Солнечное затмение

Глава 1 Старый пациент

Все врачи терапевтического отделения 51-й московский городской больницы этого старого пациента почему-то называли очень распространённой русской фамилией Иванов, хотя фамилия его была очень редкая — Виванов. Судя по его медицинской карте, постоянно теперь лежащей на столе у дежурного по этажу, он родился 13 августа 1892 года, и исполнилось 96 лет. Денис Алёшин, подрабатывающий в ночное время сторожем в морге этой московской больницы, в те дни, когда мог прогулять учёбу в Инженерно-строительном институте, подрабатывал в больнице ещё и медбратом, поскольку стипендии и зарплаты руководителя кружка художественной самодеятельности институтского клуба на улице Вешних Вод всё равно не хватало для того, чтобы сносно одеться, обуться на второй год разорительной Перестройки, купить музыкальную аппаратуру для занятия любимым делом — сочинять и записывать песни. Ему и поручили присмотр за этим умирающим. Заведующий отделением Гаджиев готовился стать главврачом и лишние мертвецы ему в отчётности были не нужны, поэтому он старался, как мог, даже приносил из дома для Виванова абхазские мандарины. В эту больницу Алёшин попал на подработку после того, как делал в ней обмеры для проектного кооператива тестя своего друга Олега. В то же время он познакомился там весной с девушкой-медсестрой Светой, приставленная с ключами к замерщикам для отмыкания запертых помещений. Восемнадцатилетняя девушка была так тонка, застенчива, невинна и совершенно безгруда, что походила скорее на школьницу средних классов, чем на работника сложной медицинской больничной системы, и это влюбило Дениса мгновенно. Свойство молодых людей, особенно после армии или тюрьмы влюбляться во всех женщин, кроме явно старых или отталкивающих персон, хорошо известно, а Алёшин только подтвердил это правило. Долгие гуляния со Светой в тёплые летние вечера, длинные рассказы ни о чём, цветы и конфеты, нисколько не влияли на её застенчивости. Она оставалась всё такой же замкнутой, пугливой и немногословной. Чего только не рассказал он ей во время этих прогулок между станциями метро «Севастопольская», «Нагатинская», «Варшавская» и «Каширская», по широким бульварам и длинным прямым, как бульвары, зелёным улицам пролетарских районов Москвы: смешные истории своей армейской жизни, о музыкантах и композиторах, о своей студенческой рок-группе «Faktor Fa». Он давал ей слушать на кассетном аудиоплеере записанные через микрофон рок-композиции своей группы, где тексты, мелодия и вокал были его. Он читал ей свои стихи, и даже длинные отрывки из любимой своей сказки Толкиена «Хоббит, или туда и обратно», про то, как хоббит у есть с волшебником и гномами отправится в поход за сокровищами, охраняемыми драконом. В пути их чуть не съедают тролли, гоблины, пауки, подъёмный житель Голлум. Но им помогает волшебник, эльфы, орлы, оборотень-медведь, зато они находят волшебные предметы — кольцо-невидимку и особый кинжал.

Денис рассказывал Свете про то, как дракон сжигал город, про битву гномов и гоблинов, как вернувшегося домой с наградой хоббита все посчитали умершим и распродали его имущество. У Светы при всех рассказах, песнях и стихах Дениса всегда был очень двусмысленный вид: то ли она очень внимательно его слушала, то ли наоборот, не слушала вовсе. После этого, под утро, он пешком шёл от станции «Варшавская» до «Пушкинской» поскольку метро ещё было закрыто, автобусы и троллейбусы не ходили, а такси было непозволительной роскошью.

Будь Денису не 21 год, а, скажем 41, он на следующий день после многочасовых прогулок и таких марафонских дистанций пешей ходьбы до дома и с постели бы не поднялся, но он вставал после пары часов сна и ехал на занятия на метро ВДНХ, и далее на автобусе до улицы Вешних Вод, где слушал лекции и писал контрольные работы, а вечером отправлялся на репетицию в клуб. После армии ему всё казалось пустяком. Молодость…

Редкие объятия и поцелуи во время гуляний, казалось, совсем не волновали девушку. Дождавшись возможности привести Свету во временно пустующую квартиру друга, Денис в конце концов оказался вместе со своей возлюбленной в постели. После объятий и всевозможных ласк, Света вдруг задеревенела, сжала ноги, зарылась руками и категорически отказалась от какого-либо продолжения. Сгорая от страсти и негодования, Денис едва не изнасиловал её, но врождённое благородство и выработанное в армии благоразумие позволили ему обойти эту, возможно фатальную для всей его судьбы ловушку. Поскольку спиртного он до этого не пил, несмотря на то, что у них с собой был флакон медицинского спирта из процедурного кабинета, сделать усилие над собой ему удалось безо всяких потерь и эксцессов.

— Солдат ребёнка не обидит… — только и сказал он, бросая Свете на постель её детского размера трусики, джинсы и футболку…

Он молча проводил Светлану до её дома, скорее отконвоировал, чтобы с ней, странно перепуганной, ничего не случилась, хотя был ясный день, и так же молча развернулся и ушёл к метро. А уже вечером ему стала названивать в гневе мать девушки и пытаться назначить с ним встречу для разбора его повеления по развоалению её дочери.

— Это тебе даром не пройдёт! — вскрикивала она всякий раз: после того, как задевала вопрос о том, как ему удалось заманить её дочку в квартиру.

Предчувствие Дениса не обмануло и на этот раз — не трудно было представить, что произошло бы, решись он хоть на малейшее насилие до этого, если, даже в безобидной, в общем, ситуации мать девушки оказывала такое давление. Поскольку ничего не произошло, Денис спокойного всё рассказал и повесил трубку. Ни денег, ни подарков, ни извинений с него получить было невозможно, и любовь очередная мимолетная любовь его закончилась просто, открывая место другой. Одновременно с этими событиями ещё один его друг — Арсентьев, работающий в больничном морге, предложил и ему поработать за неплохую зарплату в морге ночным сторожем — ночь через три. Так и привязался накрепко Денис к этой больнице. Теперь вот Виванов…

Однажды, увидев в коридоре ловкую фигуру высокого молодого человека без халата — Дениса, почти выносящего на руках скандальную старушку-украинку с переломом шейки бедра из процедурного кабинета, завотделением Гаджиев понял — вот кто должен опекать Виванова. Кроме того, что ему не хотелось портить себе отчётность, к нему неожиданно пришли в марте два оперуполномоченных капитана из 19 отдела — эмиграция — 1-го Главного управления КГБ, представились и поинтересовались, не сообщал ли старик каких-ли либо сведений о своей жизни после смерти Сталина, что записано в его медицинской карте, где он лечился раньше, от чего лечится. Гаджиев ничем оперативникам помочь не мог.

Василий Виванов с 1978 года проживал в Москве, где ему была открыта карта в поликлинике на Малой Бронной. О том, где жил и лечился до этого, там не сообщалось. Почему оперативники пришли к нему сами, а не прислали к нему своих агентов, или не использовали агентов 1-го отдела 5-го управления КГБ курировавшего, кроме вопросов контрразведывательной работы по линии борьбы с идеологическими диверсиями и медицину тоже, имея своими агентами самого главврача и главного бухгалтера больницы, или почему к нему не обратился сотрудник КГБ, у которого больница находилась на оперативном обслуживании, а пришли к нему сами, Гаджиев не понял.

Сотрудники эмигрантского отдела поручили Гаджиеву втайне от куратора больницы из 5-го Управления наблюдать за Вивановым, записывать и сообщать всё, что он расскажет о своём прошлом. Если к стрику придёт посетитель, срочно вызывать сотрудников по оставленному номеру телефона. Напуганный таким поворотом событий ещё более, чем порча отчётности смертью старого пациента, и разумно рассчитывая за сотрудничество с КГБ на поддержку при получении заветной должности главврача, Гаджиев освободил Дениса от всех других работ в своём терапевтическом отделении и поручил Денису неотступно быть при Виванове.

А Виванов был плох: диабет, потеря слуха и остеоартрит — разрушение межсуставных хрящей коленей и стоп с неприятными, болезненными ощущениями, артрит пальцев ног и рук, делающая его малоподвижным. Он жил на болеутоляющих и противовоспалительных и безо всяких физических упражнений, нужных для мышц, но уже смертельным для суставов. Не ходил даже со своей трость, принимающей на себя до половины веса тела.

Суставы должны как можно чаще находиться в покое, а мышцы, напротив должны получать дозированную нагрузку. Кости сделались хрупкими, любая травма могла привести к перелому. Денису следовало переворачивать и сажать его с осторожностью и заботиться о нём, чтобы избежать ударов и особенно падений. У Виванова начались проблемы с памятью, резко менялось настроение, вспыхивали приступы агрессии, потом начиналась депрессия. Это означало, что были поражены и отмирали участки головного мозга, отвечающие за мышление. Порой он не реагировал на окружающих его людей и происходящие события, действовал неадекватно. Старик ходил под себя, и ничего не мог с этим поделать, а только плакал от стыда и бессилия в своей, окрашенной голубой краской четырёхместной палате с линолеумом «под паркет», состоящей из двух боксов и общего на два бокса туалета с душем.

В палату к Виванову подобрали второго больного — ветерана войны с осложнениями после операции на язву желудка Глеба Порфирьевича. Это был весельчак 73-х лет, родом с Алтая, радующийся всему, как ребёнок. Он не переставая читал газеты через свои огромные очки в роговой оправе, и помогал Алёшину развлекать Виванова разговорами.

