Родраннер сидел на чердаке за своим письменным столом, жуя печенье «Твинки», что служило самым убедительным доказательством неудачно прожитого дня. Он не только впервые за пятнадцать лет проспал, но и очнулся в конце концов с раскалывающейся от боли головой и с такой тошнотой, что даже не смог выпить кофе. Проклинал шампанское, давая клятву до конца жизни не брать в рот эту дрянь.
Даже Энни, обычно приходившая в офис последней, нынче утром опередила его и теперь подскочила в коричневом атласном костюме, расшитом сверху донизу рядами бархатных листьев осенних оттенков, с кружкой кофе и белым рогаликом, поставила перед ним кружку.
– Вот тебе, Спящая красавица. – Она подозрительно прищурилась на желтое губчатое печенье, которым он завтракал. – По-моему, ты называл «Хостес»[59] дьявольской кухней.
Родраннер виновато взглянул на печенье и положил на стол.
– Так и есть, но я голоден. На заправке с едой плоховато, а больше я никуда не успел. – Он оглядел ее наряд. – Ты похожа на дерево.
– Откровенность никогда не принесет тебе ничего хорошего, дружочек. – Она полезла в пакет и выложила на стол вишневый пирог. – Если собираешься травиться сахаром и жирами, по крайней мере, ешь их без консервантов. Знаешь, что русские консервируют Ленина с помощью «Твинки»?
Родраннер криво усмехнулся и взялся за пирог.
– Спасибо, Энни. Ты похожа на красивое дерево.
– Чуть лучше. Однако не слишком, да и поздновато.
– Где все?
– Харлей пошел чуточку опохмелиться, Грейс с ним.
– Как она?
Энни цыкнула языком:
– По-моему, ничего, учитывая обстоятельства. Только исчезать не хочет.
Родраннер встревожился.
– Но мы должны исчезнуть. Все согласны.
– Все мы согласны. Грейс согласилась встретиться, обсудить, вот и все. Она не собирается уезжать, Родраннер. На этот раз не хочет бежать.
– О господи, Энни! Он был у нее на заднем дворе! Ведь нет никаких сомнений, правда? Тот самый тип вернулся. Он близко. Боже, ей нельзя тут оставаться!
– Успокойся. Я говорила с Митчем, он едет сюда. Собравшись вместе, сумеем уговорить ее.
Через пару минут загромыхал лифт и появился Митч с диким взглядом, в таком жутком виде, какой и представить трудно.
– Боже милостивый, Митчелл, что случилось? – воскликнула Энни.
Он вытаращился на нее:
– Шутишь? Кроме того, что на Грейс охотится киллер, компании грозит банкротство, и нам надо исчезнуть, начать все сначала?
– Да, кроме всего этого.
Митч рухнул в кресло, закрыл лицо трясущимися руками.
– Господи Иисусе. Я сказал Диане, что мы подумываем об отъезде, а она закапризничала. Понимаете, что это значит? Ей придется бросить писать. Она на пике карьеры, выставляется по всему миру и теперь должна от всего отказаться.
Минуту молчали. Наконец Родраннер сказал:
– Знаешь, Митч… Вам не обязательно уезжать. Вы женаты. У вас есть обязательства, которых ни у кого из нас нет. Семья важнее.
Митч пережил настоящее потрясение.
– Моя семья здесь. Вы всегда были моей семьей. Если Грейс уедет, если остальные уедут, я тоже уеду. – Он зажал глаза кулаками. – Проклятие, не могу поверить в эту жуткую чертовщину. Я даже не должен был здесь появляться сегодня. Обещал Диане, что не поеду. Слово дал, черт побери. А когда она отправилась в галерею, улизнул, как нашкодивший мальчишка, будь я проклят.
– Господи, Митч, – проговорил Родраннер. – Потише. Доведешь себя до инфаркта.
– Это было бы лучше всего. В любом случае надолго не могу задержаться. Надо вернуться домой раньше Дианы. Куда к чертям подевались Грейс и Харлей?
Лифт пошел вниз, отвечая на вызов.
– Это они, – сказала Энни. – И прежде чем поднимутся, знай, что Грейс не хочет уезжать.
Грейс вспоминала, что у них уже была однажды подобная встреча. Только в тот раз остальные стояли вокруг ее койки в палате психиатрического отделения Центральной больницы Атланты. Она была молоденькой, испуганной до потери рассудка, в полубессознательном состоянии от каких-то транквилизаторов, капавших в вену, до сих пор мысленно видя, как за дверью чулана истекает кровью Либби Герольд. Наверное, в таком состоянии отправилась бы в бункер к Гитлеру, если б тот предложил.
Но не в этот раз. В этот раз она просто чертовски устала. Хочется, чтобы все это кончилось так или иначе.
– Черт возьми, Грейс, сейчас другое дело! – Харлей расхаживал вокруг расставленных в кружок кресел, колотя мясистым кулаком по открытой ладони. – Он полностью нацелился на тебя. Был у тебя на заднем дворе, господи помилуй! На этот раз ты мишень, разве не понимаешь?
– Именно поэтому не желаю бежать, Харлей. Сейчас рискую я, только я.
– Грейс! – Родраннер рванулся в кресле, схватил ее за руки костлявыми длинными пальцами. – Можно ведь ненадолго уехать, пока его не поймают, а потом вернуться. Не обязательно исчезать навсегда.
Грейс с улыбкой стиснула его пальцы:
– Если я исчезну, он тоже исчезнет, как в прошлый раз. Потом мне, возможно, придется еще десять лет оглядываться через плечо, прежде чем он меня снова найдет, и все начнется сначала. Копы подобрались к нему близко. Дадим им еще пару дней.
– Копы тут абсолютно бессильны! – воскликнул Родраннер. – Все торчали в торговом центре, и что получилось? А на пароходе? Вы бы видели, сколько там было патрульных, и ничего хорошего не вышло!
Харлей остановился, взглянул на Родраннера:
– Ты хочешь сказать, что был во время убийства на пристани и сам видел?
Родраннер раздраженно посмотрел на него:
– Нет, конечно, иначе заметил бы убийцу. Когда добрался, там уже были копы и охрана.
– Свихнулся, мешок дерьма? Соображаешь, что бы они подумали, если б тебя там встретили?
– Просто хотел убедиться, что они все прикрыли! Не хотел, чтобы еще кого-то убили! – выкрикнул Родраннер, и всем показалось, что он вот-вот ударится в слезы.
Грейс с улыбкой потрепала его по плечу.
Когда звякнул Магоцци, предупреждая Грейс о скором прибытии помощника шерифа Шарон Мюллер, Митч собирал бумаги в своем кабинете перед возвращением домой, Энни покупала пироги в итальянской лавке деликатесов на другой стороне улицы, остальные усердно работали над единственным, что у них оставалось, – прослеживали, откуда пришли электронные сообщения.
Харлей открыл вторую банку пива, послышалось шипение.
– Найдем сукина сына, – пробормотал он в монитор.