Солнечное затмение

Глава 23 Нахальство — второе счастье

Неожиданно из темноты переулка с шелестом вынырнула серо-грязная «Волга» ГАЗ-24-10 с утопленными ручками дверей, чёрной пластиковой решёткой радиатора от модели автомобиля «Волга», идущего на экспорт в страны Бенилюкс и во Францию, с частным номером, где чёрные буквы образовывали на белом поле слово «Лор», а четыре цифры были как год московской летней олимпиады. Олег шарахнулся в сторону, чтобы его не задело, зацепился носком армейского парадного ботинка за выбоину в мостовой, и рухнул на чугунную решётку ливневого стока, прямо в мутную бурунную воду. Букет отлетел в одну сторону, сумка-банан. Машина резко затормозила. Пронзительно завизжали тормоза, и бампер почти уткнулся в колени Дениса, теперь очень ярко освещённого светом фар.

— Сегодня машины какие-то бешеные все! — воскликнул Алёшин, и гулко стукнул кулаком по капоту перед ним, — чёртов кооператор!

Нервно покусывая губу, он обошёл «Волгу», помог Олегу подняться и подал сумку. Водитель, седой грузный мужчина в кожаной куртке с накладными плечами, некоторое время отходил от шока, уткнувшись лбом в рулевую баранку, осознавая, что чуть не сбил в простейшей ситуации человека, но, наконец, вытерев пот со лба рукавом, опустил стекло, высунулся и прокричал хриплым, пропитым голосом:

— Придурки! Разуйте зенки… Уроды! Вашу-ё мать!

Денис резко обернулся: крикнул в ответ:

— Когда не даёт себя жена, нужно ездить заранее осторожнее! А что поставил на передние колёса вентилируемые дисковые тормоза от ГАЗ-3102, хвалю, иначе точно бы мне ноги сломал… Auf wiedersehen, mein lieber Freund!

Мужчина поперхнулся, будто проглотил кость, распахнул дверцу и вылез из машины, вынимая из-за сидения резиновую милицейскую дубинку ПР-75:

— Я тебе сейчас вот дам, и диски и жену! — размахивая дубинкой агрессивно крикнул водитель, вылезая под дождь и делая несколько шагов за ними следом.

— Что? — остановился вдруг Алёшин, около красной телефонной будки, передавая другу журнал и одновременно нагибаясь к замеченному под ногами отколотому куску бетонного бордюрного камня размером примерно с брусок мыла, — чего ты нам дашь, торгаш? Машиной наедешь снова?

Не медля более ни секунды, он поднял кусок бетона и бросил в человека с дубинкой.

Камень промелькнул весьма близко от мужчины, звонко ударился о стройку дорожного знака — жёлтый квадрат, перечёркнутый чёрной жирной полосой, как траурной лентой — конец главной дороги, отскочил и рикошетом поднял в луже фонтанчик воды совсем близко от машины.

— Булыжник — оружие пролетариата! — крикнул Денис решительно, хотя в обозримом пространстве больше ничего пригодного для бросания не было, — второй выстрел будет по лобовому стеклу, дядя!

Водитель быстро оценил ситуацию и решительно бросится к машине, нырнул в салон, в облачке выхлопных газов поспешно вырулил на освещенную улицу, и дал газу. Двигатель с низких оборотов быстро разогнал тяжёлую машину, и уже вне досягаемости и даже для броска олимпийского чемпиона, переключился на вторую передачу.

Видно было, как водитель сквозь дождь оглядывался, перед тем, как скрыться из вида.

Олег изумленно усмехнулся и проговорил:

— Да, здорово ты его отшил — совсем без мата, делово, культурненько…

— Ну да, подумаешь, камнем кинул в психопата, просто именно этого он боялся…

— Но постой…

— Да чего постой, ты весь вон грязный как свинья, как ты теперь в гости к девушке появишься? Постой, я тебя зятя бы немного отряхну…

— Стою…

— Кстати, нам ещё долго топать? — Денис свернул трубочкой окончательно раскисший «Новый мир» N4, посмотрел на него и с раздражением за телефонную будку, — странно так, журнал издаётся «Известиями» — официальным органом руководящих органов Советской власти и Верховным Советом Союза ССР, а в четырёх номерах публикует роман «Доктор Живаго», который типа романа Достоевского «Идиота», где ни одного нормального русского человека нет, одни уроды… У нас в Новый год 1988 год, что советскую власть отменили, а мы просто не заметили c тобой, не пойму? И что там такого запрещённого в «Докторе Живаго», чего нет в истории партии или в старом нашем кино, я не понял, в «Хождениях по мукам», «Проверке на дорогах» и «Чапаеве» запрещённого поболее тогда будет…

— Да нет… Подожди… — поворачиваясь к другу спиной, пробормотал Олег, — так ты, выходит, знал, что он дисковые тормоза поставил и про жену угадал, что она его отвергает в постели? То-то он на нас с «демократизатором» выскочил?

— Ну, да, мистика, братишка, всё как в романе «Мастер и Маргарита» Булгакова, а ты — Берлиоз, председатель довоенного литературного общества, заказавший у поэта Бездомного поэму, опровергающую существование Бога, которого чуть не переехал сейчас трамвай в виде ГАЗ-24-10, я — это чёрт Воланд, а со мной где-то тут моя свита — Кот Бегемот, Коровьев-Фагот, Азазелло и девушка-вампир Гелла!

— Но ведь Берлиозу отрезало голову!

Алёшин как-то странно посмотрел на Олега, вздохнул и, не дожидаясь ответа вместо стал отряхивать, как мог, его залепленную грязью одежду, приговаривая:

— Гляди, как ты здорово вывалялся! Настоящий колхозник в разгаре работы в авгиевых конюшнях…

— Ой, да! Как же я теперь пойду? Я весь в дерьмище!

— Вот я и говорю… Ну и что? На твоих штанах — «танковых чехлах» этого дерьмища особо и не видать! Совпадает оно с общим фоном… Пошли теперь побыстрее, я уже утомился бродить по этим трущобам под дождём…

В этот момент дождь вдруг прекратился.

— И вот опять ты откуда-то знал, что дождь прекратится! — наклонив голову, отчего мокрая шапка-петушок «Спорт» грустно поникла, проговорил Козырев.

— Всё дожди когда-нибудь кончаются! — ответил ему Денис, продолжая ладонью сбивать грязные капли и опавшие березовые листочки с брезентовой ветровки друга, — это же просто вода… Как это я тут написал недавно:

— Тебе хорошо философствовать стихами, ты в институте в рок-группе поёшь, ты чистый… А я весь грязный, липкий! С меня, наверное, в прихожей в гостях капать будет. Вот позор то…

— Ничего, перетерпишь неудобство и позор. В армии, что ли, не служил?

— Ну, не служил…

— Да я и без тебя знаю, что долг Родине ты не отдал.

— Всё-то ты знаешь! Но я же не виноват, что из нашего института не берут в армию. Тем более, что ты же сам говорил, что Родина — это прежде всего люди, а отдавать долг людям типа этого пузатого водителя «Волги», что меня чуть не сбил, и ещё потом с дубинкой вылез вместо извинений, что-то не хочется! — обиженным тоном, которого не было даже при падении в лужу, ответил Олег, — я же не нарочно откосил от армии, специально глаза косо не ставил на комиссии, просто военная кафедра в нашем институте есть, а у тебя нет!

Не все возвращались из армии назад живыми и здоровыми. Могли парни оказаться в горячей точке, на границе, в Чернобыле, в Афганистане, в очень тяжёлом климате, мог произойти несчастный случай, убийство, доведение до самоубийства, но сила морального убеждения и социалистическо-коммунистического реализма была такой силы, что всех, кто не прошёл службу в армии, простые советские считали изгоями, людьми самого низкого сорта. На парней, отказавшихся служить по религиозным и политическим мотивам, в деревенской местности сам собой приклеивался ярлык ненормальности.

— Кто в армии не служил — тот не мужчина! — говорили в деревнях, станицах, но не в аулах и кишлаках.

В городе уклонистам от позора и поругания затеряться было проще, но комсомольские ячейки предавали огласке фамилии призывников, писавших в военном комиссариате заявление с отказом или с просьбой отсрочки от армии по религии или политики.

По закону 1967 года — ровеснику Дениса — защита отечества была священным долгом, и все мужчины — граждане Союза, независимо от расы, национальности, веры, образования, социальной деятельности и размера имущества обязаны были служить в армии, но…

Большего всего отказников было по религии, поскольку иные политические взгляды было доказать и опасно для карьеры после армии. В прошлом году, когда Алёшин вернулся из армии, а его брат Андрей попал служить в Афганистан, комиссия по правам человека ООН — щупальца-манипуляторы владельцев мировых денег — вынесла решение — признать за отказниками от армии в Союзе ССР законное право на проявление свободы мысли, совести и религии, и это вмешательство в уже в законодательную сферу советского государства была благосклонно встречена коммунистической контрреволюционной элитой, занимающейся разрушением Советской армии в частности. Особенно Алёшина поразила идея декларации ООН о праве проявления свободы мысли и совести у новобранца или призывников Союза…

Баптистов в армию и так не брали. Чтобы закосить как баптист нужно было посещать религиозные служения, доказывая истинную причастность своей души к высшим духовным исканиям, в основе которых лежит главный постулат, выработанный древними пацифистами — душа — это главное оружие, с которым нужно приходить в этот мир и сражаться со злом, а автомат Калашникова и пистолет Макарова — это мираж…

Сыновья высоких начальников, переживших войну в тылу, в оккупации, не шли в армию из-за обучения в престижных институтах с военной кафедрой или по звонку родителя военным чинам — получая заветную отметку в воинском билете — статью из закона о воинской обязанности, предоставляющей отсрочку. Внушительная взятки тоже решали дело — взятки должны были получить три человека: военком, председатель врачебной комиссии и секретарь военкомата. Они сами придумывали причины: списать допризывника по состоянию здоровья на основании статьи 36-ой Закона о воинской обязанности, либо по семейным обстоятельствам на основании 34-ой статьи, либо по статье 35-ой для продолжения образования. Многие богатые советские семьи обеспечивали для алиби в виде психиатрического заболевания юноши с помощью детских врачей из поликлиники по месту жительства — эпилепсия, разные типы неврозов и лунатизм, в воинском билете в специальной графе указывалось, по какой статье призывник получил отсрочку от армии. Это могло сказаться на карьере, но если связи есть — никакие нюансы не помешает кратному росту, будь чадо хоть «всадник без головы». По истечении срока отсрочки, снова нужно было прибыть в военкомат и выдвигать обоснованные причины своей новой отсрочки. Как правило, повторный визит заканчивался быстро и не требовал дотошной проверки, как в первый раз. После начала андроповско-устиновской войны в Афганистане и когда началась контрреволюционная перестройка взятки стали расти как на дрожжах, до 1000 американских долларов, и уклонение от армии приобретало массовый характер. Особенно массовым стало выдача за взятку ложного военного билета, согласно которому призывник уже прошёл все этапы службы в разных воинских частях на территории уже почти отделившихся от Союза ССР республик Прибалтики, Средней Азии и Закавказья. Проверить достоверность сведений в хаосе контрреволюционных реформ не представлялось возможным и это изобретение быстро пошло в массы торгашей, бандитов, кооператоров и советских миллионеров. Женитьба рождение двух малышей в течение срока отсрочки, или фиктивных браков с матерями-одиночками — стало одной из распространённых причин…

— Виновен, виновен и ещё раз виновен, — ответил Алёшин, смеясь, — ты был просто обязан уйти в армию сам и добиться, чтобы за тобой сорвались в армию все остальные, включая девочек, профессорский состав, бабушек гардеробщиц и дедушек вахтёров. Тебе просто нет оправдания. Всё, чище не будет!

