Солнечное затмение

Глава 17 Переломка

Шёл противный сентябрьский дождь, а Денис всё ещё стоял на остановке у метро ВДНХ и пребывал в пространстве чужой прошлой жизни семьдесят один год назад, когда и началась вся эта страна Союз ССР, которая заканчивала своё существование прямо на его глазах…

Ничем в начале особо не примечательный мальчик Денис Алёшин, родился в год козы в роддоме N1 на Новом Арбате, стрелец, один глаз почти не видит — амблиопия, в почках кальцевидные уплотнения, между пальцами рук периодически в кожаных перемычках появляются и потом исчезают маленькие хрящики, размером с рисовое зерно. Поскольку его прадед Пётр, старый и заслуженный коммунист, умерший перед самой пенсией от сердечного приступа в год, когда ЦК освободил от всех должностей Хрущёва и главой компартии стал Брежнев, работал в приемной Президиума Верховного без перерыва с 1928 года последовательно с Калининым, Ворошиловым и Микояном, то его вдова и союзная пенсионерка Мария, смогла устроить Дениса через знакомых в ведомственные ясли в Снегирях, затем в прекрасный пятидневный детский сад с тремя летании сменами там же, а потом и в летний и зимний пионерлагерь Верховного совета «Снегири» под городом Истра. Там было всё, что можно было только желать для счастливого детства: окрашенные в жёлтый цвет современные корпуса в лесу, асфальтированные дорожки между стенами благоухающего цветущего шиповника, в детском саду утренники для родителей с песнями и плясками, диафильмы со сказками, песочницы, бассейн на улице с журавлями летом, снеговики зимой, веранды у каждой группы со своими игровыми площадками, сон в туристических мешках на веранде, игровые, спальни, душевые, подмывания перед каждым отходом ко сну, лампы ультрафиолета, свой зоопарк с кроликами и павлинами, кабинет офтальмолога, свой изолятор, прививки, Дед Мороз и Снегурочка, огромная живая ель в гирляндах и игрушках, снежные скульптуры богатырей, наборы конфет в пластиковых контейнерах в виде Спасской башни Кремля с главной ёлки страны, чистота, уют, в пионерском лагере неподалёку звуки пионерского горна, отмечающего этапы дневного распорядка, диетическое, отличное и разнообразное питание, встреча рассвета и купание на реке Истра, пионерские Олимпиады на своём стадионе, хоккейная коробка, праздничные и нарядные пионерские линейки: синие шорты, белая форменная рубашка пионерской формы, белые гольфы, красная пилотка и галстук, на подъём знамени лагеря приглашалась лучшие: победители в соревнованиях, конкурсах, потом ещё вечерние костры с песнями, походы с палатками, спортивные соревнования, письма домой, родительский день…

Денису всегда было неловко, он всегда чувствовал себя чужим, когда пионервожатые в начале смены для себя делали список и спрашивали пионеров, кто отец или мать, кем работает, чтоб ненароком не потерять в или не обойти грамоткой и похвалами сыночка какого-нибудь советского министра, торгпреда, депутата или партийного работника, а ему же приходилось при всех говорить, что мать работала секретарём-машинисткой в доме художественной самодеятельности, в здании бывшей синагоги на Малой Бронной, а потом, когда ей вообще к тридцати годам надоело ходить на работу, просто отдала трудовую книжку за половину и так небольшой зарплаты в литературное издательство в соседнем доме. Но это было самое легкое из того, что ожидало его с первого класса дома, когда практически круглогодичный детские сад закончился — он оказался с матерью в одной комнате и днём и ночью, но самое главное, в первом классе выяснилось, что родная мать его не любит, и что он ей помеха в жизни, а не желанная часть бытия. Это было так странно, непонятно, страшно, противоестественно, настолько противоречило всему тому, чему его учили, о чём писалось в сказках, показывалось в кино, что он только через несколько лет издевательств поверил: а ещё через несколько лет, из обрывков фраз пробабки, бабки, деда, соседей и её самой, смог и кое-что понять, сложив картину причин из мозаики…

Началось всё с азбуки и безобидной вещи из арсенала первоклашек — бумажных букв, вставляемых в кармашки для получения слов. Был солнечный день сухой бабьей осени, первоклашка дом делал одну из своих первых в жизни домашних работ, вставляя в кармашки буквы: составляя слова: мама, раму, мыла… Естественно, были ошибки. Наблюдающая поначалу с умилением за своим сыном, тогда ещё в очках, поскольку доктора пытались вылечить амблиопию Дениса, установив перед ним стекло с диоптриями +3 и залепляя стекло перед здоровым глазом пластырем, мать вдруг переменились в лице, обошла его сзади, схватила со стола большеформатную толстую книгу чешских сказок на мелованной бумаге — подарок деда и закричала:

— Ах ты славя скотина! Слепой, да ещё тупой!

Она подняла тяжеленную книгу двумя руками и ударила ей плашмя сына сзади по голове. Удар был такой силы, что свет померк на мгновенье, клацнули зубы. Пригнувшись, мальчик, рыдая, ещё переставлял некоторое время буквы, ожидая нового удара, но её отвлёк телефонный звонок, она открыла дверь и ушла в коридор к телефону, через проходную комнату, где 75-летняя прабабушка смотрела телевизор. Горе заполнило весь его детский мир от края до края. Очень скоро Денис узнал, что он ещё и косой, опухший, жирдяй, дурак, что мешает ей жить, и обслуживать его она не собирается. Это могло быть сказано в любой момент, в любой ситуации, даже безо всякой причины, но когда это не слышала пробабка Мария или кто-то другой. Ночью было отныне страшно спать с ней в одной комнате. Мать так ненавидела свою бабку, что, вместо того, чтобы лишний раз идти в туалет через её комнату, ставила себе импровизированный горшок — пустую литровую банку из под болгарского «Лечо», и по ночам скрип её ложа — раскладного двуспального румынского дивана-кровати и звук струи его будил и пугал. У маленького Дениса-то ночной эмалированный синий горшок с крышкой закончился уже несколько лет назад…

— Не спишь? — зловещим голосом вдруг спрашивала она в полной тишине и темноте, — ну-ну…

Стоящая в комнате банка, полная к утру мочи могла быть не вынесена целый день или даже опрокинута. Однажды ему приснился сон, что комната полна огромных пауков — в свете, попадающем на стены и потолок через окно от фар проезжающих машин, они, огромные, ползли и шевелились, и сон был настолько реален, что мальчик не заснул до утра, а потом не мог спать несколько дней, принося в школьном дневнике двойки, вызывая приступы ярости…

