Солнечное затмение

Глава 16 Ад следовал за ними

Отец Андрея Алёшина и Дениса Алёшина, попав в одну из многих устроенных Андроповым троцкистских ловушек распыления сил и ресурсов Союза ССР на богом забытой периферии мира, вместо концентрации сил и средств на проблемах союзников — европейских социалистических стран. Брежнев, не стоящий и мизинца Сталина, безвольная кукла в руках членов ЦК, свергнувших Хрущёва, пуская на ветер сталинское наследие, за счёт простого советского народа принялся снабжать дикое, ни разу не пролетарское Сомали советским оружием, и выстроил там военную академию для обучения местных туземных военных, куда и был командирован отец Андрея. Основные преподаватели были советские. Они читали лекции на русском языке, а сомалийцы не знали его, поэтому туда пригласили и русскоязычных советских преподавателей английского языка, чтобы слушателей обучить русскому, ведь обучить английскому советских майоров, полковников и подполковников, 40-летних мужчин было труднее. Там отец и встретил свою будущую жену. Занятия в академии с шли с 7-00 до 13–00, потом из-за жары был отдых. Вечером консультации. У сомалийцев форма была как у клоунов: шорты, рубашки, ботинки. Очень сомалийцам нравилось отдавать рапорт, пристукивая ботинками, акцентируя притопы. Это были дети природы: непосредственные, малообразованные, наивные. Они были счастливы учиться у белых хоть чему-нибудь, и непонятно, зачем этим аборигенам приходилось рассказывать о том, как живут в Союзе: о рабочих, о заводах, о фабриках. Жизнь сомалийцев была нищей и материально, и духовно, ужасна телесно: язвы, чёрная оспа, проказа. После работы преподаватели протирали руки спиртом. Не ели они и их лепёшки: разломив её, можно было встретить что угодно. Жили советские военные городком автономно: клуб, баня, магазин. Общения с иностранцами — итальянцами, французами не было: запрещалось. Однако всё неожиданно кончилось, как и было понятно с самого начала — огромные деньги советского народа здесь были безнаказанно выброшены на помойку и в карман агентам КГБ и ГРУ — сомалийцы разорвали договор с Союзом ССР о мире и сотрудничестве, начав военные действия с Эфиопией, тоже получающей непомерную и бессмысленную андроповскую помощь. Вмиг выросла враждебность, отчужденность, всё благо было забыто напрочь — друзья наших врагов — наши враги, даже если они наши друзья!

Ещё летом 1977 года президент Сомали Сиад Барре выступал перед преподавателями Академии и благодарил, а в октябре депортировал их из Могадишо под охраной в аэропорта как преступников. Советские люди рассуждали, что теряют важный порт на Индийском океане, но что в нём было толку, если, например, в Польше саботажники из андроповского КГБ уже создали антиправительственную «Солидарность» Леха Валенсы и устроили перебои с продовольствием? Туземные традиционные народы Африки, живущие на стадии родоплеменного строя искали пути модернизации и в поисках глядели в основном на западные страны, но кое-кто с подачи КГБ и ГРУ брал неисчислимые деньги у Союза ССР, а дирижировали этим кровопусканием финансов для своей страны Андропов, Громыко, Суслов, внешнеторговые мафиози и советские банкиры, и некому было теперь их репрессировать. Коррупционные дикие режимы Африки враги советского народа называли странами социалистической ориентации — Ангола, Эфиопия, Мозамбик… Что там могло быть социалистического, никто бы не понял, кто изучал хотя бы основы Ленина и Сталина, однозначно проводивших связь между наличием пролетариата, промышленности и наделения членов общества благами социализма — чем выше развитие постоянно модернизирующейся индустрии, тем выше может быть уровень распределения благ — то есть социализма. Когда нечего дать людям, что же это за социализм такой? Но у Андропова были другие задачи, и перевёрнутая с ног на голову экономическая теория социализма использовалась для его же разрушения. Естественно, в разные годы разные списки таких отсталых стран-пиявок на сердце советской экономики к безнаказанному уже обогащению внешнеторговой советской мафии и саботажников в ЦК сменяли один другой. Конечно же все усилия под смех врагов по Холодной войне научить непролетарские страны жить по-пролетарски кончались убытками, убытками и убытками. Дикость, межплеменные отношения, племенные ценности и идеалы не могли не срывать, и естественного срывали все усилия по подтягиванию племенных союзов до уровня развитого социализма — следующей ступени развития человеческого общества после капитализма. Любые советские передовые воззрения раскачивали традиционные представления африканских племён, и они сопротивлялись этому свирепо.

Перед оккупацией Афганистана множество таких же печальных примеров вопило:

— Послушайте отцов-основателей Ленина и Сталина! Нет пролетариата и хотя бы зачатков средств промышленного производства — нет социализма!

Но нет, в родоплеменном Афганистане Андропов посадил свою марионетку и начал лить кровь, и под шумок ринулся массово вывозить золото и деньги из советской страны по зарубежным советским банкам и фирмам на анонимные счета членов ЦК и нужных ему людей!

Сомалийский опыт КГБ и ГРУ безнаказанно выдавали враги народа в очередной раз как случайный, не типичный случай — очередная неблагодарная страна. Вот Афганистан — это будет другое дело? Но страна Афганистан опять же была почти безграмотная. Большинство детей не учатся здесь в школах — не могут, даже маленькие дети помогают родителям в поле и дома. 90 процентов афганских учителей не имеют педагогического образования. Бедность классов, неприспособленность их для занятий, убожество, нищета школ — пол на первом этаже глиняный, в классах старые столы и скамейки, на стене маленькая коричневая доска. Дети одеты очень по-разному, кто-то лучше, кто-то в обноски, у всех девочек на голове белые шарфики, вызывающие жалость к такому наряду. Учебный год начинался в марте и заканчивался глубокой осенью, потом перерыв, потому что в школах нет отопления и в зимние месяцы очень холодно. Большинство детей всё равно учились не у обычных учителей, а в исламских школах-медресе у мулл. А в обычных школах на уроке во время намаза ученики падали на свои молитвенные коврики, забывая всё, что им только что говорили по математике или физике. За советский счёт центральный комитет совсем не коммунистической правящей партии Афганистана, модернизируя своё общество в рамках буржуазного развития, вынося пока за скобки различия частнокапиталистических, государственно-капиталистических и социалистических форм, поставил задачу всеобщего начального, обязательного и бесплатного образования для всех детей. Это начиналось вредителями тоже же как очередной Сомали…

