Солнечное затмение

Глава 13 Сражение в Москве, как мера ненависти

Пока утром 28-го октября 1917 года разворачивалась Кремлёвская драма с расстрелом солдат сводного Кремлёвского полка, на станцию Кашира прибыло подкрепление к эсеровскому думскому комитету Рябцева и Руднева — первый эшелон донских казаков от начальника Генштаба бывшего Временного правительства генерала Духонина. Перевозка казачьих войск, оплаченная из средств Госбанка Шипова, несмотря на то, что он формально уже подчинялся правительству Ленина, а его здание охранялась матросами с крейсера «Аврора», организованная частными владельцами Рязано-Уральской железной дороги из центрального правления в Саратове, прошла в рекордные сроки. И только из-за того, что железнодорожные рабочие устроили саботаж в Кашире, казаки не прибыли прямо на Саратовский вокзал к Зацепскому валу и улице Кузнецкая. Казакам пришлось высадиться из вагонов за сто километров от Москвы, вывести лошадей, и конным строем в темноте и под дождём, с артиллерией направиться к реке Оке по раскисшим грунтовым дорогам.

Перейдя реку, они двинулись дальше на Москву. На станции Павелецкая-Товарная красногвардейский патруль не без труда арестовал четверых конных казаков из передовой разведки и доставил в Серпуховской арестный дом. На допросе они сообщили численность казаков, прибывших с первым эшелоном — 300 всадников, пулемёты, артиллерийская батарея. Замоскворецкий Ревком красного профессора Штернберга вполне осознавал смертельную угрозу и спешно начал приготовления к обороне города на рубеже площади Серпуховской заставы. Там рабочие до утра рыли окопы, устраивали заграждения из колючей проволоки. Из Лефортово грузовики срочно доставили японскую гаубицу Арисака, а с Большой Полянки привезли три пулемёта Максима и Льюиса. Окопы и баррикады заняли вооруженные красногвардейцы с разных заводов, и приготовилось драться с казаками насмерть, как могли и умели, но не пропустить их в центр Москвы.

Ещё одна линия обороны была создана за городом вдоль Большого оврага у Верхних Котлов, где начиналась Каширская дорога. И там всю ночь под дождём в чистом поле рабочие фабрики Катуар рыли окопы и ставили проволочные заграждения. Артиллерии и пулемётов у них не было, а только допотопные французские винтовки системы Лебель и самодельные бомбы. Во время атаки вооружённых до зубов профессионалов военного дела — казаков, партизаны-рабочие погибли бы все, и мужчины, и женщины-санитарки.

Навстречу колонне казаков отправился на грузовике отчаянный парламентёр — двадцатипятилетний студент Коммерческого института Карпов, по происхождению донской казак, и с ним двое освобождённых казаков их ранее захваченного разъезда. Эшелон казаков никто из представителей штаба полковника Рябцева ночью не встретил, телефонная городская связь не работала, связи между железнодорожными станциями была прервана рабочими-саботажниками. Кроме того, вернувшиеся на рассвете из разведки разъезды сообщили о рабочих отрядах, занявших оборону у Серпуховской заставы и у Котлов, об артиллерийской и пулемётной стрельбе в городе. Стихийно возникший шумный митинг казаков у Шипиловской плотины через Царицынские пруды рядом с селом Сабурово постановил не вмешиваться в московские дела. Казаки развернулись и утром конным строем двинулись обратно к Оке по Каширскому шоссе, утопая в грязи распутицы…

Тем временем в Лефортово солдатские и рабочие отряды Демидова захватили артиллерийские ремонтные мастерские после короткого боя с юнкерами Алексеевского училища, и завладели огромным количеством артиллерии различны систем и калибров, находящихся там в ремонте. Полковник Рар, начальник училища, считал себя экспертом в военном деле, как большинство военных преподавателей всех времён, и взявшись руководить силами школ прапорщиков, юнкеров, кадетских корпусов и ударников в Лефортово, допустил сразу множество просчётов и оказался блокирован.

Вместо помощи центру, Рар теперь сам просил артиллерию, боеприпасы и подкрепления сначала у Рябцева, а не получив их там, потом у Дорофеева. Рар упустил инициативу, не помешал уходу нескольких сотен офицеров из воинских частей в центр города, и, в результате, несколько воинских частей и команд поблизости от Алексеевского училища отказались подчиняться ему или кому бы то ни было, а солдаты самыми возглавили отряды рабочих, и вступили в бой, длящийся уже почти сутки. Попытавшиеся вмешаться в боевые действия в Лефортово черносотенцы, были жёстко и быстро выметены оттуда отрядами солдат и рабочих. Район Лефортово в шести километрах от Кремля представлял собой, как бы военный город в городе: Екатерининские, Красные, Фанагорийские, Астраханские казармы, более десятка военных частей и военно-учебных заведений, частей Военно-медицинского и Главное военно-судебного управления. Прежде всего здесь располагались элитарные 1,2,3-й Московские кадетские корпуса и два Малолетних отделения 1-го и 2-го кадетских корпусов, а также юнкерское Алексеевское военное пехотное училище. Другие части и учреждения имели более простой, пролетарский состав: 12-й гренадерский Астраханский полк, 11-й Фанагорийский полк, военно-фельдшерская школа, госпиталь Петра Великого, военная тюрьма, военная семинария, 3-й и 4-й батальоны 2-го Учебного полка, 2-я автомобильная рота, самокатно-мотоциклетный батальон, 1-й телеграфно-прожекторный полк, 84-й пехотный запасной полк, 661-я пешая дружина государственного ополчения, служебная команда Суворовского кадетского корпуса, Генеральный военный госпиталь, 11-я команда выздоравливающих, отряды Главных вагонных мастерских Московско-Курской железной дороги, солдаты без вооружения и рабочие из мастерских по ремонту артиллерии. Большинство частей колебалось, не зная, чью сторону принять. Ночью директор 3-го Московского кадетского корпуса полковник Гирс получил письменный приказ полковника Рябцева передать 18–20 летних воспитанников старших классов начальнику Алексеевского военного училища для участия в военных действиях вместе с юнкерами. Хотя кадеты не могли сравниться по подготовке с фронтовиками-юнкерами военного времени, но они, изучая порой по два года науки каждого курса, были вполне готовыми профессионалами убийства людей на войне. Полковник Рар, кроме всего прочего, разрешил переодеться в форму юнкеров 65 младшим кадетам 7-го и 6-го классов 13–16 лет, вооружив их винтовками, совершив, таким образом, преступление перед Богом и людьми. Командующий объединёнными силами Рябцева и Дорофеева в Лефортово полковник Рар предполагал со своими юнкерами утром выдвинуться в центр города, а неплохо подготовленный к круговой обороне комплекс зданий Алексеевского училища и Кадетских корпусов, оставить под защитой кадетов. Полковник имел в цейхгаузе училища 15000 винтовок, 50 пулемётов, 10 бомбомётов образца 1915 года системы Обуховского завода, и столько же 89-мм бомбомётов Ижорского завода, а также гранаты, револьверы, боеприпасы. Однако, проиграв бой за артиллерийские мастерские, и понадеявшись на доставку артиллерии с Ходынки, как это удалось сделать для батареи на Арбате и на Красной площади, полковник Рар остался без артиллерии вовсе. Дорога на Ходынку для переброски артиллерии в Лефортово оказалась закрыта эсеровскими отрядами боевиков у Пресни. Рара успокаивало только то, что ночью уже могли начать побывать подкрепления от Духонина и Каледина для начала зачистки города от рабочих и солдатских отрядов. Однако он опять недооценил русских холопов — солдат и рабочих…