— Ты что, серьезно так думаешь про армию? — спросил растерянно Олег Козырев, снова идя следом за товарищем.

— Конечно. Вот мои дети, слушатели Нахимовского училища… — через плечо бросил тот, — мне кажется, она живёт где-то тут, даже интересно, угадал я или нет…

— Э-э… — протянул Олег, наконец всё поняв, — опять ты меня разыгрываешь с армией!

— Секундочку! — сказал Денис и протиснулся между двумя дурно пахнущими мусорными баками, стоящими кое-как, и оказался в неосвещённой, высокой и гулкой подворотне, — тему про армию уже давно проехали!

Под ногами заскользили гнилые корки сентябрьских арбузов. Козырев догнал Дениса на выходе из арки, поскользнулся на вязкой слизи, поморщился и прошептал гнусаво, зажав пальцами нос:

— Я что то тебя никак не пойму…

Денис схватил Олега за ремешок спортивной сумки, заглянул в лицо, слабо освещённое светом нескольких окон тёмного двора:

— Да что с тобой? Ты реагируешь как дерево на любой юмор, сложнее анекдота про Штирлица типа: Штирлиц выстрелил в упор — упор упал! Ты что, влюблён, неравнодушен к этой даме, к которой мы держим путь?

— Очень даже равнодушен. Ни разу её не вспомнил, пока шли…

— Ну и хорошо, не дуйся, брат!

— Мы разве братья? Вроде друзья!

— Вот ты зануда! — Денис досадливо взмахнул руками, — все люди по Адаму и Еве братья и сёстры, после того, как их из рая депортировали в результате божественных репрессий. Уловил? Ну, ладно, basta cosi, как говорят жители Чукотки, что в переводе с итальянского означает — этого достаточно. Хватит, значит, занудствовать. Раз собирается компания, неплохо было бы что-нибудь с собой прихватить из съестного и спиртного. Не с одними же цветами туда идти, что о тебе твоя Катя подумает?

— У меня ещё книга в подарок с собой «Жук в муравейнике» братьев Стругацких! — обиженно ответил Олег.

— Муть в телогрейнике… — передразнил его товарищ, — вон магазин ОО виднеется на той стороне улицы, пошли, пока его не закрыли, добудем чего-нибудь.

Они быстрым шагом пересекли полутемную улицу, перешагнув металлические оградки, миновали мокрый жёлтый сквер, усыпанный опавшими листьями и оказались перед отдельно стоящим бетонно-стеклянным зданием гастронома. Слева в тени на высоту этажа громоздились баррикады из деревянных ящиков возвратной тары, приготовленной на вывоз, справа стоял фургон — один представителей четырёх миллионов грузовиков самой массовой советской модели — ГАЗ-53. Эта машина была четырёхтонная с новым решением облицовки радиатора — вертикальные отверстия решётки более вытянуты, оранжево-прозрачные указатели поворота смещены каждый ближе к своему краю, придавая машине грустное выражение. На площадке перед входом и на ступеньках стояли цепочкой люди — бабушки с палочками, женщины в самостоятельно вязаных шапочках и беретах разных цветов и фасонов, серо-сине-коричневых болониевых плащах-балахонах и куртках с пустыми сумками и пакетами в руках, парнишка в меховой кацавейке, двое мужчин в кроликовых шапках и кооперативных пальто на кнопках вещевого рынка. В очереди стояла и целая семья, мама, папа и дочка лет десяти, ведь чем больше семья, тем больше продуктов можно было купить. Вяло вёлся разговор:

— Горбачёв и Ельцин совершенно распустили свою торговую мафию, решили ввести ещё и продуктовые карточки… — говорила она женщина в очках.

— За всю нашу историю это случилось в третий раз. А ведь было время, когда магазины буквально ломились от продуктов… — отвечала другая, с опаской косясь двух высоких и ловких молодых людей, вынырнувших из мрака бульвара. Внутри огромного магазина, где стояла начало очереди, раздваиваясь к мясному и молочному отделу, ярко горел чуть мерцающий свет длинных ртутных ламп белого свечения ЛБ и кое-где голубого дневного ЛД Смоленского или Полтавского завода.

— Чтобы купить пакет молока или кусок колбасы, можно простоять в очереди полдня, а то и весь день, — сказал Олег, — что тут вообще дают?

Здесь народ сосредоточено ждал, скорее всего, сосиски, гадая и обсуждая, куда же волшебным образом исчезло бесконечное советское масло, пропало в волшебном космосе молоко, кефир, яйца, сахар, соления, нескончаемые марокканские апельсины и кубинские грейпфруты…

В 1945 году, когда родилась мать Алёшина, страна всё ещё приходила в себя после страшной и кровавой войны, изо всех сил старались достичь паритета с капиталистами, грозящими страдным ядерным орудием, но советские люди среди пепелищ и руин, среди бесконечных братских могил верили партии и её вождю Сталину, знали, что скоро всё наладится. Строилось жилье, засеивались поля, и настоящим достижением стала отмена проклятых продуктовых карточек. После трагической смерти вождя председатель Совмина Маленков разрешил увеличить приусадебные участки в пять раз, широко развивать кооперацию на селе с уходом от тотального партийного контроля времён войны. Налог на землю при этом снизился вдвое. Такие меры сталинской концепции гибкого сочетания крупного государственного и мелкого, гибкого кооперативного производства привели к тому, что рынки и магазины очень быстро заполнились продуктами. Появилось даже деликатесы, изыски: на прилавках появились доселе невиданные продукты питания, причём отечественного производства, пирамиды из консервных банок с камчатским крабом «Чатка», лотки с чёрной и красной икрой, но борьба Хрущева и Микояна с культом Сталина в 1956 году стала и борьбой с его экономическими представлениями и мнениями относительно пагубности чрезмерного партийного участия в экономике, пагубности передачи техники от государства колхозам, не имеющим сил её обновлять и модернизировать, что привело к развороту в сторону засилья государственного сектора, падению темпов роста производства продуктов питания и ссоры из-за этого с коммунистическим Китаем, лидер которого Мао Цзэдун придерживался сталинских идей. В западном мире было изобилие повседневных товаров, недостача денег у простого человека, а при социализме наоборот, поэтому Сталин небезосновательно считал, что система кооперации и артелей социализму была необходима как вспомогательный инструмент мелкотоварного производства. За эту концепцию, за желание начать вывод денег из обращения и замены их наделением людей необходимым безвозмездно при новом наращивании и модернизации производства, за попытку отстранить партию от руководства экономикой вождь и поплатился жизнью. До войны с гитлеризмом большую часть хлеба в стране выпекали частные, кооперативные, крестные хлебопекарни. После окончания коллективизации и индустриализации состоялось и обещанное советским правительством трёхкратное повышение жизненного уровня, благо наконец-то проявилось воочию. В Москве жизнь стала заметно дешевле, всего стало много: булки, масло, колбасы, крабы, чёрная и красная икра, паюсная и зернистая, мармелад, вино, папиросы, выставленные в огромных лотках и на прилавках, под свисающими колбасами и сосисками… От свиных и говяжьих туш вежливые мясники отрезали куски, указанные покупателями, в булочных в кульки сыпались из совков пригоршню отечественных конфет в пёстрых обёртках. Откуда что взялось? Частные хлебопекарни и кондитерские, кооперативы, артели, кустари и частники, приусадебные участки в сочетании с построенными в результате индустриализации государственными предприятиями и созданными коллективизацией гигантскими кооперативами-колхозами завалили советскую страну всевозможными продовольственными и промышленными товарами. Произошло то сталинское довоенное чудо сочетания государственного и кооперативного сектора социалистической экономики, чего не мог ранее добиться ленинский НЭП из-за отсутствия промышленной базы, когда любая благая коммерция заканчивалась банальной спекуляцией и воровством. Появилось как по волшебству всё: от сверкающих новизной легковых автомобилей до игл для примусов. Теперь уже не нужно было стоять в долгих очередях в спецмагазины или переплачивать за деликатесы на рынках, государственная торговля преобразилась по сравнению с периодом начала индустриализации кардинально. Всё это изобилие, конечно, стоило денег, и вся Москва с раннего утра до позднего вечера только и делала, что бурлила вокруг заказов, нарядов, зарплат, выбивания фондов, шабашек, артелей и кооперативов. Всюду через громкоговорители играла музыка, звучали песни из новых кинофильмов, прославляющих новую, свободную жизнь для простых людей: «Волга-Волга» и «Весёлые ребята». Пел голосом народного артиста Леонида Утёсова пастух Костя, ставший лучшим комедийным образом этого артиста Московского мюзик-холла:

Повсюду в парках, на бульварах, в скверах и площадях вечерам по выходным и праздникам, иногда и просто так, в парках, у театров, кинотеатров, около строек и на территориях заводов, играли оркестры московского гарнизона, милиции, пожарных и заводской самодеятельности, повсюду торговали мороженым, ситро, пивом, леденцами и баранками, слышался бодрый говор, пестрели плакаты госзаймов и добровольных обществ, краснели транспаранты и портреты вождей, вывешенные к первомайскому празднику международной солидарности трудящихся. Большие и малые портреты Ленина, Сталина, Калинина, Молотова, Ворошилова, Будённого, Тухачевского, Литвинова, Ежова и множества других руководителей коммунистической партии были везде. На театральной площади выстроен из дерева прокатный стан больше натуральной величины с надписью, выполненной лампочками — Блюминг. В палисаднике Большого театра был сооружён красный трактор «Сталинец-65» величиной с дом. Транспаранты и плакаты призывали ударным трудом закончить третью пятилетку досрочно к 1942 году, окончательно побороть малограмотность, сохранять социалистическую собственность, перестроить Москву и всю страну, поддерживать ударные методы передовиков. Третья пятилетка увеличить с четверти до трети ассигнования на оборону, главное внимание уделялось теперь не количественным показателям, а качеству. Сделать упор на увеличение выпуска легированных и высококачественных сталей, легких и цветных металлов, точного оборудования, принять серьёзные меры по развитию химической промышленности и химизации народного хозяйства, внедрению комплексной механизации, автоматизации производства. ЦК партии выдвинула задачу не останавливаться на сокращении отставания от ведущих промышленных стран в производстве промышленной продукции на душу населения, а догнать их. Ничто, казалось, не могло остановить молодую страну на пути к светлому будущему. Красный кумачёвый цвет и нежно-зелёный цвет распускающейся молодой зелени наполнили майский город. Надежда на счастье владели большинством, надежда на то, что самое страшное позади, что голод и вековая нужда преодолены, враги в основном обезврежены и преобразования ведут всех к созданию прекрасной страны мира, труда и благоденствия. Вот только ещё немного достроим, только добьём врагов и предателей…

Тот, кто и не мечтал до революции стать инженером, становился директором завода, тот, кто-то не мечтать стать даже прапорщиком, становился комбригом — время великих свершения и возможностей будоражило умы молодёжи и уже вполне взрослых людей. Революция, революционные преобразования продолжалась и, казалось, им не было конца!