Когда мать, проклиная всё на свете из-за необходимости теперь рано вставать, доводила его до школы и отпускала его руку, он чувствовал радость свободы и безопасности. Пробабка Мария тем временем быстро сдавала жизненные позиции, теряла силы и волю. Она удерживала до поры до времени внучку, но с какого-то времени на улицу почти перестала выходить, продукты приносили её подружки и молочница, каждый день стоявшая с молочными продуктами и яйцами в другом подъезде их дома, где жил старый сталинский нарком торговли, член ЦК и председатель Верховного совета Микоян и его семья. В туалет Мария Ивановна ходила уже часто по стеночке, опираясь, то на резной буфет, то сундук, закрытый ковром, то на лакированное чёрное фортепиано «Красный октябрь». Сначала мать — красивая, с отличной фигурой и длинными роскошными волосами молодая женщина, полная сил, только просто обзывала её, потом стала мазать фекалиями её вещи, намекая на её безумие, угрожая сдать в сумасшедший дом, потом стала толкать в коридоре, потом окатила её кипятком, когда встретила сопротивление старухи, потом как-то порезала ей весьма тупым ножом фаланги пальцев на левой руке. Со своей матерью Лилией — бабкой Дениса, мать тоже дралась пару раз, в очень редкие поселения её квартиры на Смоленской площади напротив МИДа, и слова там произносились безумные тоже. Бабка как раз разводилась с дедом, и они делили квартиру, машину и дачу. Деду было тогда шестьдесят. Всё эти вспышки насилия и ненависти возникали не каждый день и провоцировались совсем в разных ситуациях, причём на людях хитрый истязатель демонстрировал полную любовь и заботу. Все эти странные кульбиты и чудеса домашней жизни, ещё ожидающиеся разгадок, заставили Дениса напрягать всё своё внимание, чтобы научится тонко чувствовать и предугадывать, как бы читать её мысли: когда вдруг возникнет у неё прилив ярости и злобы, чтобы успеть запереться в туалете, в ванной или убежать на лестницу к лифту, или занять позицию по другую сторону большого дубового стола, вокруг которого можно было бегать, чтобы она не могла ударить или схватить. Тогда-то его мозг и сознание, наверное и начал развиваться по-особому, тогда и начало формироваться то самое явление, вызывающее теперь приступы и выворачивающее наизнанку. Сверхчуткое восприятие происходящего, похожее на восприятие объектов, недоступных известным органам чувств других, становилась способом защиты маленького мальчика, а как известно, природа старается быстро развить нужное и отбрасывать ненужное. Со временем он мог видеть внутренним зрением и чрез стену и видеть событий прошлого, произошедшего не с ним, но только при достаточных знаний времени и обстоятельств вообще, как если бы читатель представил за секунду всю информацию книги, которую он читал неделю без перерыва — он бы вдруг почти осязаемо для мозга оказался внутри повествования.

…закончил он уже вслух преследующее его стихотворение.

Чтобы как-то отвлечься от нарастающего приступа чужих мыслей, сейчас это были мысли старого пациента Виванова, Денис начал быстро пролистывать отсыревшие газеты, не шуршащие как обычно, а иногда только грустно хлопающие на ветру. Света уличного мачтового светильника едва хватало, чтобы он под крышей павильона автобусной остановки мог что-то разобрать своим одним глазом…

Газеты «Красная звезда», «Правда», «Известия», «Московские новости», «Московский комсомолец», которые он листал по очереди, о чём только не писали, да помнил он ещё многое из того, что вещало радио, телевидение, о чём говорили, думали люди с начала этого високосного года переломки, начавшегося в пятницу: что покончил с жизнью поэт Башлачев, найдена гробница фараона Скорпиона I, проложен первый трансатлантический волоконно-оптический коммуникационный кабель, способный одновременно пропускать 40 тысяч телефонных звонков, террористы создали организацию Аль-Каида, агенты английской королевы без суда убили трёх борцов за освобождение Ирландии — IRA, советский тепловоз ТЭП80 установил рекорда скорости среди тепловозов — 271 километров в час, американские военные советники включитесь в активные бои в Сальвадоре, а обладателем Кубка по футболу впервые стал харьковский «Металлист», в финале обыгравший московское «Торпедо». Безоговорочным фаворитом матча вообще-то считались москвичи, атаковавшие весь первый тайм. Однако на 40-й минуте первого тайма автозаводцы пропустили контратаку, и после навеса Буряка рукой в своей штрафной сыграл Ерёменко. 11-метровый реализовал Аджоев. На 61-й минуте разыгранную Буряком и Аджоевым комбинацию, завершил ударом головой Баранов. 2:0. В чемпионате Союза тоже лидировали украинцы — днепропетровский «Днепра» и киевское «Динамо». Начавшийся 43-й чемпионат по хоккею с шайбой обещал победу ЦСКА. Смаковалась в прессе предстоящая в конце этого года суперсерия советских хоккеистов ЦСКА и рижского «Динамо» в США и Канаде для создания одного из элементов завесы мнимого миролюбия, дружбы и сотрудничества со стороны Запада для более успешной Перестройки — Переломки в Союзе ССР. Ведомому звёздами советской хоккейной школы Крутовым, Макаровым, Фетисовым, Ларионовым ЦСКА предстояло встретиться с «Квебек Нордикс», «Нью-Йорк Айлендерс», «Бостон Брюинз», «Нью-Джерси Дэвилз», «Питтсбург Пингвинз», «Хартфорд Уэйлерс», «Баффало Сэйбрз». За ЦСКА должны были выступать к тому же Мыльников из «Трактора», Голошумов из «Спартака», Бякин из «Автомобилиста», Немчинов и Хмылев из «Крыльев Советов», Черных из «Химика», превращая армейский клуб фактически в сборную страны. Команда рижского «Динамо» должна была сыграть с клубами НХЛ «Калгари Флеймз» «Ванкувер Кэнакс», «Лос-Анджелес Кингз», «Чикаго Блэкхокс», «Сент-Луис Блюз» «Миннесота Норт Старз». Рижане, более слабые, чем армейцы, тоже превращались в мини-сборную за счёт усиления их Селяниным и Смирновым из «Химика», Ломакиным, Яшиным, Семёновым из московского «Динамо». Конечно же, главным мозгозаполняющим и настойчиво перегружающим психику простых советских людей событием была начавшаяся XXIV летняя Олимпиада в Южной Корее. Соревнование за количество завоеванных медалей сразу выделили трёх безусловных мировых лидеров спорта — Союз ССР, Германская демократическая республика и США…

