Солнечное затмение

Глава 15 Война от Питера до Москвы

Ранним утром 29 октября 1917 года на столике у кровати Василия в роскошной номере гостиницы Мамонтова «Метрополь» зазвонил телефон. Это звонил агент «Республиканского центра», отвечающий за работу с творческой интеллигенцией — Станиславский, он же Алексеев, авторитет театральной деятельности, впрочем никак не вдохновляющей ни Василия, ни его любовниц Верочку и Софочку, предпочитающих современные электротеатры пыльным занавесям.

— От Завойко через телеграфистов с Брянского вокзала прислали только что сообщение, — заговорщицким тоном произнёс Станиславский, предприимчивый владелец отцовского дела — «Фабрика волочения золота и серебра», поставляющей медный кабель компания Ericsson для их телефонной станции в Москве уже четверть века, а заодно владелец нескольких процветающих теперь московских театров и актёрских трупп, — в Питере началось!

Станиславский был родственником Мамонтова — владельца «Метрополя», и через него по просьбе Завойко устраивал Виванова в забитую гостиницу, в личный резерв номеров владельца. Состояние его семьи пошло в гору с 1882 года, когда открылась первая в Москве и в России телефонная станция Ericsson. Тогда было всего 26 трёхзначных номеров и один номер в год стоил 250 рублей — как три шубы из хорька. В 1903 году император Николай II прибыл в Москву по случаю запуска телефонной линии в Московском Кремле и компания Ericsson подарила царю телефон с трубкой из слоновой кости в дополнении к подаренным ранее акциям компании. Станиславский был чудаковат — он часто заставлял своих актёров долгими ночными часами читать ему по телефону роли, неоднократно повторяя своё коронное «Не верю!».

— Что началось? — пытаясь сообразить, что происходит, переспросил Василий.

— В Питере против большевиков восстали юнкерские училища, и пошли в бой наши офицерские отряды! — играя голосом, словно это была не жизнь, а постановка трагедии «Царь Фёдор Иоаннович» Алексея Толстого, — у меня собраны пожертвования от Мамонтова, Третьякова, Алексеевых и других наших соратников…

— Понял, спасибо…

— Я сегодня целый день, если что, голубчик, буду в «Славянском базаре» на Никольской, подъезжайте…

— Хорошо, спасибо… — со вздохом ответил молодой человек и повесил трубку.

Началось и в Петрограде!

Спустя три дня после свержения правителя России Керенского, координатор действий офицерско-юнкерских отрядов нескольких союзов офицеров армии и флота, бывший генерал-адъютант царя в чине генерал-лейтенанта Алексеев, находясь в Питере на нелегальном положении, получил информацию от лейб-гвардии полковника Трескина и Генерального штаба полковника Дорофеева об успешном захвате Кремля и о захвате ключевых точек Москвы.

У Гатчины бывший правитель России Керенский совместно с эсером Савинковым выступил на Питер во главе казачьего корпуса генерала Краснова, имея оперативно выделенные ему ассигнования в 5 миллионов рублей от главы Госбанка Шипова, всё ещё отказывающего в обслуживании правительству Ленина, уполномоченного II-м Всероссийским Съездом Советов. Золотой запас России заговорщик Шипов заранее вывез в Казань. Ленин денег не имел, и мог рассчитывать в борьбе против Керенского у Гатчины только на добровольцев и их ресурсы. Все рвались в столицу спасать свободу.

Из Питера в Москву на помощь Моссовету, преодолев саботаж железнодорожных чиновников, отправились бронированные боевые машины, артиллерия, винтовки, боеприпасы, матросы с крейсера «Аврора», ослабив, таким образом, ударные возможности питерских красногвардейцев и рабочей милиции. В этой обстановке Алексеев дал приказ отрядам «Союза офицеров», «Союза бежавших из плена», «Союза георгиевских кавалеров», «Сообщества увечных воинов» и «Белого креста» начать в столице аресты членов Петросовета, правительства Ленина, захват государственных учреждений. Эти офицерские организации через «Общество экономического возрождения России» щедро финансировал некоронованный король российского банковского дела Вышнеградский, всероссийский король сталелитейный и угольный Путилов, российский нефтяной король Нобель, хлебный король Каменка, торговый король Рябушинский. При этом Алексеев продолжал закупку и отправку в Новочеркасск эшелонов с оружием, в том числе отправлял вооружение из фронтовых запасов Генерального штаба генерала Духонина для формирования наёмной армии на Дону. Готовя для себя курульное кресло военного диктатора, Алексеев по-прежнему считал хлебный регион Дона с опорой на Бакинские и Грозненские нефтяные месторождения Нобеля и Рокфеллера лучшей базой для развёртывания русской наёмной армии. Ресурсы нефтедобытчиков, хлебные ресурсы, черноморские порты, каспийский порты, граница через Иран с английской Индией наилучшим образом подходили для этого в отличие от Москвы и Питера, но попытаться захватить эти центры сразу стоило попробовать. Вот и пробовали…