Горькая смысловая гипербола происходящих на берегу Яузы событий явно вырисовывалась на фоне огромного комплекса зданий главного военного госпиталя в Лефортово напротив Алексеевского военного училища и кадетских корпусов в Екатерининском дворце, и множества кладбищ вокруг для умерших от ран. Госпиталь был наполнен многими тысячами раненых и всевозможных калек с разных фронтов, от начала войны царя с Германией, Австро-Венгрией и Турцией, и до последних проигранных боёв под Ригой уже при демократии…

Собравшиеся в Фанагорийских казармах рабочие из восточных районов, частично безоружные, решили помешать выдвижению юнкеров-алексеевцев в центр города. Под канонаду вокруг Кремля, под ожесточённую стрельбу, взрывы гранат и бомб по всей ночной Москве, они, совместно с солдатами мастерских, солдатами 85-го пехотного полка и самокатчиками, разоружили вольноопределяющихся телеграфно-прожекторного полка и ратников 661-й дружины ополчения. Затем выкатили на руках из мастерских и установили по одной трофейной японской пушке на берегу Яузы, у военной тюрьмы, на Вознесенской улице и возле Гаврикова переулка. Снаряды удалось привезти с Мызо-Раевского склада. Прицелы — угломеры и панорамы от пушек спрятал вредительским образом подпоручик, служивший техником в мастерских, так что стрелять предстояло на глаз. Рабочие и солдаты в кромешной тьме вырыли окопы, построили баррикады, заблокировав юнкеров в комплексе зданий училища. После короткой перестрелки с караулами юнкеров, пытающихся им помешать, они заставили их укрыться в зданиях. Со стороны Золоторожский парка, завода Гужона и Перовских мастерских приготовились к атаке 500 красногвардейцев Рогожско-Симоновского района и 600 солдат 85-го запасного пехотного полка. От военной тюрьмы должны были атаковать юнкеров 150 красногвардейцев-лефортовцев и 100 солдат артиллерийских мастерских, а 200 других солдат собирались пойти в атаку со стороны Кадетского парка и по реке Яузе до Вознесенской улицы. По Вознесенской улице готовы были наступать 200 солдат-самокатчиков. Против 800 юнкеров и офицеров и 300 кадетов старших возрастов, вооружённых винтовкам, револьверами, гранатами, при 50 пулемётах, бомбомётах, но без артиллерии, занимающих оборону в толстостенных зданиях из кирпича и в парке, собралось 2000 солдат и рабочих без пулемётов, без офицеров, но с артиллерией под общим руководством Демидова. Технически полковник Рар был лучше подготовлен к бою, ситуация в городе была в его пользу. Ему на помощь в любой момент могли прийти отборные офицерско-юнкерские отряды из центра.

Ночью с Казанского вокзала к рабочим прибыли американские грузовики с винтовками Мосина и положение с вооружением рабочих улучшилось. Демидов передал Рару предложение сдаться, гарантируя всем жизнь. Рар начал тянуть время…

Василию Виванову, много перемещающемуся по городу и имеющему дела с разными людьми, так или иначе участвующими в противостоянии, имеющими постоянную телефонную связь со своим куратором Завойко, быстро осознал неорганизованность антибольшевистских сил. Их первоначальный успех зиждился на наглости, организационной слабости противников и разброду левых сил. Однако, после расстрела «двинцев» на Красной площади, под звуки канонады и ожесточённой перестрелки у Кремля, после начала сражения в Лефортово и отступления от города казачьих резервов, в Москве множество разнонаправленных сил прошли как бы кристаллизацию и окончательно сформировались. Сейчас уже не только Василию, но и всем стало понятно, что эсеровский комитет Думы Рябцева и Руднева не является главным центром выступления военных, и слабо контролирует происходящее, например, полковник Рябцев никак не мог предотвратить расстрел «двинцев» на Красной площади и расстрел в Кремле солдат руководителями офицерских союзов. Лейб-гвардии полковник Трескин, командующий собственной боевой группой в районе Никитских ворот и Кудринки, вообще по табелю о рангах соответствовал по званию армейскому генералу, и тем более не подчинялся полковнику Рябцеву, поскольку вообще не переносил эсеров на дух, справедливо считая их одними из главных виновников революции.