Пионеры, марширующие в школьные кружки или играющие в футбол во дворах, родились уже после НЭПа, уже не видели живого Ленина, а только его мавзолее. Уже двенадцать лет, погибший от рук контрреволюции, как ежечасное напоминание о смертельной борьбе с врагами и опасностях, подстерегающих живых, Ленин, его тело и духовная сила, находились на Красной площади рядом с могилами верных сынов революции. Отец-основатель первого в мире рабоче-крестьянского государства, как бы советский Джордж Вашингтон, преждевременно ушедший из жизни из-за тяжелейшего ранения в шею после акта террора, лежал в скромном мавзолее в простом френче, не чета египетским пирамидам и золотым саркофагам, или усыпальнице Мавзола — царя древней Карии. Его мавзолей был сродни простому древнему кургану — захоронению вождя степняков или скандинавов, на вершине которого верная дружина справляла тризны и клялась в вечной памяти. Гранитная лестница со множеством площадок и поворотов, умело и со знанием дела вписанная в узкое пространство, вела в склеп. Высоко приподнятый, в скромной одежде, как и подобает большевику, Ленин лежал в стеклянном гробу, освещённый электрическим светом скрытых ламп. В его желтовато-восковое лицо ежедневно вглядывались тысячи и тысячи людей, за чьи счастливые судьбы он боролся и отдал жизнь. Сильные руки, одна из которых слегка сжата в кулак на груди, а другая вытянута вдоль тела, лежали спокойно и красиво. Другая торжественная лестница выводила снова на Красную площадь…

Когда вожди-коммунисты всходили на трибуну мавзолея Ленина, а по площади парадно и сурово шли советские войска или радостные проходили праздничные демонстрации трудящихся, в этом было что-то от древнего культа почитания предков и богов. Советские люди словно говорили жертвам контрреволюции:

— Вы не зря погибли за нас, товарищи, смотрите, какой красивой и сильной стала наша Советская страна, которой вы посвятили свою жизнь и судьбу!

Торжественным молчанием им отвечал вождь мирового пролетариата и похороненные у кремлёвской стены жертвы боёв с офицерско-юнкерскими отрядами Вышнеградского, Путилова и Каменки в октябре 1917 года, и убитый троцкистом в затылок Сергей Киров, и другие. Всем казалось, что после страшных усилий, гниющий среди нового советского народа живой труп старого общества тирании и насилия вырван с корнем, явные и таящиеся политические и уголовные враги изобличены, репрессированы, расстреляны, заключены под стражу, высланы, и теперь надолго можно вздохнуть с облегчением, и никогда карающий меч революции не окажется в руках врагов!

Именно тогда, до войны, великое множество русских женщин впервые в истории России вдруг стали красивыми как никогда. Восстановленные и построенные фабрики с советскими автоматическими ткацкими станками стали выпускать несметное количество ситца, атласа, крепжоржета, крепдешина, шёлка. Стало доступным создание новые виды материалов: сатина, бостона, крепа, фланели. Наконец-то правительством Союза ССР было остановлено троцкистское безумие с уродливыми рисунками с идеологической составляющей: серпы и молоты, комбайнами, тракторами и возникло море тканей с цветочным рисунком, в горошек и шёлковые платья в диагональную полоску. Фантазию модельеров теперь никто не ограничивал: наряды украшались оборками, воланами, бантами и защипками, в моду вошла плиссировка. К платью полагались аксессуары: шляпка и сумочка, береты, элегантные шляпки с полями из частных шляпных ателье, или модисток, работавших на дому, меховые горжетки, причёски «волна». Портнихи и обувщики, частные ателье и артели, принимающей индивидуальные заказы стали нарасхват. Знаменитым было ателье Наркоминдела на Кузнецком мосту. Портнихи Ламанова и Лямина из костюмерном цехе Московского Художественного театра были настоящими звёздами индпошива. Дом Моделей Мосторга на Большой Дмитровке и его портниха Ревекка Ясная не сходили с уст модниц. Всем сильно докучали никак не успокаивающиеся со времён разрухи царского военного капитализма спекулянты-перекупщики, но с ними боролись жёсткими репрессиями…

Советские журналы мод работали как машины — без устали тиражировали изображения советских манекенщицы, одетых по моде, накрашенных и с красиво уложенными волосами. По-прежнему ощущался только недостаток качественной кожаной обуви и многим девушкам приходилось носить туфли из прюнели, кожаные туфли-лодочки на перепонке. Фабрики Мосбелье и Ленбелье завалили города дешёвым бельём и хлопчатобумажными чулками, правда, невысокого качества. Качественные чулки из шёлка и фильдекоса продавалось только в столичных частных магазинах, и стоили дорого. Необычайной популярностью пользовался белый цвет и спортивная одежда. В моду ворвались приталенные пиджаки «с мужского плеча» и узкие юбки с разрезом. Плечевая линия стала расширяться, а модными элементами считались накладные карманы, крупные воротники, баски. Образ ухоженной советской горожанки, одетой в дорогие костюмы, с алыми губами, с драгоценностями и модной стрижкой, всем своим видом будто излучавшей благополучие, начинал брать верх в Москве над любительницы рабочего костюма с косынкой на голове. Актрисы-модницы Эмма Цесарская, Нина Алисова, Любовь Орлова, Татьяна Окуневская были кумирами… По всей довоенной Москве кипела стройка согласно генплана «Гипрогора», прокладывались линии трамваев и троллейбусов, продолжалось строительство станций и линий метро, сносились архаичные и безвкусные монастыри, церкви, кварталы деревянных домов, задушившие улицы и площади, прорубались в старой хаотичной застройке новые прямые улицы, строились из гранита набережные Москвы-реки и Яузы с прокладкой вдоль них теплотрасс, канализации, водопровода, линий электропередач и связи. Москва-река, став полноводной после ввода в строй канала Москва — Волга, покрылась непривычными для неё пароходиками и прогулочными катерами. Наконец-то в Москве появилась в достатке питьевая вода для снабжения всего города и его предприятий, стало возможно завершение строительства общегородской канализационной сети с системой очистных сооружений. Везде шла асфальтировка улиц поверх брусчатки, передвигались на домкратах целые дома, вводилось новые заводы на окраинах, фабрики, институты, конторы и министерства. На улицах Москвы уже редко попадались стайки самых настоящих испуганных и обозлённых крестьян, с затравленными голодными глазами, в опорках, лаптях, штопанных рубищах и портах, с всклокоченными колтунами немытых волос. Всё реже стояли они, почёсывая затылок, перед ломящимися от промтоваров и ширпотреба роскошными витринами магазинов на улице Горького, уже не открывали рот, глядя снизу вверх на одетые в строительные леса, высокие дома на улице Горького, Ленинградском шоссе, на Садовом кольце и Проспекте мира. Персонажи романов Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» Остап Бендер, Киса Воробьянинов и Корейко из сатирических образов НЭПа превратились в комедийные образы для взявшего верх социализма. Сверкала слюдой новёхонькая терразитовая штукатурка правительственных зданий с охраной НКВД и шикарными чёрными автомобилями у подъездов. Посмеиваясь и приглядываясь, по весенней довоенной Москве прогуливались студентки и курсистки, сбежавшие с занятий бесчисленных рабфаков, курсов и институтов сталинской культурной революции. Девушки сверкали белыми носочками из-под ремешков сандалий фабрики «Скороход», хвастались цветастыми платьями и строили глазки молодцеватым курсантам военных училищ, служащим и студентам, волокущим стопки учебников и желтоватые рулоны чертежей. Они больше не боялись голода и холода, им не нужно было теперь искать, как во время разрухи и НЭПа, взрослых мужчин, способных из прокормить, не нужно было с страхе жить с ними, как в плену, теперь для русских женщин наступало время свободы, любви и надежд. Социализм раскрепостил их и сделал действительно равноправными. Счастливо блестя глазами, девушки нарочито громко разговаривали, будто случайно задевали подложенными плечиками платьев и жакетов молодых людей, задавали себе праздный вопрос:

— Не поехать ли нам кататься на лодках в парк Сокольники?

И сами отвечали себе:

— Лучше пойти вечером на танцы в только что открывшийся ДК ЗИЛ!

Они родились уже после 1917 года, в них никто не стрелял залпами во время мирных демонстраций, умоляющих царя защитить их от произвола чиновников и фабрикантов, не били нагайками казаки, не втягивали в проституцию жадные полицейские, не становилась непреодолимой преградой к счастью неграмотность и безработица. Москвички были молоды и счастливы. Они хотели дожить минимум до 90 лет, чтобы в 2017 году встретить в стране победившего коммунизма самый лучший праздник всех времён народов — 100-летие Великой Октябрьской социалистической революции. Они были молодой гвардией нового стоя, его опорой и надеждой, искренне готовые отдать за неё жизнь и судьбу…

Теперь эти старые уже женщины, сгорбленные, с палочками, прошедшие ужасы войны, эвакуации, времена героического труда в тылу, восстановления порушенного гитлеризмом, оплакавшие погибших в боях и от ран своих родителей, братьев, сестёр и возлюбленных, обзываемые с ненавистью кооператорами и кгбшной интеллигенцией «совками», а кавказцами «руснёй», стояли понуро в московской очереди в пустой советский горбачёвский магазин. На них было просто больно смотреть. Сколько они ещё так просуществуют? Так им отомстили последователи идей европейского гитлеризма за честный труд на благо Родины. Так с ними рассчитались победившие теперь их вечные враги — враги простого народа, предатели и капиталисты, вошедшие без боя с чёрного хода в их город, в их дом, в их комнаты, проникшие даже в их шкафы и холодильники… Величественная мощь, щемящая душу и очищающая разум гармоничная лейпцигская кантата Баха BWV 105 как будто звучала сейчас над ними.

— Господи, не суди раба твоего! — пел хор и солирующие голоса, — человечество должно отречься от сомнительных земных удовольствий и неправедного богатства, от служения деньгам. То мрачные, скорбные скрипки и гобой, тревожные и беспокойные, то с партией сопрано врывается чувство надежды, а в заключительном хоре с каждой строфой уменьшается темп, успокаивая и примиряя…