Эмиссар Алексеева полковник Лисовой на Дону с сентября занимался приёмкой и размещением вооружений и прибывающих в Новочеркасск со всей страны офицеров и ударников. Пароль для прибывающих в армию наёмников — «пособие и труд». В Новочеркасске с согласия правительства Дона уже собралось 20 000 офицеров, ждущих прибытия Алексеева и готовых начать боевые действия по его приказу. Туда же без согласия Алексеева направился со своим туркменским полком и «полком смерти» из ударников штабс-капитана Неженцева, решивший прервать театральный плен в Быхове, другой кандидат на курульное кресло военного диктатора России — генерал Корнилов — неудачник июньского захвата власти, потерявший симпатии большей части офицерства. Но успех лёгкого захвата Москвы, движение туда кавалерии, артиллерии и ударников генерала Духонина и донского войскового головы Каледина, колебания и слабость коалиции нескольких социалистических партий в Моссовете и Ревкоме, продажность и трусость их лидеров, очевидная слабость вооруженной силы из рабочих и солдат запасных полков, делала соблазнительной попытку повторения такого же сценария и в Питере. Для этих целей Госбанк, всё ещё возглавляемый бывшим чиновником Николая II, а потом и чиновником Российской Республики Шиповым, выделил Алексееву 3 миллиона рублей на выплату пособий офицерам и юнкерам…

Одновременно с разворачивающимся сражением в Москве за Крымский мост, за Алексеевское училище в Лефортово и Никитские ворота, тёмным октябрьским утром в Питере полковник Полковников, тоже бывший командующий округом, как и полковник Рябцев, тоже эсер, как и полковник Рябцев, также, как и полковник Рябцев, создавший эсеровский комитет для вооруженной борьбы за установление военной диктатуры, как и полковник Рябцев, действуя по московском шаблону, тоже приступил к действиям.

В промозглой дождливой тьме со снегом, в дрожащем свете редких газовых уличных фонарей, офицерско-юнкерские отряды Владимирского и Павловского пехотных, Николаевского кавалерийского, Константиновского и Михайловского артиллерийских училищ, школы прапорщиков инженерных войск, всего более 7000 человек, в большинстве своём имеющие боевой опыт, боевые награды, именное оружие, пешим порядком, конно, на грузовиках и легковых автомобилях, оцепили и атаковали государственные учреждения Питера… Действуя по единому плану решительно и жестоко, офицеры и юнкера захватили их к великой радости столичных чиновников, капиталистов, банкиров и торговцев, и иностранных дипломатов стран, не желающих прекращения Россией кровавой войны для производства прибылей заводчикам, банкирам и спекулянтам. Сопротивляющихся питерских красногвардейцев, моряков и солдат убивали без разговоров на месте, как «двинца» Сапунова на Красной площади — в затылок или в лицо из револьвера, штыком в живот, или избивали, как прапорщика Берзина в Кремле — рукояткой револьвера в лицо, прикладом, эфесом шашки.

Отряды офицеров и юнкеров Николаевского кавалерийского училища внезапно атаковали и убили 15 караульных солдат лейб-гвардии Кексгольмского полка, охранявших бронированные боевые машины в Михайловском манеже. Были захвачены 16 бронированных боевых машин запасного броневой дивизиона — «Руссо-Балт», «Шеффельд-Симплекс» и «Армиа-Мотор-Лориес» — четыре отделения по четыре броневика, почти все на ходу. Ещё четыре броневика были заранее спрятаны в городе штабс-капитаном Сафоновым, и к ним запас авиационного бензина 1-го сорта. Тут же двухпулемётные броневики были укомплектованы отборными офицерскими экипажами и немедленно вступили в боевые действия по всему городу.

За короткое время жизнь в столице была парализована, десятки человек убиты и ранены, десятки оказалось в плену в качестве заложников. Начался тяжёлый бой за телефонную станцию между офицерами и юнкерами-николаевцами с одной стороны и солдатами лейб-гвардии Кексгольмского полка, с другой стороны. В отличие от солдат московских запасных полков, лейб-гвардии Кексгольмский запасной полк хоть и не был укомплектован фронтовиками и выздоравливающими после ранений ветеранами, но являлся одним из самых прославленных и старейших полков русской армии — участник Полтавской битвы, строитель Петропавловской крепости, в качестве морской пехоты когда-то атаковал Стокгольм, участник первого взятия Берлина и Бородинской битвы, участник второго взятия Берлина. Полк занимал Париж, сражался под Плевной. Когда простой русский человек идёт по казарме такого своего полка и видит: вот знамя, вручённое полку Екатериной II, вот серебряные трубы за взятие Берлина, вот Георгиевское знамя за победу над Турцией, то человек невольно и навсегда проникается духом гвардии и видит мир совсем иначе, он иначе понимает своё место в нём, даже если вчера человек был всего-навсего сапожником или батраком.

Вот такие солдаты-гвардейцы из семей бывших крепостных рабов вцепились намертво в офицерско-юнкерский отряд, захвативший телефонную станцию в Петрограде, несмотря на офицерские пулемёты, разрывные пули и броневик. Гвардейцев легендарного полка теперь убивали не германцы на фронте, а юнкера под командованием эсеровского комитета полковника Полковникова и наёмники-офицеры из организаций генерал-лейтенанта Алексеева. Но солдаты и прапорщики лейб-гвардии не остались в долгу перед ними.