Другие руководители отрядов офицерских союзов подчинялись думскому комитету «Общественного спасения» весьма относительно, и действовали не сообразно планам Руднева и Рябцева, а с целью захвата власти и передачи её военным диктаторам Корнилову или Алексееву, представляющим интересы крупного капитала, что уже для эсеров было полным крахом социальной революции. Все главные нити военного путча находились в руках Алексеева, Корнилова и тех, кто им платил — крупных промышленников, банкиров, и их политикам из партии кадетов. Ленин, хоть и был в Питере, где с минуты на минуту должны было тоже начаться выступление офицерско-юнкерских отрядов, опубликовал правительственный декрет о запрете именно кадетской партии, как партии политиков, начавших гражданскую войну в стране, а не о запрете эсеровской партии, к которой принадлежали руководители комитета полковник Рябцев и глава города Руднев. Ленин ясно увидел тех, кто стоял за Рябцевым и Рудневым, начавшим в Москве Гражданскую войну. Именно поэтому отборные отряды боевиков-эсеров, анархистов и социал-демократов-интернационалистов сошли с нейтральной, выжидательной позиции и присоединились к большевикам и беспартийным рабочим и солдатам в Москве. Эти небольшие профессиональные эсеровские группы боевиков-террористов, имеющих огромный опыт борьбы в городе с черносотенцами, уголовными бандами и милицией, имеющие столетние традиции террора в России, буквально вымели с внешней стороны Садового кольца патрули черносотенцев и студентов-белогвардейцев, стоявших на перекрёстках, на трамвайных остановках. Эсеры быстро очистили эти районы, перемещаясь по крышам, убивая и наводя ужас своей неуязвимостью и беспощадностью. Проведя штурм нескольких многоквартирных домов, они заставили прекратить стрельбу по рабочим из окон и из-за заборов за пределами всего Садового кольца…

Полковник Рябцев, однако, пока торжествовал свою видимую победу и делал хорошую мину при плохой игре. Он потребовал от окружённых на Скобелевской площади Ногина и Усиевича сдаться и прекратить сопротивление. Те тянули время, не имея теперь, в общем-то, решающего влияния на события. События стали развиваться помимо их воли.

Расстрел на Красной площади и кровавая расправа в Кремле вызвали ярость и ожесточение в рабочих и солдатах, до этого отсутствовавшее. Отдельные очаги боевых действий слились в полукольцо непрекращающегося сражения от Лефортово через площади Садового кольца до Страстного бульвара и Лубянки. В других частях города происходили хаотические столкновения мелких летучих отрядов, использующих грузовики и легковые автомашины для осуществления связи, переброски вооружения и бойцов между опорными пунктами, в основном расположенными в казармах различных воинских ведомств, в зданиях вокзалов и складов.

Весь день Замоскворецкий Ревком Штернберга, действуя самостоятельно, без связи с центром, пытался начать операцию по возвращению Кремля. Для этого нужно было сперва форсировать Москва-реку по одному из мостов и захватить плацдарм на левом берегу реки в квартале между Васильевской площадью и Москворецкой улицей на Живорыбьем переулке, или в зданиях бывшего водочного завода на Ленивке и Лебяжьем переулке у нижнего Александровского сада. Этот путь к Кремлю был гораздо короче пути через Крымский мост, Провиантские магазины, Остоженку и Пречистенку, занятые юнкерами и офицерами с опорой на Штаб Округа в комплекс зданий на Пречистенке дом N5. Подходы к Кремлю через мощные стены и кварталы Китай-города тоже был чрезвычайно затруднены, тем более, что силы рабочих отрядов восточных районов оказались скованы сильной группировкой полковника Рара в Лефортово. Подход со стороны Тверской и Никитской был блокирован по линии Тверского и Никитских бульваров и Страстного монастыря офицерскими отрядами Дорофеева. Его подвижные группы и патрули контролировали и Садовое кольцо от Крымского моста до Петровки.

Поэтому группа молодых рабочих вызвалась прорваться к Кремлю через Большой Каменный мост на трамвае, защищённом досками и прослойками песка, с пулемётом впереди, чтобы закрепиться на другом берегу в зданиях бывшего водочного завода сенатора Попова. Оттуда можно было взять под обстрел угловую Водовозную башню Кремля и обеспечить возможность переброски через мост следующих отрядов.

Разогнавшись, блиндированный трамвай протаранил две баррикады над центральными опорами моста и прорвался к угловому дому на Пречистенской набережной и Ленивки, но пули перебили провода трамвайной линии, и трамвай, лишённый энергии, остановился. С другого берега смельчаков пытались прикрыть огнём солдаты 4-й рота 55-го запасного полка, обороняющие баррикаду между мостами на Болотном острове, но им это не удалось, и смельчаки были убиты огнём пулемётов из-за парапета ограды церкви Похвалы Богородицы и с чердака четырёхэтажного дома на Лебяжьем переулке с надпись на панно майолики из баллады Алексея Толстого «Боривой».

Одновременно с этим, офицеры и ударники на автомобиле неожиданно появились на Малом Каменном мосту, где обстреляли баррикаду и центральную электростанцию из пулемёта. Подобным же образом другой летучий отряд офицеров и ударников под командованием бывшего поручика лейб-гвардии Литовского полка на двух пятитонный грузовиках Weit ТС, с установленными на них пулемётами, прорвался с боем через баррикады и линии красных патрулей, и в третий раз за двое суток совершил нападение на Симоновский пороховой склад с целью захвата боеприпасов. На этот раз нападающие попали в засаду и были частью убиты в перестройке, частью взяты в плен солдатами-«двинцами».

Одновременно белыми саботажниками была перекрыта подача топлива на электростанцию по нефтепроводам со склада Нобеля у Симонова монастыря. Попытки помешать работе электростанций не прекращались весь этот день, особенно после того, как рабочие отключили электроэнергию в богатых домах на Остоженке и Пречистенке, в Кремле, в Александровском училище, Городском банке и Историческом музее. Ввиду деятельного участия Нобеля в финансирования офицерских союзов и черностенцев, попытки его теперь саботировать отпуск топлива с целью остановки работы всего городского хозяйства Москвы, на его нефтехранилище был введён рабочий контроль и оставлен отряд красногвардейцев.