Всё началось, вероятно, с того, что Хрущёв и Микоян, вынужденные под угрозой американского ядерного удара превосходящими силами, превосходящими все советскеи возможности в соотношении 10:1, имея в своём распоряжении превосходный сталинский фундамент, принялись по-троцкистски развивать тяжёлую промышленность и торговлю в ущерб лёгкой и пищевой промышленности жизни людей, ставя технический прогресс, гонку вооружений для экспорта революции куда важнее хлеба и колбасы для рабочих, а скоропалительная идея с кукурузой едва не погубила передовое советское сельское хозяйство — полки магазинов начали постепенно пустеть. Во многом оголтелому троцкизму в экономике, во внутренней и внешней политике способствовала необразованность Хрущёва самого и его западноукраинской неформальной жены, бывшей когда-то рабыней польского пана. Что касается Микояна, то его нежелание подниматься над сознание сына армянского плотника и учиться, учиться и учиться, а не только быть торговцем внутри страны и за рубежом, навредили делу не меньше, а с учётом разрастания денежного способа торгового обмена внутри социалистического общества, вместо товарного обмена и простого предоставления, даже больше, и вообще потащили страну вместо пути к коммунизму обратно в капитализм с нарастающей скоростью… Сначала подорожала мука, потом она и вовсе исчезла. Именно тогда прозвенел первый звонок предупреждения, на который Хрущёв, Микоян, Устинов, Громыко, Куусинен, Демичев, Фурсенко и другие не отреагировали, а стали впервые после тяжёлого преодоления с помощью коллективизации системы периодического российского голода, закупать зерно за границей. Взлетевшие на треть при Хрущёве и Микояне цены на хлеб потянули за собой всё остальное, но их, как троцкистов, больше занимали революции в других странах и ракеты для восстановления паритета с США, возможность красоваться на виду всего мира и жить широко за счёт казны. В то же время зарплаты трудящихся не росли, и пошли в гору вдогонку за ценами позже, благодаря начавшемуся широкому экспорту нефти и наращиванию успехов машиностроительной отрасли, опять же увеличивая роль денег. Вот только продуктов стало не хватать пропорционально росту зарплат, качество этих продуктов ухудшилось, при попустительстве хрущёвцев, не желающих перед лицом изготовившихся к ядерной атаке американцев, более строгими репрессиями бороться с нарушениями в советском планировании, распределении, производстве и торговле. Торговая мафия и вредители, понимая это, немедленно подняли голову и начали расцветать и продвигать наверх своих людей. Плановая экономика могла спокойно обеспечить полный ответ покупательскому буму, но и второй звонок остался без внимания, всё ограничилось полумерами. В магазинах были и хлеб, и сахар, масло по 3 рубля 43 копейки за килограмм и сыр по 2,16, куры и мясо за 1 рубль 74 копейки за килограмм и самый культовый продукт — колбаса по 2 рубля 20 копеек, вино, пиво по 47 копеек за литр, коньяк высококачественные изделия типа конфет «Мишки на Севере», сгущёнки с синей наклейкой, чая со слоном, колбасы «Докторской». Но всего этого было часто впритык, часто быстро разбиралось, а котлеты были часто единственным блюдом, которое можно было приготовить из плохого магазинного мяса. Лучше всего снабжались продуктами столицы республик, крупные промышленные центры, курорты Крыма и Кавказа и Прибалтика. За дефицитным товаром высокого качества, уже намеренно придерживаемого на складах и базах мафией для торговли с наценкой, людям из глубинки приходилось ехать в большие города, в Москву. Лучше Москвы снабжались только закрытые научные и оборонные города, связанные с оборонкой или добычей нефти. Там было изобилие, но купить товар можно было лишь местным жителям по предъявлению паспорта с пропиской. Поэтому почти каждые выходные советские провинциалы приезжали в Москву, чтобы что-то купить из дефицита — там прописку не спрашивали. Именно при растерявшихся без сталинской экономической науки Хрущёве и Микояне возникли продуктовые электрички из провинции в столицу за продуктами — приезжали целыми семьями и трудовыми коллективами, и вместо культурных объектов бежали в главные магазины страны. Перед уходом в армию Алёшин постоянно их наблюдал, поскольку свою комнату мать после окончания выплаты отцом больших полковничьих алиментов, сдавала таким приезжим за колбасой и импортными сапогами, искавшим на вокзалах комнату для ночлега и базировании вместо загруженных всегда московских гостиниц. Сама она спала на кухне, предпочитая неудобства необходимости ходить на работу. Главными магазинами страны были ГУМ, ЦУМ, «Детский мир», Елисеевский гастроном, универмаг «Москва». Товары были обычно сложены на прилавке у продавца, как будто в 40-годы в США, товар был отгорожен от покупателей стеклянной витриной — для того, чтобы уменьшить кражи. Коробки обуви стояли на пристенных стеллажах открыто, так как пару обуви в коробке украсть незаметно практически невозможно — ряды коробок по размерам, примерочные банкетки. Мясные отделы были нормально снабжены только в крупных магазинах союзных столиц и в районах проживания начальства. Мясо как на рынке рубили на глазах у посетителей на толстой деревянной колоде. Овощной отдел обычно продавал белокочанную капусту, свеклу, морковь, лук репчатый и зелёный, картошку по 13 копеек за килограмм, нескончаемые мандарины, апельсины и бананы. Зелёные огурцы в магазинах появлялись ранней весной, а потом исчезали. Из вертикальных стеклянных колб с кранами внизу продавали натуральные соки на разлив в стаканы: томатный — 10 копеек стакан, сливовый, виноградный и яблочный 12, мандариновый и апельсиновый — 50 копеек. Рядом с такими колбами обязательно был стакан соли и стакан с ложкой — подсаливать томатный сок по вкусу. Алёшин обожал разливной томатный сок с солью в овощном магазине «Овощи-фрукты» в красивом доме на пересечении Герцена и Мерзляковского переулка.

Все товары обычно находились за стойкой продавца. Чтобы получить доступ к товару, нужно было отстоять общую очередь сначала кассу, затем к прилавку, после чего продавец, пощёлкав что-то на деревянных счётах и, насадив чек на маленькую настольную пику, выдавал то, что попалось под руку. В отдельных случаях можно было попросить дать что-то покрупнее и посвежее, но тут уж как повезёт — могли дать, а могли и не дать — очередь могла поддержать как покупателя, так и продавца. Товар чаще всего заворачивали в экологически чистую коричневого цвета жёсткую бумагу. Продавец, товаровед, заведующий магазином, базой были богами — после отказа от сталинского репрессивного способа борьбы с ворами в торговле, они совсем распоясалось. Сажать торговую мафию перестали, а сидящих мафиози, попавших под сталинские репрессии раньше, реабилитировали при Хрущёве и Микояне сразу же. Внешнеторговых мафиози, почти открыто уже устраивающих с коллегами-капиталистами гешефты на экспортно-импортных сделках, по приказу Микояна вообще перестали проверять. Внутри страны, для простого советского работяги обсчёт, обвес, торговля низшим сортом вместо высшего, продажа как бы списанного из-за порчи товара при хрущёвской оттепели и микояновском руководстве торговлей стало нормой. Сталин, снявший Микояна с этого направления работы незадолго до своей трагической смерти, как оказалось, был прав, а Хрущёв, вернувший Микояна в торговлю — нет. Вообще, только рыба было тем немногим микояновским продуктом, что более-менее стабильно можно было купить тогда в магазинах без переплаты, и даже в периоды обострения дефицита на прилавках всегда бывали рыбные консервы и мороженый минтай. Ещё в рыбных отделах до Брежнева всегда продавалась морская капуста, килька, шпроты и разные виды сельди. На улицах торговли яблоками в бумажные пакеты из третьесортной бумаги, табачными изделиями, пивом из передвижных металлических бочек, мороженым, соками, пирожками и газировкой. За пивом и квасом люди приходили с алюминиевыми бидонами или трёхлитровыми банками, кроме того, что пили на месте из стеклянных кружек. Провинциальные продуктовые лавки в деревнях, особенно в удалённых зачастую имели только пару видов копченой грудинки, сало, несколько видов дешёвого вина, пачки табака и махорки, простые сигареты, видов десять консервов, рыба, соленья из бочки, хлеб — остальное своё местного рынка. Были и передвижные автолавки. Поскольку социалистическая доктрина потребления гласила — есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть — с точки зрения разумной достаточности, человеку всего хватало, но только если идёт развитие и улучшение, если же начинается регресс, то разумная достаточность начинает становиться ущербностью. Кооперации, какая существовала при Сталине, явно не хватало и при Брежневе. Даже в благополучной Москве купить заветный товар было не всегда просто: очередь за импортом часто занимали ещё рано утром, а к открытию магазина она уже растягивалась на километр, и дефицит по государственной цене, раскупаемый, в том числе спекулянтами-перекупщиками, как правило, заканчивался к обеду, после чего его можно было купить только с рук с большой наценкой. Покупая с рук джинсы, можно было в сутолоке легко приобрести у мошенников из магазинной мафии в пакете одну брючину, или коробку обуви с неверно указанным размером, тут же обитали разные карманные воры и мошенники. Очередь жила по своим правилам самоорганизации. При многочасовом ожидании люди писали на руке порядковый номер, зорко следили, чтобы никто чужой в очередь не влез, потому что люди часто занимали места своим коллегам, друзьям, соседям, и что могло приводить к конфликтам. Иногда очередь даже сама боролась со спекулянтами и решала, сколько отпускать товара. Начинающие малолетние будущие мошенники и аферисты ходили в таких очередях чтобы заработать, если в одни руки давали ограниченное количество товара. Они предлагали с кем-нибудь постоять за вознаграждение в очереди, чтобы покупатель мог купить вдвое больше. Ветераны войны и инвалиды могли покупать без очереди. Свои люди из мафии и нужные в их делах, коррумпированные правоохранители ходили за покупками с чёрного входа. Продавцы часто в открытую массово продавали одежду или обувь с чёрного хода магазина — дефицитную импортную одежду или обувь продавали без чеков в 2–3 раза завышенной цене, после чего пробивали на кассе по обычной цене — мол, весь товар раскупили. Именно половину и более от стоимости товара выплачивало советское государство своим гражданам, устанавливая государственные цены, и спекулянты отбирали эту государственную дотацию себе. При отсутствии должного контроля и репрессивных мер, такая запущенность неминуемо влекла кризисы системы распределения — то есть социализма. Всё, на чём торговая мафия могла заработать, становилось дефицитом. Так отпущенные на свободу при Хрущёве и реабилитированные враги народа, бандеровцы, полицаи, бывшие, вернувшиеся домой кулаки, обозлённые депортацией враги государства, полностью свободные от репрессивного давления, превращённого Андроповым теперь в игру в поддавки, мстили победителям царизма и гитлеризма. Брежнев — настырный, бывший фронтовой комиссар, на время, пока не одряхлел, не был подсажен на сомнительные лекарства, несколько выправил положение с продовольствием и общий крен экономики, начав наращивать производство товаров повседневного спроса, чтобы привести в его в соответствие с быстро растущим зарплатам в промышленности, армии, нефтедобыче, к чему были все возможности, однако почти полный отказ по разным причинам от репрессивного воздействия на торгово-промышленную мафию, поднявшуюся в его бытность на самый верх системы управления и сомкнувшиеся с предателями КГБ, из-за неэффективности в основном показушных мер борьбы, вопрос дефицита в торговле в должной мере решён не был, хотя достичь наполнения магазинов удалось, в том числе за счёт импорта. Брежневское наращивание импорта должно было быть временной мерой, которая не должна была стать постоянным решением, но совершенно напрасно стала, поставив страну в зависимость от мировых цен, возможность манипуляции которыми была в руках геополитических врагов. Любой экономист-марксист, изучавший труд Энгельса «Анти Дюринг», написанный аж в 1878 году, знал, как знал и Сталин, что кооперация хозяйства любой комунны с капиталистическим хозяйством, неминуемо приводит саму коммуну к капитализму — следовательно такую торговлю нужно не наращивать а сокращать до минимума, идя к автаркии, самодостаточности.