Запасные полки гвардии, готовящие для своих полков на фронте пополнение, являлись частью столичного гарнизона Петрограда. Основу гвардии составляли 12 резервных полков гвардейской пехоты: Преображенский, Семёновский, Измайловский, Егерский, Московский, Гренадерский, Павловский, Финляндский, Литовский, Кексгольмский, Петроградский, Волынский. В каждом полку 5–7 тысяч человек. Кроме того, в столице были ещё запасные гвардейские части: сапёрный батальон, флотский экипаж, артиллерийские дивизионы, сводный казачий и кавалерийский полки. Всего 100 тысяч гвардейцев. К Петроградскому гарнизону принадлежали также части 1-й и 19-й обычных пехотных запасных бригад, укомплектованных жителями столичного военного округа: 175-й, 177-й, 178-й и 179-й, 1-й, 3-й, 172-й, 176-й, 180-й и 181-й пехотные запасные полки общей численностью тоже 100 тысяч человек. В состав столичного гарнизона входили 16-я Ярославская, 308-я Петроградская, 343-я Новгородская, 86-я, 88-я, 89-я, 90-я и 348-я Вологодские пешие дружины государственного ополчения из ратников в возрасте до 43-х лет, 1-я запасная артиллерийская бригада, бронедивизион. Вся эта масса мужчин, оторванных от родного дома и хиреющего хозяйства, отказалась весной сражаться за царя, и осенью отказалась сражаться за Керенского. Тем более они не собирались сражаться за генерала Корнилова, Алексеева или за эсеровский комитет Полковникова, поднявшего военный мятеж. Солдаты и прапорщики лейб-гвардии прекрасно знали, кто платит этим наёмникам деньги — Вышнеградский, Путилов, Каменка, Нобель, Барк, Шипов, Рябушинский и другие жадные и безжалостные капиталисты.

Свержение правителя России Керенского и его третьего по счёту Временного правительства восстанавливала элитарность и привилегии гвардии при Ленине в виде права на пребывание в столице вместо фронта в качестве гаранта новой революции, возвращало уважение среди горожан как защитников и охранителей. Когда три дня спустя некий эсеровский комитет полковника Полковникова под броским, словно рекламным названием — «Комитет спасения Родины и Свободы», не объясняя свободы чьей и родины какой, принялся руками офицеров-наёмников и юнкеров из числа солдат-ударников и фронтовиков, убивать лейб-гвардейцев на улицах Питера, гвардейские полки решительно и жёстко принялись наводить порядок твёрдой вооружённой рукой…

Тем временем кризис в столице нарастал — Ревком и Петросовет были отключены от связи, часть их членов арестована, часть убита, по городу начались облавы по спискам на большевиков и социалистов, начата запись питерских студентов и чиновников в Белую гвардию. Однако, как и в Москве, запасные полки не присоединились к комитету эсеров и офицерско-юнкерским отрядам, а казаки всех трёх донских казачьих полков гарнизона остались нейтральными согласно договору, подписанному ими с Петросоветом три дня назад. Лейб-гвардии Волынский запасной полк тоже заявил о нейтралитете.

Среди всеобщего хаоса и растерянности простого народа, под пулемётные очереди и перестрелку в городе, в Смольном институте ранним утром появился Ленин…

— К оружию, товарищи! Вместо красногвардейцев, ушедших к Гатчине навстречу казакам Краснова и Керенского, нужна нам новая вооружённая сила! — призвал Ленин рабочих и столичные социалистические партии, — товарищи, революция в опасности! Прочь колебания и разговоры! Всё потом!

Ленин своим решительным вмешательством в деятельность Ревкома и Петросовета не позволил повториться московскому варианту с захватом юнкерами и офицерами Петропавловской крепости, как в Москве с захватом юнкерами офицерами Кремля. Не позволив никому колебаться и минуты, Ленин заставил всех за считанные часы записать в Красную гвардию и милицию, и вооружить 20 тысяч питерских рабочих безо всякого различия их политических воззрений. Ленин ежечасно требовал именем II-го Всероссийского съезда Советов от командующего гарнизоном полковника Муравьёва навести в столице порядок. Формирование единого штаба офицерско-юнкерских отрядов, подобный тому, который был создан в Александровском военном училище в Москве, быль сорван решительными действиям Петросовета, нового правительства и войсками гарнизона. Глобального городского побоища в Питере удалось избежать.

Части гарнизона совместно с отрядами рабочих и милицией немедленно отправлялись выбивать юнкеров и офицеров из ключевых точек Петрограда и государственных учреждений. Началось прочёсывание кварталов, ликвидация отдельных патрулей юнкеров и офицеров…

Все очаги военного переворота — Владимирское пехотное, Павловское пехотное, Николаевское кавалерийское, Константиновское и Михайловское артиллерийские училища, школу прапорщиков инженерных войск и ненадёжные части гарнизона блокировали красногвардейцы, милиция, матросы, солдаты-гвардейцы с артиллерией и бронетехникой. Там начались перестрелки и уличные бои…

У Владимирского пехотного училища, где заняли оборону 650 юнкеров и 200 офицеров во главе с полковником Куропаткиным, разыгралось многочасовое кровопролитное сражение. Ночью примерно половина юнкеров-учащихся, в основном уроженцы Питера, покинули училище, переодевшись в гражданскую одежду, отказавшись принимать участие с утра в боевых действиях в родном городе. Юнкера-большевики и юнкера-эсеры в училище были арестованы, чтобы они не выдали приготовлений к боевым действиям. Ранним утром 350 офицеров и юнкеров-владимирцев после короткого боя захватили гостиницу «Астория» и склад вооружений недалеко от училища, убив и ранив несколько солдат столичного гарнизона. Другие отряды юнкеров-владимирцев совместно с юнкерами других училищ и отрядами офицеров при поддержке бронетехники разошлись по городу для разоружения красногвардейцев и милиции.