Старик Глеб Порфирьевич весело рассказывал молчаливому соседу, что он с удивлением и сочувствием читает и узнаёт о нехватке продовольствия в столице, начавшейся с началом Перестройки, об очередях и драках за колбасу. Ему с женой и детьми с внуками грех было жаловаться! Они свадьбы своим четверым сыновьям и двум дочерям справили — по 150 человек приглашённых было, и гуляли по три дня. Про нехватку продовольствия в Москве и крупные городах только удивлялись. Во все времена до Перестройки и во время неё у них, кто хотел заработать, тот и зарабатывал. Все условия для этого были. И дома скот держали, кто хотел — по до шести коров, по две, три свиньи, овец по десять, как минимум, и птицы всякой, кур, гусей, уток — бессчётно. Одной картошки сажали, кто хотел, на огороде по десять соток и на колхозном поле ещё от десяти соток и более. Ограничений никаких не было. Излишки они всю жизнь сдавали в колхоз или в заготпункты сельхозкооперативов по вполне приличным ценам. Так было на у них на Алтае в селе Ивановка Курьинского района в «Госплемсовхозе имени 50-летия СССР» — совхоза-миллионера, известного во всем Алтайском крае, и а за его пределами. В совхозе разводили тонкорунных овец — 20 тысяч голов. Сейчас, правда, совхоз грозятся перестройщики из Москвы зарыть…

Любимая их младшая дочка, имея двух малолетних детей, работая как бы в три смены: дом, работа, личное хозяйство, накопила за десять лет, как минимум на автомобиль ГАЗ-24 «Волгу». Столько же стоила кирпичная дача сто квадратных метров. Всё медлит дочка с покупкой, думает, может купить квартиру кооперативную в Барнауле или Бийске, чтобы жить на старости в городе, если дети разъедутся. С машинами в совхозе было просто, хотя везде было по-разному…

Транспорт в частные руки начали продавать ещё при Сталине сразу после войны. На выбор предлагали «Москвич-400», созданный на базе Opel Kadett K38, автомобиль ГАЗ-20 «Победа», ещё довоенная разработка которого была прервана войной, и возобновлена сразу после Сталинградской битвы, и ЗИМ ГАЗ-12 без очередей, открыток и перекупщиков. При Хрущёве, поставившем помощь социалистическим и, даже развивающимся капиталистическим странам, выше вопросов снабжения своих людей, всё поменялась к лучшему — в свободной продаже остался только представительский ЗИМ, который стоил слишком дорого, «Победа» и «Москвич» стали дефицитом, и люди записывались в очереди, а потом очередью стал заниматься магазин, а ожидание растянулось на годы из-за прекращения репрессивного подавления мошенников и спекулянтов. Потом автомобили стали распределять через предприятия, и каждый год раз машина выделялось всё меньше и меньше, в то время, как за рубеж в капстраны их зачем-то продавалось всё больше и больше. Зачем нужно было обделять своих советских людей и зарабатывать валюту демпинговой продажей нужных на родине автомашин, когда советская нефть, золото, лес, никель и многое другое, и так шли нарасхват, никому понятно не было, кроме чиновников торгово-промышленных кругов Союза ССР, получающих за эти продажи баснословные суммы на свои зарубежные счета от торгующих зарубежных фирм в отсутствие эффективных мер противодействия и социальной защиты, разрушенных Хрущевым, и окончательно демонтированных при Андропове. За прошлый год Перестройки только в три страны капиталистического изобилия Великобританию, ФРГ и Францию от советского народа было оторвано саботажниками и отправлено 60 000 дефицитных легковых автомобилей! И так многие десятилетия, и по многим видам товаров! Так в те же три капиталистические страны в прошлом году было отправлено 130 тысяч дефицитных телевизоров, 4,5 миллиона бытовых часов, 190 тысяч фотоаппаратов, заваливая западного потребителя и другими качественными и дешёвыми советскими товарами, в то время, как свой народ стоял за ними годами в очередях и переплачивал спекулянтам.

Но в совхозах и колхозах, в добывающих отраслях и на оборонных предприятиях с машинами было всегда лучше всего — и заработки больше, и квартиру заиметь можно было быстро, и очередь на машины быстрая. Выбор был скромный, послушать мотор или подобрать комплектацию, не было речи. За хорошую импортную комплектацию и цвет, например серо-голубой «Жигули» ВАЗ-21063, или чёрная «Волга» ГАЗ-24 с красным салоном советские граждане с Кавказа, где социализм всегда был половинчатым, за воротами склада, встав цепью, с ходу предлогами сразу три цены. Для тех, кто иногда выезжал за границу, вообще с машинами не было проблем. У них была валюта или сертификаты Внешпосылторга, так как им часть зарплаты выплачивали валютой страны пребывания, а часть начисляли на счёт Внешэкономбанка и могли расплачиваться ими в магазинах «Березка», где машины стоили вдвое дешевле в пересчёте чеков на рубли. Накопить на «Жигули» получалось даже после одной полугодовой командировки в соцстрану, вроде Монголии. Вполне реально можно было получить автомобиль по государственной лотерее — купив билет за 30 копеек, можно было выиграть ГАЗ-24 стоимостью около 9000 рублей, или «Запорожец» ЗАЗ-966…

С ужасом думалось старику, как живут простые люди при капиталистах на Западе, как пишут в журналах: вся молодёжь в кредитах и долгах и выживает, благодаря лишь родительским пенсиям и помощи, а пенсии тоже, не ахти, чтобы жить и не считать копейки. А о том, чтобы накопить и потом купить машину или квартиру, для простого человека на Западе и речи нет — инфляция и безработица обнуляет всё, не пройдёт и года…

— Насмотрелся я на ваших алтайских октябре 1917 года в Москве на Никитских воротах… — неотложного прервал разглагольствования Глеба Порфирьевича о машинах Виванов, морщась, а потом уже добавил, — а у меня-то тогда «Форд-Т» был с шофёром…

К дежурствам Дениса при Виванове персонал отделения относиться с пониманием, и даже почти полную ставку медсестры для студента, сложенную Гаджиевым из половины вакантной ставки уборщицы и половины ставки временно беременной от Гаджиева медсестры Боголюбовой, воспринимали без зависти, хотя по закону Алёшин не мог совмещать свою работу в морге более, чем с половиной одной ставки, потому что, как один из главных, у терапевтического отделения больницы существовал показатель эффективности работы — количество смертей. Если советский человек умирал в больнице, то автоматически начинается длинный разбор причин, могло последовать лишение премии, профсоюзной бесплатной путёвки в Крым, очереди на мебель или автомобиль. Никто не делает скидку на то, что умер, например, 95-летний человек, а не 50-летний. Каждое отделение билось за то, чтобы смертность была низкая. Для этого делается всё возможное, и усилия Гаджиева не казались со стороны странными. Когда Денис ещё только появится в больнице делать строительные обмеры, при нём в туалете нашего отделения упал старик — ветеран войны — остановка сердца. Дежурный врач и медсёстры и врачи из процедурных бросились к нему. По очереди долго делали массаж сердца. Сбежалось пол больницы: анестезиолог, реаниматолог, заведующий дневным стационаром, врач иглорефлексотерапии, физиотерапевт, кардиоревматолог, ревматолог. Врачей в больнице было много — один врач на двадцать больных, сестёр тоже, примерно одна сестра на двадцать коек, не считая санитарок, лаборантов и уборщиц. Тело старика было всё в ожогах и шрамах, и никак не хотело оживать.

— А может, хватит, никак не заводится! — сказало устало ревматолог.

А дежурный врач ответил:

— Нет, у нас умирать не надо! Не по-советски это…

Тогда они оживили старика, хотя ему было 80. Потом его даже выписали. Если человеку 80 лет, то все знали — он обречён. Лечить его сложно, а перспективы сомнительные. Начинают лечить одно, назначать процедуры и препараты, но вылезают другие проблемы, например, отваливается тромб. Одно практически неизбежно тянет другое и выписать такого пациента сложно. Родственники плачут, рыдают, говорят:

— Как мы его такого заберем? Вы его не долечили, кладите в реанимацию!