Будучи маленьким мальчиком, Денис застал это безумное брежневское изобилие: в его памяти часто возникало потом, как в образцовой булочной на Герцена около турецкого посольства на первом этаже, размером с холл иного театра стояла стена из многоярусных лотков с хлебными изделиями множества разных сортов и цветов, круглые, прямоугольные, батоны, рогалики, калачи, булочками, хлебные полочки. На втором этаже от стены до стены возлежал сказочный прилавок, разделённый зеркальным стеклом на треугольники. В каждом треугольнике лежал россыпь свой сорт конфет. Каких там только не было конфет со всего Союза в этом сияющем царстве сладостей! Грильяж, леденцы, разный зефир, разная пастила, халва, разный мармелад, шоколадные такие, шоколадные сякие… За прилавком возвышалась стена полок, где стояли и лежали стопками и винтовыми пирамидами плитки отечественного шоколада и зефира и коробки советских конфет… А запах! Ещё он помнил, как в теперь снесённых домах Никитских воротах на мысу между улицами Герцена и Качалова перед Храмом, где Пушкин венчался, на первом этаже был маленький кооперативный рыбный магазин, где на прилавке стояли большие эмалированные поддоны с чёрной красной икрой, и чёрную икру там его пробабка и мать всегда покупали ему на вес в бумажных стаканчиках от мороженого — чёрную икру было вкусно намазывать на варёное всмятку яйцо, предварительно положив туда кусочек тающего вологодского масла. В Москве тогда уже появились универмаги с импортными товарами стран социализма «Лейпциг», «Варна», «Ванда», «Ядран» и «Балатон», и магазины «Берёзка» с товарами капиталистических стран, смелые фарцовщики, торгующие с рук западным товаром и наполняющие ими комиссионные магазины, получившие покровительство КГБ, став существенной частью торговой мафии — если товара не было в государственном магазине, его можно было найти в комиссионном. Комиссионка торговала за процент, цену назначал поставщик товара. «Берёзка» торговала за чеки «Всесоюзного объединения «Внешпосылторг» — эквивалент заработанной за границей валюты, которые можно было купить с рук за рубли или за доллары, обходя запрет на валютные операции. Полки «Берёзки» ломились от любых промтоваров. Велико было бы удивление советских людей, если бы они тогда узнали то, что так старательно скрывало от них КГБ Андропова — за рубежом, в капстранах все эти промтовары, пропорционально зарплат, у кого они там были, стоили в разы дешевле, а еда, коммуналка, жильё, не говоря об образовании и медицине, стоили на порядки дороже, и что значил дешёвый телевизор или ботинки, когда человек не мог раздобыть бесплатную квартиру или за бесплатно дать ребёнку качественное высшее образование? Настоящим храмом советской торговли, хоть и с очередями, был ГУМ — крупнейший в Европе и образцовый магазин, куда приходили не только за покупками, но и просто посмотреть на советское изобилие, на диковинные, часто недоступные в провинции товары, как в музей. Там находилась знаменитая двухсотая секция первой линии, организованная торговой мафией для советской элиты, о которой в народе ходили легенды, где продавалась одежда французских и итальянских кутюрье руководителям партии и чиновникам. Также партийные и другие руководители, научная и военная, творческая элита — все сплошь коммунисты, за отказ от борьбы с нарастающими злоупотреблениями в системе распределения и нарастающим социальным неравенством, обеспечивались талонами, по которым раз в неделю получали высококачественные отечественные и импортные продукты в доме на набережной — на Кутузовском проспекте или на улице Грановского. Не только продукты, которые никогда не видел обычный советский человек, имели эти перерожденцы. Обеспеченный построенной коммунистами-сталинцами державой, их образ жизни — роскошные квартиры, загородные и курортные резиденции, медицина, персональные и личные машины, закрытые школы, детские сады, дома отдыха, любовницы, вторые жёны, охрана, обслуга, зарубежные поездки и всё это за госсчёт, давно сравнялись и превзошли уровень западных миллионеров, и теперь им хотелось сделать это пожизненным и передаваемым по наследству, чему социализм препятствовал. Направляемая контрреволюционными силами в КГБ при лидерстве Андропова, соблазняемые при внешних контактах ещё большей западной роскошью — личными яхтами, самолетами, дворцами, акциями промышленных гигантов, передаваемыми по наследству, советская верхушка, не прошедшая становления сознания как у Ленина, Сталина, других борцов с кровавым капитализмом, постепенно втягиваясь на путь предательства и контрреволюции, быстро поднимая на руководящие посты угодных торговой мафии и западным капиталистам руководителей, всячески репрессируя неугодных им честных коммунистов, мешающих им обогащаться и готовиться к контрреволюционному перевороту. К моменту трагической смерти Брежнева, после начала трижды не нужной стране войны в Афганистане, дефицитом снова стало множество товаров, даже книги. Книги продавали по абонементам, которые можно было получить, например, после сдачи макулатуры, или оформить подписку. Ценились классики, например 12 томов Достоевского, шесть томов Бунина, десять томов Чехова — на них записывались в очереди, ночевали с раскладушками, с термосами с кофе, чтобы утром достояться и получить заветную такую бумажку о возможности купить их по подписке. В результате советские женщины вместо обеденного перерыва часто бежали в магазин, иногда даже отпрашивались с работы. Вместо того, чтобы решить проблему с мафией, чтобы в служебное время люди больше работали, а не бегали по магазинам, была создана система дополнительного снабжения, на радость той же мафии — заказы. Перед праздниками торговые сети и домохозяек разгружали с помощью выдачи заказов — продуктовых: консервов от сайры до красной икры, круп, конфет от леденцов до шоколадных, масла, сыра, курицы, колбас от докторской до финского сервелата, чай, кофейный напиток или растворимый кофе — и снова торговой мафии была радость. Заказы ранжировались по широкой качественной и количественной линейке в зависимости от ведомства, должности, заслуг. Это был уже третий звонок, но решительно реагировать на него уже никто не собирался, а очень даже наоборот — Горбачёв, поднятый предателем Андроповым на самый верх и поставленный для разрушения системы производства продовольствия, разрушил её окончательно в рамках реформ своей продовольственной программы. Социализм был способен организовывать любые процессы и концентрировать любые ресурсы для выполнения любых задач — индустриализация, коллективизация, победа в войне с Германией, восстановление разрушенного, ядерная программа, освоение космоса ясно показывали, что решить проблему с яйцами, свининой и свеклой Союз ССР был способен без напряжения, и если этого не произошло, а, наоборот, от имеющегося уровня последовал катастрофический регресс, обвал, то это случилось только из-за предательства верхушки. Теперь же постоянная гонка за дефицитом унизительно портила жизнь советского человека — ему в мирное время в сверхдержаве приходилось проявлять чудеса изобретательности и настойчивости, чтобы прилично одеть, накормить свою семью вкусной и здоровой пищей, что внутренним и внешним врагам социализма и требовалось. Простые люди снова вспомнили при конечном этапе разрушительной работы предателей давно забытые слова — «карточки» — теперь талоны существовали в каждом пятом городе, и стали второй национальной валютой. Очереди в открывающийся магазин были постоянством, ибо, если успеть забежать первым — можно ещё хоть что-нибудь купить.

Теперь перед глазами Алёшина на прилавках огромного магазина стояли сейчас в изобилии только соки в прозрачной банке — «березовый сок», больше напоминающий подсахаренную воду с лимонной кислотой. В последние пол года перед демобилизации из стройбата в его часть в Татищево перешла на брюкву с килькой. Масло, чай, сахар и хлеб, слава труду на хозрасчёте, ещё у стройбата был, и только за ними отряжался гонец, чтобы доставить дефицит на стройплощадку, где бригада Алёшина выполняла дембельский аккорд в виде отделки подъезда пятиэтажного дома. Остальное добывали сами — покупали за свои деньги, брали с огородов, воровали кур с птицефабрики…

— Становитесь в конец очереди, товарищи! — не очень дружелюбно глядя на молодых людей, сказал мужчина в мокрой кроликовой шапке, явно надетой слишком рано, не по сезону, поскольку температура сейчас была положительная — около десяти градусов Цельсия.

— А чего дают-то? — спросил Олег, делая заговорщицкое лицо, чтобы войти в доверие к очереди.

— Сосиски, сыр и картошку польскую обещают! — ответил мужчина в мокрой кроличьей шапке, полушепотом.

— А когда?

— Неизвестно, может быть сегодня и не успеют…

— Опять нитраты привезли они нам! — сказала в продолжение какого-то своего разговора с соседкой в розовом берёте крупной вязки, молодящаяся женщина с несуразно накрашенными карандашом бровями, стоящая в очереди уже на ступеньках гастронома — коммуняки и еду-то всю отравили!

Из фургона ГАЗ-53 справа от магазина как раз в это время что-то быстро начали разгружать в приёмный полуподвальный люк двое бодрых грузчиков в синих телогрейках поверх чёрных комбинезонов спецодежды, и почти одинаковых кепках. На удивление всех, стоящих в очереди, двое других грузчиков что-то одновременно в машину загружали, поданное из люка на подъёмнике.

— За границей-то всё чистое и экологичное, только нас Горбачёв своей продовольственной программой травит! — ответила женщина в берете, — хоть бы иностранцы эти нам по ленд-лизу как войну что-нибудь прислали, тушёнку без нитратов, печенье…

Алёшин взглянул через головы людей внутрь магазина: освещённые пустые витрины, неподвижный торговый зал, металлические сетки-контейнеры с что-то вроде залежей рыбных консервов, бакалею — пакеты с мукой и вермишелью, пластмассовые сине-белые пиктограммы отделов, скучающих продавцов и кассиров, пустые прилавки и холодильники, усталых людей в очереди, и потянул товарища за рукав со словами:

— Пошли в подсобку, иначе мы сегодня до твоей Кати не дойдём! Деньги есть?

— Да, червонец… — ответил Олег, вынимая из внутреннего куртки розовую десятирублёвую купюру с портретом Ленина, — если по госцене покупать, хватит много на чего…

— Тогда делай наглую морду, расправь грудь и руки держи пошире!

Быстро пройдя мимо грузчиков, никем не остановочные, друзья с деловым видом спустились по бетонным ступеням в подвал магазина, и пошли мимо рядов промышленных холодильников, стеллажей, штабелей разнообразного продовольствия.

После нескольких поворотов, провонявший рыбой и сырой картошкой коридор привел их к открытой двери, за которой в комнате с полуподвальным окном за столом, заваленной бумагами, сидел лысый мужчина неопределённого возраста в белом халате, словно врач, с отёкшим лицом и что-то подсчитывал на модном японском калькуляторе «Casio». На одной стене висел плакат с переходящим вымпелом победителя социалистического соревнования с извращённо стилизованным профилем Ленина, на другой японский глянцевый календарь с очень молодой голой розовощёкой миниатюрной японской девушкой с красивой причёской на фоне цветущего розовыми цветочками дерева и зелёной лужайки.

— Вы от Семёна Егорыча? — глядя на вдруг возникших из полутьмы коридора молодцов, спросил лысый мужчина, — шейку свиную микояновскую хотите? Там кооператив директора делает из мяса, купленного мимо системы…

В ходе сталинской индустриализации в 1933 году, когда Гитлер уже получил от американцев и англичан деньги и технологии на создание своей армии, на территории бывших дореволюционных городских скотобоен, были прозорливо построены по американскому проекту девять цехов Московского мясокомбината — «Первого московского колбасного завода», за образчик которого специалистами «Союзмяса» были приняты американские бойни в Чикаго. Микоян не преминул проехаться после этого лично по Америке, встречаясь там с воротилами капитализма, пускающих пыль в глаза армянину роскошью и щедростью, всевозможными хитростями международной торговли. Передовым опыт мясопереработки и колбасного производства был широко использован при создании советской пищевой промышленности. Комбинат много сделал как фундамент решения продовольственного вопроса для снабжения населения Москвы и фронта, а когда московские мужчины ушли на борьбу с гитлеризмом, женщины, пенсионеры и подростки встали на их места — сохранить уже имеющееся производство, наладить пищевых концентратов для Красной армии, и медицинских препаратов на основе эндокринного сырья, получаемого при убое скота, а так же производство, нужного, как жизнь, пенициллина, сдать свои 604 тысячи рублей на изготовление трёх танков Т-34 для танковой части «Москва». Теперь комбинат имени Микояна уже фактически захватили кооператоры и делили его как свой собственный…

— Ну, да! — кивнули головой Денис, делая понимающее лицо, — шейка свиная.