В этой обстановке солдаты лейб-гвардии Гренадерского запасного полка под командованием полковника Муравьёва при поддержке броневиков «Слава» и «Ярославль» решительной атакой отбили у юнкеров оружейный склад, и быстро окружили училище…

В темноте и под дождём со снегом, подошедшие роты лейб-гвардейцев атаковали училище с ходу с четырёх сторон. Трёхэтажные с подвалами казармы Владимирского училища образовывали каре: корпус на углу Большой Колтовской и Музыкантского переулка, прочной постройки наполеоновской эпохи, корпус по Малой Гребецкой улице более поздней постройки, лицевой корпус по Большой Колтовской улице и новый дворовый флигель. Столами, тюфяками, сундуками и другим штатным имуществом, окна первого этажа и двери были забаррикадированы, на первом этаже ждали партии юнкеров для штыковых контратак, вооруженные дополнительно гранатами и револьверами. Юнкера и офицеры полковника Куропаткина, имея 15 станковых пулемётов Максима, траншейные 37-миллиметровые пушки, бомбомёты, 1000 винтовок Мосина из цейхгауза училища, значительный запас патронов, снарядов и бомб, яростно оборонялись, позволяя себе вести и шквальный огонь по атакующим из пулемётов и винтовочный огонь залпами…

Первая атака мгновенно захлебнулась. Трое лейб-гвардейцев были убиты, семеро ранены, были раненый и любопытные прохожие.

После ложного выбрасывания белого флага полковником Куропаткиным для затяжки времени в расчёте на помощь юнкеров Павловского училища, находящегося неподалёку, или помощи от полковника Полковникова из Николаевского училища, тоже блокированного, после расстрела юнкерами и офицерами парламентёров — прапорщика и унтер-офицера лейб-гвардии Гренадерского запасного полка, все поняли, как раньше поняли и солдаты лейб-гвардии Кексгольмского резервного полка, с кем они имеют дело, и отбросили всякие сантименты. Бой возобновился уже с ожесточением…

Бронемашина лейб-гвардейцев «Слава» была подбита юнкерами из 37-миллиметровой пушки. Артиллеристы лейб-гвардейцев падали один за другим у своих орудий, сражённые мастерскими выстрелами из окон училища профессионалов по части убийств. Небольшой дом рядом со зданием училища от попадания артиллерийской гранаты разлетелся на куски. Раненые солдаты и матросы умирали на мокрой брусчатке перед фасадами училища на глазах толпы зрителей и обывателей из соседних домов. Раненые истекали кровью у всех на виду, поскольку юнкера убивали санитаров прицельным одиночным огнём при попытке вынести раненых с поля боя. Лейб-гвардейцы по-пластунски пытались подобраться к амбразурам в баррикадах окон первых этажей и закидать их гранатами, но несколько раз неудачно.

Совсем рядом батюшка домовой церкви Николаевской богадельни под колокольный звон, не обращая внимания на грохот боя и массовую гибель людей, вместо попытки именем христианского бога остановить смертоубийство, хладнокровно отслужил обедню для прихожан, как бы не замечающих, что рядом убивают людей. Множество любопытных обывателей толпилось вокруг места боя, в том числе женщины и даже дети. Городская Дума Питера тоже не нашла нужным остановить кровопролитие и искать компромиссы, поскольку желала победы эсеровского комитета и военных сил долгожданного военного диктатора Алексеева.

Но лейб-гвардия не собиралась отдавать юнкерам и офицерам столицу! Пролитая кровь товарищей взывала к мщению. Полковые комитеты лейб-гвардейцев три дня назад признали законным новое правительство Ленина, назначенное II-м Всероссийским съездом Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, и менять своё мнение не собирались.

Лейб-гвардии Гренадерский резервный полк, штурмующий юнкерское Владимирское пехотное училище, тоже был наследником великих русских войсковых традиций лейб-гвардии Гренадерского полка с 1756 года. Этот прославленный русский полк брал Берлин, сражался при Бородино, вошёл в Париж, участвовал в восстании декабристов против самодержавия на Сенатской площади в 1825 году. Почти весь кадровый довоенный состав полка в 1915 году постигла трагическая участь всех без исключения полков старой царской гвардии в результате всеобщей технической и социальной отсталости Российской империи, за который народ и гвардия заплатили одинаково — гибелью людей и государства. Царь, словно недоразвитый дикарь, просто сам истребил свою гвардию — свою опору самодержавия, используя гвардию как ударную пехоту прорыва, пытаясь компенсировать этим свою техническую и управленческую отсталость. Трагедия гренадер лейб-гвардии Гренадерского полка произошла в июле два года назад во время позорного оставления царём части своей Русской империи — царства Польского. У деревни Крупе под русинским городом Красныставом в Польше, недалёко от границы Украины, лейб-гвардии Гренадерский полк генерал-майора Рыльского столкнулся с элитными частями германской императорской гвардии, имеющими четырехкратное численное превосходство, с подавляющим превосходством в артиллерии и пулемётах. Кроме штыковой атаки на манер Бородинской битвы царские военачальники ничего противопоставить немецкой технике не смогли и предприняли ряд самоубийственных штыковых атак против четырёх германских гвардейских полков. Результат — потеря убитыми и ранеными до 80 процентов боевого состава — 43 офицера и 3000 гренадер, а во 2-ом батальоне уцелело всего 12 человек. Вся кадровая русская гвардия полегла в этот период времени подобным нелепым образом. Ни уцелевшие после мясорубки солдаты, ни офицеры такого простить своим генералам и царю не могли…

Пока поборники либеральных идей радовались вооружённому выступлению своих сторонников в столице, и торжествовали, предвкушая свержение правительства Ленина, в эти же самые утренние часы в Москве полковник Рар отклонил требование Демидова о сдаче Алексеевского училища и зданий кадетских корпусов в Лефортово, а офицеры начали обстрел позиций солдат и московский красногвардейцев в парке и вдоль Яузы.