Снова навязывались советские прогрессивные методы, пригодные лишь для промышленной супердержавы: земля колхозная или государственная, школы светские, вода общая, удобрения и семена — из магазина. Для мусульман найти себя в такой обстановке было невозможно, они даже не связывали время и благо, деньги и время. Они будто зависли в вечности. Им нужны чин, обычай, идентификация с верой, племенем. Все афганские племена — это гордые свободолюбивые люди, при том, что чинопочитание у них возведено в абсолют. Ислам был жёсткой, раз и навсегда установленной системой ценностей, и предполагать, что он может быть обменен на советскую веру в свободу, равенство и братство, было для простых советских советников и специалистов наивно, а для руководства, обладающих с помощью разведки полнотой информации — актом вредительства. Советские традиции, вроде пионерских отрядов, равноправия женщин, демократии, русских стихов и так далее — всё это разрушало тождество афганцев самих с собой, что было в Москве прекрасно понятно на множестве подобных примеров. Насколько марксизм ложился на благодатную почву восточных немцев, настолько же он был чужд афганцам. Столкновение двух одинаковых отношений к истине: единой и непогрешимой советской и единой, и непогрешимой мусульманской, что называется, было похоже на то, как нашла коса на камень. Афганцы терпели нравоучения, пока за советские деньги им строили дома, больницы, школы, педагогическую академию, университет, дом советской науки и культуры, но варварское нападение на страну 40-й армии создало у афганского населения лютый образа врага, что Андропову, Устинову, Соколову и было нужно. Только академик Сахаров понял, что делают саботажники, что они хотят уничтожить разорительной войной социализм, и открыто выступил с протестом против андроповской агрессии — спасти честь и престиж великой советской страны. Война с афганским народом — это было, по его мнению, делом не страны, а всего лишь тайной диверсии кучки предателей из правительства и спецслужб, даже не спросивших свой народ — вот что значил протест академика Сахарова — создателя советского водородного оружия. Вторя ему бард Галич пел:

Зато Кобзон и Лещенко запели как лживые соловьи кровавого побоища на выездных концертах в Кабуле, когда полилась кровь-кровинушка советских солдат и кровь многочисленных племён Афганистана…

— Ты что, ефрейтор? — Хабибулин неуверенно улыбнулся, трогая пальцем капельку крови на носу, отчего лицо его стало совсем детским, и тут же получил новый сильный удар, на этот раз носком кеда по косточке щиколотки, — уй, больно…

— Только из учебки, салабон, а туда же! Рядовой Хабибулин, на корточках, гусиным шагом вперёд марш! — скомандовал Андрей привычно, — на разведку кишлака живо! Или тебя Гасымову на воспитание отдать?

Глядя, как Хабибулин сначала демонстративно захромал, держась за бедро, а потом сел на корточки, а затем пошёл вразвалочку между могильных плит, как огромная утка, рискуя опрокинутся из-за веса амуниции, рации, автомата, ефрейтора охватила горячая злость.

— Слушай, ты, чумовоз, — добавил он сквозь зубы, — во-первых, ты не за ту ногу держишься, во-вторых, про лейтёху Мереддурдыева будешь говорить не «Вонючка», а строго — товарищ лейтенант. Ты ещё пока не все домашние пирожки и салаты оливье из кафе в учебки через своё очко вывалил, и ты пока ещё не мотострелок, а жук навозный. Но тебе повезло, что ты попал в Афган, потому, что у тебя появился шанс прожить свою никому не нужную жизнь не зря. Не как навоз, а как мужчина. Стоять на земле с оружием в руках, научиться быть сильным и научиться убивать и брать без спроса. А потом жить с этим в Союзе, или тут сдохнуть с этим. Но нет, я сделаю из тебя бойца. Пшёл!

Хабибулин, получив сильный пинок, споткнулся и упал со всего размаха лицом вперёд, только антенна рации мелькнула в пыльном воздухе.

Андрей зацепил мушкой своего автомата за его штанину, и потянул её вверх до хруста со словами:

— Встать! В положении гусиный шаг вперёд марш!

Ткань 3155 «стекляшка» брюк Хабибулина снова треснула…

Ефрейтор Андрей Денисов сейчас опять бесился и злился на весь мир, но ничего не мог с этим поделать. Как всегда, после волны жаркой тоски и тупости, к нему приходило это первобытное злобное бешенство. Его до дрожи пальцев раздражало это белёсое, без облаков, небо, тупые лица солдат вокруг, картинные позы офицеров, позирующих со «Стечкиными» и «Калашами» в руках для своих зазноб и жён в Союзе, куда посылали добытые мародёрством и грабежом парфюм, магнитофоны, часы, ткани. Ценился ими панбархат — в Союзе он был страшным дефицитом. Из присланной тёмно-синей ткани с рисунком, к примеру, офицерская жена могла заказать платье у портнихи, а та бы предлагала за кусок редкой ткани любые деньги. Пользовались популярностью китайские кроссовки по 100 чеков Внешпосылторга и летние немецкие мужские костюмы «Montana» из светлой джинсовой ткани на перепродажу и для себя. На родине, яростно разорённой высокопоставленными предателями, парням и мужчинам в такой одежде завидовали сверстники, ведь такие модники неизменно пользовались успехом у девушек, уже поражённый ядом капиталистической жадности. В дамском обществе царила схожая атмосфера. Модницу в женских джинсах «Montana» считали сексуальной, продвинутой и стильной, поэтому об их приобретении мечтала каждая. Интерес к заграничной одежде подогревался огромным, искусственно созданным дефицитом в Союзе, когда джинсы «Montana» можно было купить только в Москве, Ленинграде или крупных портовых городах с выходом на зарубежье. Изредка они продавались в сети магазинов советской внешнеторговой мафии «Берёзка», где стоили около 30 рублей. Поскольку доступ к ассортименту этих магазина был искусственно ограничен, мало у кого был, то покупали модную джинсовую одежду у спекулянтов-фарцовщиков за огромные деньги, за брюки — 120–200 рублей, или с рук у тех, кому посчастливилось побывать в странах капитализма: в том числе в Афганистане. А ещё Андрея бесили намокающие штаны в первый раз попавших под огонь салабонов, не забывших, однако, до этого спросить:

— А из боевого выхода что можно с собой взять у местных?

А ещё злил его лейтенант «Вонючка» Мереддурдыев, застреливший дембеля Жантасова, будучи пьяным, просто побоявшись окликнуть идущего в сумерках между модулями человека, выпустив в силуэт пол рожка из своего автомата. Жили офицеры в модульных домиках с кондиционерами. В комнате по шесть человек. Кормили их хорошо, но однообразно. Если курица, то три раза в день и несколько дней подряд. Если давали дефицитный говяжий язык, то тоже до тошноты. Картошка была либо сушеная, либо в виде порошкового концентрата, но и её повара пытались приготовить по-разному. Офицеры сами покупали холодильники, получали в посылках свиное сало и на нём сами жарили картошку. Водка, вино, пиво, гашиш — в порядке вещей. Каждый справлялся со страхом как мог. С куском такого сала, да с заказанным гашишем и шёл Жантасов куда-то в темноте, когда неподалёку душманы обследовали посты, и шальные пули чавкали в пыль между модулями. Все понимали, что десять шальных пуль в одного человека попасть никак не могли. В полку это убийство привычно списали на войну, но были люди, которые всё знали…

Афганистан климатически и географически очень подходит под выращивание конопли и мака, и свободно продавался здесь гашиш и чарас. Вовсю производился героина и опиум. За восемь лет войны многие поля лишились мелиорации, были выжжены артиллерией и обстрелами, а культивирование мака требовало меньше времени и приносило больший доход, нежели хлопок или миндаль. Один килограмм маковой эссенции стоит две-три тысячи афгани, при том, что средний доход крестьянина в год был всего пять тысяч. Советские люди, попав в такую среду вседозволенности и страха смерти, вне поля социалистической нравственности и законности, делали то, что очень устраивало предателей в Москве — за курением травки вкалывали себе первую ампулу с опиатами, везли наркотики в Союз, шли в бой и на зачистки в наркотическом опьянении и становились машинами слепой смерти. Промедол — морфин, был в больших количествах в войсках как болеутоляющее. Он вызывал быструю и сильную зависимость и поиск замены. Промедол был в каждом батальоне, у каждого санинструктора, фельдшера, у каждого солдата и офицера, и солдаты часто воровали промедол друг у друга, уговорами и угрозами добывали его у медиков. Афганские же мальчишки ежедневно подходили к воротам частей и к постам, и предлагали чарас, гашиш, опиум. Многие русские, украинские, белорусские парни вообще не знали, что это такое, и очень быстро на них подсаживались, говоря при этом:

— Сегодня я жив, а завтра нет…

Что творится в голове 18-летнего парня, когда каждый день вокруг исчезает огромное количество сослуживцев — по болезни, по увольнению в запас, в отпуск, кого-то отправляют домой в случае ранения, но большинство погибают — это психологический удар для новичка. Только вчера он дружит с кем-то, а сегодня его убивают, завтра он начинает дружить с кем-то другим, а послезавтра убивают и его. Поэтому солдат начинает думать о том, что его тоже обязательно убьют — это не вопрос выбора, это вопрос времени. Когда видишь бьющееся сердце и разорванную гранатой грудную клетку своего товарища — молодого солдата, посланного в Афганистан людьми — все в крови — Андроповым и Устиновым или Горбачёвыми и Соколовым для создания условий экономической и нравственной гибели социализма, когда этот солдатик, не успевший, к сожалению, умереть сразу, спрашивает санинструктора, будет ли он жив и будет ли у него всё хорошо, невольно потянешься вечером за ампулой иди за пакетиком в маленькой ладошке афганского мальчишки. Кого тут винить? Фамилии известны все до одной, всё ходы подробно записаны…

Андрей Алёшин познакомился с героином во время обороны в кишлаке Руха в прошлом году. Чеченец Хасуха Магомедов тогда ещё был в их отделении и впервые принёс при нём в казарму мешок с чёрной массой без запаха, завёрнутой в обычный пакет. Сам чеченец Магомедов был полным тёской чеченского абрека, ушедшего в абреки после убийства в 1939 году односельчанина, и воевавшего потом в тылу Красной Армии во время битвы за Сталинград в прогитлеровской банде Исраилова до депортации повально бандитствующих чеченцев в 1944 году. Магомедов при депортации скрылся в горах, и до ликвидации в 1976 году совершил 194 разбойных нападений, убил тридцать человек чеченцев и не чеченцев, советских начальников милиции, КГБ, партийно-советского актива. Магомедов любил о нём рассказывать. Такие пакеты с гашишем солдаты-мотострелки из 682-го Уманско-Варшавского Краснознаменного Ордена Кутузова мотострелкового полка, управляемого штабом из города Джабаль-Уссарадж в 35 километрах от входа в Панджшерское ущелье, находили практически в каждом доме Чарикарской равнины, и тащили в казармы. Советские солдаты — таджики, узбеки, киргизы, азербайджанцы, чеченцы и так далее знали, что такое лёгкие и тяжёлые виды наркотиков. Они всегда забирали опиум после обысков с собой, употребляли сами и давали другим. Афганцы в своём обществе свободных капиталистических отношений везде предлагали наркотики: гашиш, насвай, менее открыто героин.