— Парочку? — спросил мужчина, вставая и выходя мимо посторонившихся друзей в коридор, — я в маленьком подмосковном городке родился, детство пришлось на борьбу за кукурузу, первые полёты в космос, и назван я естественно потому Юрой. Обстановка в стране и в городе была не чета нашему дню, спокойно и без понтов, и большую часть детства проводил на улице, где постигал понятия общения с миром, и при помощи пяти-шести непечатных фраз, мог к первому классу выразить любое состояние от ненависти до умиления. Читать научился рано по настольной книге «Книга о вкусной и здоровой пище». Особо меня развлекало созерцание схемы разделки туш с обозначением сорта и наименований — грудинка, карбонат, оковалок, голяжка. Когда быль первом классе, пошёл с матерью в магазин, попал с нефть мясной отдел, думал, что увижу и сам прочитаю то, о чём грезил, перечитывая настольную книгу. Пробился к витрине и увидел нечто жилисто-фиолетово-красное с ценником — «Мясо — цена 1 кг. 1 руб. 78 коп». Обида меня такая взяла, я как начал детским голоском орать: суки, мол, такие растакие, вашу такую-то мать! Где ж голяшка, карбонат и шейка, в рот вас всех иметь! Покажите курдюк и грудинку! После этого решил иметь месту — стать директором магазина, а лучше заиметь свой…

Он становится, открыл тяжёлую дверь холодильника и снял с крюков на перекладине, увешанной мясными тушами, сетками с карбонадом и шейкой, два шара свиного мяса в сетчатом чулке, килограмма по три каждый.

— Держите? — сказал он, протягивая сетки Денису, — от меня Семёну Егоровичу привет!

— Сколько стоит? Взвесить надо? — спросил некстати Олег.

— Давай чирик и разбежались! — ответил Юра флегматично, оглядывая брюки и куртку Олега, испачканную грязью.

— И что было потом в магазине? — спросил Денис, наблюдая, как друг протягивает торгашу деньги.

— Продавщица исчезла в подсобке, вышла со свёртком, тихо вручила маме и проводила нас через чёрный ход мимо очереди, а в свёртке была вот такая вот шейка. Счастливо парни, мне работать ещё…

Уже поднимаясь поступлениям, Денис услышал, как за углом коридора у Юры кто-то спросил:

— Они от Василия, или от Тенгиза?

— А чёрт их разберёт, всех и не упомнишь, кажется, я их на овощебазе у Семёна Егоровича видел, он утром как раз звонил по поводу сухофруктов…

На улице, снова пройдя мимо молчаливых грузчиков, передавая одну сетку шейки другу, Алёшин сказал с досадой:

— Зачем ты про деньги заговорил, он ведь так отдавал! Ты чего, чувачок!

— Только ты кончайся вот так на меня всё время морально давить, я же не умею мысли как ты читать! Тут килограмм шесть отличного подкопчёного мяса, и всё равно дешевле, чем даже по госцене… — ответил другу, Олег, стараясь не смотреть на очередь из несчастных людей.

— На, держи обратно свою десятку! — протягивая другу деньги, добродушно сказал Алёшин.

— Как, ты же ему отдал эти деньги! — возбуждаясь от радости, воскликнул Олег, — я же видел! И он их взял и в стол!

— Это был использованный лотерейный билет! — размахиваясь свиной шейкой как поп кадилом, весело ответил Денис, — он настолько был уверен, что его не обманут, что его не обманут, что видел только десятирублёвку.

— Ты же принципиально не играешь в лотерею!

— Я его по дороге подобрал…

— Как же торгаш не заметил?

— Не важно… Ты берёшь, что ли, деньги-то, ну?

Олег осторожно взял сложенный гармошкой червонец с Лениным и положил за пазуху во внутренний карман куртки…

Два друга, посмеиваясь над приключением, быстро дошли потом до нужного дома, пересекли двор с огромным тополем посреди, окружённом скамейками как демонстранты милицией. Перед входом в подъезд кто-то нагло оставил припаркованную поперёк дорожки вишнёвую автомашину-хэтчбек ВАЗ-2108 «Спутник». За десять лет разработки этой машины советские функционеры с АвтоВАЗа в ведущей промышленной стране с мощной наукой, обладающей уникальными возможностями, пошли по пути растраты средств за личные коррупционные премии для закупки 20 лицензий для ВАЗ-2108 — у фирмы Lucas передние дисковые тормоза и вакуумный усилитель, у Zahnradfabrik реечный рулевой механизм и синхронизаторы коробки передач, у Automotiv Prodax — на сцепление, у Way-Assauto — на стойки передней подвески, у Hardy Spicer — на шарниры равных угловых скоростей, у Solex — на карбюратор, у Volkswagen балку задней подвески, у Michelin лицензию и оборудование для бескамерной радиальной шины с металлокордом, Fiat — UTS налаживала оборудование…

Под диктовку саботажников из андроповского КГБ под лозунгом «Чем хуже советских людям тем лучше для дела реставрации капитализма», нечистоплотные торговцы и чиновники после отставки сталинского наркома Микояна и при полном отсутствии репрессивного пресса мстительно устроили простым советским людям настоящее мучение, а себе щедрую кормушку на распределении легковых автомобилей вообще и ВАЗ-2108 в частности. Самым отважным и смелым людям Союза ССР машины генсеки дарили лично без денег. Ветераны войны и орденоносцы единожды могли купить автомобиль без очереди. Купить место в очереди на получение автомобиля было невозможно — деньги были никому не нужны, денег у населения было больше, чем распределяемое число автомашин, которое саботажники решили продавать населению. Приостановка импорта автомобилей за рубеж легко закрыла бы этот дефицит, тем более, что экономика Союза ССР не зависела от выручки советского автопрома. Мнимый престиж страны был саботажниками в ЦК, КГБ и Минторге выдан народу за причину, по которой население страны должно было быть обелено благами социализма и разувериться в нём. Кроме того социалистический принцип злостно и безнаказанно нарушался теми, кто должен был за справедливостью распределения следить внутри страны. Без очереди проходили через знакомых в автомагазин или по указанию чинов партии, андроповского КГБ, МВД, ОБХСС, судей, бандитов и других категорий опасных или нужных для чиновников распределительной системы людей. Внедрение вычислительной техники и новейшие компьютерных достижений советской науки и техники для системны контроля и учёта блокировалось на корню. Машину «Жигули» стоимостью 8000 рублей, или при пересчёте 4000 долларов США, приходилось ждать простому человеку семь-восемь лет. Радовало только то, что подобная машина ВАЗ-2106 за границей стоила 5200 долларов США, Volkswagen Golf 1 — 5600 долларов США, Toyota Carina от 7000, Peugeot 305 стоила 7200, Opel Kadett от 5500 долларов США. Honda Civic — 5100. Audi 80 — 7100, Ford Taunus — 7000. В очередь инфантильных советских людей, не знающих ни безработицы ни инфляции, ни высокой квартплаты, при бесплатном обучении и медицине, записывали только на месте работы и скорость движения зависела от статуса предприятия в системе народного хозяйства. При средней зарплате в 150 рублей в месяц деньги на машину легко откладывались семьёй как раз за время ожидания в очереди, кто не успевал накопить денег, чаще всего собирал нужную сумму по родственникам и знакомым, поскольку редко в кого не имелось в Сбербанке многотысячного вклада. Потерявшие при Брежневе и андроповском КГБ всякий страх саботажники покупку автомобиля сделали унизительным занятием: дождавшись конца своей многолетней очереди, человек попадал в очередь единственного на Москву или Ленинград магазина-распределителя, где самим машин в депо не было, как в западных автосалонах, а где выдавали только справку-счет. Проведя оплату через Сбербанк человек возвращался за чеком на получение автомобиля, ехал на склад, где ждал прицепа-автовоза. Там он забирал машину с тем цветом кузова, который достался по номеру. Всё это вызывало законное недовольство тружеников, потому что были и такие, кто мог менять машину, как только начинал ослабевать аккумулятор. Подержанные машины и новые под видом подержанных продавались и через комиссионный магазин или с рук у спекулянтов-перекупщиков. Комиссионки создавались как бы для борьбы со спекулянтами, но на самом деле никакой борьбы не наблюдалось — старые машины стоили как новые, а спекулянты чувствовали себя без репрессивного давления замечательно. Люди активно скупали и билеты «Спортлото», где разыгрывали автомобили. Везло единицам, но везло. В Грузии можно было свободно купить машину за цену, в 4–5 раз превышающую государственную. Вмешивались и случайности — в году из-за сбитого по приказу провокатора — члена ЦК партии андроповца Третьяка советским истребителем Су-15 южнокорейского пассажирского «Боинга 747» авиакомпании Korean Air, перелетевшего через границу, Союз ССР был в очередной раз после блицкрига в Афганистане представлен империей зла. Из-за введенных международных санкций многие западные страны отказались от советских автомобилей «Москвич-412» московского завода ЗИЛ. Машина была популярна за рубежом и её продавали даже в Ирландию и Шотландию в праворульном исполнении, а во Франции реализовывались кабриолеты «Москвич», вызывая ярость автопроизводителей-капиталистов. В результате весь экспорт остался дома, и машины переполнили все советские склады — покупай не хочу!

Теперь же распределение машин физически прекратились, они теперь продавались мимо очереди и дороже госцены — член ЦК и бывший министр советского автостроения Поляков, руководивший при Брежневе строительством АвтоВАЗа, и его преемник министр Пугин, создавший максимально возможный дефицит легковых автомобилей и запчастей к ним на внутреннем рынке и избыток их на внешнем для извлечения коррупционной выгоды, уже считали завод своим, окружив цепочками спекулянтов-перекупщиков, насадив силой и потасовками послушную себе администрацию, готовя акционирование в свою пользу гигантского советского завода, который был Всесоюзной ударной комсомольской стройкой, когда десятки тысячи молодых людей трудились не покладая рук, а оборудование было произведено на 844 советских заводах и 900 заводах стран социалистического содружества. Приглашённый пятнадцать лет назад на ВАЗ для закулисных переговоров Генри Форд-младший прямо заявил коммунистам-перерожденцам, что такой завод мощностью 700 000 машин в год не должен принадлежать всем, а только избранным. Теперь же криминал контролировал и собирал дань с таких торговых полулегальных кооперативов при заводе за крышевание вместе с МВД и КГБ, при наличии оставленного единственным на всю страну официального магазина по продаже автомобилей «Жигули». Доходы бандитов достигли астрономических 70 миллионов рублей за этот год. Бандиты тольяттинской бригады Вдовина по кличке «Напарник» и бандиты Маслова из Волговской ОПГ, «братки» группировки Агия и Воронецкого и Напарниковской ОПГ Вдовина получали себе 3 тысячи автомобилей и море краденых запчастей по новой системе нового директора-коммуниста Каданникова, мнящего себя вскоре по совету Форда-младшего хозяином советского сокровища, было замечательно. Тем временем, гигантские усилия Поляков и других члены ЦК, рассчитывающие на долю акций волжского автозавода, захвативший при помощи бандитов директорское место коррупционер-коммунист Каданников, председатель Автозаводского райисполкома коммунист-перевертыш Жилкин и глава районной советской власти Брусникин и другие члены тольяттинской партийно-хозяйственной ОПГ, убрав с дороги на пенсию мешающего им начальника отдела УКГБ по городу и порту Тольятти полковника госбезопасности Кожемякина, прилагали к тому, чтобы как можно скорее провести постановочное акционирование в свою пользу, доказывая трудовому коллективу и всему советскому народу, что при введении частной собственности, завод будет выпускать больше отличных советских машин, они будут дешевле, более качественные и разнообразные по моделям, при том же уровне зарплат, при сохранении бесплатного социального обеспечения, и не беда, что доходы пойдут новым хозяевам, а не в народный бюджет, и даже вечное клеймо Иуды их не смущало. Члены тольяттинской партийно-хозяйственной ОПГ — сами дети рабочих и крестьян, которых советская власть и народ вознесли за мгновение исторического времени из тьмы неграмотных деревень и заводских бараков до управления супердержавой и мега-заводами, вместе с создателями рабовладения, расизма и гитлеризма, при полном отсутствии репрессивных сдержек, наоборот — при науськивании горбачёвского ЦК и крючковского КГБ, готовилось подло предать и ограбить свой советский народ, встав из грязи предательства в капиталистические князи в золотых дворцах, обесценить гигантские усилия и жертвы его при создании и защите страны, разрушить его великий дом — Союз ССР, оставляя простым людям только могилы их дедов-фронтовиков, старые школьные парт, покосившиеся сарайчики дач на 6-и сотках и право стать экономическими рабами на заводе новых господ…

Обойдя по опавшей листве новенький автомобиль, друзья прошли в крохотный тамбур между облупленными филёнчатыми дверями, и начали сразу подниматься по выщербленным, протёртым ступенькам. Сделав несколько шагов вверх, они поняли, что в сильно пахнущем кошками подъезде было абсолютно темно, хоть глаз выколи. В воздухе витали ещё и запахи плесени и густой пыли. Олег начал от всего этого чихать, вполголоса чертыхаясь на свою мокрую одежду. Томительно долго поднимаясь на четвёртый этаж, Денис медленно переставлял ноги, ощущая, как от кончиков пальцев ползет к голове и ширится тяжёлая, покалывающая малюсенькими иголочками волна озаряющего предчувствия. Через мгновение у него в висках упруго застучал пульс.