На нефтяных скважинах Эммануэля Нобеля в Баку на транспортировании нефти, на переработке её и на огромных нефтехранилищах в Царицыне, Петербурге, Риге, Самаре, Нижнем Новгороде работало 13000 человек. Они добывали 10 процентов всей мировой нефти. Нефтехранилища его располагались в Минске, Борисове, Брест-Литовске, Гродно, Могилёве, Орше, Полоцке и Сморгони, Гомеля, Пинска, Пуховичей и Радошковичей. Нефтяной спрут — Нобель заполучил с помощью коррупционной машины Российской империи заводы и нефтепромыслы в Грозненском районе, Кубанской области, в Ферганской долине, на острове Челекен и в других местах. Только в бакинском районе у него было 550 скважин. В Урало-Эмбенском нефтяном районе в Западном Казахстане он также начал добычу нефти. Его продукция начала уверенно вытеснять из Восточной Европы компании Рокфеллера. Но и его самого постепенно выдавливал из Баку европейский капиталистический спрут — барон Ротшильд. С началом кровавой войны России на два фронта, на западе с Германией и Австро-Венгрией, а на юге с Турцией, царская империя оказалась отрезанной от английского угля, румынского и американского бензина, а царь нуждался в постоянном увеличении поставок нефти для армии. Поэтому годовая прибыль российского нефтяного короля возросла при царе вчетверо — до 80 миллионов рублей, что было эквивалентно 80 тоннам золота в год — бюджет Испании. Нобелю пришлось даже организовать премиальный благотворительный фонд для ухода от налогов, как это делали все уважающие себя ультракапиталисты — Морган, Рокфеллер, Липтон, барон Ротшильд, лорд Ротшильд и другие. Поэтому, все, кто выступал против войны — будь то русский царь или Распутин, Ленин или простой солдат, должны были быть уничтожены. Идеи же большевиков о национализации нефтяной промышленности в масштабах всей страны и введении государственной монополии на нефть вообще пугала Нобеля до смерти, хотя именного его жадность и безжалостность, вместе с такими же жадными и безжалостными капиталистами Рокфеллером и Ротшильдом запустили в Баку революционную карьеру Сталина, Калинина, Ворошилова, именно в Баку в 1903 году началась первая в царской России всеобщая забастовка. Нобель выплатил бы любую премию, хоть Корнилову, хоть Алексееву с Деникиным или любому другому правителю России, хоть чёрту, хоть дьяволу, лишь бы не кончалась война, и он готов был оплатить целую армию наёмников, лишь бы его месторождения в Грозном, Баку и Казахстане не переставали лить в его карманы нефть — «чёрное золото»!

Идею Путилова и Вышнеградского об установлении военной диктатуры он активно поддерживал, считая, однако, что не Москва самое лучшее место для этого, а Дон — поближе к его нефти…

В ответ на акты саботажа с нефтью московские рабочие с электростанции, переодетые санитарами, уличными торговцами, извозчиками, проникали в городские подстанции в районах подконтрольных врагу, и производили акты саботажа, обесточивая особняки, жилые дома с враждебными домовыми комитетами и подобные учреждения…

Винтовочный и пулемётный огонь юнкеров со стороны Кремля и Храма Христа спасителя был настолько плотным, что к солдатам 4-й рота 55-го запасного полка на баррикаде между мостами на Болотном острове удалось доставить боеприпасы и питание только ночью, и то ползком. Из здания пожарной части и с чердаков гостиницы Гагарина на Софийской набережной, красногвардейцы пытались ответить огнём из винтовок, но тщетно. После двух шрапнельных выстрелов из Кремля по крышам гостинцы Гагарина, стало понятно, что прорваться с этой стороны к Кремлю можно только при помощи броневика и при поддержке артиллерии. Французские пушки, накануне захваченные Штернбергом и установленные на Таганском холме, по-прежнему не имели прицелов. Снаряды к ним спешно изготавливались кустарным образом из имеющихся на складах похожих по калибру.

Другой мост — Крымский, утром тоже был атакован плохо вооружёнными и совсем необученными рабочими-красногвардейцами. При отсутствии артиллерии атака окончилась неудачей. В который уже раз атакующих остановил пулемётный огонь с чердака и из окон помпезного здания Катковского лицея, превращённого офицерами, ударниками и лицеистами в крепость. Здание лицея было забаррикадировано — окна и двери первого этажа заложены книгами и булыжниками, закрыты партами, учебными досками, шкафами, снятыми из коридоров полотнами дверей. Перед лицеем у моста ударники и лицеисты ночью построили баррикаду из вывесок, разобранных заборов, из досок трущобных сараев и лачуг, дубовых бочек. Эта баррикада поперёк трамвайной линии не позволяла использовать блиндированный трамвай для прорыва через мост. Это была уже третья атака за сутки…

Два из шести броневиков, имеющихся в распоряжении Рябцева и Дорофеева атаковали у Кудринской площади рабочих Пресни, использующих блиндированные трамваи как подвижные огневые точки. Задача состояла в том, чтобы очистить от красных дома на Поварской, Бронных и Никитских улицах, уничтожить стрелков, проникших до дома Суворова, особняк Рябушинского и Храма Большого Вознесения. В странной огневой дуэли броневиков и трамваев должны были победить броневики «Austin»…

Война моторов на Кудринке закончилась победой броневиков. Они подобрались к трамваю около Вдовьего дома, пряча свои весьма уязвимые шины колёс за цоколем ограды сквера и фонтана, и изрешетили защиту трамвая вместе с находившимися внутри него людьми. Трамвай загорелся, распространяя вокруг облако ядовитого чёрного дыма. Холодный ветер рвал языки пламени и крутил дым с запахом горящего человеческого мяса по площади…

