Смерть раньше смерти

13

Дрю Уилсон ехал домой в своем «фольксвагене-ситигольфе». По радио передавали ночное ток-шоу, но он не разбирал слов. Он устал. В голове тупая боль, спина затекла, от многочасового сидения все тело онемело.

Он не был против усталости; приятно снова быть занятым, снова работать. Даже если и не на себя. Хорошо каждый день творить, придумывать что-то новое, употреблять свое мастерство и умение, чтобы создать произведение искусства. Украшение, которое заворожит женщину настолько, что она с женским обаянием убедит мужа купить ей кольцо или брошь.

Он прекрасно помнил все свои творения. И часто представлял, какая женщина — или какой мужчина — их носит. С каким костюмом. По какому случаю. Время от времени к нему в мастерскую приходили иностранные туристы, но он старался не обращать на них внимания. Они никогда не были так красивы и так стильны, как люди в его мечтах.

Он жил в пригороде под названием Бостон, в старом доме с просторными комнатами и высокими потолками, который недавно отремонтировал. К гаражу на одну машину вела дорожка. Повернув, он, как обычно, остановился, чтобы отпереть ворота, снова сел в машину и подъехал к гаражу.

Когда он положил руку на ручку дверцы, то почувствовал, что рядом, в темноте, кто-то, что-то стоит.

Голова у него дернулась, и он увидел пистолет.

— О боже!

На прошлой неделе Дрю Уилсон газет не читал. Он много и плодотворно работал, и на газеты просто не было времени. Он не знал о гибели Джеймса Дж. Уоллеса. Зато увидел лицо над стволом пистолета.

Физиология шока предсказуема. Мозг сигнализирует организму, призывает его к быстрым и срочным действиям. Надпочечники начинают с бешеной скоростью вырабатывать адреналин, сердечный ритм убыстряется, кровеносные сосуды расширяются, легкие сжимаются.

А Дрю Уилсон сидел, вцепившись в рулевое колесо, потому что к его черепу было приставлено дуло странного пистолета. Дуло находилось над правым глазом. Но организм требовал действий. Поэтому он задрожал; руки и ноги затряслись от страха.

— Я… — сказал он. По щеке медленно поползла слеза, застряв в черных усах. — Я…

Но тут его черепную коробку пробила пуля, сердце перестало биться, кровеносные сосуды сузились, легкие слиплись — адреналин пропал без толку.

Дежурная разбудила Матта Яуберта в 4:52. Яуберт ответил хриплым голосом, во рту у него пересохло. Он принялся неуклюже шарить вокруг, ища карандаш и бумагу, когда услышал женский голос. Она излагала факты ровным тоном — адрес, пол убитого, кого известили.

— Похоже, опять ваши китайцы, капитан. Один выстрел в голову, второй в грудь, — более по-свойски добавила она и попрощалась.

Он что-то пробормотал в ответ и отключился.

Спал он очень мало; из-за шампанского и пива раскалывалась голова. Он сел, протер глаза. Потом застонал и вспомнил, что в гостиной спит Бенни Гриссел. Он подумал об Ивонне Стоффберг и застонал громче.

Он ни в чем не виноват!

Ну кто мог предвидеть, что к нему заявится Гриссел?

Он побежал за ней по коридору, но она закрыла дверь спальни у него перед носом и заперлась на ключ.

— Ивонна, я не знал…

— Меня зовут Бонни! — истерически завизжала она.

— Я не знал, что он сюда явится.

— А дверь ему кто открыл? Сволочь!

Хороший довод. Из-за двери послышался шум — стук, топанье.

— Кто-то постучал. Я должен был открыть.

Дверь спальни приоткрылась. Показалось ее лицо. От злости и ненависти губы скривились, глаза превратились в две щелочки. Она успела переодеться в розовый тренировочный костюм.

— Мог бы и не открывать, придурок, чертов полицейский, мать твою! — Она снова хлопнула дверью и заперлась.

Он опустился на пол у двери. Выпитое стало тяжким бременем, которое мешало думать, мешало убедить ее в том, что он не виноват. Но ее последние слова прогнали всякое возбуждение. Он там и сидел, когда чуть позже Ивонна рывком распахнула дверь. В руках она держала чемодан. Она перешагнула через него и бросилась к выходу. На пороге она немного постояла, потом опустила чемодан, подошла к нему и, по-прежнему кривя губы, сказала:

— Ключ я оставлю завтра, когда заберу остальные вещи. — Потом она ушла и унесла чемодан. Мелькнула круглая попка, обтянутая розовыми штанами. Интересно, мелькнуло в голове у Яуберта, успела ли она надеть трусы? Он так и остался сидеть на полу. В голове была каша. Во рту — противный привкус перегара. И лишь слабые отголоски желания между ног.