— Опять усиливается… — прошептал он, — что за напасть такая?

— Что ты шепчешь? Что усиливается? — спросил Олег настороженно, дёрнув за рукав, — опять видения? Моя мама, как ты знаешь, работает в научно-исследовательском институте психологии, изучает регуляцию психики в практическом смысле, там у них работает Чумак — на расстоянии заряжает целительной силой с помощью пассов воду, кремы, мази, этому его обучали голоса, говорившие в голове, работавшие дикторами посменно и о мироустройстве, а он вёл конспект этих лекций. Маг и чародей Юрий Лонго есть — в цирке представления с гипнозом показывает с друзьями из Московской школы гипноза массовый гипноз, телепатию, телекинез, пирокинез, ясновидение по методике КГБ…

— В полном мраке такие рассказы о особенно впечатляют, придя из армии я воочию увидел Перестройку и то, каким податливым в этой каше стало сознания людей, нет удивлюсь, если по телевизору вот-вот начнут воскрешать мёртвых и левитировать, — ответил Алёшин и в раздумье остановился у одной из дверей, обшитой грубым дерматином, за которой весело переговаривалось, — и ты туда же, Брут! Эта, что ли дверь? В этой квартире вчера сдохла собака, — неожиданно добавил он.

— Тьфу, ты! Та эта дверь, та, пришли мы! — сдавленно воскликнул Олег Козырев и как бы плюнул себе под ноги, — это тебе всё уже полгода трупы мерещатся, а о том, как моя мама с хорошими людьми работает послушать не хочешь! Это же твоя тема!

— Моя тема — из нищеты вырваться! — ответил Алёшин, поигрывая сеткой с мясом, — а для этого хотя бы институт закончить и профессию получить для куска хлеба с маслом, ну, нажимай звонок-то!

В темноте он отступил в сторону к стене, напрягая волю и тело, загоняя разрастающееся ощущение дрожи и невесомости вглубь себя, подавляя его диким напряжением сознания. На лбу его выступила испарина, мелко застучали зубы. Радуясь, что друг не видит его таком состоянии, он нарочно до боли прикусил язык и задержал дыхание, перед глазами вспыхнули искры. Вроде бы подействовало — волна невесомости и дрожи откатилась обратно в пустоту, оставляя за собой щемящее чувство страха, и напоминая о себе легким покалыванием под сердцем.

— Уф… — едва проронила Денис, вытаскивая дрожащими пальцами из куртки мятую пачку сигарет без фильтра «Прима» — своих солдатских из времени «Архипелага стройбата», и осторожно полез в неё, придерживая локтем другой руки.

Пачка по солдатскому обычаю была надорвана с уголка, чтобы только одна сигарета могла пролезть, и сигареты в ней не болтались по мере убывания и не высыпали свой табак. Но отсыревшая пачка из шершавой бумаги без целлофана порвалась, и овальные в сечении, аккуратненькие сигареты веером раскатились по ступеням, — вот чёрт!

Одну он всё же уцепил кончиками пальцев. В армии в 18 лет он начал курить и разобрался в сортах и марках. Курили иногда и с 16-и лет, но в основном начинали в армии — повальное курение в армии и тюрьме сводило на нет все усилия государственной пропаганды здоровья. Однако, дети баловались до первой отцовой порки, а женщины не курили вообще, либо покуривали тайком — курящая женщинам считалась априори проституткой или бандиткой, если только она не была богемной дамочкой — певицей, поэтессой, режиссером, актрисой. Мужчины традиционно курили сильно — армия, колхозники, рабочий класс, пахавший с утра до вечера на полях и на фермах, на заводах и фабриках. Огромное количество марок папирос и сигарет, причём в каждом регионе свои, выпущенные на разных фабриках имели фиксированную цену, но одна и та же марка, разных фабрик по вкусу и запаху могла сильно отличаться. Лучшими сигаретами были молдавские «Лучафэр» и «Дойну». Ленинградские фабрики выпускали поток — работали на всю страну — и лучшие в мире папиросы и простенькие овальные сигареты. Папиросы «Беломор» ленинградской фабрики имени Урицкого любили не только рабочие и колхозники Союза, но и финны. С Финляндского вокзала финские «челноки» сумками вывозили эти папиросы в Финляндию — тогда советскую икону Андропова по возможности мирному сосуществованию капитализма и социализма. Папиросные «Север» и «Казбек» тоже были хороши. «Шипка» была болгарской маркой, но на редкость плохой. «Ленинград» считались сигаретами для интеллигентов, хотя большинство инженеров предпочитало болгарские сигареты, главным образом болгарские «Родопи» стоившие сначала 35 копеек, но потом подорожавшие до 50, реже интеллигенция курила болгарские пафосные «БТ», стоившие 80 копеек. Индийские сигареты «Мадрас» пахли тмином и были не популярны. Самыми ходовыми марками были «Космос» по 70 копеек и «Столичные». В Москве чаще курили стгареты с фильтром «Ява», ароматное «Золотое руно», но самым патриотичным брендом в городах был «Космос» за 70 копеек. «Союз-Аполлон» ему уступал. Западные и американские сигареты в перестроечную неразбериху перекочевывала из чековых магазинов «Берёзка» на чёрный рынок, как будто в Гражданскую войну или НЭП, и стоили по 30–45 рублей за блок. Пачка настоящего неподдельного и не кишинёвского «Мальборо» стояла 4 рубля и выше. После Олимпиады-80 советские лидеры, проводя политику ползучего наступления на завоевания революции и советскую экономику, политику умиротворения и поддавков с капиталистами, кроме напитков марок «Фанты» и «Пепси» принадлежащей семье Морганов, финансировавших Гитлера и владеющих через «Дженерал электрик» контролем над ядерным оружием США, допустили выпуск в советской Молдавии на лучшей в стране Кишиневской табачной фабрике американских лицензионных сигарет «Мальборо», «Кэмел» и других, принадлежащих европейским королям и королевам, и капиталистам, ведущим против народа Союза ССР Холодную войну на экономическое истощение. Кроме акции по стратегическому завоеванию этими западными брендами огромного перспективного рынка, это вело к коррупции и вербовке руководства Союза, членов их семей, к ослаблению позиций собственных производителей, а для людей в торговой советской сети они продавались уже по спекулятивной цене — по полтора рубля. Картину внедрения сверху идеи возвращения глобального капитала в страну и капитуляции, хозяин страны Горбачёв и хозяин Москвы Ельцин в дополнение к сигаретам, доходчиво продемонстрировали полуголодному населению разрешением на строительство в Москве на центральной Тверской улице огромного ресторана мировой капиталистической сети быстрой еды «Макдоналдс» — ничего более знакового в части морального унижения сверхдержавы придумать было нельзя — сияющий новенький фаст-фуд McDonald» s напротив памятника Пушкину, издательства «Известия», кинотеатра «Россия» в самом любимом месте встреч москвичей Никитском бульваре, одновременно с саботажем поставок продовольствия в столицу! Это было посильнее срежиссировано советской стороной приземления немецкого самолёта на Красной площади перед мавзолеем Ленина в прошлом году!

— Вот ради чего мы всё ломаем, чтобы они зарабатывали на вас, а мы получали мзду и радость мщения! — как бы утверждали коммунистические вожди контрреволюционной Перестройки, хлопая в ладоши строящемуся McDonald» s.

Горбачёв и Ельцин были обижены перед войной советской властью за преступления своих отцов и дедов, но подняты Андроповым, и теперь были надежно теперь защищёны перевернувшимся КГБ Крючкова и бандами гангстеров…

Алёшин сначала курил пижонски-дорогие сигареты «Герцеговина Флор» в красивой пачке, потому что это табак предпочитал легендарный Сталин. От одной такой сигареты на голодный желудок наступала эйфория и секундное космическое путешествие — табак в них был из Боснии и Герцеговины и был отчаянно хорош. До революции такие папиросы были доступны только для людей зажиточных, дворян, а теперь… «Пегас» и «Лайка», тем более ущербный «Дымок» после этого казался невзрачными и не крепкими. В результате примой курения для Дениса стала «Прима» — четырнадцать копеек пачка, красная, коробочка c чёрной траурной полосой и белой прописью. Сзади было написано, на какой фабрике сделано. Лучшая «Прима» была краснодарская или московская, поддельная почти не отличалась от государственной, поскольку делалась ворами из того же табака на том же оборудовании. Табак лез в рот, и его приходилось сплёвывать, но кислый вкус дела не портил — в этой грубости был свой шарм.