Рабочие отступили от Никитских ворот обратно к Кудринке. Рабочим не помогли и две 3-х дюймовые пушки, по неграмотности, расположенные ими в низине у Зоологического сада рядом с бывшим полицейским пресненским отделом, большим Пресненским мостом в начале Грузин. В конце дня у пресненских рабочих и солдат остался только Вдовий дом на углу Кудринской площади и похожая на форт церковь Покрова Святой Богородицы у Конюшковских переулков и тупиков. Отборные офицерские группы Трескина, очищая от рабочих дома на Никитских улицах, неся несоизмеримо меньшие потери, безжалостно убивали раненых солдат и рабочих штыками, выстрелами в упор из револьвера в голову, сбрасывали с чердаков на брусчатку, оставляя их мучительно корчиться со сломанными позвоночниками, биться в конвульсиях с разбитыми черепами. Офицеры и юнкера считали их как бы восставшими рабами, не заслуживающими человеческого общения, а себя они видели, как бы преторианской гвардией Сената или будущего императора Рима, усмиряющей бунт плебса и восставших гладиаторов. Солдаты в этом сражении были в русской военной форме, и офицеры были в русской военной форме, и выглядело всё это так же дико, как и резня матросами своих морских офицеров в Кронштадте и Гельсингфорсе шесть месяцев назад, только с обратным знаком. Не то, что это можно было назвать избиением младенцев, но и равноценным противостоянием это тоже назвать было нельзя.

С высоченной колокольни церкви Покрова Святой Богородицы пулемёт солдат 193-го полка тщетно пытался закрыть длинными очередями пуль путь по Большой Никитской улице к Кудринке группам отборных стрелков из общества офицеров «Белого креста». По приказу лейб-гвардии полковника Трескина, лично руководившего контратакой, подтянутая к дому баронессы Майендорф в конце Поварской улицы траншейная 37-миллиметровая пушка Розенберга несколькими выстрелами заставила пулемёт замолчать. Снаряд разбил щит пулемёта на колокольне, почти оторвал пулемётчику голову и заставил колокол издать печальную ноющую ноту, долго носившуюся в воздухе над Конюшковскими переулками и тупиками, Пресненскими прудами и Грузинами.

В это же время юнкера из 5-й школы прапорщиков и офицерские группы быстро зачистили от рабочих групп лесосклады на берегу под Варгунихиной горой у нового Бородинского моста и перешли в планомерное наступление от Смоленского рынка по Сенной площади, по Плющихе и 3-му Ростовскому переулку. Их поддерживала артиллерия с Арбатской площади и бронированные боевые машины. Когда артиллеристы с Арбата вели исключительно точный обстрел шрапнелью Ревкома в здании детского приюта на Царицынской улице, и стреляли по Уваровскому трамвайному парку на Трубецкой улице, они использовали телефонную связь для получения сведений от своих корректировщиков огня, засевших на колокольне церкви Иконы Смоленской Божьей Матери на площади Смоленского рынка.

Как бронированный таран здесь были использованы два броневики «Austin». Цель наступления — разгром Ревкома Хамовников, захват Брянского вокзала и обеспечение прибытия карательного батальона ударников из Брянска. Рабочие отряды с 10,7-миллиметровыми винтовками системы Бердана, 6,5-миллиметровыми японскими винтовками Арисака, 10,4-миллиметровыми итальянскими однозарядными винтовками системы Веттерли-Витали образца 1871 года, различными пистолетами Браунинга, 7,62-миллиметровыми револьверами Нагана и 9-миллиметровыми маузерами К96 с трудом сдерживали их наступление. Несколько ручных пулемётов Льюиса под английский патрон.303 British и несколько пулемётов Максима дополняли пёстрое вооружение красногвардейцев на третий день сражения. Снабжение боеприпасами для них представляло собой неразрешимую проблему. Но больше всего на руках у красногвардейцев и солдат запасных полков было японских 7,5-миллиметровым винтовок Арисака…

Красноармейцы Хамовников — рабочая молодёжь — вчерашние выходцы из деревень, с трудом остановили броневики. Они забрасывали броневики гранатами, гибли под огнём пулемётов броневиков и от метких стрелков-офицеров с крыш. Они не имели возможности подбить броневики своими гранатами системы Новицкого, Рдуловского, а добивались только того, что броневики отходили и искали другие пути. Сражение здесь непрерывно шло уже третьи сутки. Загорелись склады лесоматериалов у Варгунихиной горы. Реку заволокло едким дымом. Однако силы были неравны, и юнкера 5-й школы прапорщиков уверенно контролировали Зубовский и Новинский бульвары, Бородинский мост у Брянского вокзала. Для связи с Пресненским районом рабочие Хамовников могли использовать теперь только паромную переправу через Москва-реку между Трехгоркой и Дорогомиловским валом у пивного завода, или окружную железную дорогу.

Вместе с бронированными боевыми машинами юнкеров вдоль Москвы-реки по 3-у Ростовскому переулку, пытаясь прорваться к зданию Ревкома, наступала 2-я сотня 7-го Сибирского казачьего войскового старшины Волкова. Это были казаки, призванные в 7-й Сибирский казачий полк из 1-го Военного Отдела Сибирского казачьего войска — казаки из станиц Акмолинской области Омской губернии, в том числе и кокчетавские казаки. С большой неохотой они оставили свою позицию у Манежа, где сначала участвовали в оцеплении и перестрелке с охранным батальоном с 56-м полком у Кремля, и откуда совершили два успешный рейда на Ходынское поле для захвата 3-х дюймовых полевых пушек у 1-й запасной артиллерийской бригады. Казаки вместе с офицерами Трескина продолжили бы свои набеги на Ходынку за боеприпасами и вооружением, если бы украинцы из 4-го тяжёлого артдивизиона не перешли на сторону городского ревкома и не привлекли на свою сторону авиаотряд.