Легко сказать — кладите в реанимацию, ведь в реанимационном отделении больницы ограниченное число мест и 90-летний старик без перспективы вылечиться займёт место молодого парня, которого привезут после ДТП или производственной аварии, которого просто физически некуда будет положить, и придётся везти ещё куда-то, теряя драгоценные минуты? А если и там места заняты? Денису за несколько месяцев работы уже довелось насмотреться на родственников стариков, попавших после начала горбачёвской Перестройки в ситуацию резко обострившегося дефицита продуктовую товаром и лекарств. Придя в отчаяние от невозможности за больными стариками ухаживать, они пытались передать их в больницу. Советская медицина была бесплатной, но эти деньги вычитались и зарплаты всех советских людей всю жизнь, по сути являя собой гигантскую страховую систему, поэтому советские люди были вправе это требовать от родной власти. Но в больнице за ними тоже было непросто за ними следить, хотя старики никогда не лежали, не имея возможности встать, позабытые, позаброшенные. Случались и досадные ситуации, когда привозили тунеядцев и страдающими психическими заболеваниями. Ведь и у них тоже случается, к примеру, аппендицит, и их привозят в обычную больницу, оперируют, а потом они лежат среди обычных советских людей. Кричат, бегают, дерутся, нападают на медперсонал…

Если старый человек лежал в советской больнице, врачи, медсестры и другой персонал, как могли, оказывали ему помощь и готовили его и родственников к неизбежному. Важно было при этом чётко понимать признаки смерти, чтобы действия были правильными и не осложняли последние дни. Денису пришлось прослушать несколько поучительных лекций на эту тему от врачей и медсестёр терапевтического отделения, и он уже знал, и легко осмыслил, как студент технического института, что в процессе угасания организму старика нужно меньше энергии, ресурсов, потребление пищи и воды уменьшается, поэтому снижение аппетита — это один из симптомов приближения конца. Всё причинно-следственные связи, основанные на физиологии человека, работали по неумолимой логике. У старика всегда были сложности с едой; сейчас ему нравится рыба, а днём позже от неё напрочь отворачивается. Но не нужно заставлять есть насильно. Человек должен есть тогда, когда испытывает потребность. Часто за несколько суток до рокового часа старики полностью перестают кушать. Если они отказываются даже от воды, то нужно протирать губы мокрым тампоном, чтобы избежать пересыхания. Происходит отказ от мяса, потому что ослабленному организму трудно переваривать его. Из-за этого многие врачи осуществляют перевод на каши и дают больше жидкости: соки, бульоны, компоты, что, однако, начинает перегружать почки. Получается Тришкин кафтан. Впрочем, сначала порция еды снижается от тарелки к четверти блюдца, а потом постепенно пропадает рефлекс глотания. А когда старик уже не сможет самостоятельно проглотить то, что находится у него во рту — это конец. В этом случае, для того, чтобы накормить больного, используют шприц или зонд, подключают систему с глюкозой и назначают курс витаминов. В результате того, что лежачий больной не ест и не пьет, ухудшается общее состояние организма, появляются проблемы с дыханием, пищеварительной системой и походами в туалет. Но результаты такой поддержки очень незначительные. Организм расходует свои собственные жировые запасы и минимизирует затраты энергии. Меняется дыхание — старик может дышать либо слишком часто, либо слишком медленно. В некоторых случаях, даже может показаться, что он и вовсе перестал дышать на некоторое время. В такие периоды он может слышать либо видеть то, чего на самом деле не происходит. Часто можно заметить, как он разговаривает с людьми, которых уже давно нет в живых. Если есть предпосылки психозы, болезнь Альцгеймера, деменция, склероз и прочее, может ослабевать сознание, человек теряется, плохо понимает и интерпретирует происходящее, не может выражать мысли, не узнает окружение. В последние дни и часы могут появляться и галлюцинации, болезненные ощущения, гримасы боли на лице, стоны, крики. В таком случае понадобятся уколы сильных обезболивающих. Замедление кровообращения провоцирует падение температуры тела, и некоторых нужно укрыть теплым одеялом, поскольку они испытывают холод. Часто люди перед кончиной впадают в кому или умирают во сне. Но даже после остановки сердца мозг непродолжительное время остается ещё активен…

Денис быстро запомнил симптому приближающегося конца, о которых должен был немедленно сигнализировать Гаджиеву; снижение артериального давления, утрата аппетита, перемены в дыхании, слабый пульс, моча ржавая, тёмно-коричневая из-за ослабления почек, её запах очень резкий и токсичный. Тело при этом сильно ослабевает, и самостоятельно выполнять самые простые вещи, даже есть и пить, старик не может. Все жизненные силы направлены на поддержание сердца и мозга, поэтому разговоры ему утомительны — он всё меньше общаться, больше устаёт от людей.

За несколько месяцев до кончины старый человек начинает заметно больше спать. Уменьшаются мочеиспускания и испражнения. В последние дни возможно полное прекращение посещений туалета. Если стула нет раз в два дня или с той регулярностью, к которой привык человек, то каловые массы накапливаются в кишечнике и могут формировать камни, а из них всасываются в кровь токсины, которые отравляют организм. При запорах потребуется слабительное или клизмы. То же самое с мочой — почкам труднее работать, они пропускают всё меньше жидкости, и моча выходит насыщенная, с высокой концентрацией кислот и даже кровью. Но процедуры проводили медсестры и врачи, а главное, что требовалось от Дениса, это в моменты бодрствования, он должен был побуждать Виванова к физической активности для поддержания тонуса и пролежней.

Основной признак того, что смерть близка — человек постоянно погружен в поверхностный сон, как будто дремлет. При таком пребывании человек меньше ощущает физическую боль, но серьезно меняется его психоэмоциональное состояние. Выражение чувств становится скудным, старик постоянно замыкается в себе и молчит. Нужно всё время с ним разговаривать, вызывая на ответ. Пропадает память и могут отмечаться приступы страха на этой почве, он не сразу понимает, что происходит, и кто находится рядом. В головном мозге отмирают участки, отвечающие за мышление. И может проявляться явная неадекватность. Старик испытывает душевное беспокойство, терзания от того, что не всё сделано, а чего-то сделанного уже не поправить. Психологическое равновесие нарушается, меняется эмоциональный фон. Настроение может меняться от закрытости, полного молчания до состояния психоза, когда человек доставляет беспокойство всем окружающим, дёргая их по мелочам. Он может просить эвтаназии или проявлять полного безразличия и апатию, теряется во времени.

Кроме всего отекают конечностей и появляются различные пятна на коже из-за неравномерного распределения крови и жидкостей в сосудах. Старики обычно имеют проблемы со зрением, слухом и тактильными ощущениями, и прогрессируют все заболевания на фоне постоянных сильных болей, поражения органов и нервной системы, в результате нарушения кровообращения. Часто наблюдается деформацию зрачков — кошачий глаз из-за резкого падением глазного давления. Меняется цвет конечностей, появление отёчностей, синюшности и венозных пятен — этот ещё один сигнал — скоро летальный исход. Организм расходует весь запас энергии для поддержания основных органов, уменьшает круг циркуляции крови, что, в свою очередь приводит к появлению пареза и паралича. Недостаток кровотока в поверхностном слое способствует появлению бледности, синюшности и пятен. Речь идет сбоях в работе почек и кровеносной системы.

В последние дни жизни лежачий больной не ест, испытывает сильную слабость, он не может самостоятельно двигаться и даже приподняться, чтобы справить естественную нужду, не может даже руку поднять или встать для естественных нужд на утку. Он резко худеет. В большинстве случаев процессы испражнения и дефекации происходят произвольно. Нужно не пропустить предагонию — ступор или кому, потому что тогда начинается необратимое омертвений тканей и органов. Кома — разрушение нервной системы, который вызывает снижение обмена веществ — недостаточную вентиляцию легких из-за сбоев дыхания или чередования учащенного дыхания с остановкой — серьезные поражения тканей органов. Если кому удастся предотвратить, наступает временное улучшение физического и психоэмоционального состояния, вызванное разрушением всех жизненных процессов в организме, отмершие клетки и нервы перестают плавать мозгу сигналы. Перед смертью может быть даже улучшение слуха и зрения; нормализация дыхания и сердцебиения, ясное сознание, уходят боли. Эта эйфория может продолжаться до клинической смерти, когда организм уже не получает кислород, но мозг ещё жив. Человек тогда уже не может осознавать, что с ним происходит. У него уже отсутствует психики. Он уже не поймёт ни слов, сказанных окружающими, не поймёт даже кто с ним рядом. Если Виванов умрёт, у него остановится пульс, прекратится дыхание, резкое побледнеет кожа, расслабляются мышцы, произойдет дефекация или мочеиспускание, глаза станут неподвижными. В первые два часа тело умершего должно лежать на одном месте и немного остыть, чтобы кровь переместилась к спине. До трупного окоченения нужно закрыть веки, рот, придать лицу нормальное выражение. При необходимости дефекты Денис должен был поправить вручную…

Виванов общался с Денисов в основном знаками. Движение костистой ладонью ко рту — есть, опрокидывающее движение у рта — пить, палец в сторону душа — в туалет. Через неделю всё стало привычным. Денис притащил в палату учебники. Был сентябрь и скоро должны были начаться, после «картошки» — помощи студентов колхозам в сборе урожая, занятия. Денису предстояла переэкзаменовка по высшей математике, и он готовился. Заодно он не оставлял надежд помирится с медсестрой Светой и писал стихи. Она в тот день даже заходила в палату — принесла сильнодействующие обезболивающие импортные тарелки, где-то полученные Гаджиевым.

— Ему не таблетки эти, ему бы морфину вколоть — пару раз в сутки! — сказала она, кладя таблетку старику в рот, и давая ему запит, при этом даже не поздоровавшись с Денисом, — Перестройка эта всё препараты для паллиативной помощи, включая новокаин, как корова языком слизала. Говорят, теперь всё за границу гонят… Хоть героин у афганцев покупай…

Через час после этого, рассказав старику, как заправский политинформатор, о чём пишут перестроечные газеты, и что происходит в стране, конституционную реформу с введением поста президента, про торжества по случаю 1000-летия крещения Руси, про открытие коммерческого банка, многосоттысячные демонстрации в Эстонии за независимость, создание новой партии Демократический союз и драки в магазинах из-за сосисок, он прочёл затем Виванову промежду прочим своё новое декадентское стихотворение:

Виванов в это время привычно глядел в шов между бетонных плит потолка из-под прикрытых белёсых ресниц, Глеб Порфирьевич дремал. Через окно в палату попадал мигающий в облаках солнечный свет. Денис уже занялся было математикой, и вдруг Виванов сказал тихо:

— Я видел начало этой страны, а теперь вижу её конец! Знаешь, я убил в своей жизни много людей, в основном детей, женщин, и теперь мне кажется, что я это сделал зря, кажется, это не имело смысла, раз большевики всё равно проиграли…

— О, Вы слышите меня! — произнёс Денис, — что-нибудь нужно?

