Смерть online

30

После исчезновения Энни Белински потрясенные Магоцци и Джино целых пять минут просидели на стульях, глядя на доску со снимками жертв, не произнося ни слова, переваривая рассказ об Атланте.

– Что думаешь? – спросил наконец Магоцци.

Джино хмыкнул:

– Пойду пристрелю агента ФБР, чтоб чуть-чуть полегчало.

– Там и копы работали. Нечего всех собак вешать на ФБР.

– Угу, знаю. Тогда еще хуже. – Джино повернулся к другу: – Знаешь, Макбрайд вовсе не исключается из подозреваемых, наоборот, становится еще подозрительней. Какой кайф для убийцы! Укокошить кучу народу, причем тебя все жалеют и считают жертвой… Меня еще одно сильно интересует. Если она не убийца и действительно вляпалась в такое жуткое дерьмо, то должна была бесповоротно потерять рассудок.

– Временно потеряла.

– На неделю. Вполне можно устроить, подолгу стоя на голове.

– Джино, она на голове не стояла, – вздохнул Магоцци.

– Не кажется, что твои рассуждения отклоняются к югу?

Магоцци откинулся на спинку стула, протер глаза.

– Не кажется, что у меня вообще есть какие-то рассуждения. Давай думать вместе.

В дальней части отдела стояла большая старая школьная доска, которой никто давно не пользовался. Теперь в ходу другое оборудование. Планшетки с цифровыми снимками, сравнительными компьютерными диаграммами и графиками вероятности, с анимацией, от которой Дисней облизнулся бы. Но Джино Ролсету и Лео Магоцци лучше думается, когда они пишут собственными руками.

Поэтому оба подошли к доске и принялись вычерчивать схемы, вдыхая пыльный запах мела, вытирая время от времени потные пальцы.

– Хорошо, – заключил Джино, отступая на шаг и окидывая взглядом доску. – Ясно как стеклышко, будь я проклят. Около десяти лет назад в университете Джорджии произошла серия убийств, в которых по шейку тонут наши компьютерщики. Теперь происходит серия убийств в Миннеаполисе – угадай, кто их совершает. Знаешь, каков шанс, что за любым живущим на земле человеком хоть раз в жизни будет гоняться маньяк-убийца? А они дважды выиграли джекпот. Один из них киллер. Не может быть сомнений.

Магоцци долго разглядывал доску.

– Все равно непонятно, зачем кому-то гробить собственную фирму.

– Ты меня извини, – закатил глаза Джино, – но признай, что субъект, одевший и раскрасивший девушку, взгромоздивший ее на кладбищенскую статую, а потом простреливший ей голову, не в лифте поднимался на самый верх. Вдобавок у них хватит денег по гроб жизни. Ну, лишатся компании. Что из того? На улице наверняка не останутся.

Магоцци взглянул на перечень убийств в университете, на перечень убийств в Миннеаполисе, на стрелки, связывающие их с пятью людьми, только что находившимися в этом зале.

– А мотив?

– Не знаю. Кому-то не нравится новый уклон в деятельности компании – знаешь, проклятая игра сильно отличается от прежних детсадовских мультяшек про птичек, которые они стряпали…

– Кажется, Митчу Кроссу игра не по вкусу. Он даже не взглянул на снимок с кладбища, помнишь?

– Точно.

– Значит, – кивнул Магоцци, – игра оскорбляет нравственные чувства Кросса и, по его мнению, вредит делу. Но при голосовании он остался в меньшинстве, разозлился, решил уничтожить компанию, которую помогал создавать, и для этого убивает совсем посторонних людей. Пожалуй, чересчур, как по-твоему?

– Он не просто разозлился. Это настоящий маньяк. Убийца, потерявший контроль над собой. В университете уже ликвидировал пять человек.

– А мотив?

Джино надул губы, пристально глядя на доску в поисках ответа.

– Не знаю, черт побери.

– И если он потерял контроль над собой, как объяснить десятилетний перерыв между сериями убийств?

Джино ослабил узел галстука, стиснул зубы.

– Тоже не знаю.