Олимпиаду бойкотировали Северная Корея, Куба, Вьетнам, Никарагуа и Эфиопия по инициативе Северной Кореи, право которой на совместное проведение Игр с Южной Кореей было блокировано капиталистическими государствами. В результате, на Олимпиаду-88 не поехала сильнейшая в мире сборная по боксу и сильнейшая в западном полушарии сборная по греко-римской борьбе, не поехали кубинский боксёр, трёхкратный олимпийский чемпион Савон, кубинский боксёр, трёхкратный олимпийский чемпион Стивенсон, кубинский боксёр средних весовых категорий, чемпион мира и Панамериканских игр Эспиноса, кубинский боксёр полутяжёлой весовой категории, дважды чемпион мира и дважды победитель Панамериканских игр Ромеро и другие…

Конечно на все лады советская пресса, телевидение, радио, западные радиоголоса, смаковали подробности Арзамасской железнодорожной катастрофы — взрыва, устроенного КГБ для запугивания населения и как многолетняя компания по дискредитации советской системы хозяйствования. При подходе к станции Арзамас I Горьковской железной дороги офицерами спецназа КГБ был устроен подрыв вагонов с 30 тоннами тротиловых шашек, заряды для нефтедобычи, 25 тонн аммонала, 5 тонн аммонита, 30 тонн гексогена, 27 тонн октогена, в результате чего погибло 91 человек, в том числе 17 детей, пострадали 1500 человек. Были разрушены электроподстанция, линии электропередач, повреждён газопровод, получили повреждения вокзал, 2 больницы, 49 детских садов, 14 школ, 69 магазинов, всего в поражённой зоне оказалось 160 промышленно-хозяйственных объектов. Описывался прессой и другой взрыв из террористического арсенала КГБ — на станции Свердловск-Сортировочный через некоторое время после Арзамаса был взорван железнодорожный состав с 46,8 тоннами тротила, 40 тоннами гексогена вблизи крупного склада горюче-смазочных материалов. Ударная волна распространилась на 15 километров, погибло 4 человека на станции на месте и было ранено более 500. Колёсные пары разлетелось на нескольких километров. Серьёзно пострадали 600 домов: некоторые пришлось сносить. Множество людей остались без крова. А зато в Москве по сообщению прессы открылся первый инновационный коммерческий банк, использующий огромный капитал, связи и сотрудников зарубежных банков Союза ССР в Женеве, Париже, Лондоне и Сингапуре, а так же государственные средства, перечисляемые ему практически бесконтрольно Внешторбанком. И снова крушение в результате саботажа на перегоне Березайка — Поплавенец поезда «Аврора» — 30 погибших, 100 раненых. Зато в советской Украине в Бердянске зато стартовал самый продолжительный в истории Союза рок-фестиваль Рок-поп-шоу-88, куда прибыли рок-музыканты со всей страны, начинается горбачёвские репрессии против мёртвых своих учителей и наседок — борьба с культом личности Брежнева и Черненко — упраздняются наименования городов, улиц и учреждений в честь Брежнева и Черненко. Хотя Калининград, набережная Фрунзе, Ленинград и так далее сохраняют свои названия…

Эхом бывшей мощи советской сверхдержавы телевидение и газеты сквозь зубы сообщили в этом 1988 году о первом полёте советского самолёта заправщика Ил-78М, о первом полёте самолёта Ту-155, экспериментального варианта Ту-154 для отработки двигателей с использованием криогенного топлива, а ещё палубного многоцелевого советского истребителя МиГ-29К и самолёта М-55 «Геофизика», о первом полёте советского пассажирского широкофюзеляжного самолёта для авиалиний средней и большой протяжённости Ил-96-300, и о первом полёте вертолёта с газотурбинным двигателем Ка-126 и о советском самолёте Ан-225 «Мечта» — одном из самых больших и грузоподъёмных самолётов в мире! Одной ракетой выводятся на орбиту восемь советских спутников серии «Космос», нехотя сообщается в маленькой статье со смазанной фотографией, что построено в Керчи крупнейшее в мире 260-метровое торговое судно с ядерной энергетической установкой «Севморпуть» — чудо советского кораблестроения — крупнейший в мире по водоизмещению из лихтеровоз-контейнеровоз, способный самостоятельно следовать во льдах толщиной до 1 метра…

И вот, ангел-хранитель Дениса — пробабка Мария была убита, а убийца теперь занял кровать в проходной комнате под пейзажной картиной маслом — уходящая вдаль липовая аллея…

Мать Татьяна теперь могла наконец-то стать хозяйкой, открыть сундук и взять себе для безбедного тунеядствования накопленные ценности, золотые украшения, облигации, наличные деньги, дорогие вещи, смогла теперь принимать в любое время мужчин, чего так давно вожделела. Приходили в основном две категории: машинисты поездов и милиционеры. Пили, курили, ссорились, шумно приходили и убывали, стучали по дубовому паркету всю ночь шаги, скрипела кровать, звенели и катались по полу бутылки, ненасытная женщина бегала подмываться и промываться клизмой для предотвращения беременности…

Денис вскоре дострадался до того, что начал постоянно следить и осознавать, где была его мучительница и что делала, в каком состоянии была — в ярости или нет, довольна или нет. Он практически видел её, не буквально, конечно, а как бы видел при закрытых глазах мысленный фоторобот по описанию свидетеля — рассудка, даже примерно знал, что она только что ела или пила. Проверять ему не хотелось, да и не было смысла — им двигал только страх и желание безопасности, а вовсе не научный интерес, и сколько в этом было непроизвольного и сверхбыстрого до неуловимости шахматного, логического расчёта с поправками на знание набора типовых случайностей в её мышлении, а сколько провидения в чистом виде, сказать было тяжело, но когда он из-за буйных компаний оказывался практически запертым в комнате и читал всё подряд, совсем не детское, из огромного во всю стену шкафа, этот процесс пошёл быстрее. Знание и казусы, судьбы и характеры всех времён и народов, изливаемые на него из огромного шкафа были бесконечными: Стефан Цвейг, Эмиль Золя, Генрих Манн, Гомер, Дюма, Эзоп, Эсхил, Овидий, Джованни Боккаччо, Сервантес, Данте, Шекспир, Достоевский, оба Толстых, «Библиотека приключений» Детгиза — 20 томов, Ленин — 55 тома, Сталин — 18 томов, Большая советская энциклопедия — 51 том, Тютчев, Есенин, Козьма Прутков, Жюль Верн — 12 томов, Зощенко, Бальзак — 15 томов, Виктор Гюго — 15 томов, собрания сочинений Пушкин, Лермонтова и так далее. Но главное — архив прадеда; он после сражения с офицерско-юнкерскими отрядами в Москве и нескольких фронтов Гражданской войны сначала был комиссаром в продотряде отряде ЧОН — частях особого назначения по сбору продовольственного натурального налога, введённого ещё при царе, потом занимался установлением системы охраны труда, поскольку смерть и травматизм на производстве был тяжелейшим наследием царского режима, потом на работе в приёмной Президиума Верховного совета. Поскольку Президиум издавал законы, назначал министров, ведал вопросами войны и мира и так далее, его председатель — Калинин являлся главой государства, работающим в связке с главной компартии страны. Соответственно все обращения граждан страны к правительству проходили через приёмную и руки сотрудников прадеда. Чего только не было в нескольких встроенных дубовых шкафах в пыльных бумажных папках с завязками: просьбы о возврате имущества и наград после реабилитации 1937 и 1956 годов, обстоятельства преступлений сексуальных маньяков, торговой мафии, бандеровцев, просьбы художников и скульпторов о предоставлении атриумов-мастерских, даже прошение Неустроева, батальон которого штурмовал берлинский Рейхстаг в 1945 году, лишённого после суда за пьяные дебоши золотой звезды героя. Газетные вырезки со статьями прадеда, разных важных событий, фотографии разных вождей в быту. Никакой системы в бумагах не отмечалось. Часть архива мать выбросила в мусорный бак, когда проводилась перепланировка квартиры, для того, чтобы изолировать проходную и тупиковую комнаты.