Лейтенант Мереддурдыев мог избить солдата за опьянение промедолом из аптечки — оранжевого пакетика с таблетками обеззараживания воды, бинтом и двумя ампулами с промедола, но сам занимался сбором и отправкой в Ашхабад партий героина.

Промедол… Если даже после тяжёлого ранения вколоть себе в бедро два кубика — боль уходит, а вместе с ней и трясучка, страх, реальность. Рядом с молодыми 18- 19-летними солдатами не было людей, способных следит за их психическим состоянием: даже командирам было наплевать, если во время боёв он потеряет 80 процентов своего состава: все оставшиеся в живых, на следующий день топают на операцию вместе с другими, как будто ничего не произошло. Каждый ищет разрядку сам: офицеры пьют, причём пьют до алкоголизма, другие занимаются мордобоем, пытками и мародёрством, потребляют гашиш или жуют насвай. Солдаты чаще всего колются промедолом. Алкоголизма и наркомании нет разве что в спецподразделениях КГБ и ГРУ, приезжающих на разовые операции по ликвидации главарей или сопровождения секретных грузов денег, драгоценных камней. Им не надо жить в 60-градусной жаре, в полной антисанитарии, в их волосах на теле не копошатся вши, и они не знают, что такое поймать афганский букет болезней: брюшной тиф, гепатит и малярия. КГБшники с удовлетворением наблюдают, как разлагается Советская армия на несправедливой страшной войне…

Проконтролировать каждого невозможно: у офицеров своя палатка или модуль, у солдат другая, половина солдат служат днём, половина ночью. За каждым не проследить. В роте знают только о сильно зависимых — одни воруют промедол, другие сбегают с боевых, а у двух туркмен с самой сильной зависимостью, часто случаются приступы сумасшествия. Однажды одного обкурившегося гашишем ингуша за попыткой изнасилования молодого солдата из Молдавии свои же убили выстрелили в спину. Бесило безразличие к смерти угрюмых, уставших афганцев с их специальными молитвенными ковриками, сосредоточенное битье поклонов в сторону Мекки, ошейник бронежилета, холодок под сердцем от пыльного чвиканья пуль во время обстрелов, это место на Земле, где, как казалось иногда, он был с самого рождения. Был вот так, задыхаясь в пыльной палатке, высматривая скорпионов вокруг себя, ковыряя консервные банки штык-ножом, набивая автоматные рожки, срывая и пришивая после приступа ярости ефрейторские лычки…

— Отставить гусиный шаг… — сказал он Хабибулину, чувствуя, что бешенство уже уходило.

Тот кряхтя поднялся с корточек, побрёл следом, бормоча:

— Товарищ ефрейтор, разрешите спросить, за что же так меня?

— Ничего, Буль-булин, будет из тебя боец! — не оборачиваясь ответил Андрей, — а теперь внимание!

В кишлаке моджахедов не должно было быть…

Губернатор, 1-й секретарь секретаря партии провинции, глава местного Царандоя — афганской милиции, созданной десять лет назад из старой полиции и жандармерии, местный командир ХАД — афганского КГБ и их советские советники подписались под планом проводки сегодняшней колонны в зоне ответственности 108-й дивизии. Прошлой ночью сюда в кишлак даже заходил батальон афганской милиции с советскими советниками, а днём моджахеды вряд ли стали бы переходить к кишлаку и к дороге…

— Вперёд! — скомандовал Андрей.

Жара была как всегда неимоверная, словно в горячей сауне. Они прошли зигзагами тихих пустынных улочек кишлака из самана. Из этого самана, всех оттенков жёлто-коричневого — необожжённого кирпича из глинистого грунта с добавлением соломы, построена почти вся страна, и вообще ещё древние египтяне строили из него дома, а в Троянскую войну Ахиллес сражался с троянским царевичем Гектора под саманными стенами Трои, а десять тысяч лет назад из самана был построен самый древний из обитаемых доныне городов мира — Дамаск. Будучи влажным, мягкий материал легко укладывался в опалубку или в виде лепёшек или валиков. Глинистый грунт прямо из-под ног разводили водой, разминали в ямах и перемешивали с чем было: солома, навоз, песок, гравий, известь. Строили из самана весной, чтобы за лето стены хорошо высохли. Хороший саманный кирпич прочен, не разбивается при падении с высоты двух метров. Фундамент и цоколь обычно делали из бутового камня. За счёт соломы или навоза саман неплохо держит жару и холод, не горит, поддерживает нормальную для человек влажность с помещении, но боится мороза, но требует оштукатуривания для защита от сырости, в нём заводятся мыши, насекомые, мхи, грибки. В нижние слои от мышей в саман подмешивают битое стекло. Через несколько рядов в швы и углы укладывают арматуру из досок, хвороста или камыша…

Магазины в кишлаке были подозрительно закрыты. Ни машин, ни повозок, ни ослов, ни людей. Никакой активности. Только лежащие собаки и тени на дувалах провожали солдат задумчивыми взглядами.

— Всё, чисто, хотя и подозрительно… — сказал устало Андрей, садясь на корточки в тени пыльного глиняного дувала, у невысокой чахлого деревца, — сигналь сержанту, пусть нас забирает! И другой дозор тоже!

— «Маша», «Маша» я «Наташа», я «Наташа! Всё нормально — чисто! — проговорил в микрофон Хабибулин, — забирайте нас отсюда!

Ожидая свой БМП-2Д, Хабибулин стал бродить кругами у колодца на перекрёстке двух узких улочек. Колодец был огорожен не тёсанными камнями. Через перекладину, лежащую на двух потрескавшихся деревянных столбах, вниз свисала жёлтая верёвка из синтетического волокна, одним концом обвязанная вокруг большого глиняного кувшина. Хабибулин заглянул в колодец, присвистнул и произнёс озабоченно:

— Ничего себе! В кишлаке всего один колодец, да и тот сухой — дно видно, что же они пить-то будут?