Солдаты лефортовских артиллерийских мастерских в ответ открыли артиллерийский огонь из 75-миллиметровых пушек Арисака по Алексеевскому училищу и комплексу зданий кадетских московских корпусов. Пушки солдат и рабочих теперь одновременно и почти синхронно били в Питере и Москве по юнкерским училищам.

Отсутствие у Крымского моста через Москву-реку у наступающих красных сил бронетехники и артиллерии для подавления пулемётных точек в четырёхэтажном кирпичном здании Катковского лицея, заставило красных начать наступление в сторону Крымской площади от Лужников по улице Чудовка, от улицы Большие Кочки, по заросшей кустами и деревьями Хамовнической набережной между складами лесоматериалов и бараков беженцев с запада бывшей империи. Общее командование атакой на Катковский лицей рот 193-го, 55-го запасных пехотных полков, 196-й пехотной дружины ополчения и отряда ветеранов-«двинцев», осуществлял красный прапорщик Померанцев — председатель полкового комитета и фактический командир 193-го полка.

Двигаясь короткими перебежками под пулемётным огнём, атакующие сосредоточились в трущобах и за заборами напротив лицея. Используя атаку красногвардейцев через Крымский мост как отвлекающий фактор, солдаты броском пресекли, наконец, открытое пространство площади и прорвались к зданию лицея. Они гранатами разрушили баррикаду у входа в здание и ворвались внутрь. В ход пошли штыки, ручные гранаты, ножи, револьверы…

Ударников, юнкеров и офицеров, повинных в убийстве в течение суток 10 человек на Крымском мосту и такого же количества при штурме лицея, «двинцы» во время рукопашной схватки в плен не брали. Однако пулемёты юнкеров на чердаках Провиантских складов неподалёку от лицея, всё равно продолжали блокировать Крымский мост и передвижения по Зубовскому бульвару. Провиантские склады сейчас были главным источником продовольствия: хлеб, масло, сахар, мясо для сил полковника Рябцева и Трескина в центральной части города — со складов шла непрерывная отгрузка продовольствия, в том числе перекупщикам и спекулянтам. Карточная система на хлеб и другие продукты, действующая уже год в Москве, делала склады не менее значимой военной целью, чем штаб округа на Пречистинке или телефонная станция.

Штурм продовольственных складов — комплекса зданий на пересечении Остоженки и Садового кольца начался сразу же, без паузы, чтобы не дать юнкерам что-либо предпринять и вернуть себе обратно лицей. Поскольку в это же время шёл ожесточенный бой на Кудринской площади, на площади Смоленского рынка и за Тверской бульвар у Страстного монастыря, полковник Рар был заблокирован в Лефортово без помощи извне — казаки отказались входить в Москву, а свободных резервов для контратаки ни у Рябцева, ни у Трескина с Дорофеевым не оказалось. Да и не очень Трескин рвался помогать силам Рябцева. Неизвестно ещё было, как они себя поведут после захвата власти в Москве, и не придётся ли драться уже с ними за провозглашение Алексеева правителем России. Хотя разведчик Ревкома Люсинова и доносила товарищам, что на Арбате было в это время большое количество автотранспорта, готовые сформированные отряды офицеров и белогвардейцев, но они в сторону Алексеевского училища не выдвинулись. На защиту Провиантских складов Рябцева они тоже не торопились. Поэтому-то после уничтожения юнкеров в Провиантских складах, солдаты смогли начать быстрое продвижение по Остоженке и Пречистенке к Штабу округа…

Пока солдаты красного прапорщика Померанцева штурмовали Катковский лицей и Провиантские склады в начале Остоженки, солдаты 55-го запасного полка под командованием красного прапорщика Сокола окружили 3-ю и 4-ю школу прапорщиков напротив Александровских казарм, где засели 350 хорошо вооружённых юнкеров во главе с офицерами, а также проживали офицерские семьи. Основные силы этих школ под командованием подполковника Невзорова и генерала Шишковского утром заняли Кремль и принимали сейчас участие в боях на Мясницкой улице и Сретенке. Сдаться и сдать оружие, юнкера и офицеры школ отказались. Договорились только выставить совместные посты вокруг казарм из юнкеров и солдат. Тогда прапорщик Сокол взял взаймы у профессора Штернберга с набережной 155-миллиметровое длинноствольное французское орудие де Банжа образца 1877 года без прицела и затвора, и установил на Павловской улице напротив казарм. Это оказало сильное психологическое воздействие на жен офицеров школы. В городе раздавались орудийная канонада и то, что орудие не может стрелять из-за того, что французские инструкторы спрятали прицелы и затворы и сбежали, а офицеры-артиллеристы развезли снаряды по разным складам и перепутали отчётность, никто из них не знал. Началась паника, крик, визг и бегство женщин с детьми через окна, и школы прапорщиков решили сдаться без боя. В результате без крови были ликвидированы силы эсеровского комитета в Замоскворечье, получено для красного профессора Штернберга много современного отечественного оружия, боеприпасы, продовольствие, обмундирование.