После смерти пробабки Марии семья Дениса стала состоять из тридцатидвухлетней матери-одиночки, с которой он жил в квартире на улице Качалова, бабки Лидии, живущей в одиночестве после развода с дедом на Смоленской площади и разведённого с ней деда Игоря, живущего на Соколе со своей новой женой. Мать Дениса никогда и раньше толком не работала — не хотела, а после смерти бабки вообще перестала — теперь можно было продавать многочисленные ценные картины и книги, гасить облигации госзаймов. Её мать, бабка Дениса, была пенсионеркой — уехав эвакуацию в войну в Куйбышев с правительственными учреждениями и семьями членов правительства, посольствами и театрами, она на первый курс мединститута так и не восстановилась потом, нигде не училась и не работала и дня. Дед был военный пенсионер, герой войны, лётчик-истребитель, потом ракетчик, потом работник КБ Яковлева, полковник и инвалид войны, и жил он после развода в другой семье. Денис с матерью существовали после смерти пробабки на её деньги и ценности, и на 80 рублей неплохих алиментов от отца — теперь подполковника, работника военной приёмки военного завода в Химках, покинувшего семью, когда Денису был год от роду, и на то, что получалось от сдачи стеклотары и винных бутылок от оргий…

Для Дениса было просто спасением, что он мог оставаться в своей обычной 124-ой средней школе на полный продлённый день, и ещё три раза в неделю вечером ходить на занятия в музыкальную школу училища консерватории в Мерзляковском переулке. Как-то в четвёртом классе пришёл на урок музыки человек и спросил:

— Кто хочет быть пионерским горнистом?

— Я, — ответил маленький очкарик Денис, — я хочу быть горнистом!

Оказалось, что из районной музыкальной школы пришёл рекрутёр набрать духовиков, поскольку детей все родители хотели учить фортепьяно, скрипке, и на духовое никто не шёл сам. После того, как мать некоторое время подвозила его на троллейбуса на Пречистенка, где ждать его после районной музыкальной школы для дороги домой, она быстренько устроила его по причине всё того же недобора на духовое отделение, в школу училища консерватории, куда мальчику можно было ходить пешком. Плохонькую трубу взяли на прокат. Зимой и летом, в дожди и мороз бежал он в эту музыкальную школу, уносящую его в мир гармонии и жизни чувств, спасаясь от того, что происходило дома. При алиментах в 80 рублей, стоимости его набора для школы была копеечной — тетрадка школьная — 1 копейка, тетради для рисования — 5 копеек, карандаш простой, ручка перьевая — 2 копейки, школьные учебники с 4-го класса Денису выдавали бесплатно, краски акварельные художественные «Ленинград» — 4.75, беличья кисточка — 50 копеек, в музыкальной школе обучение на скрипке и трубе стоило 1,50 рубля в месяц, хотя за гитару, фортепиано и аккордеон брали дороже — 18 рублей — идёшь в сберкассу и платишь, билеты в «Кинотеатр повторного фильма» — по 10 копеек, огромная библиотека прадеда — бесплатно, две поездку на юг в детстве ему не оплачивали, он оплачивал сам — однажды у гостиницы «Белград» он сам нашёл на поездку себе и деду с бабкой, ещё неразведённых тогда, 200 дойчмарок, потом поехал ещё сам в Алушту в пионерлагерь с детским духовым оркестром да счёт своих навыков музыканта, картошка за килограмм в магазине стоила 30 копеек, молоко-тетраэдром — 16, батон белый «Студенческий» -11 копеек, банка сгущёнки — 37, масло «Вологодское» — 3,80 рубля, яйца — 90 копеек за десяток, кило сахара — 90 копеек, шапка кроличья навечно — 7 рублей, завтраки школьные; пышные оладьи со сгущёнкой, яичная запеканка, творожная запеканка, сырники, какао, кофейный напиток, молоко — всё за 20 копеек на день, а деньги за завтраки сдавались заранее и сразу за месяц, школьные обеды по 30–35 копеек из трёх блюд — первое: щи, рассольник, борщ, гороховый, молочный, второе: мясное, рыбное, либо куриное блюдо с гарниром, котлета с картофельным пюре и долькой солёного огурца, ёжики, рыбу под маринадом, вкуснейшие сосиски, тефтели, шницель, гарниром могла быть вермишель с кабачковой икрой, тушёная капуста, рис; третье: компот, кисель, чай.

После начала в 1985 году Перестройки — Переломки школьный рацион очень пострадал. Сухая гречка с малосъедобными сосисками и гороховый суп — это всё, что враги народа оставили советским детям. Однако Денис в этот момент уже был в стройбате. И ещё, конечно же, школьная форма была расходной частью, конечно же — 17 рублей 50 копеек на год…

Школьников не заставляли законом одеваться в одинаковую форму, просто она была удобной, практичной для родителей и дешёвой, и пошита форма всегда была очень качественно, отличаясь этим в лучшую сторону от остальной продаваемой одежды — поход в универмаг за новой формой, авторучками и тетрадками в августе обычно превращался для Дениса в праздник с мороженным, воздушными шарами и солдатиками.

— Вот! Буду теперь на год старше и ближе к самостоятельности!