Андрей тихо ответил:

— Ты лучше о себе подумай, что ты пить будешь, вон во фляге, небось, уже только воздух!

Хабибулин озадаченно потряс свою пустую флягу. Хлопая китайскими шлёпанцами на грязных ногах, к ефрейтору подбежали два мальчика лет шести-семи. Чёрные, оборванные, похожие не то на цыганят, не то на украинцев — среди афганцев встречаются практически любые цвета кожи, любой цвет глаз и волос, но у большинства из них эффектная, контрастная внешность, которая выигрывает от яркой, многоцветной одежды. Так были одеты и мальчики — бедно и грязно, но пёстро, в любимые цвета всех афганцев: красный, символизирующий счастье, удачу и радость жизни, зелёный — священный цвет во всех мусульман, синий — цвет неба и добываемого в Афганистане с незапамятных времён лазурита, ценившегося в эпоху Возрождения у великих итальянских мастеров живописи и фрески дороже дорога, а также фиолетовый — цвет богатства и процветания. У мальчиков были вместо игрушек маленькие, размером с чайную ложку, грабли с тремя зубчиками — ими почти все афганские дети зарабатывали на еду — надрезали бутоны в полях и добывали мак. Один из мальчиков, тот что казался постарше, молча протянул Андрею пакетик с шариком гашиша, а другой изобразил кружок.

— Дуст, ман нияз дорам дар стрептоциди кам-кам! — сказал он звонко, — арзон!

— Зэй! — отрицательно мотнул головой Андрей, — проваливай, пацан!

Тогда мальчик спрятал гашиш и вынул из под красной жилеточки бело-зелёную пачку сигарет «Chesterfield».

Андрей полез в карман за упаковкой таблеток стрептоцида. Состоялся обмен.

— Стереотруба есть в деревне, бинокли? — спросил Андрей, показывая, что крутит перед глазами бинокль.

— Нешта! — пожал плечами маленький мальчик.

Обрывая красный язычок сигаретной пачки и нащупывая спички в нагрудных карманах, Андрей не переставал следить за поворотом улицы у магазинчика через два дома.

А старший мальчик всё ещё стоял, сосредоточенно ковыряя в носу, показывая куда-то назад.

— Палец сломаешь, шахтер… — сказал ему Андрей.

В этот момент у магазина на повороте появилась тень чего-то продолговатого, направленного чуть вперёд, в сторону Хабибулина, и тень эта была похожа на характерный ствол и мушку ружья «бура» — британской винтовки Ли-Метфорд. Десятизарядные карабины калибра.303 дюйма Lee-Metford Mk.I являлись когда-то основным оружием Великобритании и её доминионов во время англо-бурской войны 1899–1902 годов. Позднее англичане признали, что кавалерийские карабины Ли-Метфорд и Ли-Энфилд бившие на 1200 ярдов были бесполезны, поскольку буры обстреливали британскую кавалерию издалека из засады зачастую с расстояния в 2000 ярдов из винтовок Маузер с патроном 7,92х57 миллиметров. Английские инструкторы в то время обучали и афганскую армию, а английское оружие поставлялось для её вооружения. Афганский эмир роздал в свои войска 15 000 винтовок Ли-Метфорд, и столько же Ли-Энфилд, так что винтовка эти у душманов встречались часто. Британский патрон калибра 7,71 —.303 дюйма — 7,71х56R для винтовок Ли-Метфорд был создан на основе швейцарского патрона Шмидт-Рубин ещё в 1888 году с дымным порохом, с 1892 года он стал оснащаться бездымным порохом. Данный калибр состоял на вооружении Британской армии до 1957 года, пока не был заменён на единый винтовочный и пулемётный патрон НАТО 7,62х51 миллиметра, и запасы 7,71х56R были, кажется, неисчерпаемы…

Через долю секунды Андрей, совсем не думая, что он делает, крикнул:

— Хабибулин, ложись, сзади!

Тяжело перевалившись в пыли через локоть, он плюхнулся на живот, отщёлкнул предохранитель автомата АКМС, объединённый с селектором рода огня в промежуточное положение автоматического огня, и нажал на спуск. Прогремела оглушительная очередь, веером разлетелись гильзы, кислый запах сожжённого пороха ударил в нос. От угла дома на повороте полетели куски глиняной штукатурки и глины. Подозрительная тень исчезла. Никто в ответ не стрелял. Залаяли собаки. Расстреляв весь магазин и моментально заменив его, Андрей оглянулся на Хабибулина. Тот стоял на четвереньках за колодцем и ошалело озирался. Антенна рации, мотаясь перед его лицом, чертила в пыли полукруг. Мальчики лежали рядом в пыли закрыв уши…

В этот же момент на другом конце улицы со скрежетом и рёвом 300-сильного V-образного бескомпрессорного дизеля УТД-2 °C1 «Барнаултрансмаш» с непосредственным впрыском, показался БТР-2Д. Покачивая из стороны в сторону конусовидной двухместной башней командира отделения и наводчика-оператора с автоматической 30-миллиметровой пушкой 2А42, задевая на большой скорости крыльями стены, он дал несколько коротких басовитых очередей поверх плоских крыш из спаренного с пушкой 7,62-миллиметрового пулемёта ПКТ, качая вперед острой акульей мордой. Было необычно видеть, как боевая машина двигается между стен практически без зазоров — механик-водитель явно знал своё дело, да ещё в БМП было уникальное рулевое управление, что-то среднее между рулём и рычагами, состоящее только из двух горизонтальных рукояток с такой же свободой вращения, что и у автомобильного руля, что позволяло управлять гусеничной машиной словно колёсной, без дёрганья, в результате чего змейка на скорости получалась плавной. Боевая машина резко остановился перед колодцем, клацнув всеми своими двумя мелкозвенчатыми лентами из 85 звеньев-траков, связанных между собой шарнирно с помощью обрезиненных пальцев, скоб и болтов.