Он не помнил, как добрался до постели. И вот теперь он чувствовал себя старым и разбитым. А где-то в Бостоне лежит второй убитый с разбитой головой и разорванным в клочья сердцем. Но прежде всего надо разбудить Гриссела, который храпит в гостиной.

Очень хотелось кофе, но на кофе не было времени. Яуберт торопливо почистил зубы, но противный привкус не прошел. Он умылся, оделся, вышел в столовую. На столе стояли остатки вчерашнего ужина — остывшие, неаппетитные. Мимоходом он заметил торчащий из тарелки окурок. Его снова охватило разочарование. Все могло получиться так здорово…

Гриссел спал на диване. Яуберт нашел на журнальном столике пачку «Уинстона», закурил. К суперлегким он вернется потом. Во рту по-прежнему ощущался привкус перегара. Он легонько потряс Гриссела за плечо. Храп прекратился.

— Матт! — удивленно воскликнул Гриссел.

— Вставай, Бенни, мне пора.

Бенни медленно сел, сжимая голову руками.

— Еще один убитый из «Токарева». В Бостоне. Но ты со мной не поедешь.

Он рывком поднял Гриссела на ноги и подвел к двери, потом вывел к его «форду-сьерра». Они сели в машину и поехали.

— Матт, де Вит поставил мне ультиматум.

Яуберт молчал.

— Либо я бросаю пить, либо ухожу со службы.

— Ну, и ты ему ответил.

Дальше ехали молча.

— Где ты меня высадишь?

— У КПЗ в Эджмиде, Бенни.

Гриссел посмотрел на него затравленно, как раненый зверь.

— Бенни, тебе надо оставаться трезвым, пока я не придумаю, как тебе помочь.

Гриссел посмотрел вперед.

— Де Вит и тебя предупреждал.

— Да, Бенни, он и меня предупреждал.

Ширли Вентер была крошечной женщиной; разговаривая, она постоянно жестикулировала, а говорила она очень быстро, высоким, тонким голоском.

— Просто позор, куда мы катимся! Я просыпаюсь рано, в четыре утра. Такая роскошь, как горничная, мне не по карману. Боб по будням рано уходит на работу, и я успеваю приготовить ему завтрак, покормить собак и положить белье в стиральную машину. Не верю я в эти новомодные автоматы. У меня старая добрая машинка активаторного типа, ей уже семнадцать лет, а она все как новая. В общем, потом я включаю чайник и завариваю кофе, Боб любит натуральный кофе, его надо сварить, процедить… И тут гляжу — перед гаражом Дрю стоит машина, и фары включены, но, понимаете, через то окно ничего толком не видно, потому что Боб уже давно не подстригал живую изгородь. — Она повернулась к мужу, мужчине под пятьдесят, с тяжелыми плечами, толстыми губами, слегка косым ртом и тонкими «гитлеровскими» усиками. — Боб, милый, придется тебе теперь подстричь живую изгородь.

Боб проворчал что-то неразборчивое. Яуберт не понял, знак ли это согласия или наоборот. Они стояли на кухне, среди немытой посуды и белья. Пахло жареным беконом. Яуберт прислонился к кухонному шкафу, Баси Лау сидел за столом и пил кофе.

— В общем, увидела я свет у его гаража, но мне надо было следить за кофе, а потом пришлось мыть фильтр и накрывать на стол. Боб не встает, пока я не подам ему кофе в постель. Потом я загрузила белье в машину и посмотрела в окно, а фары все горят. Тут мне в голову и стукнуло: нет, что-то не так. Я пошла и сказала Бобу, а он сказал, мол, нечего подглядывать за соседями, а я ему: нет, Боб, там что-то случилось, машина не стоит перед закрытым гаражом целых десять минут. В общем, Боб вышел посмотреть. Я еще сказала, пусть возьмет палку или еще что-нибудь, а то мало ли что, а он пошел без ничего. Боб у нас сильный. До сорока трех лет играл в регби за команду Пэроу, правда, милый?

Боб опять буркнул что-то неразборчивое.