А из динамиков неслась модная песня в исполнении Антонова, поющего необычайно честным и открытым голосом:

Журналы, газеты, телевидение не могли каждый август обойти такие моменты детского и родительского счастья, а журнал «Юный Техник» подробно писал, как создавалась ткань для формы, как её испытывали, как выбирался покрой. У девочек школьной формой было классическое коричневое платье прямого кроя из тонкой шерстяной ткани с чёрным повседневным или белым праздничным фартуком, завязанным сзади на бант — чёрный шился из высококачественной шерстяной ткани и стоил 3,5 рубля, а белый из хлопчатобумажной ткани и стоил дешевле. Школьные платья украшались красивыми кружевными отложными воротничками и манжетами по 50 копеек простенькими, или изысканные, сделанные из кружев или шитья. С воротником-стойкой или с отложным воротником платья стоили примерно 8 рублей. Платья с юбкой в складку были дефицитом — смотрелись очень красиво и стоили 15 рублей.

Девочки могли носить чёрные или коричневые повседневные или белые парадные банты. В целом, форма для девочек практически полностью копировала форму российской дореволюционной женской гимназии, за исключением того, что гимназистки носили соломенные шляпки.

Когда такие девочки в такой подчёркнуто нарядной форме, с алыми пионерскими галстуками и с букетами цветов шли первого сентября в школу, особенно если с мальчиками парами, группами, как ангелы светлые, радостные и счастливые, а впереди их ждала светлая, уверенная в будущем жизнь, у советских фронтовиков и ветеранов труда наворачивались слёзы, пожилые женщины стеснялись меньше — плакали от счастья и радости. Вот они шли, в безопасности и достатке эти равноправные, красивые советские дети простых людей, ради которых был свергнут царь, а потом правительство капиталистов, разгромлены белые и кулацкие банды, создана великая держава, разгромлен гитлеризм, достигнут военный паритет с враждебным капиталистическим миром! Счастливы были те ветераны, что умерли до Перестройки — Переломки 1985 года, — они были уверены, умирая, что оставили детям великую страну, и уходили спокойно, как герои…

Первые три года учёбы форма Дениса состояла из серых шерстяных брюк и курточки, как у дореволюционных гимназистов, только без фуражки с кокардой, отменённой при Хрущёве, с рубашкой любой расцветки, а по торжественным случаям — белоснежной. Потом он носил брюки и куртки из полушерстяной ткани синего цвета, напоминающей джинсовые с погончиками и накладными карманами с клапанами в форме фигурной скобки, алюминиевыми пуговицами и шевроном с восходящим солнцем над раскрытой книгой. Такая разительная перемена с отечественного школьного костюма на американский стиль, случилась после того, как Брежнев на переговорах в США в Кемп-Дэвиде в 1973 году не вылезал из американской ветровки с со своими вышитым именем «Leonid Brezhnev» и надписью» Camp David» с изображением печати президента США, а потом и подаренного джинсового костюма, демонстрируя миру мелочность своей душонки, в отличие от Хрущёва, который иностранное на себе терпеть не мог никогда, не говоря уже о Сталине. Отказ от самостоятельного мышления и низкопоклонство западу стал проявляться у брежневской команды даже в школьной форме, с подачи КГБ и пропагандистов ЦК, под давлением изнутри на всю систему со стороны советской торговой и банковской мафии. Это было ещё одним, пусть не главным, но вполне явным и заметным отступлением социализма — всем детям делалось ещё одна прививка для усвоения американщины…

Мальчики-старшеклассники с восьмого класса теперь носили синий брючный костюм из такой же ткани, с синей эмблемой на рукаве, на которой к солнцу и книге, добавлялся атом. За год до Перестройки-Переломки для девочек вообще ввели костюм-тройка светло синего цвета — юбки-трапеция со складками спереди, пиджак с накладными карманами, жилетка. Юбку можно было носить с пиджаком, с жилеткой, либо весь костюм сразу. В этом году даже разрешили носить синие брюки в зимнее время. Разрешалось носить теперь распущенные волосы, ограничено тени, помаду, тушь, маникюр, бижутерию. Советские девочки-подростки 14–16 лет были в полном восторге, а родители в шоке. Теперь, в дополнении к усилиям ритмической гимнастике в полу ниглеже и спущенных гетрах, девочек вдруг превратили внешне в кокоток, рано и явно осознающих свою привлекательность. Плиссированная юбка, жилет и главное — блузки, расстёгнутые как угодно, полуопущенные, превращали практически любую школьницу в юную даму-подростка на манер Лолиты. Раньше импортные колготки с рисунком были малодоступны, только отечественные и немецкие коричневые — их красили чёрной краской из бытовой химии, даже чернилами из стержней, теперь кооператоры и внешторговцы стали везти без ограничений чулки с рисунком: синусоиды, полоски, сетки, пчёлки, круги и ромбы, прекращающие чулки из элемента одежды, в способ соблазнения. Машины с кооператорами и прочими педофилами, теперь поджидающие старшеклассниц-нимфеток у школ, стали тому явным доказательством…

Школьную форму, особенно больших размеров, дешёвую, весьма качественную и прочную, в условиях организованного сверху ухудшения материального положения, взрослые простые теперь покупали в качестве повседневной и рабочей одежды. Плановые объёмы выпуска формы не были рассчитаны на это, и форма стала дефицитом, и её, естественно, начали продавать по талонам от места учёбы. Многие даже стали ходить в школу без формы под разными предлогами: порвалась, в стирке, был в гостях. В качестве альтернативы в основном налегли на джинсы-варёнки. На задворках Центрального рынка на Цветном бульваре, где обитали фарцовщики, покупались варёные джинсы из Польши, и немного из Китая. Те, кто были победнее, варили индийские и советские джинсы в отбеливателе, только надо было не переборщить с кипячением, чтобы не получилось дыр. Красили и футболки под варёнку. Футболку можно было скрутить и обмотать нитками, опустить в краску, а после подсыхания нитки разрезать. Шнурки кед Денис как-то раз красил стержнями от фломастеров в зелёный цвет…

В целом Денис обходился своей матери в школьное время примерно в 45 рублей в месяц. А когда однажды в шестом классе, дома вечером мать взяла нож, тот самый, тупой, которым несколько лет назад ударила по руке пробабку Марию, он среагировал уже мгновенно, словно точно знал, что сейчас будет, оказавшись по другую сторону дубового стола: она вправо, он влево, она влево, он вправо, сделали так пару страшных кругов молча, пока Денис не метнулся к входной двери и, дёрнув собачку, оказался на лестничной площадке. Когда помрачение её прошло через час, он смог вернуться, как в клетку с тигром — так развивалось его необычное чувство — отталкиваясь от его детского страха, скачков давления и психической активности мозга от нуля до максимума за миллисекунду.