Если при штурме Кремля украинцы — харьковские ратники полковника Апанасенко, захватив боевые бронированные машины и требовавшие сдачи, действовали против солдат и московских рабочих, то на Ходынке украинцы 4-го тяжёлого артдивизиона принял другую сторону. Это произошло под воздействием группы женщин из комитета солдаток — солдатских вдов и жён. Скорбные и яростные одновременно, потерявшие своих кормильцев на проклятой войне, солдатки стали рассказывать украинцам о расстреле «двинцев» на Красной площади, и о вчерашнем убийстве командира «двинцев» Сапунова, и о сегодняшнем расстреле солдат 56-го полка в Кремле, и о мученической смерти и бессудной казни в Кремле членов ротных солдатских комитетов, о порках плетьми до полусмерти казаками в Манеже пленных и парламентёров из числа совета солдатских депутатов, о том, что юнкера расстраивают пленных и стреляют варварскими разрывными пулями, что на Мясницкой офицеры из Алексеевского училища привязали салата 251-о полка, взятого в плен на Сухаревке, к своему броневику, и волочили его по Мясницкой по камням, пока от него кровавая культя не осталась, что пушки ходынской бригады теперь стоят в Кремле и оттуда убивают простых ребят, сражающихся за свою свободу и социальную справедливость. Матери, потерявшие сыновей, овдовевшие жёны и сестры, лишившиеся братьев, произвели на украинцев неизгладимое впечатление, не будучи даже большевичками или эсеровками. Агитация этих полуголодных женщин с выплаканными глазами, в чёрных платках в знак траура по своим погибшим на фронте мужчинам, была настолько бесхитростна и правдива, что украинцы после митинга послали в городской Ревком депутата с сообщением, что покончено с нейтральной позицией и они переходят на его сторону. К тому же среди артиллеристов было много одесситов — земляком убитого полковником Невзоровым командира «двинцев» Сапунова. Украинцы были все в возрасте 40 лет и больше, и у них, как и Сапунова, дома остались дети, а у некоторых уже были и внуки. Когда в третий раз за два дня сотня казаков-омичей и командир их пулемётной команды подъесаул Тырков явился за пушками и снарядами на Ходынку, проследовав через трущобные кварталы Пресни, украинцы им отказали наотрез. После долгих препирательств и перебранки под звуки пулеметной и артиллерийской стрельбы в городе, подъесаул Тырков решил устроить демонстрацию силы. Красуясь огромным завитым чубом из-под надетой набекрень фуражки с красным околышем, в гротескной неуставной «ермаковке» с патронными газырями, но с цветными накладными деталями, словно от старых мундиров прошлых веков, с кавказской саблей с золотой рукояткой в руке, он приказал урядникам развернуть конный строй и атаковать палатки украинцев на Ходынке. Казаки на низкорослых, коротконогих, горбоносых лошадях, с пиками, шашками, карабинами Мосина за спиной, в мохнатых папахах с кокардами, в синих шароварах с лампасами, золотыми у офицеров и красными у казаков погонами с вышитыми буквами 7.Сб., глаза навыкате, усы торчком, лица тупые, с посвистом и гиканьем поскакали в атаку между стоящих на земле истребителей Ньюпор-21. Украинцы из авиационных 7,7-миллиметровых пулемётов Льюис открыли предупредительный огонь поверх голов казаков. Убитых не было, только легкораненые, но конная атака была сорвана. Подъесаул Тырков сразу увёл сотню обратно. Примерно в том месте, где двенадцать лет назад казаки 1-го Донского полка рубили на спор руки захваченным на баррикадах московским и подмосковным рабочим, среди одноэтажных домиков и торговых лавок, между деревянных заборов и бараков, сибирские казаки попали под прицельный огонь и самодельные бомбы эсеровских боевиков. Трое казаков были убиты и остались в сёдлах, удерживаемые товарищами, девять казаков были ранены, сильно пострадали и лошади. Сотня, стреляя на ходу их винтовок и револьверов во все стороны, прорвалась через Горбатый мост в проход между баррикадами, оставленный для санитарных машин, и вернулась к Манежу в весьма расстроенном виде. Путь на Ходынку через Пресню теперь был закрыт, а запасы боеприпасов и артиллерии потеряны.

Казаки стал роптать, и представители полкового комитета принялись говорить Волкову, что в Москве дело принимает серьёзный оборот, и это уже не волнения, а настоящая война, и рабочие не хотят подчиняться комитету Рябцева и Руднева, а офицеры из организаций генералов Алексеева и Корнилова устроили кровавый произвол и беззаконие. На митинг у Манежа собрались почти все подхорунжие, хорунжие, вахмистры, урядники, приказные и постановили: казакам в Москве делать нечего — раньше они служили царю за землю и привилегии. Эсеры, те, что заправляют в комитете Руднева и Рябцева, царя свергли вместе с генералом Алексеевым, чьи офицерские отряды сейчас здесь карают рабочих и солдат, оскорбляют мёртвых и издеваться над живыми. Так что тут делать казакам, зачем служить Рябцеву и Алексееву? Нужно вернуться в Тюмень, пока ещё поезда ходят по России.