Денис почему-то не удивится тому, что Виванов вдруг заговорил. Он приготовил толстую тетрадь в клетку и приготовился записывать, а записывать было что. Виванов рассказал о своей дореволюционной дворянской семье, об императорском Санкт-Петербургском университете, законченном им незадолго до революции, о том, как матросы-анархисты зверски убили в Кронштадте его семью 4 марта 1917 года, и как ему удалось чудом спастись, благодаря юнге Чуйкова, ставшему потом горем Сталинградской обороны и комендантом Берлина, и советским маршалом…

К нему вдруг вернулись его чёткие детские воспоминания, словно множество серьёзных взрослых книг библиотеки его памяти были кем-то выброшены за ненадобностью, а детские тетрадки со смешными каракулями и первыми корявыми буквами алфавита оказались целы в дальнем углу шкафа…

Ему вспомнился и он сам, милый, маленький мальчик в белой панаме, красивой шёлковой блузе c бордовым бантом на шее, в чёрных велюровых штанах на помочах и в крошечных лакированных ботинках с пряжками. Ему 10 августа 1897 года исполнилось пять лет. Это было время, года кавалерия армии Американских Штатов сразилась с племенами индейцев миконжу и хункапапа, а в «Северном вестнике» напечатали вещицу Антона Чехова «Хмурые люди». Прабабушка Виванова по материнской линии, когда-то крепостная крестьянка, играла роли в крепостном театре Шереметьевых, и получила вольность ещё до Наполеоновского нашествия 1812 года. Дед по материнской линии — купец из Нижнего Новгорода, то разоряющийся, то вновь богатеющий на торговле каспийской рыбой и икрой. Прадед Виванова по материнской линии в 1805 году, будучи купцом 1-й гильдии, владея торговыми судами для перевозки пшеницы, получил право наследственного дворянства. Покойный отец его — надворный советник, имел орден Святого Станислава за долгую и хлопотную царскую службу в Варшаве. Чем занимались и как накопили свои тысячи рублей для занятия торговлей далёкие их предки, не принято было говорить, но всё крутилось вокруг сокровищ Емельяна Пугачёва и золотых пластин из его ставки в Бердской слободе под Оренбургом, разграбленных его атаманами после поражения в битве у Солениковой ватаги…

Виванову вспомнился сад перед его домом на берегу Оки и вдруг весь заповедный, тёплый, солнечный, просторный Мещерский край. Большой их двухэтажный жёлтый дом с колоннами и пристройками-флигелями, который больше походил на модную летнюю дачу богемной знаменитости, чем на дом-поместье. Дом с каретным навесом, конюшней и несколькими хозяйственными постройками был окружён садовыми деревьями, дорожками с мелким гравием. На большой центральной клумбе работал: из наклонённой амфоры мраморным водопадом вытекали мраморные же волны фруктов: винограда, яблок, груш, лимонов и ягод под струями настоящей воды…

Рязанская земля наполняла тогда восторженные детские серые глаза Василия своим смыслом и первобытной свободой: бесконечные изгибы рек, старицы, разделения потоков, лагуны, озёра, болота, сливающиеся и образующие цепочки и каскады, острова, полуострова и перешейки, придавали широкому простору рязанского края неповторимость и загадочность. Нега и воля необыкновенным образом сочеталась в бескрайних лесных волнах. И здесь всегда были и будут места, куда со времён древних охотников не ступала нога человека, пусть даже успевшего открыть другие континенты, здесь всегда будут деревни, где ещё живут потомки голяди и мокоши, пришедшие сюда задолго до славян, русов, и будут среди озёр вольные места, где никогда не было ни русского, ни монгольского владычества. Мещера всё ещё хранит в себе тайны, свою Terra incognita. Крупная река Ока здесь течёт не как все реки центральной России — с севера на юг, а наоборот — с юга на север. Она гарантированно приносит сюда тепло с огромных куликовых полей и половецких степей вокруг Брянска, Курска, Орла, Воронежа и Тамбова…

Припомнилась ему среди яблонь, кустов роз, хризантем, акаций, в запахе шиповника и служанки Клава — молодая, румяная брюнетка в красно-белом сарафане и с красной лентой на лбу, называвшая его «Барин Василий Владимирович». Вспомнилось и увиденное им тогда в саду муравьиное сражение — десятки тысяч участников, огромная территория при пересчёте на размер тельца насекомого, расположение поля боя над землёй и под землёй. Невозможно было узнать, с чего началось сражение. Обычно муравьи разных пород не проявляют друг к другу вражды, занимаясь каждый своими делами. Гусениц, личинок, червяков, листьев и плодов всегда всем хватало, мест для строительства муравейников, плантаций растений и угодий разведения тли, тоже. Что же побудило несколько небольших муравейников чёрных, не очень крупных муравьёв, затеять смертельную схватку с огромным муравейником рыжих муравьёв, в полтора, два раза более крупных и более многочисленных.

Чёрные и рыжие муравьи развязали сражение и массово убивали друг друга. Они вцеплялись во врага своими челюстями-кусачками, на мгновение до этого постояв перед атакой, как вкопанные. Их страшные челюсти перекусывали тела, откусывали головы, лапы и животы. Они набрасывались на врага один на один, трое на одно, пятеро на одного. Все травинки, листочки и веточки вокруг были покрыты сражающимися насекомыми. Чёрных муравьёв было меньше, и сами они были меньшего размера, но это ровным счётом ничего не значило. Они были не менее смертоносны.

Два из трёх небольших муравейников чёрных муравьёв, сооружённых из хвои, мелких веточек и песчинок, скреплённых слюной, были уже рыжими захвачены. Везде валялись тела растерзанных хозяев. Захватчики деловито вытаскивали с нижних ярусов белые муравьиные яйца-куколки, добивали крылатых чёрных муравьёв, больших, но совершенно беспомощных. Переносимые яйца-куколки были видны среди прочих трофеев победителей, переносимых к своему муравейнику. Цепочкой их можно было проследить до угла беседки, где располагался огромный муравейник рыжих.

Заросли старого шиповника, образующего здесь большое каре, скрывали муровейник от садовника и дворника. Хотя сами муравьи не доставляли особых хлопот гуляющим и не посягали на главный дом усадьбы, но неприглядный для взгляда холмик, кишащий насекомыми и их добычей, мог раздражать хозяйку сада, и послужить причиной для распоряжения о безжалостном уничтожении. Однако, в случае с муравейником рыжих, этого не происходило.

Перед его глазами навсегда запечатлелся яркий момент, может быть для муравьиного мира сопоставимый с поединком монаха-богатыря Пересвета и богатура Челубея перед Куликовской битвой: на одном лепестке травы, изогнутом словно мост, стояли друг напротив друга рыжий и чёрный муравьи, готовые к схватке. Они шевелили усиками, приподняв передние лапки, сводили и разводили челюсти, словно что-то беззвучно говорили. Имей муравьи глаза, наверняка все сражающиеся и умирающие внизу под травинкой, остановили бы битву и обратились к месту поединка. Но мальчик был единственным в природе существом, обладавшим возможностью увидеть этот момент муравьиной истории. Бой поединщиков начался стремительно. Оба муравья вцепились челюстями в спину врагу и почти одновременно перекусили её в наиболее тонких местах. Ещё движущиеся части поединщиков упали на садовый сор и товарищей под травинкой, и исчезли среди всеобщего побоища. Наверно такой исход — размен гиганта на маленького муравья был выгоден более многочисленным чёрным. Василий был так увлечён всем происходящим, что не обращал внимания ни на оводов, вьющихся над ним, и их укусы, ни на перепачканные в земле руки и замаранный блузон…

Маленький Василий, посчитав, что такое развитие событий, во-первых, неинтересно, потому что одномоментный разгром всех чёрных муравейников лишает его возможности увидеть завтра продолжение муравьиной войны, во-вторых, это является несправедливым, потому что чёрные муравьи размером тел и челюстей значительно уступают рыжим. Решив в тот далекий день помочь героической борьбе чёрных муравейников за жизнь и свободу, он вооружился своей игрушечной лопаткой и изо всех сил стал бегать почти к самому дощатому забору, где в малиннике, у корней старой вишни, был ещё один муравейник чёрных. Там он своей лопаткой черпал муравьёв прямо вместе с веточками, листочками и хвоей, и нёсся обратно, сопя и спотыкаясь, сквозь солнечные августовские зайчики, через золотые полосы солнечного света, пробивающиеся через ветви, для того, чтобы доставить поскорее подкрепление в гущу событий.

Мальчик не понимал, как устроен муравьиный мир, не знал, что у муравьев были строители, занимавшиеся строительством муравейника и добыванием пищи, и строители не были предназначены для схватки с муравьями-солдатами. Чёрные муравьи-строители были совсем небольшими, с короткими челюстями, тонким хитиновым панцирем, гораздо слабее, чем чёрные муравьи-солдаты, имеющие мощные челюсти, толстый хитиновый панцирь, особенно на голове, и крупные размеры тела. У рабочих муравьёв не было шансов выжить в бою с рыжими. Единственное, чем они могли помочь, это занять незначительное время врага на своё уничтожение и транспортировку в качестве еды. Муравейник у забора то ли не получал по муравьиной почте призывов о помощи, то ли уже отправил по длинным тропкам своих воинов на подмогу сородичам. Так или иначе, тут царило спокойствие и деловой будничный настрой. Все были заняты строительством, переносом пищи и уборкой. Вмешательство в естественный ход вещей и событий не принесло ничего, кроме новых бессмысленных жертв. Рабочие муравьи, перенесённые к месту сражения, тут же погибали от челюстей рыжих, даже не пытаясь защищаться. А мальчик всё носил и носил подмогу, вместе с гусеницами, жуками, личинками и садовым сором. Он даже нашёл и раздавил каблуком небольшую лягушку. Бросив её на поле боя, он хотел остановить сражение, отвлечь нападающих. Но та часть рыжих муравьев, что была занята сражением, так и продолжала сражаться, а лягушкой, как огромной добычей, тут же занялись другие рыжие муравьи, в несметном количестве, неизвестно откуда, вдруг взявшиеся. После этого стало ясно, что у рыжих есть огромные скрытые резервы.