— Вот и сдохни там! — послышалось вослед…

Как Денис не старался скрасить время ожидания автобуса, как ни старался избежать волны мыслей Виванова, у него ничего не получилось, и вот снова он словно оказался в октябрьской Москве 1917 года…

…Василий Виванов, размышляя над ранним звонком Станиславского, всё ещё завтракал в своём залитом светом модерновых абажуров номере «Метрополя» напротив Большого Театра, с горячими радиаторами отопления, с двумя туалетными комнатами, в одной из которых прихорашивалась Верочка, и так прекрасная и розовая, как нежный цвет лепестков цветущей вишни, когда туманным и заиндевелым московским утром 29-го октября 1917 года, город огласился гудками всех заводов и фабрик, паровозных депо, пароходов и барж.

— Расстрел в Кремле! — среди закоулков своих бараков и хижин без электричества, канализации и воды говорили друг другу под этот призывный вой пожилые рабочие с землистыми отцами и чёрными от масла и копоти, и шли не на работу, а к зданию революционного комитета своего района.

— Расстрел нашего брата-солдата в Кремле! — говорили молодые рабочие с натруженными грубыми руками на проходных фабрик и, повернувшись вокруг, шли не к станкам, а присоединялись к патрулям конногвардейцев.

— Расстрел солдат-«двинцев» на Красной площади! — говорили беженцы-латыши и евреи, и шли к отделам рабочей милиции, записываться в Красную гвардию, — наших убивают!

— Юнкера и офицеры в Питере снова устроили переворот для захвата власти генералом Корниловым! — горячо высказывались молодые эсеры, меньшевики и большевики.

В Москве не было Ленина, некому было прийти в Моссовет, Ревком и сказать:

— Оставьте все споры, к оружию, товарищи! Наша революция в опасности! К оружию! Требую срочно вооружить двадцать тысяч красногвардейцев-рабочих!

Вместо Ленина в Москве это сказали сами массы! И сразу всеобщая московская забастовка стала частью вооружённой борьбы московского рабочего люда и примкнувших к ним солдат гарнизона против офицерско-юнкерских отрядов, или же вооружённая борьба была квинтэссенцией многолетнего забастовочного движения. Не Ленин, а суждения этих простых людей, выходцев из крестьянских семей, 250 лет хлебавших горькую кашу крепостного рабства, судящих теперь поступки людей прошлого, настоящего или будущего, определили людей-угнетателей, живущих предательством, убийствами, наживой, похотью и жадностью, и достигающих при этом высоких постов и успехов в общественной жизни, в свои враги. По простым представлениям рабочего люда, жизнь людей, творящих предательства, убийства, наживу, похоть и жадность являла собой источник зла для окружающих, даже если окружающие занимались тем же, и уж тем более злом для тех, кто тем же не занимался.

Можно ли будет гармонично жить, развиваться, растить детей, быть счастливыми в таком обществе, где каждый по своему усмотрению убивает каждого в переулке и на улице, а кто будет мёртв, решает жребий и расстановка сил? Можно ли жить так, что кучка злодеев разоряет и бросает страну на растерзание бандитам и иностранцам, убегая за рубеж? Нет, так жить нельзя. Простые люди, в октябре 1917 года считали так и готовы были против этого зла драться.

Почти 20 тысяч рабочих-мужчин — большевиков, эсеров, меньшевиков, интернационалистов, а в большинстве своём беспартийных, нестройными колоннами двинулись к своим районным Ревкомам. Эти массы решительных, молчаливых людей, привыкших к труду и нужде, и вполне пожилых, и почти детей с красными знамёнами, лентами, бантами иногда шли молча мимо зашторенных окон затаившихся в злобе московских обывателей, иногда пели «Варшавянку». Иногда, над притихшими крышами Хамовников, Пресни, Лефортово, Мещанской, раскатисто разносились слова «Интернационала».

Простые люди нуждались в оружии, чтобы сражаться за свою будущую счастливую жизнь, за свою Родину, справедливую к их труду, за свою Свободу — свободу учиться, продвигаться по заслугам и талантам, свободу выбирать себе жизненный путь, свободу детей без страха выходить вечером из дома, свободу есть досыта и жить в человеческих условиях, со светом, теплом и водопроводом, но современного оружия для добровольцев у ревкомов было по-прежнему крайне мало.

Словно эхом отозвался на слова «Варшавянки» и «Интернационала» звук артиллерийской канонады — это партизанские отряды Демидова общей численностью 1800 человек солдат и рабочих, после истечения срока ультиматума и провокационных выстрелов со стороны офицеров и кадетов, открыли огонь по зданиям Алексеевского военного училища, расположенного в служебных корпусах Екатерининского дворца — красных казармах в Лефортово. Артиллерийский огонь вёлся из шести 75-миллиметровых полевых пушек Арисака, не имеющих прицелов из-за действий сбежавших саботажников-офицеров.

Первый снаряд пролетел мимо цели. Второй ударил по трубе завода Гужона в километре за училищем. Третий попал по корпусу Золоторожского трамвайного парка. Из 20 снарядов, выпущенных по корпусам училища с прицеливанием через канал ствола, было 10 попаданий и крышам, и лепному декору фасадов зданий были нанесены повреждения. Однако, крепкий кирпич и качественный раствор времён Екатерины II показал завидную прочность против слабых снарядов японских пушек Арисака. Спрятанные офицерами мастерских прицельные приспособления пока не были найдены, а без них попадать по огневым точкам юнкеров в зданиях кадетских корпусов и военного училища было невозможно. Подкатить орудия для стрельбы в упор не получалось — оборону за прочными и толстым стенами комплекса зданий внутри парка занимали более 1000 юнкеров, по большей части бывших фронтовиков, унтер-офицеров и подпрапорщиков, имевших боевые награды, а также кадеты старших возрастов, получивших хорошую стрелковую и тактическую подготовку. С ними в лефортовских зданиях засели 120 офицеров — военных профессионалов из отрядов Алексеева, многие из которых имели фронтовой опыт, 250 кадетов старших классов, 65 кадетов младших классов, переодетых в юнкерскую форму по приказу полковника Рара.

Проведя инспектирование позиций обороны училища и кадетских корпусов, полковник Рябцев нашёл их весьма впечатляющими. Однако, группы рабочих Благуше-Лефортовского, Рогожско-Симоновского и Басманного районов, солдаты разных запасных частей, всё же начали занимать позиции для штурма в Головинском саду и Анненхофской роще, со стороны Лефортовской военной тюрьмы и вдоль Яузы.

По инициативе полковника Гирса, прибывшие родители части воспитанников-москвичей из младших возрастов 1-го Московского кадетского корпуса, расположенного в огромных зданиях Екатерининского дворца архитекторов Ринальди, Кампорези, Бланка, ввиду морального потрясения воспитанников, забрали их по домам.

