Смерть online

28

На улицах Калумета было морозно и тихо, когда Холлоран ехал на работу через два с лишним часа после того, как Бонар отправился в церковь, прихватив пакетик для найденной отцом Ньюберри гильзы.

Температура побила вчерашний рекорд, отчего обязательно пострадает любимое городом празднование Хеллоуина. Фонари вокруг передних дворов украшены кукурузными початками, сухие листья шелестят на ветру, почти на каждом крыльце выставлены тыквы с прорезями, просевшими внутрь, словно сделали слишком глубокий вдох.

Улицы вокруг офиса непривычно пусты, никаких журналистских фургонов, исчезнувших, как тать в ночи, видя, что город прожил двадцать четыре часа без новых жестоких убийств.

Чертовы стервятники, думал Холлоран, проклиная в первую очередь прессу, а выйдя из машины, и холод, а потом и собственную глупость, благодаря которой каждый шаг на пути к кабинету отзывался в голове ударом молота. Клялся больше никогда, никогда не пить лишнего, в чем клялся всякий раз, выпив лишнего.

Усевшись наконец за письменный стол, он влил в бурливший желудок третью чашку кофе, подписал стопку платежных ведомостей на оплату сверхурочной работы и велел диспетчеру срочно вызвать с дороги Шарон Мюллер. Следующий час провел наедине с похмельем и Интернетом, поджидая ее.

Она влетела, распространяя запах мыла и свежего воздуха, не очень-то сочетавшийся с позвякиванием наручников на поясе и крупнокалиберным пистолетом под мышкой. Сдернула с головы шапку, в коротких волосах затрещало статическое электричество, пряди взволнованно встали дыбом.

– Дверь закрой.

– Это мне уже нравится. – Она села напротив него с выжидающим взглядом. – Вызов личный или деловой?

– Разумеется, деловой.

– Если бы был личный, то я опустила бы жалюзи.

Холлоран медленно прищурился на нее. Даже моргать нынче утром больно.

– Вчера мы немного продвинулись с делом Клейнфельдтов.

– Знаю. Столкнулась с Бонаром на улице. Он меня просветил. Чего тебе? Нуждаешься в дешевом психологическом анализе гермафродитов со стороны девчонки с какой-то там дурацкой степенью?

Холлоран вздохнул, недоумевая, почему женщины слово в слово запоминают каждую сказанную тобой глупость.

– По-моему, я за эту промашку давно извинился.

– Да? Не помню.

Ничего не поймешь. Ясно, она над ним издевается, но одновременно и улыбается, что имеет не больше смысла, чем запах мыла от вооруженной женщины. Он склонил голову набок, словно взгляд под другим углом позволил бы проникнуть ей в душу, и боль перекатилась в ту самую сторону, покарав его за дурацкий поступок.

– Хочешь поработать или нет?

– Хочу.

– Хорошо. Клейнфельдты – в то время Бредфорды – четыре года прожили в Атланте. После рождения младенца…

– Ты говоришь точно так, как Бонар. Каждого, кто младше двадцати, называешь ребенком. А этого называешь «младенцем», не думая, мальчик он или девочка, Христос или еще кто-нибудь. Таковы условия?

– Разве нельзя разобраться без правильных определений?

– Не валяй дурака, я серьезно.

Холлоран уставился на нее, ожидая, когда до него дойдет смысл замечаний, нисколько не удивляясь, что он не доходит. Ребенок, младенец… какая разница?

– Я стараюсь объяснить задачу, а ты толкуешь о семантике. Будь добра, помолчи полминуты, дай рассказать, что я хочу сделать.

Шарон коротко глянула на него:

– Ну что?

Так и глядит, глаз не сводит, не говорит ни слова, с чем просто придется смириться. Молчит. Боже, как она его раздражает!

– Ладно. Вернемся в Атланту. Через какое-то время после рождения ребенка, младенца, банана…

Уголки ее губ слегка дрогнули.

– …Клейнфельдты переехали в Нью-Йорк, где оставались двенадцать лет. Ребенок должен был пойти в школу, правда? – Он подтолкнул к ней пухлую пачку свежих распечаток. – Это списки всех школ в городе, частных и бесплатных средних. Найди нужную.