— А потом он его и увидел, и повсюду была кровь. Боб считает, что мотор так и работал вхолостую до утра, потому что иначе фары не горели бы так ярко. Потом он вернулся и сказал мне, а я позвонила в полицию. Один-ноль-один-один-один. Я держу все важные номера рядом с телефоном после того, как посмотрела по телевизору сериал «Девятьсот одиннадцать». Какой ужас! Куда мы катимся?

Ее резкий, пронзительный голос резал натянутые нервы Яуберта, как ножом. Он завистливо покосился на кофе в чашке Баси Лау. Баси приехал раньше; тогда, наверное, в фильтре еще что-то оставалось.

— Вы не слышали выстрелов? Шум, голоса, шорох отъезжающей машины? — Яуберт посмотрел на Боба Вентера, надеясь, что ответит муж.

— Здесь всегда разворачиваются машины, не так, как раньше, когда у нас был тихий, приличный пригород. А сейчас мы с Бобом живем сами по себе, в чужие дела не лезем. И крепко спим. Только у богачей есть время не спать по ночам, — ответила хозяйка.

Яуберт решил, что она ответила на его вопрос отрицательно.

— Мистер Вентер, вы не заметили ничего необычного, когда выходили?

Боб Вентер опять что-то буркнул и едва заметно покачал головой.

— Что вам известно о покойном?

Ширли Вентер как будто ждала его вопроса.

— Дрю Уилсон был милый мальчик. И такой талантливый! Вы зайдите к нему домой, там чище, чем у меня. И тихо. От него никогда не доносилось ни звука. Он всегда здоровался, улыбался и так много работал, особенно в последнее время…

— Чем он занимался, миссис Вентер?

— Он делал ювелирные украшения. В общем, когда он сюда переехал, я испекла пирог и пошла знакомиться, а когда вернулась, то сказала Бобу: он такой славный мальчик…

— Вы знаете, где он работал?

— У Бенджамина Голдберга, на Аддерли-стрит. Там очень модное место и все стоит очень дорого. Однажды я зашла к нему, когда была в городе, — просто поздороваться, но там все посетители такие надменные и наличных не держат, только кредитки. В общем, когда он переехал к нам, испекла я пирог и пошла знакомиться, а потом сказала Бобу, какой он милый, и знаете, первое впечатление ведь самое главное, потому что оно, как правило, и оказывается верным. Он был спокойный и дружелюбный.

— Он не был женат? В разводе?

— Не женат. Я всегда говорила, что Дрю жена ни к чему. Да вы сами зайдите к нему домой, посмотрите. У него чище, чем у меня.

Боб Вентер снова что-то буркнул.

— Боб, не говори так, — сказала его жена. — Не обращайте на Боба внимания! Дрю был художником. Во всяком случае…

— Что вы сказали, мистер Вентер?

— Боб, замолчи!

Муж снова что-то буркнул. Яуберт следил за его губами. Он разобрал слово «голубой».

— Не слушайте его! Боб считает голубым всякого, кто не играет в регби тридцать лет. А Дрю просто был художник… такой, знаете, богемный. Его природа другими талантами наделила. Не обращайте на Боба внимания!

— Он был голубой, — решительно повторил Боб, скрещивая руки на груди.

— Нет, он просто богемная натура, — возразила Ширли, доставая из-за пазухи носовой платок.

Яуберт поехал забрать Гриссела из участка в Эджмиде. Констеблю, отпершему дверь, было явно не по себе. Он постоянно отводил глаза в сторону. Гриссел молча дошел до машины.

Яуберт отъехал от обочины.

— Бенни, я везу тебя в санаторий, где тебе помогли в прошлый раз.

— Высади меня у входа.

— А ты пойдешь лечиться?

Гриссел потер грязной рукой заросший подбородок и устало ответил:

— Матт, а они мне помогут? Когда я выйду оттуда, то буду трезвым, но ведь они ничего не могут поделать с… ну, с нашей работой.

Яуберт ничего не ответил. Гриссел истолковал его молчание по-своему.

— Матт, по ночам мне снятся страшные сны. Мне снится, что мои дети лежат мертвые. И жена. И я сам. И все стены в крови… Головы, пробитые пулями… внутренности вываливаются на пол. С этим, Матт, врачи ничего не могут поделать. Мне снятся страшные сны, даже когда я трезвый. Даже когда не пью ни капли.

