ЭЛИФ
Апрельское солнце нежно ласкало мою кожу, и больше всего на свете хотелось сейчас пойти гулять в парк, а не следовать за вереницей учеников на занятие. В просторном помещении я села рядом с Ярославой и ее подругами, которые без колебаний приняли меня в свою компанию. Александр, Никодим, Илья и Аркадий даже в мою сторону не посмотрели, что уже не ранило так, как в начале февраля, когда я только вернулась в Академию. Демьян Клеверов ободряюще улыбнулся, Олег Скуратов состроил недовольное лицо, и на этом обмен любезностями закончился, так как в помещение вошел преподаватель.
А начиналось все так.
В феврале мы с Ярославой прибыли ночью, избежав ненужного внимания. Не знаю, удалось ли ей заснуть, но я от страха перед новым днем несколько часов меряла шагами свою комнату, пытаясь придумать, что сказать ребятам, как с ними объясниться, не потеряв друзей. Оставалось лишь надеяться, что эмоции общества от неожиданной новости поутихли, однако утром в столовой я осознала всю тщетность подобных мыслей.
На меня смотрели все, каждый ученик Академии. Я шла, чувствуя их цепкие взгляды и жгучий интерес, и старалась брать пример с Ярославы, которая невозмутимо орудовала столовыми приборами, не обращая внимания на всеобщее волнение. Взяв серебряный поднос с завтраком, я хотела присоединиться к своей обычной компании, но парни бросили на меня столь предостерегающие взгляды, что я не решилась подойти ближе.
— Сударыня Круторогова!
Образовавшуюся тишину нарушил спокойный голос Ярославы, которая вежливо мне улыбнулась, кивнув на место рядом с собой. Чувствуя дрожь в руках, я осторожно опустилась на предложенное место, и выдавила пару слов благодарности. Драконица представила меня своим подругам, с которыми мы отучились вместе полгода, но которые раньше в упор меня не замечали. Зато для них было честью принять в компанию дочь известнейшего правоведа Артемия Круторогова.
— Судари повели себя не очень-то вежливо, — презрительно сказала мадмуазель Де Ла Фонтен.
— Теперь ваши бывшие друзья будут вам не рады, потому что видят разницу между собой и вами, — заметила сударыня Черноречная. — Вы — кровная драконица, наследница рода Подводных Вулканов, они же — обычные смертные, так что забудьте о них.
В притихшей столовой ее слова дошли до парней, и с тех пор они даже не пытались выслушать меня, игнорируя сам факт моего существования. Демьян Клеверов не обиделся за ложь, наоборот, его отец написал ему, чтобы он отслеживал состояние моего резерва, и оказал мне моральную поддержку. Олег Скуратов не стал обижаться, но наша дружба все равно дала трещину из-за моей близости к Ярославе, которая не ответила взаимностью на его чувства. Новость о ее помолвке со знатным драконом Вересковых Пустошей Эксетером Дартмуром стала еще одним поводом для сплетен, и разбила сердца ее поклонников, которых в Академии оказалось много.
Сестры Кривич тоже перестали со мной общаться, но ради них я наступила на гордость, и несколько раз попыталась объясниться. Они не стали меня слушать, заявив, что жалеют о былой дружбе. Зато я помирилась с Аглаей, и стала пользоваться интересом у других учеников Академии, которые не были оскорблены хранимой мною тайной. Наоборот, их интриговала история моей жизни, они с одобрением отнеслись к моему новому статусу, и теперь мы с Ярославой стали самыми популярными драконицами Академии.
Другая ситуация сложилась с Матвеем Ясногоровым, моей первой любовью. Так как наши семьи были дружны, ему пришлось оказать мне поддержку, и регулярно общаться со мной. Все понимали, что моя тайна была ему известна с самого начала, и ученики изводились от предположений, действительно ли мы были влюблены друг в друга, или это был продуманный ход. В итоге сплетники остановились на втором варианте, так как мы оба были помолвлены, он — с дочерью правителя, я — с Ярогневом Беломорским.
Матвей великолепно владел собой, поэтому я ни разу не услышала от него упрека, не почувствовала недовольства или горечи, однако все это была игра на публику, и вне специальных бесед он со мной не общался. Наверное, так было лучше, потому что мне было тяжело и некомфортно, хотя прежней любви я к нему и не испытывала.