Вновь откинулся в кресле в ожидании неизбежного взрыва. Неизвестно, сколько там школ – наверняка сотни, – известно только, что принтер печатал добрых полчаса.

– Придется сделать множество телефонных звонков. Возьми себе на время помощников, только, если кто-то на что-то наткнется, с администрацией должна разговаривать ты, а не они.

Шарон пролистывала стопки бумаг на удивление спокойно для женщины, способной разбушеваться в любую минуту.

– Не нужны мне помощники, – отсутствующим тоном пробормотала она, просмотрев последние листы, встала, направилась к двери. – Только это не те списки.

– То есть как? Это списки всех школ.

Она пренебрежительно махнула рукой:

– Ну, не важно. Сама займусь.

В дверях столкнулась с входившим Бонаром. Майкл задумался, не поставить ли турникет.

– Лучше б она не стриглась так коротко, – проговорил Бонар.

– Почему?

Бонар упал на стул, который только что освободила Шарон.

– Не знаю. С короткими волосами вид совсем устрашающий. Ты ей дал список школ?

– Пятьдесят с лишним страниц, – кивнул Холлоран. – Отказалась от помощников. Думает, что сама справится.

– Ненормальная.

– Знаю. Даю час, прежде чем вернется подмоги просить.

Бонар чуть улыбнулся, потом серьезно сообщил:

– На гильзе никаких отпечатков.

– Догадываюсь.

– Кроме того, ты разбил падре сердце. Я и сам бы остался на мессу, только чтобы его ублажить, да он меня по-прежнему еретиком называет.

– Хочет завоевать.

– Не сильно старается, мягко говоря. – Бонар обхватил рукой живот, словно нес какое-то крупное животное, облизнул палец, начал листать блокнот. – Вчера ребята кое-что прояснили. Ни на одном аэродроме в радиусе ста миль в воскресенье не было ни одного чартерного рейса; ни в одном местном мотеле проезжающие не останавливались. В основном семейные пары, несколько охотников, мы всех проверили и отбросили. По-моему, преступник, кто б он ни был, приехал в машине, сделал дело и сразу уехал, а у нас, черт возьми, нету шанса узнать, кто откуда приехал и куда уехал. Я просмотрел все протоколы о происшествиях в округе за выходные, наши и дорожной полиции, просто на случай, вдруг кто-то остановил за превышение скорости какого-нибудь перепачканного кровью водителя с диким взглядом, да не повезло. Выделил одиноких водителей без пассажиров, если потом придется еще кое-что уточнить, но, должен тебе сказать, у меня складывается впечатление, что мы просто буксуем.

– Разрешите? – Шарон легонько стукнула в дверь и вошла.

– Передумала насчет помощников?

Она подтащила стул из угла и поставила его рядом с Бонаром.

– Насчет помощников?.. Нет, конечно. – Села, вытащила блокнотик из нагрудного кармана. – Я нашла школу, где учился ребенок.

Холлоран посмотрел на часы, бросил на нее недоверчивый взгляд:

– За пятнадцать минут нашла нужную школу из нескольких сотен?

– Нет. Минут за пять нашла. Еще десять разговаривала с ними по телефону. – Холлоран и Бонар уставились на нее с открытым ртом. Она с некоторым смущением пожала плечами. – Просто повезло.

– Повезло? – Бонар высоко задрал брови. – Ты называешь это везением? Святители небесные, женщина, погладь меня по голове, и я побегу за лотерейным билетом.

Шарон тихонько фыркнула, и Холлоран сообразил, что впервые слышит из ее уст такой радостный звук. Весьма привлекательный.

– Я сказала, что ты дал не те списки, и составила собственный. Надеюсь, обратно их не потребуешь? Они весят тонну. Я их выбросила в мусорную корзину.

Холлоран медленно покачал головой, стараясь не выглядеть тупым болваном.

– Так или иначе, из того, что Бонар мне рассказывал о тех самых родителях из преисподней, я предположила, что они не стали бы держать ребенка поблизости от себя. На мой взгляд, это означает школу-интернат. Само собой, католическую, раз уж они помешаны на религии. Как можно дальше от Нью-Йорка, но в пределах штата, чтоб не лишиться льготной платы за обучение и налоговых льгот. Верьте не верьте, их не так много.

Она остановилась, перевела дух, пролистала блокнотик.