Из-за ширмы магазина и облака пыли с опаской выглянул пожилой афганский торговец в чалме и очках в роговой оправе, похожий на муллу, кинул перед собой сучковатую палку, на которую до этого опирался, поднял ладони рук, показывая, что они пусты. За ним вышел более молодой, но тоже длиннобородый мужчина в широкой длинной рубахи с разрезами на боках. Его рубаха имела замысловатый рисунок, вышитый шелком. Штаны такого же цвета, что и рубаха, невероятно широкие, на голове круглая шапочка. Потом старик тяжело нагнулся, подобрал свою палку и тихонечко сделал несколько шагов вперёд. Вероятно, тень из-за угла была именно от его палки. Мальчик подбежал к нему, осторожно сняв с него очки и помахал ими в воздухе, как бы показывая, что бинокля нет, но есть очки деда. Старик стал что-то строго ему говорить, отобрал очки и после этого все афганцы скрылись за углом…

— Очки вполне могли отблеск дать, заметный утром с дороги, даже зеркало машины вообще-то могло дать отблеск, какого чёрта вообще мы здесь делаем… И этот блеск за блеск стекла бинокля или стереотрубы вполне можно было принять… И палка ещё эта… — пробормотал Андрей и медленно поднялся на одно колено. Хотя он догадывался, зачем комбат мог послать в кишлак людей лейтенанта Мереддурдыева. Мелко дрожали пальцы, сразу дала знать о себе нажитая здесь желудочная язва. Поморщившись, он схватился рукой за живот.

— Хабибулин, догони этого мужика, притащи сюда. Живей, бегом!

Хабибулин нехотя поднялся и зашагал к повороту.

— Бегом, я сказал! — рявкнул на него ефрейтор.

Тот с трудом побежал, скорее быстро пошёл. Из люка БМП-2 показалась голова механика-водителя Петухова.

— Чего палишь, Андрюха? — спросил он.

— Да чёрт его знает. Тренируюсь…

— А, ну-ну. Закурить дай… Бойца-то своего куда заслал?

— Пусть побегает, ему полезно…

— Слушай! А чего ты его вечно заставляешь в каске ходить? Он в ней чуть ли не спит…

— Сейчас он без каски.

— Ну вообще…

— Ничего, целее будет. Лови… — нехотя ответил Андрей и кинул мехводу пачку сигарет «Chesterfield».

Она попала тому прямо в лоб, под передней подушкой шлема, сдвинутого на затылок.

Петухов в ответ погрозил из люка кулаком. Тем временем из БМП-2 вылез круглолицый и румяный как всегда младший сержант Лаас, оператор-наводчик, а следом из своего люка появился худенький сержант Гасымов, гитарист-самоучка. Он был из Баку. Сейчас его зрачки были расширены, почти закрыв жёлтую радужку глаз — он явно что-то принял из наркотиков. Младший сержант голубоглазый Лаас был из Кивиыли. Там он окончил среднюю школу, учился на шофера-крановщика. И тот, и другой говорили по-русски с сильным акцентом, но каждый на свой лад. Гасымов ходил последнее время злой как собака. Недавно он получил письмо от отца, откуда узнал, что его торговый институт в Баку, где он учился до армии — разогнали. К нему долго подбиралась какая-то комиссия из Москвы, и наконец, что-то там нашла и институт закрыли. Из прежних рассказов Гасымова можно было понять почему: за каждую сессию студенты платили кругленькую сумму, чем меньше знаний тем более кругленькую сумму…

— Зачем голову ломать, если папа деньги платит, э-э? — удивлялся Гасымов, когда ему говорили почти открытым текстом, что он ничего не будет в конце концов знать, и закончит институт полным болваном. А ещё любил он рассказывать, что если поступает к ним «русская баба», то никакие деньги ей не помогут поступить — только через постель. Учатся потом также через постель. Он так надоел всем этими пошлыми подробностями, и так сильно обижался, когда его не слушали, что чеченец Магомедов, теперь командор отделения во второй роте, однажды выбил ему золотую коронку переднего зуба. Теперь Гасымов носил её в платке, в прикладе АКМС, вместо потерянного пенала. В принципе никто так и не мог понять, почему Гасымов оказался здесь, в Афганистане. Либо он врал, что у него богатый отец, что скорее всего и было, либо он попал в Афган по ошибке военкоматовского офицера, который должен был приписать его к какой-нибудь Подмосковной части, что уже было вообще из области фантастики. Эстонец Лаас, добродушный парень, тоже был сейчас угрюм и мрачен. Он попал в роту Алёшина после того как получил орден Красной Звезды за бои на Саланге с отрядами Ахмад Шах Масуда, атаковавшими бензовозы в прошлом году. Как говорили, врали, наверное, он остался один на каком-то посту на вершине, прикрывающем дорогу Кабул-Саланг. Сам он никогда об этом не рассказывал. Через военные комиссариаты Эстонской ССР на войну попало призывников немного, чуть больше полутора тысяч, при том, что этнических эстонцев среди них было не более семисот человек, так что Лаас был уникум для Афганистана вообще и для мотопехоты в частности. Его друг по школе Харри Вяли был тяжело ранен в голову из миномёта в мае этого года. Сначала его поместили в Кабульский госпиталь, где осколки были удалены. Затем его перевели в Ташкентский госпиталь. Известие о ранении сына родители получили в июне, отец успел застать сына в живых в Ташкенте. Мать прилететь не смогла — не было билетов на самолёт. Родители надеялись на выздоровление сына и собирались перевезти его в Ленинград, но ослабленный организм не перенёс воспаления легких. Обычно эстонцы были водителями, радиотелефонистами, пекарями, редко разведчиками спецназа, но был и замкомеска эстонец майор Олев Яассон из Антсла. Его истребитель МиГ-21Р при охоте и уничтожении караванов из Пакистана, выполняя боевой заход на цель, попал под ответный огонь из ДШК и, не выходя из пикирования, врезался в скалы. В прошлом году друг по учебке Тойво Янисмяги — заместитель командира БМП умер от сердечной недостаточности в адской жаре — типичная смерть для северных парней тут. Вообще, в сегодняшнем составе отделение Гасымова было всего неделю.