В полдень 29 октября 1917 года одновременно со штурмом Владимирского училища на улице и приготовлениями к атаке на Николаевское инженерное училище в Михайловском замке в Питере, в Москве начался штурм Провиантских складов на Зубовском бульваре и атака на комплекс зданий юнкерского училища и кадетских корпусов в Лефортово. В единой взаимосвязи событий в Москву и Питер двигались со всех сторон подкрепления — к полковникам Рябцеву и Трескину в Москву по железной дороге двигались войска из Брянска, Смоленска и Новочеркасска, а к полковнику Полковникову прорывались казаки Краснова и юнкера через Гатчину, воодушевляемые деньгами Керенского. В Питер к Ленину и полковнику Муравёву из Кронштадта и Пулково шли отряды матросов, а в Москву к Ногину и Усиевичу двигались из подмосковных городов на автомашинах и по железной дороге рабочие отряды. Ситуации с подкреплениями в пространстве и времени самым непосредственным образом влияло на боевые действия в Москве и Петрограде, определяло изменения в планах и тактике сторон, сказывалась на стойкости и уверенности бойцов…

Москвичей — лавочников, приказчиков, официантов, гимназистов, прислугу, извозчиков, трубочистов, извозчиков, сутенеров, дезертиров, беспризорников побоище на Красной площади и в Кремле не испугало и не обескуражило. Наоборот! Привычные уже к погромам весны и лета, к самосудам и перестрелкам московских банд, дракам на демонстрациях и поножовщине, они всё восприняли как развлечение, спектакль, а долгожданные репрессии против пролетариата и разных люмпенов, как воздаяния по справедливости. В центре города, у вокзалов, на Тверской и Мясницкой, на Мещанской и на Лубянке толпились любопытные и злорадствующие преподаватели, аптекари, чиновники, студенты, дамы в возрасте и совсем юные особы, адвокаты, нотариусы, врачи и отставные военные. Они обсуждали происходящее, принимали в свои квартиры раненых спасителей старого порядка — нуждающихся в отдыхе и еде юнкеров и офицеров. Граждане с хорошим цветом лица и в дорогой одежде охотно участвовали в расправах над одинокими ранеными красногвардейцами, линчевали их, устраивали самосуды, забивали насмерть зонтиками и тростями, пускали в ход припрятанные однозарядные дамские пистолеты, пистолеты-трости, кастеты и каблуки ботильонов.

Несколько раз наблюдая подобные расправы, Виванов невольно задумывался над вопросом: «Что произойдёт, если голодранцы все-таки победят?»

Трамваи маршрута «А» и «Б» в Москве уже не ходили — «Б» — «букашку» использовали только рабочие для своих нужд. На маршруте «А» — «аннушки» на бульварах были сооружены баррикады, и велась интенсивная стрельба…

…Денис оторвался от мыслей и воспоминаний старого пациента Виванова, словно от старых и сырых газет из заброшенного подвала как раз в тот момент, когда неожиданно из общей толпы, идущей от метро, выскочил худощавый паренёк со спортивной сумкой-банан через плечо наперевес и букетом измождённых гвоздик в руках. Он набросил брезентовый капюшон на всклокоченную голову и решительно понёсся прямо через лужи к видимой только ему одному цели. Денис, радуясь разрыву в душном потоке своего сознания, сделал шаг от остановки, тут же оказавшись под дождём, и окликнул его:

— Олег! Я здесь!

Бегущий замедлил движение, вертя головой. Наконец он увидел друга и радостно, неожиданно светло для такой погоды, улыбнулся со словами:

— Денис! Алёшин? Ты здесь?

— Да здесь я! — Алёшин прикрыл голову прошлогодним журналом «Новый мир» и шагнул под непрекращающийся дождь, пожимая протянутую ему ладонь, — здесь я, товарищ Козырев…

— Автобуса давно нет? — спросил Олег, глубже натягивая капюшон на голову.

— Давно, — ответил Алёшин, — чувствую, и не предвидится…

Стоящие на остановке женщины с сумками-тележками, услышав это пессимистичное замечание, злобно покосились на парней. Молодая женщина в пальто-реглан и шапке-шарике тоскливо вздохнула.

— Такси, такси! — вдруг закричала красивая блондинка в финской куртке-дутике, и проворно подбежала к бордюру.

Все с разными чувствами смотрели на неё: на приближающуюся желтую с шашечками автомашину ГАЗ-24 с зелёным огоньком над пассажирским сиденьем, а больше смотрели на лужу у бордюрного камня, что могла из под колеса автомобиля прыгнуть на тротуар, окатив сразу всех людей на остановке автобуса грязным потоком брызг.

Однако, таксист почему-то пожалел людей и остановился, чуть в стороне от лужи, а может, он боялся открытой решётки водостока, или просто так случайно получилось.

Женщина дернула не себя ручку-скобу с кнопкой пассажирской двери и уверенным кокетливым голосом сказала:

— Гостиница «Космос», пожалуйста!

— Пятёрка! — послышался в ответ усталый прокуренный голос, — я вообще в другую сторону, в автопарк еду и в ночную смену работать не собираюсь!