Тогда мальчик стал думать над тем, чтобы разрыть рыжий муравейник, заставив всех рыжих заняться спасением собственных личинок. Для этого решительного действия ему нужна была какая-то большая, крепкая палка, так как лопатка была слишком мала и не прочна. Она начал было искать такой инструмент, но осуществить грандиозный план не успел, его позвала мать…

Она помнилась ему молодой — высокой черноволосой дамой в тёмно-зелёном платье с белым кружевным воротничком и манжетами. Платье было украшено длинным рядом перламутровых пуговиц спереди и на рукавах, при шагах иногда видна белая полоска нижней юбки и кусочек каблука ботильона. Густые волосы были собраны по моде в тугой пучок на затылке и скреплены сверкающей заколкой, длинные бледные пальцы были унизаны кольцами с большими разноцветными дымчатыми камнями….

У матери был восхитительный голос, а любимым произведением для собственного исполнения был романс «Жаворонок» композитора Глинки:

Трудно теперь, через девяносто лет неистовой жизни сказать утвердительно, был ли его дом таким прекрасным на самом деле, как он его помнил, или это была лишь мечта, наряженная воспоминаниями: высокие витражные двери из светлого дуба, просторный вестибюль, устланный коврами с высоким ворсом, на деревянных тумбах большие китайские вазы, бронзовые скульптуры ландскнехтов и фей, классические и персидские диваны, столики, кресла, живые пальмы и драцены в больших керамических кадках с греческим и восточным орнаментом… Над светлыми дубовыми панелями, по голубой стене, жёлто-золотистой краской накатан трафаретный рисунок в виде небольших пчёл и стрекоз, чередующихся в шахматном порядке, кованые светильники в стиле модерн с витражными стёклами…

Стиль модерн так соответствовал изощрённой душе матери Василия, что ничего другого она и не хотела видеть вокруг себя. Игра света в разное время суток и в разные времена года, делало небольшой дом всегда разным, словно это было живое существо, имевшее возможность грустить, радоваться и обижаться…

Отчимом Василия в тот год стал Леопольд Петрович Штраух — стройный молодой мужчина с аккуратными усами, подкрученными вверх, в тёмно-синем мундире жандармского штаб-ротмистра, с искрящимися серебряными аксельбантами на груди. Хуже Вивианов помнил свою старшую сестру Анну — красивую девушку с полными губами, обожающей розовые платья, ленты в косах и французские любовные романы, в то время, как Россия всё больше напоминала пороховую бочку в горящем цейхгаузе. То во время подавления польского восстания русский император Александр II красуется, как ни в чём ни бывало, на Парижской выставке, а польский террорист Березовский стреляет в него, но не попадает, и приговор французского суда Березовскому — пожизненная каторга во французской Новой Каледонии около Австралии — а российский император бы его в империи повесил. То в 1867 году для оплаты процентов барону Ротшильду за займ, при получении которого Россией министром финансов Вышнеградским получена гигантская взятка в полмиллиона франков золотом, которой он хвастался в газетах и лично даже при царе, была продана правительству США русская земля Аляска, то есть казнокрадство приступило к разрушению империи. В тот год на нашей западной границе возникла Австро-Венгерская империя — мощный враг, зато в этот же год царская армия оккупирует нищий и средневековый Туркестан. То в 1867 году в Российской империи снова голод из-за неурожаев, повторяющийся так каждые 6–7 лет. Крестьяне как всегда едят сосновую кору вместо муки, жёлуди, муку смешивают с глиной. Министерство внутренних дел прописывает им рецепты суррогатов: в 1843 году хлеб из винной барды или из картофеля с примесью ржаной муки, в 1840 году муку с примесью свекловицы. Неизменный результат суррогатов — болезни и усиленная смертность тех, кто не умер от голода и истощения сам. Когда казанские мужики едят суррогаты, на волжско-камских пристанях той же Казанской губернии гниют 1 720 000 четвертей хлеба — и наплевать нашим русским купцам на простых русских людей, им главное вывезти хлеб за границу… В это страшное время, когда происходит такое, русские люди: генералы, купцы, князья, студенты бесятся с жиру, играют в суицидальные желания, попытки убийств, швыряются деньгами, жаждут богатств во что бы то ни стало, раздают и получают пощечины, плюют друг другу в лица, оскорбляют, делают разные гадости. Понятно почему Польша, Финляндия, Украина, Белоруссия, Кавказ, Туркестан делали всё, чтобы спастись от такой империи. Новый император Николай II, как и его не ко времени скончавшийся батюшка Александр III, не спешил оградить Россию от войны, продолжил за счёт казённых средств строительство Сибирской магистрали по линии Омск-Иркутск — Владивосток… В Московском Воспитательном доме за 1896 год, грубо, из 10 000 проступивших за двенадцать месяцев детей, умерло за несколько недель после поступления 5000 детишек в возрасте от нескольких недель до нескольких месяцев. Так и кидали их в яму у Китай-городской стены, как дохлых курят… На самом деле в Москве рождаемость на сорок процентов была ниже, чем в остальной стране, несмотря на то, что в московский Императорский Воспитательный дом на Москворецкой набережной из подмосковных губерний бедняки приносили множество своих некрещёных детей. Колоссальная смертность детей в московском Императорском Воспитательном доме на Москворецкой набережной, являющему собой, по сути, фабрику смерти, не сказывалась на московской статистике. В 1888 году — год коронации Николая II в московский Воспитательный дом было принято 13830 грудных детей, и всего за две недели из них умерло 7372 ребёнка! Русская интеллигенция со свойственной себе гнилостью душ игнорировала эту московскую фабрику смерти, как лакмусовая бумажка демонстрирующую отношение к человечности в России вообще. Окормляя власть за подачки своими интеллектуальными изысками, балетами, поэмами, пейзажами и мозаиками, творческие люди Москвы придумали страшному дому другое название — фабрика ангелов! Сколько ещё тогда было расговоров, разговоров под рояль и звук хрусталя о серебренные приборы…

Перед глазами Виванова всё ещё стояла картина высокой, светлой гостиной. Всё ещё, хищно изогнув спину, штаб-ротмистр жандармского отделения Леопольд Штраух целовал руку его матери, и прямо на эту картинку наложилось изображение платы московской перестроечной советской больницы 1988 года.

Воспоминания и сны о прошлом и фантазии в сознании человека могут сливаться и переплетаться, порождая ни с чем не сравнимые фантасмагории, имеющие эффект абсолютной реальности. Но не таким были воспоминания и сны Виванова. Его сны и воспоминания сейчас был до малейших деталей точной копией произошедших девяносто лет назад событий…

— Вы чего-нибудь хотите? Пить? В туалет? — спросил Денис старого пациента, быстро записывая услышанное.

Удивительным было то, что после многих дней бреда старик стал связно говорить, да не только говорить, а повествовать с мельчайшими подробностями о былом, когда родителей Дениса ещё и на свете не было. Удивляло и то, что иногда Денис записывал информацию раньше, чем слова стариком были произнесены. Да и новую толстую тетрадь за 44 копейки он зачем-то взял именно сегодня, не зная зачем, но теперь понятно зачем — Денис заранее знал, что Виванов сегодня заговорит. Необычные события с обычными людьми… Или обычные события с необычными людьми?

— После ареста царя Николая II генералом Алексеевым, гибели матери, отчима, сестёр и слуг во время восстания в Кронштадте, после бегства оттуда, я, благодаря публицисту и предпринимателю Завойко, знакомому своего отчима Штрауха, оказался с апреля месяца в самом центре событий — в организации экономического возрождения России магнатов Вышнеградского, Путилова, Каменки. Более того, благодаря протекции Завойко, я попал в святая святых — в распределяющую кассу общества Возрождения в качестве доверенного курьера и счётчика. В обстановке всеобщего хаоса и развала, я поехал в июле 1917 года с олигархом Путиловым в Гурзуф на встречу с господином Финистовым из «Республиканского центра», для обсуждения кандидатуры генерала Корнилова на пост диктатора — правителя России… — проговорил тихо Виванов после получасового перерыва, во время которого он с закрытыми глазами шевелил бледными губами, словно разговаривал с кем-то, а седая щетина на его подбородке и щеках отблёскивала сталью под косыми лучами солнца, падающими через больничное окно, — организовал всю работу у них Гучков, при царе возглавлявший все промышленные закупки для армии. Оказавшись на волосок от ареста за хищения и коррупцию, он приложил титанические усилия к организации свержения царя, чем спас себя от суда и тюрьмы, но погубил всю страну. Он взял себе после этого крайне доходный пост военного министра в новом демократическом правительстве России князя Львова. Спустя пару месяцев его сменил в военном министерстве известный террорист-эсер Савинков, а чёрный гений разрушения России — коррупционер Гучков углубился в подготовку нового переворота во главе с будущим диктатором Корниловым, как это решили Путилов с Вышнеградским. Хаос возникшей свободы требовал укрощения. По-азиатски жестокий и жадный калмык Корнилов отлично для этого подходил. «Разбушевавшееся быдло нужно загнать обратно в клетки!» сказал на встрече в апреле Корнилов Путилову, и тот понял, что нашёл нужного диктатора для России.