В Москве в декабре 1985 года, когда Денис отправился в «Архипелаг стройбат», первым секретарём стал Ельцин. Выросший в бараке, вшестером в одной клетушке в обнимку с козой, сын раскулаченного бандита-кулака, в то время как разорённые им односельчане умерли вовсе, был выучен, выращен, защищён от фашистского порабощения, поднят ненавистной ему советской системой на вершину благополучия и почёта, но, реализуя свою скрытую ненависть, очень скоро ощутил поддержку с самого верха контрреволюционной советской иерархии, и далее его судьба была решена — безнаказанный терминатор всего советского и коммунистического, терминатор миллионов счастливых человеческих судеб. Вот и в Москве этот коммунистический вождь устроил экономический, организационный и уголовный погром коммунизма изнутри вместе со своими свердловскими криминальными друзьями на благодатной, почве, подготовленной Гришиным. Пересидевший войну в тылу, а потом легко перенёсший перипетии сталинского восстановления страны, свидетель и участник хрущевского троцкизма и брежневского отступлениям перед различными мафиями, руководитель советских профсоюзов Гришин, имея массу контактов с заграницей по линии международных профсоюзов, почти три десятилетия руководил Москвой — сердцем экономико-политической системы Союза ССР, в полном согласии с планами Андропова, других Политбюро ЦК и их протеже по разрушению страны изнутри, выжидая, когда постареют или умрут авторитетные в народе бойцы революции и гражданской войны, коммунисты-сталинцы, любимые народом сталинские военачальники и наркомы, советская интеллигенция эпохи строительства социализма и военной поры, люди, которых невозможно было обмануть спецоперацией «Гласность», люди, которые знали настоящие причины строительства социализма, помнящие и виновников тогдашних бедствий страны, и понимающие чётко — кто и что народу враг, а кто и что народу друг. Ельцин, поставленный супругами Горбачёвыми возглавить активную фазу разрушения социалистических устоев жизни в Москве, мгновенно материализовал созревших ещё при Гришине первых легальных советских капиталистов и миллионеров, спустил с поводка организованную преступность, этническую и региональную, развёл ужасающий рэкет, проституцию, наркоманию. Под видом экономические реформ и решения проблем, ловкий демагог и умелый вредитель, он их усугубил до катастрофы — москвичи это почувствовали в полной мере. Дефицит и исчезновение товаров народного потребления, огромные очереди у магазинов, обнищание, введение карточек — всё было сделано по схеме свержения царя Николая II заговорщиками Алексеевым, Родзянко, Шиповым, Вышнеградским, Путиловым, другими персонами, их зарубежными советниками в феврале 1917 года — теперь то же самое делалось людьми, отлично изучавшими те реальные события в своих коммунистических институтах, тайком, потому что свержение царя коммунистические лидеры приписывали Ленину для создания себе авторитета, и вот теперь они создавали недовольство народа со знанием дела, как под копирку с событиями февраля 1917 года, под подсказки заморских соучастников, под охраной перевёртышей КГБ и МВД, как можно более усиливая недовольство коммунистической властью, готовя к окончательному перевороту власти и свои силовые неформальные структуры — вооружённые банды, наёмных киллеров, делая запасы оружия, транспорта, средств связи. Действуя как решительный враг коммунизма в коммунистической шкуре, в качестве одного из средств дестабилизации, Ельцин через Верховный совет за один день закрыл вместе со своими сообщниками Горбачёвым, Рыжковым и Яковлевым в России 26 из 28 табачных фабрик якобы на ремонт, нарушив тем самым систему поставок табачных изделий миллионам людей с табачной зависимостью, вызвав ажиотажный спрос на это зелье, панические закупки впрок. Теперь даже при восстановлении поставок было уже невозможно никак компенсировать недостаток отечественными ресурсами при саботаже в других звеньях системы распределения. Этим открывался путь западным производителям сигарет, прежде всего английской королевской семье, Морганам и Рокфеллерам. На очереди была нефть. Ельцин во отношении табака действовал по своему принципу — чем хуже, тем лучше, стараясь и здесь вызвать недовольство социализмом, нарушая снабжение табаком как и другими ключевыми товарами повседневного спроса: водка, чай и кофе, масло, хлеб, мясо и мясные изделия, яйца и курица, овощи и фрукты, макаронные и крупяные изделия и так далее, позволяя бандитам, кооператорам и совместным предприятиям захватывать разрушенные каналы поставок, мгновенно обогащаться на всём перекупленном и перепроданном товаре. Ельцин и его советники хотели, чтобы в Москве 1988 года как в Питере 1917 продуктов осталось на считанные дни, они хотели создать такую же как тогда ситуацию с продовольствием, чтобы продукты выдавали по талонам, чтоб это вызвало очереди, возмущение рабочих, массовые выступление против советской власти, хаос, стрельбу, как ранее было при организации свержении Николая II. Ограничения на табак и водку — одно из первых действий, нужных для раскачки общества, находящегося в состоянии экономических трудностей, в состоянии объявленной много десятилетий назад Холодной войны и её горячей фазы в Афганистане. В сентябре 1988 года железнодорожные товарные станции Москвы по указанию Ельцина остановили приёмку и разгрузку товаров и оказались буквально забиты вагонами с медикаментами, сгущенным молоком, сахаром, кофе и другими продуктами — скопилось 5800 средне и крупногабаритных контейнеров и около 1000 вагонов. На станции Бекасово-1 по приказу Ельцина были остановлены и остались не разгруженными вагоны с импортной мебелью и обувью, чаем, парфюмерией, обоями, трикотажем. Занявший в прошлом ноябре должность главы Москвы Зайков ещё более усилил этот новый порядок. На станции Мачихино в вагонах и теперь находиться мебель, кофе, швейные изделия, ткани, туалетная бумага, обои, инвалидные коляски, кинескопы. На Киевской товарной станции уже два месяца стоят вагоны в которых прибыли в столицу соки, кофе, чай, табак, болгарские огурцы, овощные ассорти и яблоки из Венгрии, вино, ковры, бельё, зелёный горошек, томаты и почти два месяца. Эти товары запрещено разгружать и они никак не могут попасть на прилавки магазинов, а магазины Москвы в это время стоят пустые, и простой народ стоял в очередях и кипел от возмущения и ненависти к импотентной, как бы, коммунистической, а уже по-факту вражеской власти, народ дрался за сосиски и молоко для детей, плакали ветераны и пенсионеры, уходя домой ни с чем. Они ещё не понимали, что вокруг них в 1988 году уже так показывал свой звериный оскал капитализма — люди ничто, деньги всё! Подходили и простаивали вагоны и как-то в августе Денис с Олегом, поиздержались за лето, и другие их знакомые ребята — вечные московские студенты-грузчики, для которых 40 рублей стипендии уже было маловато для жизни, явились вагоны разгружать, а им на подходе хмурые спортивные ребята из Люберец сказали:

— Уматывайте, чтоб вас близко тут у наших вагоном не было! И всё!

В другой раз дорогу заслонили кавказцы с арматурой, и от походов на разгрузку пришлось откататься, а идти сначала торговать со столиков на площади у трёх вокзалов, а потом в строительную шабашку ремонтировать детский сад на Соколе. И сплошь и рядом мафиозными группами в Москве всё делалось для того, чтобы нанести вред существующей власти и простым людям. Большая часть грузов стояла на колёсах и готовилась для перепродажи на тех же колёсах кооперативам и частным лицам для спекулятивных операций, часть импортных товаров была предназначена для перенаправления снова за границу через совместные предприятия и всё ещё называющих себя советскими внешнеторговые организации. Валютная выручка за грузы за границей была выше, при пересчёте на внутренний курс валюты в рубли, в сто и более раз. Монополия внешней торговли была уже отменена, капиталистические предприятия разрешены, оборотные деньги частных банков были уже доступны, а при разрушенной системе государственного контроля никакие бумаги сделать было не проблема. При даче взяток и поддержки сверху за долю прибыли, при защите со стороны КГБ и бандитов, махинаторам и мошенникам ничегошеньки угрожало, а Сталина и его НКВД давно уже не было. 60 рублей стоил бюджету страны суточный простой одного вагона при такой схеме хозяйствования Ельцина в Москве — за год простои вагонов нанесли убытки в 3 миллиарда рублей, а с учётом потерь от срыва сроков поставок, порчи продуктов в стоящих вагонах убытки составили 9 миллиардов рублей в год при курсе 0,56 копеек за доллар США — 17 миллиардов долларов — только на вредительстве с поставками в Москву страна потеряла стоимость авианосца США USS Nimitz. Какая экономика может выдержать такую силу разрушения? И что теперь стоило все производственные мощности социализма, когда система справедливого распределения была уничтожена? Повсеместно шла подспудная и даже открытая агитация за передачу земли, фабрик и заводов, в том числе табачных фабрик, частным лицам, и после этого сразу лишние деньги населения по волшебству должны были быть совмещены с недостающим товаром! Советский КГБ — комитет государственной безопасности Крючкова, взирал на это всё благосклонной, всячески содействовал и участвовал в этом сокрушении государственной безопасности. Советскую страну он не считал нужным защищать, только фильмы показывал про фантомного Штирлица и «Вариант омега» и что-то типа того, получал спецпайки, льготы, дачи, квартиры, крышевал бизнес, прятал деньги за рубежом, получал взятки и, самое главное, как зеницу ока охранял контрреволюционеров. Любое пристойное курево в Москве было теперь жутким дефицитом. На прилавках лежали только термоядерные кубинские сигареты по 20-копеек. От них при курении из глаз текли слёзы…

Делать было нечего, сигареты были драгоценностью и их нужно было собрать, и Денису, держа навесу над собой свиную шейку, как фонарь, который не светил, пришлось ползать на корточках, нащупывая растопыренными пальцами в темноте бумажные рулончики с табаком, спускаясь вниз со ступеньки на ступеньку. Он спустится почти на целый этаж, когда сверху послышался голос Олега:

— Эй, что ты там застрял? Иди же сюда!

— Сейчас, только прикурю.

— Да здесь покуришь!

Алёшин стал было искать по карманам спички, но не нашёл. Со вздохом сунул подобранные со ступеней сигареты в карман, а сигарету изо рта положил за ухо. Пошагал наверх, всё ещё прислушался к себе, и, кажется, внутри всё утихло. Он облегченно расслабился. Олег Козырев, перегнувшись через перила, уже стоял на площадке четвертого этажа, где была слышна бушующая музыка, доносящаяся откуда-то из квартир, и бил от нетерпения подошвой армейского ботинка, как конь. Тусклая лампочка без плафона здесь неровно мигала, на доли секунды освещая облупленные стены и выбоины от разбитой керамической желтой плитке на полу. Еле различима плитка-визитка фабрики «Дзевульский и Лянге» посреди площадки рекламировала эту дореволюционную плиточную фирму из украинского Славянска.

— Смотри, какая лампочка смешная! — сказал ему Олег.

Алёшин с усилием улыбнулся и ответил, — Лампочка прерывисто и порывисто трахается со своим патроном. Шефом, так сказать…

— Тьфу ты. Опять твои эротические шуточки…

— Не плюйся ты, только и слышно от тебя это тьфу да тьфу! Лучше бы матерился как блатной. Видишь, какая чудная романтическая ночь… Сейчас свою Катюшу опять увидишь вожделенную. Звони. Вот же её квартира…

Козырем нажал на кнопку древнего бакелитового звонка.

Звонок жалобно задребезжал, заглушаемый энергичной музыкой, бушующей внутри. Дверь долго не открывалась. За дверью напротив, обитой чёрным дерматином и табличкой «17 Патынские», кто-то со звоном уронил чайную лодку — видимо оттуда подслушивали и подглядывали через замочную скважину в ручке-скобе.

Наконец им открыли. Перед ними стояла стройная девушка в копной длинных вьющихся волос, по моде распущенных и расчёсанных насколько было можно, и Алёшину на мгновение показалось, что она совершенно голая, но когда она повернулась спиной, и свет упал несколько иначе, стало понятно, что она в трикотажном гимнастическом трико телесного цвета. Просто тонкая ткань трико так врезались ей во все места и обтягивала её торчащие соски на твёрдой подростковой груди, что под жёлтым верхним светом в прихожей иллюзия её обнажённости, дополненная извечным воображением молодых людей, была полной. На голове её был тканый обруч, на ногах чешки и гольфа для занятий аэробикой, а чулки натрий были сетчатые, точь в точь как сетка со свиной шейкой.

— Если бы я не был ни в чём уверен, я бы сказал, что это Гелла — вампирша-людоедка из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», — заворожено оглядывая девушку сзади сверху до низу, — пробормотал Алёшин, — прямо звезда аэробики Джейн Фонда! — радостно воскликнул Олег, — привет!

— Меня Маша зовут… — сказала девушка, уже уходя и скрываясь в полутёмном проёме двери одной из комнат, где прыгали по стенам синие блики от работающего телевизора.