит и мигает. Скоро, надеюсь, я умру. Или нет — ты подождешь еще чуть-чуть? Жди меня».

В пятницу, накануне той страшной субботы, она лежала на полу, укрытая пледом, и смотрела на его, как он считал «никчемную», картину с двумя выеденными яйцами на блюдце.

— Tы мне все сказал.

— Что? — спросил я.

— Смерть.

— Да какая там может быть смерть в этом неудачном подмалевке?

Ты промолчала. Я гладил твое лицо, ты взяла мою руку и поднесла к губам. Целуя мою руку, прошептала:

— Я очень тебя люблю.

Господи, как же я мог уехать!»

Что она видела, заглядывая в его глаза таинственно и печально? Как между ними втиснулась смерть? Как удалось ему, ждущему и разгадывающему знаки Оттуда, пробиться сквозь надземные туманы и услышать ее голос?

У них не было везения. У них были выстраданные удачи с привкусом крови. У них было такое кромешное счастье, которое осознают только в великом горе.