– Возьмем кого-нибудь другого. Например, Белински, которая только что не моргнув глазом дала признательные показания, что насмерть зарезала человека еще до поступления в колледж, господи помилуй.

– Не старайся ранить меня в сердце, Лео. Ты подозреваешь ее, потому что я подозреваю Макбрайд. – Джино еще на шаг отступил от доски, почесал пропущенный при бритье клочок щетины. – По правде сказать, мне ни одна из них не подходит, каким бы сексуальным поросенком я ни был. С самого начала считаю убийцу мужчиной. Как насчет двоих других, Матта и Джеффа?[49]

– В том, что Томми нарыл на них за последние десять лет, не выплыло ничего подозрительного. Кроме того, что Родраннер дважды в неделю ходит к психоаналитику, а Харлей выписывает «Солдата удачи».[50]

– «Солдата удачи»? Подозрительно.

– И «Архитектурное обозрение». Еще подозрительнее. – Магоцци прошел к переднему столу, взял распечатку данных об «Манкиренч», оставленную прошлым вечером Томми Эспинозой. – Я все быстренько просмотрел, в глаза ничего не бросилось. Самое забавное, что этот самый Харлей Дэвидсон настоящий бонвиван. На втором месте после Энни Белински. Изысканный вкус, покровитель искусств, знаток вин…

– Шутишь.

– Сам посмотри. Деньги швыряет, как пьяный матрос. Классические мотоциклы миллионов на пять стоят в гараже при небольшом домишке в десять тысяч квадратных футов, за обед платится сумма равная нашему с тобой жалованью.

– Непотребство какое-то, – возмутился Джино, сел, принялся читать материалы на Харлея. – Черт побери! Сто пятьдесят тысяч долларов за фьючерсное бордо в прошлом месяце? Что это за хренотень – фьючерсное бордо?

– То же самое, что фьючерсное зерно, фьючерсная свинина, только это вино, которое будет поставлено в свое время по заранее оплаченному договору. Похоже на сценарий под условным названием «Образ жизни богатых и знаменитых», правда?

Джино поднял глаза:

– Дичь какая-то. Хоть не обязательно инкриминирующая. Я надеялся прочитать, что он учился на заочных курсах серийных убийц или что-нибудь вроде того.

Магоцци улыбнулся:

– Проценты по его расходному счету составляют несколько тысяч в год.

– Что?

– Да.

– Он копит или тратит?

– Этого Томми не смог нам сказать. Но, присовокупив сей факт к обедам и романтическим путешествиям на выходные в Сент-Барт, я догадываюсь, что он любит женщин.

Джино совсем упал духом.

– Проклятие. Я хотел его возненавидеть. Разве можно ненавидеть такого парня? Что насчет Карандаша?

Магоцци пододвинул к нему свой стул.

– Добытые Томми сведения мало что говорят, кроме посещений психоаналитика. У него добрый жирный пакет инвестиций, живет почти постоянно один в доме на Николлет-Айленд, в денежных расходах ничего интересного. Велосипед, компьютерное барахло, довольно щедрые благотворительные пожертвования. Больше, кажется, он ни на что не тратится.

– Куда идут благотворительные пожертвования?

Магоцци пожал плечами:

– В приюты для бездомных, в центры помощи жертвам насилия в семьях, программы помощи молодежи из групп риска и прочее в том же роде.

– Видно, в детстве провел немало времени в подобных местах.

– Возможно.

Джино вздохнул и закрыл папку.

– Довольно жалкий тип, правда?

– Жалкий тип с разрешением на ношение оружия и четырьмя зарегистрированными пистолетами.

– Не сильно выделяется среди прочих. Тем не менее одиночка, не приспособленный к жизни, помешанный на компьютерах, любитель оружия, видимо переживший тяжелое детство. Скажешь, не классические приметы?

Магоцци со вздохом пригладил волосы.

– Скажу, что такими приметами обладает половина полицейских в стране. – Он встал и вернулся к доске. – Фактически можно подозревать каждого из пяти, подогнав под соответствующие психологические характеристики. Это странные люди, Джино.

– Можешь мне не рассказывать.