Подобная позиция невмешательства казаков разных войсковых областей в ситуации противостояния богатых и бедных была не нова. Восемь месяцев назад во время свержения царя, в столице заговорщики-капиталисты и заговорщики-военные прекратили торговлю хлебом, чтобы возмутить острое недовольство против царя. Ещё не началось восстание солдат лейб-гвардии Волынского полка, а казаки уже дрогнули. В тот момент, когда царь весной, как никогда остро, нуждался в верности своих казаков, градоначальник столицы двинул на разгон большой толпы митингующих на Знаменской площади возле памятника Александру III на помощь жандармам казаков 1-го Донского полка. Казалось, всё повторится как в 1905 году, и казаки будут снова стрелять в женщин и детей, рубить палашами безоружных и избивать плетьми стариков. Однако казаки уже почувствовали, куда ветер дует и отказались по приказу царского жандармского ротмистра стрелять в толпу. Наоборот, их казачий подхорунжий Филатов шашкой зарубил жандармского ротмистра на глазах всего города, вызвав усиление и без того крайнего волнения в гарнизоне и среди простого народа. Спустя четыре месяца после этого, при попытке генерала Корнилова захватить власть у Временного правительства, казаки вместе с горцами себя повели тоже вполне предательски. Такое же предательство со стороны казаков произошло три дня назад во время свержения Временного правительства рабочими, матросами и солдатами — тот же самый 1-й Донской казачий полк, а с ним 4-й и 14-й Донские казачьи полки, расквартированные в Петрограде на случай беспорядков, спокойно дали разогнать Временное правительство и захватить государственные учреждения. К зданию Зимнего дворца, где прятались члены правительства, вышли их охранять три казачьи сотни 14-го казачьего полка, но, увидев на Неве крейсер «Аврору» и услышав выстрелы из его орудий, вступать в бой не захотели. Французская броня крейсера была для трёхдюймовых орудий казачьих полков непробиваемой даже при стрельбе в упор. Крупнокалиберные 152-миллиметровые орудия системы французской фирмы Форж и Шантье де ля Медитерранне, скорострельные 37-миллиметровые пушки Гочкиса при наличии английских дальномеров могли эффективно превратить любое здание вдоль Невы в руины за считанные минуты, французские паровые котлы Бельвилля могли стремительно перемещать огромный корабль. Казаки решили с флотом не воевать и подписали с рабочими соглашение о нейтралитете, после чего поспешно удалились в казармы. Предав царя и царицу, перейдя всеми своими областями на службу к их тюремщикам генералу Алексееву, генералу Корнилову и правителю Керенскому, казаки предали теперь и их. После этого эсеры Рябцев и Руднев могли рассчитывать только на взятку 25000 рублей, переданную лейб-гвардии полковником Трескиным войсковому старшине полка Волкову в качестве командированного пособия от «Союза офицеров армии и флота». Волкову удалось убедить своих казаков сначала закончить победой бой у Смоленского рынка, после чего он обещает перевести все 1100 человек полка и 23 его офицера в Кремль для охранной службы. Заканчивал свои уговоры казачий командир уже под раскаты артиллерийских выстрелов на Тверской.

В результате, на Смоленский рынок Волков, не желая ссориться с координатором наёмников Алексеева лейб-гвардии полковником Трескиным, который мог его просто застрелить из-за неправильного поворота событий, отправится с командой из десяти старших офицеров и тридцати казаков-добровольцев. Атака его группы по 3-му Ростовскому переулку ценой двух убитых и пяти раненых закончилась занятием лесного склада у Мухиной горы, выходом к мосту императора Николая II и установлением контроля над участком московской окружной железной дороги. На северо-западе новое железнодорожное кольцо отстояло на 12 км от Кремля, а на юге проходило в 5 километрах от него, являя новую границу города Москвы, прошедшую теперь по лесам, болотам, пашнями, по дачной местности, по землям фабрик и заводов. Стратегическое значение московского железнодорожного кольца для сражения в городе было трудно переоценить, так как оно связывало Ходынские военные лагеря и склады, группировку полковника Рара в Лефортово со всеми вокзалами. Переброска сил полковника Рара из Лефортово к Смоленской площади, посылка крупного отряда за артиллерией на Ходынку, возможность атаковать Симоновские пороховые склады и вывезти оттуда необходимы объём боеприпасов, делали доступ к железнодорожному кольцу заманчивой стратегически целью. Ревкомы районов уже использовали эту рокадную дорогу для переброски вооружения, артиллерии, отрядов. Не дать им это делать впредь, тоже само по себе было важной задачей, поскольку уже начали прибывать первые рабочие отряды из Подмосковья, начало поступать к рабочим и современное оружие из Тулы и Малых Мытищ.

Однако, когда бронированные боевые машины Austin для пополнения боезапаса ушли обратно на Варгунихину гору к Никольскому староверческому храму, и казаки остались у моста императора Николая II одни, со стороны недостроенного Брянского вокзала появился отряд красногвардейцев c фабрики-мануфактуры Альфреда Гюбнера под командованием ткачихи Ванториной из комитета солдаток.

Одна часть боевой группы Ванториной, под неожиданно возникшим прикрытием дыма от горящих лесоскладов, решительно заняла мост императора Николая II. Рабочие засели в гранитных башенках моста, похожих на башни индийской крепости Агора, и стали обстреливать казаков-сибиряков из 11-миллиметровых однозарядных винтовок Гра 1874 года. Старые патроны с ещё дымным порохом, с пулей из свинца были вдвое слабее патронов винтовки Мосина. После этого другая часть группы Ванториной в дымной мгле неожиданно заняла Бородинский мост, соединяющий Смоленский рынок с Брянским вокзалом. Рабочие захватили на мосту автомобиль Ford T с офицерами с Арбата, направлявшихся для подготовки встречи подкреплений с фронта, уже достигших Смоленска. Дерзость Ванторной была вопиющей, поскольку на Смоленском рынке юнкера 5-й школы прапорщиков установили артиллерийское 3-х дюймовое орудие для обстрела Кудринской площади, и могли легко убить смелых рабочих на Бородинское мосту одним метким шрапнельным выстрелом. После отхода броневиков у Мухиной горы появился рабочий отряд с Плющихи и быстро начал перекапывать рвом 3-й Ростовский переулок и набережную до воды, и даже зачем-то обрывистый берег, видимо, чтобы наверняка помешать броневиками снова доехать до моста Николая II. Среди хаотично стоящих одноэтажных и двухэтажных деревянных домов ростовских переулков на Мухиной горе замелькали фигурки в шляпах, кепках и даже котелках, в нелепых пальто и спецовка — это контратаковали красногвардейцы-ткачи. С колокольни церкви Благовещения Божьей Матери на Бережках заработал их пулемёт. Тут же один казачий урядник погиб на месте — пуля попала ему в переносицу, двое получили ранения. Без артиллерии или броневиков потушить огонь пулемёта было нельзя. Волкову нужно было уходить с этой московской окраины, не отработав деньги Трескина. Отряд сибирских казаки начал отход, унося своих убитых и раненых, по пути ограбив ломбард и заколов шашкой несговорчивого часовщика-еврея в его часовой лавке. Пока Волков сражался с партизанами в Ростовских переулках, его казаков окружили в Манеже юнкера-александровцы с пулемётами и бронемашинами и потребовали сдать оружие. После разоружения казаков, их позорным образом, как предателей, отконвоировали во внутренний двор Александровского училища и оставили там под сильным караулом под открытым небом.