Перед началом атаки полковнику Рару снова было предложено сдаться, гарантируя безопасность и свободу. Полковник Рар, оценивая очевидную слабость и неумелую импровизацию действий малочисленных отрядов Демидова и, получив личные уверения полковника Рябцева о присылке двух броневиков для деблокады училища, заявил в ответ, что юнкера умрут, но не сдадутся…

После провала переговоров, рабочие и солдаты по команде своих выбранных командиров поднялись из окопов и короткими перебежками пошли в атаку на кадетские корпуса и военное училище, а работницы — красные санитарки, начали собирать раненых и мёртвых, поскольку умело расположенные офицерами пулемёты на чердаках и в окнах зданий открыли убийственный огонь. Когда по группам рабочих и солдат, остановившимся в 150–200 метрах от оград и стен училища, ударили трофейные австрийские 90-миллиметровые бомбомёты типа Minenwerfer M 14, и в страшном грохоте в разные стороны полетели оторванные руки, ноги, части внутренностей и обломки оружия, среди никогда не бывавших под огнём на фронте рабочих и солдат возникла страшная паника, и они в беспорядке отступили за свои баррикады и в окопы, падая под пулями, бросая винтовки. Набережная огласилась криками боли, отчаяния и ужаса. 17 убитых и 45 раненых, в том числе тяжело, заставили прекратить попытки штурма до того, как будут найдены прицелы и станет возможной прицельная стрельба по пулемётам и окнам.

Неудача в Лефортово была компенсирована крупным успехом в другом месте: занятие и взятие под охрану красногвардейцами Симоновских пороховых складов, где имелось 200 миллионов единиц различных боеприпасов, прекращение отпуска оттуда боеприпасов частям комитета думы и офицерским отрядам по поддельным накладным и требованиям. Это событие само по себе уже могло решить исход начинающегося сражения. Кроме того, снаряды и патроны Мыза-Раевского склада из Малых Мытищ прибыли в Москву вместе с отрядом рабочих через Ярославский вокзал, сразу изменив баланс сил в сражении за телефонную станцию и боях за Красные ворота на севере города.

Кварталы между Тверской, Никитской улицами и Тверским бульваром после полудня были заняты красными эсеровскими отрядами и солдатами 55-го полка. На колокольне англиканской церкви апостола Андрея в Большом Чернышёвском переулке эсеры установили пулемёт для обстрела площади Никитских ворот. Они начали успешный обстрел проходящих к Никитским воротам от Арбата офицерско-юнкерских дозоров, отрядов, идущих для смены бойцов, уже двое суток находящихся в бою, групп добровольцев, доставляющих продовольствие и боеприпасы, выносящих и перевозящих раненых. Попал несколько раз на бульваре под обстрел и протоиерей Добронравов, духовно окормляющий юнкеров на позициях и в лазарете Александровского училища. Не то, чтобы московские эсеры, как большевики, были за безусловное обобществление средств производства и денег — за национализацию заводов и банков, железных дорог и нефтепромыслов. Просто левые эсеры — социал-революционеры из бедных слоёв населения, тоже видели зло в бесконтрольном использовании отдельными лицами источников денег для построения системы личной власти над народом. Просто они понимали, что, если сейчас не остановить наёмные офицерско-юнкерские отряды Корнилова и Алексеева, то любое Учредительное собрание великороссов по выбору новой системы власти закончится как при выборе в цари боярина Романова и его отца митрополита Филарета с помощью польской армии и наёмников из ополчения купца Минина и князя Пожарского. Сейчас же это будет диктатор или новый царь — Лавр I или Михаил I какой-нибудь.

Поэтому эсеровские патриоты, прекрасно зная историю своей страны, зная ничтожную цену всем демократическим процедурам богачей всех времён и народов, не желали допускать установление военной диктатуры Алексеева или Корнилова для проведения ими Учредительного собрания, именно поэтому их прекрасно подготовленные военные отряды и их представители в полковых комитетах гарнизона выступили и против студентов-белогвардейцев, и против офицерских отрядов Трескина и Дорофеева, и против юнкерских сил эсеровского комитета городского главы Руднева и полковника Рябцева, представляющих эсеров из богатых слоёв населения — правых эсеров.

После зачистки кварталов вдоль Тверской улицы вплоть до Никитской, дом градоуправления на Тверском бульваре оказался в окружении. Это был проклятый дом, ненавистный всем простым людям Москвы — именно в нём двенадцать лет назад героем-эсером Куликовским был наконец-то убит при проведении террористического акта кровавой палач граф Шувалов, назначенец Столыпина — московский градоначальник, устроивший кровавые репрессии против московских рабочих в 1905 году. Здесь же располагался комиссариат милиции Московского градоначальства и уголовно-розыскная милиция.

Когда к эсерам присоединились 200 красногвардейцев Сущёвско-Марьинского района под командованием меньшевика Курашова, гарнизону дома градоуправления было предложено сдаться, а иначе дом грозились закидать гранатами и поджечь. Юнкера выбросили обманный белый флаг…

Отправившиеся на переговоры двое молодых рабочих Жебрунов и Барболин были убиты из револьверов через открывшуюся дверь прямо у ящика для прошений. Бывший жандармский ротмистр Плевнин выстрелами из револьвера нарочно обезобразил лица девятнадцатилетних юношей для запугивания их товарищей. После этого 25 юнкеров, офицеров и ударников, застрелив десятерых пленных рабочих и солдат, запертых два дня назад в подвале дома, бросив пулемёты, 37-миллиметровую пушку и своих раненых, попытались прорваться по Леонтьевскому переулку к Никитским воротам, но часть их была блокирована огнём с крыш и перебита при попытке сдаться в плен.

Небольшой отряд людей Саблина и Курашова добежал по главной аллее до склада аптеки и продуктового магазина на первом этаже дома-гостиницы князя Гагарина в торце Тверского бульвара, выходящего на площадь Никитских ворот. Пулемётчики-офицеры на чердаке этого четырёхэтажного дома не рассмотрели красных повязок, приняли бойцов в пыли и дыму за часть отступающего гарнизона дома градоначальства и не стали стрелять.

Пятнадцать человек, прорвавшиеся в дом Гагарина, попытались через подсобку маленького гастрономического магазина пройти на лестницу, подняться на чердак, убить пулемётчиков и артиллеристов, и обеспечить наступление своих основных сил по бульвару. Однако, сбив замок с двери и оказавшись в подсобке среди колбас, консервов и сыра, они столкнулись с вооружёнными сторожами магазина, которые отступили в торговый зал, подняли истошный крик и бросились к юнкерам за подмогой через главную дверь. В это время по Большой Никитской и по электротеатру «Унион» солдаты 55-го полка открыли огонь из пулемёта с Малой Никитской улицы, от особняка Рябушинского на углу улицы Спиридоновки. В электротеатре «Унион», откуда простреливались пулеметным огнём все бульвары и улицы, подходящие к Никитским воротам, располагался штаб, склад оружия и главные силы отрядов разных офицерских союзов под командованием, бывшего полковника лейб-гвардии Волынского полка Трескина, присланного в Москву главным кандидатом в диктаторы Алексеевым.