– Хотя нет ни одного веского доказательства, что кто-то из них совершает убийства. – Магоцци несколько раз подбросил мелок в руке, начертил под фамилиями компьютерщиков крупный «икс» и обвел кружком.

– Поцелуй и крепкое объятие? – уточнил Джино.

– Другой вариант. Некий чокнутый мистер Икс зациклился на Грейс, совершил убийства в университете Джорджии в Атланте, потом либо потерял цель из виду, либо на время попал в исправительную тюрьму за насилие. Вышел, отыскал компьютерщиков, снова принялся убивать. – Он склонил голову, взглянул на партнера. – Есть такая возможность. Ее надо обдумать.

– Вместе с возможностью, что две серии убийств вообще между собой не связаны. Просто какой-нибудь новый псих затеял свою собственную дерьмовую игру. – Джино презрительно и раздраженно вздохнул. – Значит, практически мы ни к чему не пришли и находимся точно там же, где были сначала.

Магоцци кивнул:

– В итоге получается так. – Он бросил мел в желобок, стряхнул с рук белую пыль. – И еще я тебе скажу вот что. Надо установить за «Манкиренч» круглосуточное наблюдение.

– Кого ж мы к ним приставим? Девочек-скаутов? Половина полиции штата толчется в торговом центре. На улицах патрульных практически нет, так что я сам подумываю ограбить банк.

– Надо обеспечить. Они слишком крепко завязаны на этом деле. Если убийца не кто-то из них, то это человек, имеющий на одного из них большой зуб. Можешь спорить на выходное пособие: если он начал вступать в контакт, значит, чувствует необходимость подобраться поближе. Он ничуть не похож на дебила. Недолго будет ограничиваться электронной почтой.

Джино провел рукой по редеющим волосам.

– Думаешь, вскорости вступит в личный контакт?

– Думаю, вполне разумное предположение.

Детектив Аарон Лангер остановился у мощной бетонной опоры, поддерживающей верхний уровень автостоянки, наблюдая за двумя женщинами и четырьмя ребятишками, которые вылезали из старого фургона. Проводил их взглядом до входа в «Мейси»,[51] недоумевая, что за чертовщина творится нынче с людьми. Предупреждаешь, что в «Молл оф Америка» может начаться стрельба, и что они делают? Берут с собой детей. Господи помилуй.

Он пошел назад к «Нордстрому»,[52] глядя по сторонам, стараясь все подметить. Только что минуло час дня, стоянка почти заполнена. Собираясь утром на работу, рассчитывал на обходы огромных пустых бетонных площадок, поэтому надел теплую куртку, подаренную женой в день рождения. Теперь черная шерсть залоснилась от грязи с машин, между которыми приходится протискиваться и которых тут не было бы, если б у их владельцев хватило мозгов. Может случиться, что киллер не найдет на парковке свободного места.

На каждом уровне огромной парковки стоят по два полицейских и охранники торгового центра, двадцать автомобилей без опознавательных знаков безостановочно курсируют по пандусам, десять детективов-оперативников координируют деятельность патрулей. Лангер отвечает за уровни с четвертого по седьмой в западном секторе. Жену особенно обрадовало, что он будет рядом с «Мейси», и его это просто убило. Ему придется стоять на линии огня, а ей надо одно: чтобы муж улучил момент и прихватил нейлоновые чулки, пока распродажа не закончилась. Предупредил, что свободной минуты может и не быть, необходимо выслеживать психопата-убийцу и прочее, а она, закатив глаза, велела не валять дурака, киллер не станет соваться туда, где его поджидают.

Видно, так же рассуждают и нынешние покупатели. Может быть, правильно.

Рассматривая ряды машин справа, Лангер чуть не столкнулся с парнем с десятого канала, вооруженным видеокамерой. Еще одно основание для убийцы сидеть дома. Репортеров на стоянке почти столько же, сколько полиции и охранников. Его уже шесть раз просили дать интервью в прямом эфире, отвлекая от наблюдения и раздражая до чертиков.

– Эй, приятель! Смотри, куда идешь! – возмущенно крикнул репортер.