Торопливо записывая за стариком сказанное, Денис ушам своим не верил. Он никогда не слышал этих фамилий, названий организаций, даже целых словосочетаний, вроде «арест царя генералом Алексеевым» или «доходный пост военного министра в новом демократическом правительстве России». Всё это никак не укладывалось в его, с детства привитые знания о революции, как о свержении царя рабочими, крестьянами и солдатами под мудрым руководством Ленина. В его представлении штурм Зимнего дворца в октябре 1917 года и свержение царя сливались в одно событие, а врагами рабочих было царское окружение и армия, а не какие-то заговорщики и террористы с банкирами и промышленниками во главе. Как же тогда ведущая роль в революции коммунистической партии, о которой твердили все учебники, романы и повести, документальные и кинофильмы, даже песни, даже марки с открытками. Неужели именно этого боялись агенты 19 отдела 1-го Главного управления КГБ? Что, они боялись, что Виванов это расскажет своему полуглухому семидесятилетнему соседу по палате Глебу Порфирьевичу, весельчак из Донбасса после операции на язве желудка? Что за чушь? Те5 м более сейчас, когда само КГБ усиленно подыгрывает очернению большевиков и всему, что с ними связано?

Не понимая причин своего волнения, Денис отложил тетрадь, вышел из палаты через тамбур в длинный и широкий коридор, устланный сияющим чистотой зеленоватым линолеумом. Санитарка-уборщица, которую все уважительно называли «баба Маня» привычности неторопливо мыла полы в дальнем конце коридора, беспечно напевая модную песенку из передачи «Песня-88» популярного советского ансамбля из Узбекистана «Ялла»:

В течение года было уже пять передач традиционно всесоюзного телефестиваля «Песня-88». По этому фестивалю было хорошо видно, как всё вдруг изменилось, и этот фестиваль резко отличается от того, что было десять лет назад. Теперь на советском телевидении, находящимся под неусыпным надзором 5-го управления КГБ генерала Бобкова — борьбе с идеологическими диверсиями противника. Если вымарывание всего советского КГБ теперь не считало диверсией, то тогда на чьей стороне оно теперь было? Песни на центральном телевидении стали фривольными, певцы более молодыми и раскованными… Совсем иначе теперь было разрешено снимать реакцию зала. Некоторым певцам, прежде всего Ротару и Леонтьеву устраивали бурную реакцию с криками.

В этом третьем перестроечном году явным диссонансом уже смотрелся узбекский ансамбль «Ялла» — красивая мелодия, дополненная самобытной аранжировкой в восточном стиле, Узбекские музыканты не желали меняться в угоду легковесной моде. Белорусы Поплавская и Тиханович остались одни из немногих верны доброте и наивности чистых чувств с песней «Счастливый случай». Белорусский ансамбль «Сябры» с композицией «Завалинка» тоже. Белорусс Корнелюк теперь пел отупляющую «Билет на балет», москвич полутатарин-полубурят Муромов не менее банальную «Яблоки на снегу». Любимица советских людей красавица-украинка Ротару с песней «Только этого мало» нашла золотую середину между глубокими стихами Тарковского из фильма «Сталкер» и легковесной мелодией. Москвич украинского происхождения Лещенко, еврей из Донецка Кобзон, русская Толкунова — ветераны песни, с трудом удерживают своё место в искусственно быстро меняющемся в сторону буржуазной этики и упакованности эстрадном жанре. Армянка из Ташкента Бабаян уже обратилась к теме внутреннего мира женщины, с трудом наполняя его содержательностью. Грузинка Гвердцители ушла с головой в буржуазный мир, исполняя с советской сцены песню про Эдит Пиаф — апологета аморальности и капиталистической грязи. Полька из Франции Пьеха, советская певица, агент и проводник влияния западной культуры при руководящей роли 5-го управления КГБ, показывает песню в том же ключе. В это же время украинец Гнатюк, татарин Газманов армянин Саруханов и русский Антонов всё ещё пели о добре.

По прежнему остаётся верен своему «эклектичному» стилю московский украинец Малежик с новой песней «Смолоду», похожей на частушку. Еврейка из Азербайджана Долина в этом году предъявляет публике дегенеративную, похожую на детскую песенку про льдинку, украинец Серов и полячка Понаровская поют привычные романтические песни. Русские Николаев поёт про королевство кривых зеркал, Малинин в том же духе поет песню быка на корриде. Кузьмин предъявляет уже явно антисоветскую песню «Капитан» про плохого капитана-лжеца. Пугачёва пропела советскому народу про птицу в небе — символ воли, и другую песню — про старого друга и горечи потери прошлого, однако эту вторую песню надзирающие за телевидением из КГБ посчитали вредной для разрушителей советской социальной системы и в эфир становить запретили. Невнимательно слушала куратора из КГБ…

Теперь всем артистам приходилось отрабатывать или прямой кгбшный паёк, мам славу и популярность, что позволило им получить 5-е управление КГБ предателя Бобкова. В стране происходил хорошо видимый погром основ рабочей-крестьянского государства, на головы простых людей изливались реки клеветы и оскорблений великих вождей простого народа Ленина и Сталина, которые вывели из нищеты в России 200 миллионов человек, спасли из под ига капиталистов и фашистов, а ведь оскорбление Ленина и Сталина — это было оскорблением всех простых русских людей, их отцов и дедов, шла страшная война в Афганистане, погром под видом разоружениям Советской Армии, уже лилась кровь на Кавказе, простые люди не могли больше спокойно купить элементарные продукты питания, а народные соловьи всех республик, «народные» и «заслуженные» артисты, если кто и не поддерживал напрямую этот погром собственной великой страны, то пел на все города и вести всякую чепуховину и пошлятину, делая хорошую мину при плохой игре, как будто всё было хорошо и как надо их кукловодам из КГБ.

Кгбшный соловей Леонтьев также раскрывал общественную лодку, в том же духе пел про «Доктор время», который скоро излечит все болезни и потом пел про цинковый гроб из Афганистана, как агитация против партии и правительства. КГБ одной рукой продолжал развязанную им войну, как таран против экономики и идеологии страны, и другой рукой, через полностью подконтрольное КГБ телевидение, дискредитировал собственную страну этой войной с помощью авторитета им же созданных эстрадный звёзд.

Горбачёв, однако, уже четвёртый год продолжал кровавую войну в Афганистане, проявляя миролюбие и желание спасти экономику о военного бремени странным образом только на словах и при погромном разоружении своей же армии.

Двоюродный брат Дениса Алёшина как раз был сейчас в Афганистане, служил второй год срочной службы в 108-ой мотострелковой Невельской дважды Краснознамённой дивизии 40-й армии генерал-лейтенанта Громова из состава Туркестанского военного округа маршала Соколова, в точнее в 682-м Уманско-Варшавском Краснознаменном Ордена Кутузова мотострелковом полку, управляемом штабом из города Джабаль-Уссарадж в 35 километрах от входа в Панджшерское ущелье.

Бросалось в глаза и то, что резко исчезли из эфира и с экранов всеми любимые советские певцы из Прибалтики: эстонцы Яак Йоала, Тынис Мяги, Анна Вески и латыши Лайма Вайкуле и Раймонд Паулс, словно аналитики КГБ уже разрезали и культурные связи с этими советскими прибалтийскими республиками, где уже были сформированы и ждали команды, и начала провокаций националистические объединения под эгидой трёх республиканских КГБ Кортелайнена, Зукула и Эйсмунтаса.

Ставленник Горбачёва член ЦК и Политбюро Яковлев, отвечающий за всю перестроечную идеологию, одновременно агент американской и британской разведки, и по совместительству агент группы заговорщиков Питовранова в КГБ, активно помогал прибалтийским сепаратистам. Кроме того, будучи ярым русофобом со времени своей долгой жизни США и Канаде, активно участвовал в фальсификации дела по расстрелу поляков в Катыни, подготовке фальшивого секретного протокола к Советско-Германскому соглашению 1939 года для возбуждения ненависти к Союзу ССР. В Прибалтике периодически уже шли митинги с абсурдным требованием признания советско-германского Договора о ненападении 1939 года недействительным и выхода республик из состава Союза. Этой осенью Яковлев лично выехал в Прибалтику, для нового витка разворачивания сепаратистских движений. К концу года Прибалтика по плану кукловодов Горбачёва должны были начать уже физически выход из состава страны. Об этом постоянно твердил своим подельникам Ландсбергис, председатель Верховного Совета Литвы:

— Смелее! Запад и наши нерешительные коллеги видит, что Горбачёв через Яковлева сам складывает нашу ситуацию. Он в течение двух лет наблюдает и помогает росту движения на раскол. Он может остановить его в любой момент, но этого не делает! Наше КГБ получает команды от своего руководства на Лубянке никак не вмешиваться в нашу антигосударственную деятельность!

Конечно, видя и понимая, что происходит, певцы Яак Йоала, Тынис Мяги, Анна Вески, Лайма Вайкуле и Раймонд Паулс не захотели оказаться у своих националистов в прицеле за любовь к советскому народу и продолжение выступлений в России, ведь им предстояло жить потом в отделившихся странах, а КГБ в свою очередь нужно было уже расталкивать народы Прибалтики и русский народ, чему мелькание на экранах прибалтийских любимцев публики мешало.