Тридцать студентов-белогвардейцев оказались из-за обстрела с Малой Никитской улицы и действий красного отряда с бульвара блокированы в зале пивной «Седан» в доме Гагарина, растерялись, и стали поспешно выпрыгивать из открытых окон первого этажа, роняя оружие, фуражки и сигаретные пачки на грязную брусчатку.

На площади, заставленной автомашинами и повозками, в дыму костров началась паника. Мгновенно осознав опасность появления в самом центре своей позиции врага, лейб-гвардии полковник Трескин отправил в дом Гагарина часть своего резерва — 20 только что прибывших офицеров из разных подмосковных воинских частей. Если дом Гагарина будет захвачен, вся позиция боевой группы Трескина у Никитских ворот окажется под угрозой.

Сняв шинели, закрепив фуражки ремешками под подбородками, вооружившись для штурмового боя винтовками с примкнутыми штыками, револьверами, шашками, гранатами, блестя золотыми погонами, с каменными зелёными лицами, офицерский отряд решительно вошёл в магазин через вход со стороны площади, и тут же столкнулся с противником…

В торговом зале гастронома и аптеки, в подсобках, в коридорах и в гостиничных номерах второго этажа при выключенном свете состоялся ожесточённый рукопашный бой: в ход пошли гранаты, револьверы, штыки и приклады. Офицеры лучше умели убивать, больше этого хотели, ненависть и крупное командировочное пособие, страх быть отставленными от своей профессии при новой власти сильнее их мотивировали, и они сразу стали побеждать любителей митингов и шествий.

Страшный, нечеловеческий крик, рёв и стон сотряс дом до основания. Пули чмокали по стенам, выбивая красные и белые фонтанчики — красные там, где под известковой штукатуркой был кирпич, белые там, где под побелкой была гипсовая лепнина, рикошетом разбивали стёкла окон, зеркала и плафоны светильников. В полутьме, среди висящих на проволоке, обёрнутых в серебряную бумагу копчёных колбас, красных круглых сыров на прилавках, пули, клинки, штыки и приклады, целя в человеческое мясо, разбивали попутно банки с хреном и томатным пюре, бутылки с подсолнечным маслом и вином…

В Москве ещё при царе, с 1916 года сахар и хлеб начали распределять по карточкам, с лета Временное правительство постановило перевести на распределение по карточкам во всех магазинах, независимо от форм собственности, почти все простые продукты питания и промтовары. Но в 20 000 московских магазинах и лавках за большие деньги можно было достать из-под прилавка всё…

На первом этаже в доме Гагарина на Никитских воротах шла рукопашная схватка. Падали беззвучно в грохоте выстрелов стеллажи с консервными банками, коробками и бутылками. Оказалась разбита большая фаянсовая кадка с грибами. На полу в луже из крови, едкого уксуса, смешанного с коньяком и ликёром, плавали маринованные белые грибы, человеческие внутренности, куски черепа с волосами и рвотная масса. Из простреленной водопроводной трубы полилась вода, превращая битый кирпич и штукатурку в густую жижу. Пятеро рабочих из Марьино и трое солдат 55-го запасного полка были быстро убиты или тяжело ранены, остальные стали отступать наверх по чёрной лестнице, заваленной разным хламом, ящиками и тряпьём. Сверху юнкера и офицеры бросили на лестницу две ручные гранаты, оглушив отступающих и ранив. От взрыва вспыхнула сухая упаковочная бумага, на лестнице начался быстро разрастающийся пожар, дом заполнился удушливым дымом. Уже в дыму офицеры штыками и шашками добили оглушённых солдат и рабочих. Среди затаившихся во время боя постояльцев гостиницы началась паника. Однако боевая задача была выполнена. Трупы выволокли к началу Малой Бронной к дому «Романовка», где проживали студенты и московская богема и бросили там как падаль…

Попытка дальнейшего продвижения по Тверскому бульвару к Никитским воротам основных сил Саблина и Курашова была блокирована перекрёстным пулемётным огнём из дома Гагарина, из огромного дома Коробковой — дома страхового общества со львами и драконами на крыше, где засел большой отряд из 300 юнкеров, офицеров, студентов, чиновников, милиционеров, и из дома арендуемых квартир общества помощи студентам на углу Малой Бронной — «Романовки». Пулемёт с чердака дома Гагарина бил теперь безостановочно вдоль центральной и боковых аллей Тверского бульвара, не давая возможности эсерам подкатить орудие для подавления фланкирующих огневых точек. Кроме того, дом Гагарина закрывал собой всю площадь Никитских ворот, позволяя свободно перемещаться по ней отрядам и автомашинам из Александровского училища, офицерско-юнкерским отрядам Трескина, ведущим теперь бои за Кудринскую площадь. Попытка подкатить хотя бы до половины бульвара, к деревянному павильону летнего ресторана, артиллерийское орудие для картечного обстрела дома Гагарина, закончилась неудачно — выстрелами из 37-миллиметровой пушки из окна этого дома был повреждён щит и накатник орудия, осколками был ранен расчёт. Стрелять через густые ветви и стволы рядов деревьев было почти невозможно — у снаряда срабатывал бы взрыватель раньше времени. Атака отрядов эсеров Саблина и большевика Курашова окончательно остановилась, когда Трескин вызвал по телефону артиллерийскую поддержку, и с Арбатской площади батареей подполковника Баркалова было произведено по атакующим на бульваре два точных шрапнельных выстрела, убивших пять и ранившие восьмерых красных бойцов, после чего наступление полностью остановилось.

Началась артиллерийская дуэль — артиллерийская батарея офицеров на Арбате пытались привести противника, расположившего орудия у памятника Пушкина напротив Страстного монастыря на Тверской улице, к молчанию. Шрапнельные снаряды звонко лопались в воздухе, во множестве пробивая жестяные крыши домов веерами мелких, как горох, стальных круглых пуль. Постепенно бульвар стал затягиваться горьким дымом пожара от дома градоуправления и дома Гагарина, совершенно скрыв Страстную площадь от офицера-корректировщика на верхушке дома Коробковой…

Натиск рабочих отрядов со стороны Кудринской площади тоже был остановлен при помощи броневика между усадьбами графа Суворова и князей Долгоруковых. Первое сражение за Никитские ворота было бывшим лейб-гвардии полковником Трескиним выиграно, но стало понятно, что за Никитские Ворота предстоит тяжёлая и кровавая борьба…