Лангер ткнул пальцем в жетон на нагрудном кармане.

– Ох, прошу прощения, детектив. – Камера заработала, зажужжала. – Можно задать вам несколько вопросов?

– Извините, я при исполнении.

Репортер засеменил за ним с невозмутимой настойчивостью.

– Давно ли полиция запланировала установить тотальное наблюдение? Не остались ли без надзора другие районы города, когда все силы органов правопорядка сосредоточены в торговом центре?

Лангер остановился, глядя на свои ботинки на слишком тонкой подошве для прогулок по ледяному бетону, потом посмотрел прямо в камеру и улыбнулся. Хочешь взять интервью? Сейчас я тебе его дам, черт возьми.

– Что ты тут рыскаешь, приятель? Хочешь снять реальное убийство во всей его мерзости? Поймать киллера в объектив, показать детям в пятичасовых новостях?

Жужжание камеры резко оборвалось, репортер сбросил ее с плеча, с изумлением уставился на Лангера:

– Слушай, я просто делаю свое дело. Освещаю события.

– Черта с два. Знаешь, поверил бы, если бы ты забежал, чтоб заснять суматоху, и смылся, а фактически ты тут толчешься с тех пор, что и я. – Он взглянул на часы. – Три часа. Поэтому не вешай мне лапшу на уши про освещение событий. На самом деле собираешься сфотографировать, как одной из твоих телезрительниц размозжат голову. Не знаю, что тебе это даст, но знаю, что тебе должно быть стыдно.

Лангер двинулся дальше, презирая средства массовой информации, презирая породившее их общество и особенно презирая себя за то, что позволяет себе к ним прислушиваться.

– Лангер!

Он включил висевший на плече передатчик, сказал в микрофон:

– Слушаю.

– Если хочешь перекусить, можем прикрыть твой участок.

– Где вы?

– Оглянись.

Оглянувшись, он увидел за рулем притормозившего за спиной автомобиля без опознавательных знаков ухмылявшегося детектива Петерсона из мобильной бригады, которая брала под наблюдение участки патрульных, уходивших на перерыв.

– Ну как тут, дружище?

– Никак. Все трясутся, сбиваются в кучи, прячутся от дьявольского холода. – Лангер потопал ногами, восстанавливая кровообращение, осмотрелся вокруг. Пешеходов прибавилось – видно, утренние покупатели возвращаются к машинам, чтобы не попасть в послеполуденный час пик. – Начинается толкучка, – заметил он. – Может, лучше обождать, пока рассосется.

– Не рассосется. Дальше будет только хуже. Сейчас расходятся приехавшие в перерыве на ленч, потом нахлынут толпы ребят после школы, потом рабочий день закончится… – Петерсон поставил машину на место для инвалидов и вылез. – Наверняка справлюсь. Такой же детектив, как ты. Если хочешь, жетон покажу.

– Ладно, ладно, – слегка улыбнулся Лангер. – Только ты остановился на инвалидной стоянке.

– Проснись, приятель. – Пронзительные глаза Петерсона забегали по сторонам, отчего Лангеру еще сильней захотелось нырнуть в теплое помещение. – Не видишь? Сегодня тут нет никаких инвалидов. Единственный контингент, которому хватает ума сидеть дома.

Катившееся в тот момент от «Нордстрома» инвалидное кресло доказало, что он ошибается.

Петерсон сердито выпучил глаза на небольшую процессию, появившуюся словно нарочно для того, чтобы выставить его дураком.

– Ладно, беру свои слова обратно. Значит, ни у кого во всем штате не хватит ума держаться сегодня подальше отсюда. Веришь – в лагерь, где была устроена бойня, рвутся миллионов пятьдесят ребятишек. Знаешь, что это мне напоминает? Публичные казни на виселицах. Ведьм на кострах. То самое римское место, куда все сбегались поглядеть, как гладиаторы приканчивают друг друга, как его там… позабыл.