— Де Вит заставил меня пройти курс психотерапии.

Гриссел тяжело вздохнул, как будто больше не мог нести свою ношу.

— Может быть, психотерапия и тебе поможет, Бенни. Избавит тебя от кошмаров.

— Может быть.

— Но сначала надо вывести из твоего организма алкоголь.

Они молча ехали по шоссе номер 5 в Мёйзенберг, где находился санаторий. Яуберт достал пачку «Уинстона», предложил сигарету Грисселу, прикурил от зажигалки. Некоторое время оба молчали.

— Опять «Токарев»?

— Да. Два выстрела. Две стреляные гильзы. Но кое в чем два эпизода не совпадают. Возможно, вторая жертва — гомосексуалист.

Гриссел шумно выдохнул дым.

— Может, все даже упростится.

— Если убийца тот же самый. Есть у меня одно подозрение, Бенни…

— Подражатель?

— Вероятно. Но, может статься, дело куда серьезнее.

— Серийный убийца? Маньяк?

— Похоже на то.

— Может быть, — кивнул Бенни Гриссел. — Может быть.

Яуберт рассказал де Виту, что Гриссела мучают кошмары. Упомянул о том, что сержант в принципе не против психотерапии.

— Но сначала ему нужно избавиться от алкогольной зависимости?

Яуберт кивнул. Де Вит потер родимое пятно и уставился в потолок. Потом согласился.

Яуберт поблагодарил полковника и доложил о втором убийстве из пистолета Токарева. Де Вит выслушал его, ни разу не перебив. Яуберт рассказал о соседях Дрю Уилсона, которые подозревали его в нетрадиционной сексуальной ориентации. После беседы с хозяином Уилсона и его коллегами подозрения подтвердились.

Бенджамин Голдберг, владелец ювелирной мастерской, еще трое мужчин и одна женщина работали на специальных станках. Узнав о гибели Уилсона, все были не на шутку потрясены. Женщина заплакала. Они и представить не могли, кто убил их сослуживца. Да, он был гей, но последние пять-шесть лет у него не было связей с мужчинами. Он старался преодолеть себя, иногда даже приглашал женщину в ресторан или в театр. Почему? Потому что его матушка угрожала сыну покончить с собой…

Яуберт вытер капельки пота над верхней губой.

— Принимал ли он наркотики? — спросил де Вит, заранее состроив скорбную мину.

Яуберт подумал: как странно. Ему легче всего соображается после тяжелого запоя. Возможно, потому, что только после пьянства мозги способны сосредоточиться на одной теме за раз. Он глубоко вздохнул и постарался ответить ровно и спокойно:

— Полковник, сейчас мы едем обыскивать дом Уилсона. Поищем и наркотики.

— Вы рассказали мне не все.

Уловив в голосе начальника плохо скрытый упрек, Яуберт заговорил вдвойне терпеливо:

— Полковник, не знаю, как там в Скотленд-Ярде, но у нас, в Кейптауне, белых мужчин убивают крайне редко и нерегулярно. В шести или семи случаях из десяти оказывается, что в деле замешаны гомосексуалисты. Надо как следует проработать эту версию.

Де Вит улыбнулся чуть шире:

— Не уверен, что правильно вас понимаю. Недавно вы сами говорили, что Уоллес был бабником, а теперь утверждаете, что Уилсон занимался тем же самым с мужчинами. Намекаете на то, что их убили разные люди?

Яуберт старался подыскать веские доводы в свою пользу. Сейчас де Вит улыбался по-другому, не так, как всегда. Наверное, всегдашняя улыбка помогает полковнику справляться со стрессом, сбросить напряжение. А может быть, де Вит понимал, что собеседников его улыбка смущает, вводит в заблуждение, и потому улыбался нарочно.

— Нет, полковник, я ни на что не намекаю. Возможно, сейчас действовал подражатель. В случаях, когда преступление громкое…

— Я в курсе подобного явления, капитан. — Опять улыбка!

— Но по-моему, для подражателей еще слишком рано.

— Жертвы были знакомы между собой?

— Я это выясню.

— Отлично, капитан.

Яуберт привстал.

— Полковник…

Де Вит молча ждал.

— Еще одно. Статья в «Аргусе» насчет ограбления банков…

— Как видно, ваши друзья в управлении общественных связей высоко ценят вас, капитан. — Де Вит наклонился вперед и тихо добавил: — Так и продолжайте.