Женщина без слов села в тёплую машину, а таксист повернул ручку счётчика перед рычагом переключения передач, запуская его для плана, отчётности километража и списания бензина — счётчик к антивандальном корпусе показывал общую кассу, количество посадок, пробег, оплаченный пробег и стоимость поездки — по 36 копеек за километр. Водитель такси должен был сам планировать и составлять свои маршруты, чтобы на 100 километров пробега было по плану не менее 78 оплаченных километров. Если водитель не выполнял план — ему выносилось предупреждение, в следующий раз лишали премии, передвигали в конец очереди на покупку мебели, жилья или автомобиля, редко, но могли и уволить, если к невыполнению плана и увеличению холостого пробега прибавлялись дорожно-транспортные происшествия, жалобы пассажиров, частные поломки автомобиля, поэтому к больным фокусам москвичи давно привыкли. С шумом захлопнулась дверца. Такси клацнуло, выпустило белое облако из выхлопной трубы и покатило сквозь дождь.

— Вот откуда у неё такие деньги? — сказала одна из женщин с сосисками сумке-каталке.

— Проститутка, — ответила её визави, шипя — знамо дело, да ещё в гостиницу для иностранных туристов поехала!

Пока Олег оживлённо что-то рассказывал другу о том, как много сейчас в метро стало людей с вещами, как трудности стали пересадки и вообще дышать в вагонах, а Дениса снова наполнял поток чужих мыслей. О, проклятый день, когда ничего не помогали о не защищало его от этой опасности…

И вот, чудо! Неимоверным усилием ему ужалось переключить сознание на собственные воспоминания, воспоминания о том времени, когда и начались его сложности с мировосприятием. Пионерский лагерь «Снегири» в условиях материнского террора был раем для подрастающего Дениса — пионерлагерь никогда не замирал в дрёме: дипломы и грамоты победителям, фото со знаменем дружины, катания на привезённых пони, фокусники, самодельный театр, вожатые — студенты пединститутов, секции картинга, самбо, футбола, волейбола, коньков, свой гимн, кинозал с детскими фильмами по субботам-воскресеньям, конкурсы рисунков мелом на асфальте на антивоенные темы, разные кружки: авиамоделирования, керамики, чеканки, резьбы и выжигания, военно-спортивная игра «Зарница», всегда приезжавшие на праздник пограничники стреляли из автоматов АКМ холостыми в воздух, праздники Нептуна на реке, качели, велосипеды, зимой лыжи, снежные крепости, игра в царя горы, коньки, снежки, ледяные горки и трасса бобслея, завтрак, обед, полдник, ужин, речёвки в столовой при вышедших поварах в конце каждой смены:

— Спасибо нашим поварам за наш последний завтрак!

За наш обед последний, полдник, ужин…

Однажды какой-то завтрак действительно оказался последним — когда со смертью при драматических обстоятельствах прабабки Марии пионерский лагерь для мальчика закончился для него за год до Московской олимпиады, и летние и зимние каникулы предстояло уже проводить дома, поскольку для матери, не работающей в Верховном совете и вообще нигде, никакой пионерлагерь теперь не был доступен. Тогда, наверное, и началось то самое, что сейчас вызывало приступы и выворачивало его наизнанку. Старая пробабка Мария, родившаяся в XIX веке при царе, при помощи своей взрослой внучки упала со стула, пытаясь открыть форточку и сломала шейку бедра, быстро умерла в больнице, и он про эту смерть всё уже тогда понял, хотя не знал всех подробностей, он сам понял по нюансам обстоятельств, интонациям слов матери, что старая сгорбленная женщина никогда бы сама не смогла бы залезть на стул, знал, что она пользовалась для открывания и закрывание форточки своей палкой, с которой когда-то ходила по улице, то есть внучка просто толкнула её нарочно, и для старого скелета этого хватало с лихвой. Она просто так убила её: что много раз и обещала сделать. Так погибла прабабка Мария, которая делала всегда ему ржаные маленькие квадратные сухарики, варила курицу с лапами и головой, а потом ставила на центр дубового стола в фарфоровой супнице, кормила ложками чёрной икры на свою персональную пенсию 120 рублей, смотрела с ним хоккей по телевизору, гуляла с ним маленьким вокруг памятника Толстому у дома Суворова, водила в цирк, сидела с больным, возила убирать и мыть памятник своего мужа на Новодевичьем: рассказывала о тех, кого она знала, лежащих там; жену Сталина, Хрущева, Микояна, маршалов, конструкторов, космонавтов, артистов, катала его за собой по снежной Москве на санках как пони, похожая на лошадку сзади из-за своей медвежьей шубки, учила играть в шахматы и карты…

— А вот, Клава, ещё анекдот, — неожиданно, так, словно она уже что-то говорила до этого, сказала одна из женщин, в войлочных ботинках на молнии «прощай молодость», — так вот, во время заседаний съезда депутатов Союза ССР неожиданно на трибуну врывается бандит-террорист. Размахивая гранатой и автоматом, он кричит: «А кто тут Ельцин? А ну встань!» Ельцин поднимается: «Я». — «Ты вот что, Борис, пригнись, чтоб ненароком я тебя не зацепил!».

— Ха-ха, правильно, и Горбачёва первого к стенке нужно поставить — до чего страну довёл, кубанский трепливый веник! — зло ответила ей подруга, — куда только кгбня смотрит?

— Перестройка — замена трудностей роста ростом трудностей, — отозвалась третья, — она как наша тайга: по верхам шумит, а внизу темно и тихо…

Стоящий рядом с ними пожилой интеллигентного вида человек в старомодной фетровой шляпе типа «хомбург», с высокой тульей, немного загнутыми по окружности и обшитыми тесьмой полями, поношенном сером пальто из добротного советского сатина в «рубчик» и забрызганными грязью серых брюках, из под которых виднелись острые носки ботинок армейского образца, задумчиво смотрел на раскачивающиеся стеклянные двери вестибюля станции метро.