БМП-2 рычал на холостых, заполняя узкую улочку от стены до стены удушливыми сизыми выхлопами.

— Эй! Петухов, да выключи ты свою вонючку, — крикнул Лаас.

— Если заглушу, то потом хрен заведём, ответил механик-водитель, — вольтметр ерунду какую-то показывает, как бы аккумуляторы не сели…

На машине в контейнере, в десантном отделении были установлены две стартерные последовательно соединённые кислотные аккумуляторные батареи 6СТ-140Р — напряжение каждой батареи 12 Вольт, ёмкость 140 ампер/часов, и будучи утром в порядке, разрядится они никак не могли.

— Если не заведётся, будешь отвечать за срыв операции. Понял? Глуши тебе говорят! — спокойно сказал Лаас, не поддаваясь на шуточный обман.

— А что это за операция-то такая, непонятно мне. Что это мы собственно здесь потеряли? Тут, небось, и тощего барана не отыщешь…

В разговор вмешался Гасымов.

— Петухов, э-э, не воняй. Полкаш лейтёхе приказ давал? Давал. Мне тоже говорил. Тебе нет. Ты трепло… — сказал он.

— Сам ты трепло!

Гасымов бросился к БТР. Люк над мехводом захлопнулся. Гасымов злобно ударил прикладом по броне. Движок наконец замолчал. Синяя дымка начала потихоньку рассасываться. Лаас подошел к Андрею.

— Зачем стрелять-то было? — спросил он.

— Так, принял тут одного за духа. Нервы…

— Петухов с Талутем останутся здесь. А где Талуть со своим духом? — Гасымов покосился на вылезшего из люка мехвода, — где ещё один наш дозор?

— А где ж ему быть, наверное, кимарит где-нибудь в тени. Дозор стоп — Талуть на бок хлоп! Это как всегда! — сострил Петухов.

— Эти бойцы выспятся когда-нибудь насмерть, отрежу им духи наследство. И ты в оба смотри, если что, выезжай обратно задом и жди. Понял?

— А как заводить-то?

— Что значит как?

Лицо Петухова напряглось, завизжал стартёр. Двигатель молчал…

— Ну, что я говорил?

— Смотри у меня, не дай бог не заведётся когда надо! Шкуру спущу.

— Это ещё неизвестно, кто кому и что спустит! — пробурчал Петухов и опять скрылся в люке.

— Эй! — снова показалась его голова, после тонального вызова радиостанции боевой машины Р-123М, — тут Хабибулька на связи, говорит, что никак не найдёт мужика какого-то…

— Это я его послал к магазину, посмотреть, что там! — вмешался в разговор Андрей, — передай этому идиоту, чтобы шёл скорее сюда. Вот дурак-то!

— А вот и он — больной чёрт! — оглянувшись произнёс Лаас.

Из-за поворота появился второй дозор ефрейтор Талуть и рядовой Бегимбетов. От магазина вернулся и Хабибулин.

Не доходя до БТР, второй дозор остановился, и Талуть развел руками, хлопая длинным рыжими ресницами:

— Духов нету нигде! А что за стрельба?

Хабибулин тоже вопросительно посмотрел на Андрея и произнёс загадочно:.

— Там на углу то ли склад, то ли магазин, в общем, помещение с товаром. В окно видно, что там аккуратно стоят магнитофоны, лежат в ярких упаковках джинсы и батники, возвышаются рулоны ковров. А мужик в чалме куда-то пропал…

— Тьфу ты, — плюнул Лаас.

— Пошли, пошарим по домам чего цепного и в магазин этот зайдём, э-э! — сказал Гасымов, — да, Петух, э-э, закрой брезентом номера на бронике, обязательно…

— Я не пойду! — сказал неожиданно Андрей и полез на БМП, — население разбежалось, магазины закрыты, а там, наверно, мины…

Лейтенант Мереддурдыев хоть и был прозван «Вонючкой» за запах, словно от барана пахло, был стреляный воробей, и преподал много нужных уроков Андрею в частности, как в случаем с минами-ловушками: советским бойцам из разорённой предателями страны, дарили или они находили на операциях заминированные магнитофоны и другие предметы. Говорил-говорил лейтенант — не берите! Нет — брали! При проверке 1-й роты, пришедшей с боевого задания, обнаружился двухкассетный японский магнитофон Panasonic. Чей? Никто и не сознаётся! Отнёс его лейтенант в сторонку, вынул «Стечкин» и выстрелил по магнитофону, а тот возьми и взорвись! После этого любителей подобной душманскую аудиотехнику поубавилось…

— Как это так, э-э? — удивился сержант, — всегда ходил… У нас на продажу есть варёные патроны и гранаты, пустые осветительные мины и прочие причиндалы, сделаем обмен…

— Вот так это так! — Андрей сел на теплую пыльную броню, иссечённую пулями и осколками и закрыл глаза, — не хочу…

Магазины — дуканы были окном в другой заграничный капиталистический мир. Афганский поход по магазинам мог закончиться для советского солдата у душманов в зиндане, но только в дукане можно было достать невиданные в Союзе товары и приехать не просто дембелем с войны, а упакованным в фирму — сумка фирмы Montana или дипломат пластмассовый, индийский, варёные джинсы в стиле commandos, какой-нибудь парфюмерный набор, платки Panasonic или Sony — магнитофон двухкассетный, часы Orient или Seiko. Солдаты ходили по дуканам и уже представляли дорогу домой к девчонкам. В Афганистане можно было купить дешёвую индийскую и пакистанскую косметику, маникюрные щипчики, электронные наручные пластиковые часы — на 10 советских рублей можно было взять 10–12 штук. В дуканы ходили только с оружием и не поодиночке. Общались с торговцами, а автомат за плечами…