На фестивале «Песня-88» теперь новинка — спонсоры — фирма «Свобода» и «Дзинтарс», минское ПО «Горизонт», газета «Советская культура», журнал «Музыкальная жизнь», газета «Московский комсомолец», журнала «Работница», Московское объединение «Турист», Гостелерадио, Московский пищевой комбинат, Московское кожгалантерейное объединение, дарят хрустальные вазы, огромные торты, подписки газет и журналов, книги, путёвки в круизы, приемники, дорожные сумки, дамские кожаные перчатки, парфюм и другое, демонтируя разорённой перестройкой стране с пустыми магазинами, плоды новой капиталистической экономики внутри экономики советской — теперь результаты труда предприятий могли распределяться по прихоти их руководителей, по факту зачастую их будущих хозяев.

Естественно, что лучшими исполнителями «Московский комсомолец» признает указанных кураторами из 5-го управления КГБ певцов Перестройки Пугачёву и Кузьмина, а лучшей группой кгбшгая газета назвала кгбшную же группу «Наутилус Помпилиус». Капиталистическое новшество из мира нездоровой конкуренции хит-парад проведённый ТАСС — официальным новостным органом страны, являющим сейчас собой мощный инструмент антисоветской пропаганды в руках предателя Яковлева, называет лучшими ту же Пугачёву и Кузьмина, лучшей песней песню про птицу в небе, а также неожиданно песню «Jet Airliner» — группы из страны — противника по Холодной войне — ФРГ — «Modern Talking» про использованный шанс после трудных времён, словно перепевку песен кбшных исполнителей в Союзе ССР, как будто «Modern Talking» и Пугачева с Кузьминым ели с одной руки…

Дослушивать песню группы «Ялла» в исполнении санитарки-уборщицы «бабы Мани» Денис не стал и дошёл до туалета персонала, где долго мыл с коричневым хозяйственным мылом руки, глядя в затуманенное овальное зеркало с пятнистой амальгамой, прежде, чем вернутся в палату к старику…

…Свержение царя не было революцией, а было только сменой властителей внутри все той же кастовой системы. Место правящей династии заняли те же капиталисты и банкиры, помещики и военные, определявшие и до этого действия и царя, выставив теперь перед собой ширму из разномастных политиков. Экономика осталась прежней, война продолжалась, дворянские титулы и деление людей на сословия сохранялись. Возврат отпавших или оккупированных территорий Финляндии, Польши, Кавказа и Закавказья, Молдавии, Украины, Белоруссии, Прибалтики, Средней Азии был более невозможен, и уже никого не волновал. Налоги можно было не платить, с царской семьёй можно было доходами не делиться, и прибыли узурпаторов власти возросли. Теперь капиталистам и банкиром нужно было загнать обратно вырвавшегося на свободу во время свержения царя джина простонародья — рабочих и деревенскую бедноту, составляющую большую часть солдат в армии. Использованных как таран для свержения царя, рабочих, солдат и крестьянскую бедноту теперь нужно было загнаны обратно в свои клетки и стойла. Но они не хотели этого… Рябушинский — лидер капиталистических хозяев страны озвучили курс на сворачивание общественных реформ, курс на сохранение существующего положения дел: пролетариат и беднейшее крестьянство должны были навеки остаться в положении полурабов, полукрепостных, отсталых, неграмотных, под игом жадных и безжалостных предпринимателей и банкиров, кулаков-бандитов, казаков-карателей и новых жандармов. Кровавая война, разруха в промышленности и на транспорте, запустение на селе, отколовшиеся европейские территории с половиной наиболее образованного и здорового населения, культивирование отсталости, гиперинфляция, внешний долг страны в 7700 тонн золота и так далее, стали и причиной, и декорацией продолжения революции, перерастания буржуазного переворота в пролетарскую революцию.

Рабочим изначально нужна была от новой власти пенсия, 8-и часовой рабочий день, регулярная справедливая зарплата, выходные дни, оплата сверхурочных. И только! Но нет, капиталисты не захотели это даже обсуждать…

Ничего запредельного, невыполнимого или несправедливого рабочие не просили. Им нужно было такое правительство, которое не станет своими законами и действиями гнать их на войну для того, чтобы капиталисты могли бесконечно воровать и получать сверхприбыли на их крови и слезах, роскошествовать и бесконечно вывозить за границу богатства на фоне их нищеты.

Но Временное правительство всё сделало наоборот, против чаяний рабочих и сельской бедноты. При этом правительстве фабриканты, банкиры и чиновники потеряли все ограничения и пределы, даже малые, существовавшие при царе. На забастовки рабочих хозяева отвечали немедленно локаутом — увольнением сразу всех, зарплату не выплачивали, по сговору соседние предприятия тоже закрывались, объявлялось ложные банкротства, чтобы выгнать рабочих, объявляли ложно об убытках, чтобы не платит зарплату, оставить рабочих и их семьи без средств существования.

Наёмные бандиты и охранные отряды заводчиков расправлялись с лидерами забастовок и профсоюзов, разгоняли рабочие демонстрации, избивали, убивали, запугивали по примеру гангстеров Моргана и Рокфеллера в США.

Московские рабочие — вчерашние крестьяне, были упрямы — нужда делала их упрямыми. Им банкиры и капиталисты всех мастей обещали свободу и справедливость при свержении царя, и они не смирились с обманом. Они наращивали сопротивление — проводили контроль над деятельностью собственников через заводские комитеты. Суть контроля была такова — при отказе фабрикантов платить деньги за работу, проводилась проверка бухгалтерии, складов, устанавливая прибыльность или убыточность. Капиталисты с помощью охраны и бандитов сопротивлялись, не пускали рабочий контроль, возникали драки, иногда перерастающие в кровавые побоища. Начало говорить и оружие. Созданная в таких условиях рабочими Красная гвардия при массовом участии рабочих снимала охрану администрации и расставляла свои посты, фактически захватывая предприятие. Потом участились и акты взаимного мщения, настоящей вендетты. Рабочие выходками фабрикантов и заводчиков были поставлены перед необходимостью частичной национализации заводов. Подал пример московский завод «Мотор»…

Созданный и управляемый французами из промышленной группы барона Ротшильда производственный комплекс по сборке авиамоторов из французских деталей, поскольку Россия не производила подшипники и высококачественную сталь для моторостроения, включал в себя и эвакуированный в Москву завод «Мотор» из Риги. Он собирал пять моторов в день.

Обманутые рабочие завода «Мотор», в том числе латыши, не получив в очередной раз обещанной зарплаты, после собрания с управляющими и акционерами завода, призвали инженеров, мастеров и служащих пустить завод и работать без управляющих и собственников. Были силой отобраны ключи, договора, чертежи, выставлен караул Красной гвардии у кассы и ворот, выбрано правление из рабочих и инженеров. Завод заработал, и рабочие стали получать зарплату, да ещё и повышенную, и так продолжалось полтора месяца, пока собственники не пошли на уступки. Аналогичные события произошли на московских заводах Гужона, Второва, и на других заводах, фабриках и в мастерских.

Во время Госсовещания в Москве забастовало 400 тысяч человек. Капиталисты России и Франции были в ярости — их собственности, свободе быть царями и хозяевами чужих жизней, угрожали теперь их же рабочие — полурабы. Для этого, что ли, они разрушали Российскую империю и арестовывали царя с царицей, отправив их в сибирские дебри?

Керенский, Савинков, подталкиваемые капиталистами и банкирами Вышнеградским, Путиловым, Каменкой, Рябушинским и другими, ответили на сопротивление рабочих в духе сидящего под арестном царя — расстрелом демонстраций, террором, массовыми репрессиями, как будто последствия расстрелов демонстраций и массовых репрессий ничему русских предпринимателей не научили…

Расстрел царским министром внутренних дел Столыпиным толпы в Питере 5 января 1905 года и последовавшие столыпинские массовые репрессии по всей стране закончился революцией, восстаниями на флоте и в армии, боями по своей стране в течении двух лет.

Расстрелы царским градоначальником генерал-лейтенантом Хабаловым толпы в марте 1917 года закончился восстанием столичного гарнизона и отречением царя.

Расстрел демонстраций народа в июне, спустя четыре месяца после отречения царя, чем должен был закончиться по мнению Керенского и его кукловодов? На этот раз стреляли в людей уже не лейб-гвардейские полки стройными винтовочными залпами, а офицеры и юнкера свободной Российской республики, солдаты-ударники и наёмники из Общевоинского Союза. Стреляли из пулемётов, с чердаков, с крыш и из окон, и снова залпами с колена. Казаки рубили шашками и сбивали конями с ног людей в толпе, гонялись по улицам за знаменосцами.

Если царские лейб-гвардейцы при царе стреляли в безоружных людей, имея за спиной послушную армию, откормленную полицию и жандармов, преданных казаков, то российские демократические офицеры и юнкера стреляли уже не только в рабочих и мелких служащих, но и в людей, имеющих оружие — в солдат и прапорщиков тех же лейб-гвардейских полков столичного гарнизона, в раненных из лазаретов, в их младших офицеров. И те начали отвечать казакам, офицерам и ударникам с помощью своих винтовок.

Спонтанное масштабное восстание 4 июля в Питере для рабочих было ошибкой. Пролетариат был ещё не организован в военные отряды и не смог бы удержать власти, ни физически, ни политически, хотя Питер был в июле фактически в их руках.