– Колизей, – с отсутствующим видом подсказал Лангер, глядя на женщину в инвалидном кресле, очутившись совсем в другом времени, куда иногда возвращался, терзая себя. Старательно закутанная на холоде, сгорбившаяся с годами, с пустым знакомым взглядом, видным даже издалека – главный признак болезни Альцгеймера.[53] Он содрогнулся под курткой, уставившись на старушку, видя в ней свою мать до того, как болезнь окончательно одолела ее, сведя в прошлом году в могилу.

– Точно, Колизей, – подтвердил Петерсон. – Я думал, тут нынче никто не появится, а сотрудники «Молл оф Америка» докладывают о побитии всех рекордов посещаемости. Либо покупатели полные идиоты, либо клюнули на сообщение о возможном кровопролитии, пожелали увидеть собственными глазами. Меня это пугает больше самого убийства.

– Главное лакомство в Миннесоте, – пробормотал Лангер, оторвавшись наконец от женщины в инвалидной коляске, проклиная себя за то, что смотрел.

На него самого устремлялись бессчетные бесцеремонные любопытные взгляды, когда он выкатывал мать в ее кресле из инвалидного дома, мысленно похлопывая себя по плечу – хорошего заботливого сына, прилежно прогуливавшего ее в парке, заезжая в торговый центр, в «Макдоналдс» на углу, словно она по-прежнему была реальным человеком. Толкал перед собой кресло, глядя ей в затылок, точно такой же, как раньше, прикидываясь, будто она еще существует.

Но смотревшие спереди хорошо понимали и разоблачали голого короля. Просим прощения, сэр, разве вы не видите, как ваша мамаша пускает слюни, мочится под себя, непроизвольно испражняется прямо в «Макдоналдсе»? Жестокие красноречивые, беспокойные взгляды пробуждали всегда жившего в нем труса, и тот самый трус находил миллионы предлогов, чтобы не навещать мать сегодня, на этой неделе, в этом месяце, пока та, наконец, не иссохла горошиной в стручке, скончавшись в ночную смену, когда единственная медсестра была занята.

– Что с тобой, Лангер?

Господи боже. Хватит на нее смотреть.

– Ничего. Все в порядке. – Он повернулся к Петерсону, изумленному его вымученной улыбкой. – Просто устал. И замерз.

– Ну, иди тогда. Поешь чего-нибудь горячего.

– Ладно. Спасибо.

Будь он хоть наполовину мужчиной, наполовину порядочным человеком, бросился бы на помощь, совершая привычные действия, загружая в машину расхлябанные безответные части тела, на которые болезнь Альцгеймера разлагает достойное человеческое существо. Бог свидетель, часто это делал, хорошо научился. Но трус снова взял верх, и, когда наконец удалось отвести глаза, стало ясно, что вновь оглянуться практически невозможно. Покосился мельком, проходя мимо кресла, находившегося за несколькими рядами машин справа. Быстро отвел глаза, удостоверившись, что обошлись без него.

Потрусил через площадку к входу в торговый центр, очень быстро преодолел расстояние от «Нордстрома» до «Мейси», будто его преследовали привидения. Миновав обувной отдел, настолько успокоился, что невольно осмыслил истинную картину, схваченную мимолетным взглядом на пандусе стоянки. Замер на полушаге, даже не почувствовав, как сзади на него наткнулся рассерженный покупатель, не услышав приглушенной ругани.

– Боже милостивый… – тихо вымолвил он, повернулся, помчался обратно, откуда пришел, крутя головой, слыша по радио распоряжения Петерсона, чувствуя тошноту при воспоминании, что человек, толкавший инвалидное кресло, загрузил старушку в машину, а сам сел в соседнюю и уехал.

Лангер старался заверить себя, что это всего-навсего совпадение – очередного попечителя одолело отчаяние, и в конце концов он сбросил с плеч ношу, ставшую непосильно тяжелой. Но сам себе не верил.

Бежал изо всех сил, тяжело топая ногами, с трудом расталкивая покупателей, отчасти потому, что их было слишком много, отчасти потому, что глаза наполнились слезами, сквозь которые почти ничего не было видно.

Плакал, наверное, из-за того, что страдающие болезнью Альцгеймера иногда напоминают мертвых, а иногда мертвые похожи на страдающих болезнью Альцгеймера.