В это же время солдаты отряда эсера Саблина — прапорщика 56-го запасного полка и одновременно депутата Моссовета, совместно с группами боевиков-эсеров, по их собственному почину выбили юнкеров и офицеров из Страстного монастыря на Тверской улице. Со стометровой колокольни этого монастыря просматривался и простреливался огромный городской район. Спонтанная попытка солдат роты 193-го полка и «двинцев» начать затем наступление через плотно заросший деревьями Никитский бульвар, была встречена перекрёстным ружейно-пулемётным огнём со стороны трёхэтажного дома градоначальства N22 и от церкви Иоанна Богослова с Богословского переулка. Попав в мастерски устроенный огневой мешок, солдаты 193-го полка и «двинцы» потеряли 20 человек убитыми и отошли к Страстному монастырю.

Листва с деревьев уже вся опала, и наступающие были хорошо видны даже в сумерках при свете газовых фонарей, однако, деревья затрудняли передвижение и тем более перекатку орудия. У прапорщика Саблина остался только один вариант действий — последовательное занятие опорных узлов обороны по обе стороны бульвара. Теперь, после артиллерийского обстрела и захвата Кремля, после учинённой там расправы, после артиллерийского обстрела Ревкома Хамовников, после атаки бронированных боевых машин на Моссовет и городской ревком, Саблиным была вызвана из Хамовников 5-я батарея 1-й артиллерийской бригады. Артиллеристы ему подчинились. Разместив на Страстной площади у памятника Пушкину 3-х орудийную батарею 3-х дюймовых полевых пушек, артиллеристы начали боевую работу с дома градоначальника, где находились 300 юнкеров, студентов, гимназистов-белогвардейцев, а также чиновники-белогвардейцы и черносотенцы. Глава Думы Рябцев сдал в аренду часть помещений здания Градоначальства газете поэта-фельетониста Дона Аминадо «Ведомости московского градоначальства». Самого градоначальства уже не было, не было и «ведомостей». Газета печатала ошеломляющие телеграммы со всех концов страны, хронику московской жизни, приказы комиссара Временного правительства доктора Кишкина, которые никогда и никому даже мысли не приходило в голову выполнять. Поэтому в подвале дома сейчас удерживалось вместе с пленными рабочими и солдатами и несколько технических работников газеты.

Три мелинитовых гранаты со взрывателем без замедления, выпущенные пушками 5-й батареи от постамента памятника Пушкину, сотрясли район площади Никитских ворот и Тверской. Первая граната чуть зацепила ствол липы и рикошетом попала в угол двухэтажного дома N2 на площади Никитских ворот. От взрыва часть кладки с грохотом упала на трамвайные пути. Два других снаряда попали в цель — от фасада дома градоначальника во все стороны разлетелись куски кирпича, лепнины, известковой штукатурки и кусков чугунного ограждения балкона, лопнули стёкла. Среди облака дыма и пыли, студенты и представители московской интеллигенции, так долго и горячо ратовавшие за тотальную войну до победного конца и вдруг на своей шкуре узнавшие, что такое, когда по тебе стреляет пушка, в панике стали покидать дом и разбегаться по тупикам и переулкам. Однако при попытке снова приблизиться к дому N22, солдаты и красногвардейцы вновь были встречены плотным пулемётным огнём из окон и с чердака. Юнкера были люди военные и, в отличие от инсургентов-белогвардейцев-интеллигентов, сдаваться не собирались…

Ещё три артиллерийских орудия были установлены солдатами в это же самое время на Скобелевский площади, прикрывая возможные направления нового появления броневиков из переулков и с Тверской. Первый же выстрел орудия гранатой с французской трубкой замедления по «Националю», откуда пулемёт офицеров простреливал Тверскую до площади перед Моссоветом, убил расчёт, повредил пулемёт и вызвал задымление нескольких этажей. Появление артиллерии у красных открыло возможность для действий эсеровских отрядов вдоль Тверской, не опасаясь больше бронемашин. Эсеры решили примкнуть к городскому ревкому после появления на поле боя на стороне Рябцев офицерско-юнкерских отрядов Дорофеева и Трескина из союза «Белого креста» и «Союза георгиевских кавалеров». Своими проверенными террористическими методами, отработанными за десятилетия убийств царских сатрапов и в уличных войнах с черносотенцами, группы боевиков-эсеров очистили от патрулей студентов-белогвардейцев всё прилегающие в Тверской улице переулки и дворы. Стреляя из-под сдвинутого на руке пальто при сближении с патрульными белогвардейцами, открывая шквальный огонь из нескольких револьверов, маузеров или браунингов при прохождении патруля мимо подворотни или открытой двери подъезда, стреляя в затылок студентам после того, как патруль миновал как бы влюблённую парочку, бросая мощные самодеятельные бомбы из окон, эсеровские боевики, неожиданно для всех, за считанные часы уничтожили пять патрулей студентов и гимназистов, множество отдельных белогвардейцев, и буквально загнали студентов в комплекс зданий нового Университете между улицам Тверская, Моховая, Никитская и Газетным переулком. Многие студенты от такой жестокости побросали оружие и стали разбегаться по общежитиям и квартирам на Малой и Большой Бронной улицах — это была не та война, которую эти инсургенты ожидали — вместо охоты за скальпами рабочих, они сами стали жертвами их отборных боевых отрядов. Однако, вдоль Никитского переулка часть студентов при помощи юнкеров забаррикадировались в зданиях и организовали прочную оборону…