— А может, так и надо… — тихо сказал интеллигент, и невозможно было понять, что он имеет ввиду.

Выходя из дверей вестибюля метро, люди хлопали зонтами и поднимали воротники, готовясь вступить под дождь. Денис невольно посмотрел в ту же сторону, понимая мысли, скорее ощущая чувства, нахлынувшие сейчас на московского интеллигента. Москвичи…

Количество приезжих в Москве с начавшейся три года назад Перестройки зашкалило, да и до того три четверти людей в столице жили в ней менее тридцати лет, а половина проживала менее пятнадцати лет, но они уже считались москвичами. Все эти люди приехали сюда завоевать своё место под Солнцем, в это место, где единственно теперь водились деньги, любые товары, пусть даже из под прилавка, у фарцовщиков, или на кооперативных вещевых рынках, было уже кем-то занято. Вместе с ними приехали с разорённой ими советской малой родины и новые русские и нерусские кулаки-бандиты, владеющие там кооперативными рыболовными судами, бензоколонками, магазинами, лесопилками, скотобойнями, котельными и так далее. И те и другие приехали драться за лакомые места, должности в преддверии дележа государственного имущества, недр и квот, всеобщего грабежа награбленного ладного за шестьдесят лет советской власти, о котором ходили упорные слухи среди знающих людей, но не среди простых смертных. Множество украинцев, белорусов, беженцев из среднеазиатских республик нахраписто отодвигали квёлых московских аборигенов и неграмотных среденазиатов, быстро и сказочно богатея и радуясь своему везению. Чувство собственного достоинства, приобретаемое хамом через получение имущества или образования, всё равно преломилось обратно в хамство же. Прибалты, наоборот, уезжали из Москвы, бросая даже работу в союзных приветственных учреждениях и крупных торговых объединениях. Приехавшие несчётно кавказцы равных племён и народов считают Москву завоёванной — злобствуя, словно новая орда на москвичей, славян и друг на друга, они днём и ночью пропадали на продуктовых и вещевых рынках, на базах и складах, на станциях железной дороги и в аэропортах, а попав в метро и общественный транспорте, толкались, расставляя локти, хамски оглядывая женщин и вызывающие мужчин, экая, цокая. Они ставили свои «Жигули» и «Волги» в арках и перед дверями подъездов, гремя музыкой на съёмных квартирах, нюхая наркотики, пьянствуя, воруя, грабя, насилуя убивая. Московские рынки — было настоящим полем боя — плац-парадом жадности и безжалостности. Метро в час пик приезжие превращали в ад — ночной двухпольный, неосвещенный МКАД — в дорогу смерти. Поскольку приезжие происходили из разных мест Советского Союза, значит, и московское хамство — было картиной души Союза ССР… Начало социальной антикоммунистической революции вывело на законный свет и паразитическое меньшинство всевозможных жуликов и бандитов и мафию бывших советских вождей, подпольных миллионеров, для того, чтобы удобно устроиться на шее трудящегося большинства. Первые вторых называли «совками», вторые первых называли «торгашами», но на самом деле, ни те ни другие ничего толком не понимали до конца в происходящем, поскольку случайности путали периодически любые планы. Сейчас все вместе варились в перестроечной неустроенности, неразберихе и проголоди, все были друг к другу всё терпимее, чем люди при западном капитализме, добрее и участливей, щедрее, жалостливей, всё ещё сказывалась братская настройка советского периода. Плохим, хорошее до конца не замажешь. Но уже появились жестокие хозяева и хозяйчики, защищённые карательной бандитской машиной и прикормленной советской милицией нового министра, теперь они плевать хотели на тех, кого начали эксплуатировать с помощью насилия и хитрых бандитских законов. Их прислужники, шмары и сынки были в первых рядах хамов и сволочи, наводнившей улицы, учреждения и улицы. Хамство как всегда являло собой лакмусовую бумажку — признак утраты культуры, вехи пути к духовному одичанию…

Денис вздохнул…

Такие дикие люди, да и люди вообще не разбираются в явлениях и путают физически обусловленное предчувствие с оккультным ясновидением и пророчествами. Денис тоже всё перепутал это, а зря. По своему неведению он смешал виденье физической материи через какие-то материальные преграды и виденье ситуаций будущей жизни, а лженаучное яснослышание и телепатию мешал с прочтением мыслей человека при помощи улавливания физико-моторной функции человека, как это делают некоторые иллюзионисты. Он всё свалил в одну кучу и тщетно пытался разобраться в собственной мешанине, не подозревая, что всё зависело от качеств, наработанных в прошлом, а также от врождённых способностей нейронов мозга проводить множество неосознанных обычно операции открыто для осознания. Поскольку мозг — это биологическая нейронная сеть из клеток-нейронов, то нейрон связан с другими нейронами с помощью 10000 синапсов каждый. Количество нейронов в головном мозге человека примерно равно ста миллиардам. Через один синапс проходит 10 импульсов в секунду, то есть средний мозг имеет тактовую частоту 10 герц на одну синоптическую связь, развивая мощность до 10000 триллионов операций в секунду, естественно, в неосознанном режиме, больше, чем советский суперкомпьютер 1985 года «Эльбрус-2». Вопрос вот только в том, сколько клеток мозга задействовано, в каком физическом состоянии они находятся, и может ли их владелец читать результаты их деятельности…