– Вот где мне повезло. Список, конечно, короткий, но я уже на втором звонке попала туда, куда надо. – Шарон выложила блокнот на стол, перевернула, чтобы Холлоран мог прочесть ее записи.

– Это что, стенография?

Она нахмурилась, взглянула на страничку.

– Никакая не стенография. Абсолютно четкий почерк, смотри! – Шарон ткнула пальцем в строчку. – Школа Святого Креста в Сент-Питере, в Кардиффе. Маленький городок в районе озер Фингер. Мать настоятельница работает там с шестидесятых годов и, как только я упомянула Бредфордов, сразу же поняла, о ком идет речь. Ребенка помнит потому, что за двенадцать лет его ни разу не навещали родители. – Она замолчала, взглянула на обоих и тихо повторила: – Ни разу.

– Господи помилуй, – пробормотал Бонар, и все минуту помолчали.

– Дальше, – сказал наконец Холлоран. – Удалось узнать имя?

Шарон с отсутствующим видом кивнула, глядя в окно:

– Это мальчик. Брайан. Они его туда отдали в пять лет.

Холлоран ждал, когда она придет в обычное рабочее состояние, зная, что ждать придется недолго. Однажды сказала, что нельзя испытывать сочувствие к детям, подвергшимся насилию. Это парализует, мешает работать. Через две секунды Шарон вновь на него посмотрела, взгляд карих глаз снова стал проницательным, сосредоточенным. Пожалуй, прежнее состояние ему больше нравилось.

– В школе знали, что он гермафродит? – спросил он.

– Не от родителей, но очень быстро выяснили, при первом же медицинском осмотре. «Отклонение от нормы», по словам матери настоятельницы, сладкоречивой старой суки… Извини. Все время забываю, что ты католик.

– Бывший.

– Неважно. Ну, поскольку его сдали в школу как мальчика, к нему и относились как к мальчику. Насколько известно настоятельнице, правду знали лишь врач и несколько монахинь.

– Что же, в той самой школе отдельные душевые кабины? Отдельные комнаты? – поинтересовался Бонар.

Шарон горестно улыбнулась.

– В принципе гермафродиты не снимают трусов в присутствии своих однокашников, особенно когда признаки явные, как в данном случае. – Она забрала свой блокнот, перелистала страницы. – Родители никогда больше не появлялись и не звонили. В день приезда сразу полностью оплатили весь курс обучения. Ребенок, конечно, держался от всех в стороне, но был очень способный. В шестнадцать лет получил аттестат об окончании средней школы и исчез. Через пару лет пришел запрос о дубликате аттестата. Больше в школе о нем не слышали.

Холлоран испустил вздох и откинулся на спинку стула.

– Откуда запрашивали дубликат?

Шарон слегка улыбнулась:

– Из Атланты, штат Джорджия. Интересно, правда? Именно там он родился. Но еще больше меня заинтересовало другое замечание матери настоятельницы. – Она замолчала – нарочно, по мнению Холлорана, – улыбаясь, как ребенок, скрывающий некую тайну.

– Хочешь, чтобы я тебя умолял?

– Еще бы!

Бонар рассмеялся:

– Ну, что там у тебя, выкладывай!

Шарон набрала в грудь воздуху и выпустила канарейку на волю:

– Мать настоятельница, между прочим, сказала, что за все годы работы в школе к ней ни разу не обращались правоохранительные органы, а сегодня, как ни странно, дважды.

Холлоран нахмурился:

– Ты, а еще кто?

– Полиция Миннеаполиса.

– Она объяснила, что им было нужно?

– Расспрашивали о компьютерах, об электронном адресе, а больше она ничего не сказала. Проклятые монахини считают, что, как только откроют рот, сразу же нарушают условие конфиденциальности. Посоветовала за дальнейшими сведениями обращаться в Миннеаполис. – Шарон вырвала листок из блокнота и протянула Холлорану. – Фамилия и номер телефона звонившего офицера. Может, тут нет ничего, только очень уж странное совпадение, черт побери. Внушает нехорошие подозрения.

– Детектив… как его? Не могу разобрать.

– Магоцци. Детектив Лео Магоцци.

– А «О. У.» что значит?

– Отдел убийств, – улыбнулась Шарон.