Преподаватели также оказали мне поддержку: во-первых, ради моего отца, во-вторых, ради моего жениха. Расколов, Мщеров, Витторау и прочие учителя обожали Ярогнева, и готовы были полюбить меня, раз меня любил Ярогнев. Было забавно наблюдать, как они бросали лукавые взгляды то на меня, то на Ярославу, а потом и вовсе начали разглагольствовать о будущем приеме Ярогнева в столице как наследника рода. После нашего отъезда он принес присягу перед северянами, собравшимися в Сколлкаструме, и теперь его величали не иначе как господин Ярогнев. Конечно, всем было жаль Всеслава, но любовь к младшему брату пересиливала уважение к старшему.
Так я и стала привилегированной персоной, что сначала воспринималось как нелепый сон, а потом я понемногу привыкла. Отец передал мне родовые украшения Круторговых, от Рустемзаде пришли драгоценности моей матери, Аглая привела ко мне портных из известнейшего дома мод, чтобы они сняли мерки, и полностью обновили мой гардероб.
Недовольный голос преподавателя, распекавшего Макара Курилина, вытащил меня из воспоминаний, заставляя сосредоточиться на теме сегодняшнего занятия. Мертвый язык так и оставался для меня неизведанной областью, и более-менее удавался только когда мне его объяснял Ярогнев. Его сестра владела им превосходно, поэтому отвлекала внимание преподавателя, с легкостью отвечая на все вопросы, за что ей была благодарна не только я, но и вся остальная группа.
После занятий мы вышли из замка, наслаждаясь теплыми лучами апрельского солнца, я и снова вспомнила книгу «Весточка весны», которую взялась читать после расставания с Матвеем в конце прошлой осени. Тогда моя жизнь мне казалась разрушенной, беспросветной, и лишь надежда, которой была пропитана книга, помогала мне держаться в самые трудные часы. Сейчас я снова счастлива, эта весна стала для меня новым началом.
— Сударыня Беломорская, вам письмо.
К нам подошла служанка, и вручила девушке конверт. Все начали переглядываться, делать намеки на Эксетера, но я заметила герб Беломорских на бумаге, и невольно взволновалась.
— Чтоб им провалиться! — выругалась Ярослава.
— Что случилось? — воскликнули мы с драконицами хором.
Девушка взяла себя в руки, и насмешливо улыбнулась.
— Я была крайне груба, прошу прощения. Это письмо от отца. Наш курс в мае отправится на север, но пока об этом лучше никому не рассказывать.
Черноречная радостно рассмеялась:
— Значит, мы не будем сдавать экзамены?
— Именно. Вместо этого наведаемся в Сколлкаструм, на экскурсию.
— Но разве экскурсию не отменили из-за…
Все замолчали, вспомнив о смерти Всеслава Беломорского. Лицо его сестры исказилось, но Ярослава быстро взяла эмоции под контроль.
— Отец действительно не хотел принимать гостей из Академии в столь сложное для нас время, но, видимо, от судьбы не уйдешь.
Когда вечером мы с ней остались наедине, она рассказала больше подробностей.
— Кто-то надавил на попечителей, чтобы они вынудили отца принять учеников в Сколлкаструме. Любопытно, кто же такой у нас настойчивый, — хмыкнула Ярослава. — Случайно не те предатели, чей разговор ты подслушала?
Мне стало страшно от ее слов.
— Ярогнев писал мне недавно, но о расследовании ничего не упомянул. Ты что-нибудь знаешь?
В дверь постучали, и через секунду к нам вошла служанка с подносом, полным пирожных и ча. Мы отослали ее, уютно устроились на одном диване, и продолжили беседу.
— Мне тоже особо не докладываются. Знаю только, что они тщательно изучили список гостей, всех проверили, но так и не выявили заговорщиков. Понимаешь, в чем сложность, Всеслава… убила морская тварь, и никто не поверит, что драконы из столицы могли заключить союз против нашей семьи с жителями кислотного моря. Мы и сами недоумеваем.
— А что с археологами крола?
— Об этом мне вообще ничего не известно! Мать оговорилась, что крол писал с просьбой доставить останки ученых в столицу, и это все, чем я могу с тобой поделиться.
— Странно это все.
— Зато нашим сокурсникам не придется позориться на экзаменах, в честь экскурсии их отменят!
— Как попечители на такое согласились?
Ярослава застыла с элегантной чашкой в руках.
— Знаешь, есть только одна семья, способная подчинить своей воле совет попечителей в полном составе.
— Казимировы! — произнесла я удивленно.
— Казимировы, — повторила она с крайней степенью антипатии.