Правительство Керенского, стреляя в народ, сильно ошибалось. В это время в США гангстеры и службы безопасности миллиардеров Моргана и Рокфеллеров тоже убивали рабочих во время забастовок, и просто так избивали, и запугивали, но никогда правительство США, будучи на стороне капиталистов и являясь их протеже, пока ещё не расстреливали манифестации американцев из пулемётов с помощью Национальной гвардии, или с помощью американской армии! Американская полиция убивала рабочих, да, но полиция была муниципальной!

Но диктатор Керенский решил, что он с русскими рабочими и солдатами может позволить себе больше, чем президент США Рузвельт с американскими рабочими. Банкир Вышнеградский с торговцем Рябушинским решили, что они могут себе позволить с русским народом больше, чем некоронованные короли Америки Барух, Морган и Рокфеллер с народом американским.

В июле 1917 года рабочие не были готовы драться и умирать за обладание Питером. Не имели они ещё озверения, нужного градуса кипучей ненависти к Керенскому, Корнилову, капиталистам, банкирам и фабрикантам, к их наёмникам всех мастей, не имели ещё сильных военных отрядов. Теперь, в октябре, эта ненависть была вполне и окончательно созревшей, а боевые отряды созданы.

После 4 июля правительство из революционного органа надежды народов страны на освобождение от гнёта переродилось в реакционное сборище, в кровавых палачей на службе свои и иностранных капиталистов. Социализм Керенского вылился только в распределение между бедными слоям всё убывающих ресурсов, в реквизиции у крестьян хлеба и дров, на приватизацию царской собственности, но не распространился на прибыли жадных и безжалостных капиталистов. Войну, разоряющую страну и убивающую людей на фронте оно продолжило, нормы отпуска хлеба по карточкам уменьшило вдвое, топлива на зиму не заготовило столько, сколько надо, повальное воровство усилилось, землю правительство крестьянами не отдало. Попыток собрать отпавшие территории правительство даже не предприняло. Польша, Прибалтика, Финляндия, Украина, Белоруссия, Кавказ и Закавказье, Средняя Азии, Дон и Кубань были утрачены безо всяких надежд на их возвращение. Сибирь и Дальний Восток тоже жили самостоятельно, игнорируя деятельность местных комиссаров правительства. Безумие жадности, очевидно, победило всё!

Царь, имея Украину, Кавказ и Среднюю Азию войну немцам проиграл, а Керенский, не имея их, собирался войну с немцами как бы выиграть! Война шла не ради победы, а ради прибыли богачей Вышнеградского, Шипова, Рябушинского, Путилова. И в этой ситуации Керенский, вместо поиска компромисса с униженными и оскорблёнными, развязал массовые репрессии против большевиков — выразителей чаяний рабочий и крестьянской бедноты: аресты, убийства, бессудные тюрьмы, высылки, разгром и запрет печатных изданий, собраний и митингов. Ленина лживо обвинили в шпионаже в пользу Германии. Все органы массовой информации капиталистов и банкиров повели травлю выразителя чаяний простого народа — Ленина. Ему пришлось скрыться в Финляндии и руководить рабочими из подполья. Капиталистами и некоторыми социалистическими партиями был создан единый фронт против рабочих, бедноты и их вождей — большевиков и эсеров.

Вождь социал-демократической партии меньшевик Милюков и вождь среднего крестьянства и кулачества социал-революционер эсер Пуришкевич, получив колоссальные деньги от Путилова и Вышнеградского, вместе с российскими офицерами, черносотенцами и попами 15 июля участвовал в похоронах карателей-казаков, убитых во время расстрела ими рабочих и солдат в Питере.

Умеренные Социалистические партии бросили рабочих.

По просьбе генерала Корнилова Временное правительство, всего лишь четыре месяца назад своим первым декретом отменившее дисциплину в царской армии, теперь ввело в армии драконовские репрессии и смертную казнь по прихоти командного состава. За арест семьи царя и содействие февральскому перевороту в Питере, генерал, калмык Корнилов был назначен главнокомандующим российской армией. Верные ему дивизии из казаков, туркмен и чеченцев, стали как бы его личной гвардией.

Через два дня от имени съезда торговцев и промышленников Рябушинский призвал военных спасти свободную Россию от разлагающей её революции — для них революция заключалась в устранении контроля царя и конкуренции со стороны его семьи, не более.

— Русские люди, возвращайтесь в Москву, к своим истокам! — провозгласил Рябушинский, — и вообще, господа, Учредительное собрание по учреждению новой власти должно происходить в Москве, а не в Питере! Подальше нужно быть от центра смуты!

Благодаря их стараниям государство было разрушено, вокзалы и станции заполнили беженцы, беспризорники, инвалиды, вдовы, дезертиры. Империя уничтожена почти полностью, великороссы на отпавших территориях подверглись резне, а теперь жадные и безжалостные богачи вели дело к распаду уже и самой Великороссии. Они глумливо выбросили свои красные революционные флаги, с которыми свергали царя, на помойку, и подняли старый имперский триколор с двуглавым орлом, но только без короны. Символика их как бы говорила всем:

— Всё будет как при царе, но без царя!

И вот, Временного правительства больше не было…

Остался только его подпольный комитет. Глава правительства бежал в посольство США, а потом на деньги Шипова и Путилова начал готовить наёмников — офицеров, юнкеров и казаков в Гатчине, чтобы ворваться обратно в Питер и кровавыми репрессиями вернуть власть. Правительство хитрого, жадного и безжалостного Керенского, назначившее себя править страной девять месяца назад, изначально не собиралось урегулировать проблемы, ради решения которых участвовали в свержении царя рабочие и крестьянская беднота — освобождение от произвола капиталистов и собственников всех мастей, избавления от спекулянтов, от живодёров-банкиров…

Всё, что практически закончилось в перестроечном 1988 году, началось 25 октября 1917 года…

В тот день II-й съезд Советов в Петрограде объявил Временное правительство низложенным и создал своё правительство — Центральный Исполнительный комитет во главе с находящимся в розыске за сотрудничество с немцами Лениным. Посол США Фрэнсис укрыл у себя в посольстве перепуганного насмерть Керенского, вовремя сбежавшего с ночного заседания правительства в Зимнем дворце, а комитет Временного правительства, продолжил нелегально заседать на частной квартире в Петрограде, ожидая денег от Центробанка на найм офицерских отрядов для решительных контрмер.

Власть капиталистов и банкиров была свергнута, и это их привело в ярость. Управляющий Госбанка Шипов, несмотря на то, что здание Госбанка в Петрограде было занято красногвардейцами, выдал Вышнеградскому и Путилову для активизации их офицерско-юнкерских отрядов, вербовки новых солдат-ударников и организации боевых действий для возврата власти, 40 миллионов рублей — огромные тогда деньги. Половина этих денег выделялась Москве. В то же время Шипов отказался заводить карточку на новое правительство Ленина, и у правительства рабочих пока не было серьёзных денег для организации противодействия контрреволюции.

Шипов был крепким орешком — ставленник казнакрадов и иностранный агентов Витте и Столыпина, бывший царский министр, переживший революцию в своём кресле в Госбанке неприкосновенным.

Вышнеградский — это один из авторов вместе с руководителем Минфина господином Барком внешнего катастрофического долга императорский России в 7700 тонн золота, тоже по-прежнему продолжал руководить самым крупным в России банком — Петроградским коммерческим банком, главными акционерами которого были немецкие банки и французские финансовые структуры барона Ротшильда. Распавшаяся империя и арестованный царь — не беда, отделения банка на отделившейся территории по-прежнему работали как часы.

Чего бояться? Большевики — это ничтожное меньшинство в России. Как смеют они называться правительством! Что такое — II-й съезд Советов, чтобы объявлять о назначении легитимный такого правительства?

Двадцатилетний Василий Виванов принял известие об уходе правительства Керенского в подполье и информацию о поступлении Гучкову денег Шипова через Вышнеградского с некоторой грустью. Сначала он потерял мечту о собственной счастливой жизни, потом мечту о великой Родине, принадлежностью к которой он когда-то гордился, потом потерял свою семью, веру в людей, потом веру в разум своих идейных вождей. Теперь он с ужасом и грустью понимал и видел, как жадность и безжалостность одних русских сталкивается с отчаянием и злобой других русских людей. Снова…

Деньги Госбанка были уже в Москве — они вот-вот начнут лить кровь, стрелять из пушек и пулемётов. Ну и пусть! Молодой человек потеря всё, и другие пускай получат ту же долю! Добро пожаловать в клуб разочарованных русской жизнью! Его блестящее образование и эрудиция играла сейчас против него. Лучше было бы ничего не знать и не понимать, как и все. Чувство стыда, горя, жалости к себе, печаль и жажда действия блуждали и перемешивались в нём в разных пропорциях и днём, и ночью…

…Весь этот массив пришедшей чужой жизни словно накрыл Дениса свинцовым покрывалом, через которое не проникал свет солнца и мигающей люминесцентной лампы, звук льющиеся из под крана воды, вечный больничный запах хлора и фенола. Он только видел чьё-то лицо перед собой в тусклом зеркале. Ровно ничего и того, что сейчас уже знал о событиях 1917 года Денис, ему никто никогда не рассказывал, тем более словами старого пациента, тем более так, что ему были видны люди, дома, улицы и дороги так, как будто он ехал на операторском телескопическом кране рядом с камерой во время съёмки революционной киноэпопеи.