Деньги — афгани, как правило, добывались на операциях по прочёсыванию местности или кишлака. Бойцы бесконтрольно грабили кишлак, а офицеры грабили бойцов после операции, мечтая сорвать золотой куш. Высокое начальство прилетало на вертолётах в районы боевых действий, чтобы про между прочим набрать для себя лучшее из трофейного имущества, чаще всего драгоценности и валюту. В отдалённых сопротивляющихся кишлаках гребёж и разгром был полнейший и безнаказанный, не сдерживаемый ничем и никем — уничтожались запасы продовольствия, убивали скот, обычно, прежде чем войти в дом, бросали гранату, затем стреляли веером во все стороны, и только после этого смотрели; всех мужчин и даже подростков расстреливали на месте, всё ценное имущество растаскивалось…

В отношении лейтенанта Мереддурдыева и двух солдат, уже теперь уволенных в запас, даже было будто открыто расследование за убийство пятерых афганцев. Лейтенант однажды послал двух своих дембелей-земляков из Туркменистана добыть ему денег афганей. Послал их не в первый раз. Они — автоматы на плечо и поехали в Чарикар. У города остановили проезжавшую машину с афганцами, перевозящими товары, выехали с ними в заросли винограда, обыскали, а потом всех пятерых расстреляли. Взяли деньги, нагрузили на себя барахла, сколько могли унести, и ушли. Ночью лейтенант выделил им БМП, они на нём поехали, пять трупов погрузили, отвезли в другое место и закопали, а машину сожгли. Практически вся рота знала о том. Дикость советской Азии равнялась дикости капиталистической Азии и наоборот…

При проведении утреннего осмотра в роте запросто можно было найти в тумбочках у таджиков, узбеков, дагестанцев, азербайджанцев или чеченцев отрезанное ухо в пакете, фото с отрезанными головами душманов, фото с пытками и прочее. Лейтенант из 2-й роты Габдрахманов во время прошлогодних боёв в Панджшерской долине сбрасывал пленных в ущелье, кладя им в карманы взведенные гранаты, и те даже до земли не долетали, а о похоронах для встречи с Аллахом и речи не шло. Габдрахманова как-то с группой зашёл в долине за дувал в один из дворов, надеясь там прихватить овец, а увидели трёх молодых женщин, двух древних седобородых стариков аксакалов и шестерых или семерых детишек лет шести — восьми. Один из сержантов-уйгуров сказал, что молодки хороши, и на глазах аксакалов и детей, присланные Горбачёвым азиатские и кавказское солдаты начали изуверски насиловать женщин-таджичек, по своему прошлому опыту уже зная о своей полной безнаказанности, зная, что ни здесь, ни в Союзе советской власти уже нет, а горбачёвцы и их союзники в республиках ведут грабёж и делёж сталинского наследия. Неизвестно, сколько такие же кавказцы, азиаты и западные украинцы в составе сталинской армии изнасиловали немок в 1945 году, чуть не всем прогрессивным миром тех немок считали спустя десятилетия, мстили ложью за то, что при Сталине его маршалы и генералы Жуков, Рокоссовский, Чуйков репрессировали насильников, в том числе расстреливали перед строем части, и дома с изнасилованными немками и их детьми никто не сжигал, а детей кормили из полевых кухонь, а не свинцом в голову как при Горбачёве — человеке всём в крови, а вот солдаты, офицеры и генералы его армии не репрессировались за свои злодеяния, наоборот, безнаказанностью, повышениями и наградами поощрялись к рецидивам: его спецназ КГБ и ГРУ под грязную ложь о Сталине и его государстве зверствовал как фашистские каратели. Потому что сталинская армия была армией-освободительницей простого народа от фашизма, а армия андроповско-горбачёвская была армией фашистской против простого народа своего и чужого. Отсюда разница во всём в двух войнах, хотя армия номинально была одна и та же — Советская армия…

Вот и тогда детишки сбились в угол, кричали и визжали, пытаясь хоть как-то помочь матерям. Старики полуоглушённые ударами прикладов, дрожа, молились в крови, прося Аллаха о пощаде, спасении и достойной смерти. Через два часа лейтенант устал и скомандовал своим нукерам:

— Огонь!

Он первым выстрелил в женщину, только что им изнасилованную. Затем преступник слили из бензобака БМП горючее, облили трупы, забросали их одеждой и тряпьём, скудной деревянной мебелью и подожгли. Другой случай был уже при Андрее на реке Горбанд, впадающей в Панджшер. Поехал он с Гасымова и дагестанцем Сулиевым, отправленным через два дня в госпиталь с оторванной ногой на мине, на водовозке. Стали они долго черпать воду вёдрами. На другом берегу девчонка совсем молодая появись с кувшином. Гасымов и Сулиев не сговариваясь к ней бросились, догнали, избили, изнасиловали и потом убили. Пришёл какой-то дед старый, и его застелили. Пытался Андрей помешать, да Гасымов, под гашишем бывший с утра, едва его самого не застрелил. Соседний кишлак после этого весь ушёл в Пакистан через Панджшер — новые бойцы джихада все стали — и вербовать не надо.

За всё время службы в Афганистане — почти полтора года, Андрей насмотрелся и наслушайся множество подобных историй, как солдаты и офицеры армии Горбачёва и Соколова, а впереди всех спецназ ГРУ и КГБ, потом уже ВДВ и погранвойска КГБ, убивали просто так афганцев, безнаказанно, изуверски, словно была им такая команда сверху, и рассказов таких было не счесть, и ни разу он не слышал, чтобы солдаты спасли кого-то из афганцев — таких, наверное, почитали бы пособниками врагам. Как они собирались жить потом в своей опороченной стране, которую андроповцы и горбачёвцы, их генералы и интеллигенция, советские торговые и банковские мафиози, выпущенные на волю новые советские капиталисты, превратили за два года Постройки — Переломки в абсолютную коррупционную империю зла?