Солнечное затмение

Глава 5 Жаркое лето 1917 года

Летом 1917 года начальник Генштаба армии Российской республики Каледин заявил о необходимости отделения Дона, как наследника казачества до Петра I, то есть без насаждённой царями украинщины, о необходимости скорейшего отделения Дона в самостоятельное государство. Казаки, не ставшие защищать своего благодетеля царя, не рвались в бой и за свою благодетельницу Россию. Будучи атаманом Войска Донского, Каледин призвал фронтовиков-казаков возвратиться на Дон для его защиты, а других казаков послужить генералу Корнилову в деле борьбы с рабочими. Украинская центральная рада в то же время объявила автономию Украины от России и отозвала с фронта украинцев. А с фронта приходили телеграммы об угрожающем армии голоде. На Самаро-Златоустовской железной дороге застряло 1200 вагонов с зерном продразвёрстки — продовольственным налогом из Самарской, Оренбургской и Уфимской губернии — грузом продовольствия для армии, столицы Питера и первопрестольной Москвы.

— Везут ли хлеб? — был главный вопрос в Москве во второй половине лета 1917 года, главный вопрос, который задавали тогда другу другу москвичи независимо от своей состоятельности.

В том числе задавались они этот вопрос и Василию Виванову, молодому, роскошно одетому молодому человеку, приехавшему из бурлящего событиями Петрограда с финансовым поручением от Завойко и Гучкова по передаче денег «Общества экономического возрождения России» различным эмиссарам, осуществляющим вербовку офицеров, юнкеров и иных добровольцев в частные военные отряды для предстоящего неизбежного столкновения с вооружёнными силами рабочих — Красной Гвардией и полковыми комитетами ненадёжных частей московского гарнизона и московской губернии.

Опасность голода, как и в момент свержения царя, по общему мнению, нужно было ждать в Москве осенью. О чём важно всем сообщал Василий, повторяя, впрочем, то, что слышал краем уха на совещаниях своего шефа у Путилова, Рябушинского, Вышнеораоского, часто происходивших в трёхэтажном ресторане «Малый Ярославец» на Большой Морской улице в Питере. Хлеб, вроде бы, начал в Москву прибывать. Но какой-либо порядок в городе отсутствовал. Освобождённые из тюрем по амнистии уголовники и хлынувшие на легкую поживу проезжие из Подмосковья, дезертиры с фронта и просто психически ненормальные люди принялись за грабежи складов, магазинов и квартир. Даже с отделившегося Кавказа приезжали угрюмого вида странные люди-горцы поправить свои дела за счёт грабежей в Москве.

Милиция Мосгордумой работала исключительно плохо, кое-как обеспечивая защитой только центр города. Комиссар Временного правительства вообще никакой силой и властью не располагал. Либерализм победил полностью. В окраинных районах за Садовым кольцом при органе самоуправления рабочих, солдат гарнизона, мелких служащих и лавочников — Московском совете, была образована своя вооружённая милиция. В отдельных многоквартирных домах организовалась отряды самообороны из жильцов, дворников, швейцаров с револьверами, охотничьими ружьями и холодным оружием. Возникли и этнические боевые группы. Юнкерские училища, воинские части, мастерские, склады, школы прапорщиков охраняли себя сами, имея боевое оружие. Суды фактически бездействовали, процветал самосуд. Толпа избивала, к примеру, пойманного вора или насильника и определяла голосованием: какой смертью казнить: утопить или застрелить? Если кто-то попытался бы защитить репрессированного — его тоже убили бы. Но линчевание всё равно никого не устрашало, и уличные грабежи и воровство становились всё нахальнее и кровавее.

По России шли массовые погромы, передел собственности, паника, реквизиции имущества. Особенно страшные погромы произошли в Самаре, в Минске, Ростове-на-Дону, Юрьеве. Повсюду царили дикие выходки русских и нерусских солдат на станциях железных дорог, кулаков, бандитов, всеобщая распущенность, обалдение, хамство. Погромы царских времён, евреев и неевреев, включая погром немцев в Москве, были ещё более зверскими и кровавыми, и оттуда тянулась это средневековщина. При погромах в Кишиневе, Одессе, Киеве, Белостоке, Баку, Тифлисе и десятках мелких городков произошло бесчисленное количество отвратительных убийств, изнасилований и глумлений над милосердием.

Москва бурлила: ночи напролёт шли митинги, люди слонялись от бессонницы по улицам, спорили в скверах, на панели, в пивных. Незнакомые люди, встречаясь на митингах, в одно мгновение становились милыми друзьями или страшными врагами. Прошло уже четыре месяца с начала революции, но всеобщее возбуждение только нарастало. Царизм был разрушен, но все понимали, что это ещё не завершение революции. В отличие от всё хапающих капиталистов, интеллигенция растерялась. Теперь, вместо того чтобы снова сеять разумное, доброе, вечное, надо было немедленно и своими руками создать новые формы жизни, умело управлять вконец запущенной и необъятной страной в состоянии войны. Простой народ при этом требовал ясности цели, точного приложения своей жизни, мыслей и труда. Оказалось, что справедливость и свобода требует тяжёлой и гигантской ежедневной чёрной работы и даже жестокости, требует воли и репрессий. Оказалось, что эти вещи не рождаются сами под звон колоколов и восхищенные крики. Таковы были уроки революции и горькая чаша. Сильные духом выпили её до дна и остались со своим народом, а слабые выродились и погибли.

Созданная как противовес черносотенцам, охранным отрядам хозяев заводов и наёмным офицерско-юнкерским отрядам банкиров, Красная Гвардия рабочих накапливала оружие. На складах Сибирского банка в Москве было похищено эвакуированное оружие варшавской полиции. Много оружия было захвачено при разоружении в Москве полиции, городовых. Покупали вскладчину револьверы, винтовки и даже пулемёты у солдат гарнизона и разного рода спекулянтов, и дельцов чёрного рынка. Только на Курской железной дороге охрана из числа рабочих получила 150 винтовок разных систем, записавшись самоохрану железной дороги. В Орехово-Зуеве, пригласив офицеров 21-го полка на спектакль и угостив их хорошенько водкой, рабочие вывезли из полка на грузовиках 300 винтовок и 60000 патронов. По ордерам полковых солдатских комитетов 55-го, 193-го и других полков гарнизона рабочие получали оружие из полковых цейхгаузов. Готовился захват оружия с оружейных заводов Тульского. Владимирского, Кунцевского, Мызо-Раевского, Симоновского. На заводе Второва скрытно производили гранаты и бомбы. Там же похищался тротил, динамит, пироксилин. В случае вооружённого противостояния с капиталистами, рабочим нужно было совершать подрывы на железных дорогах и мостах, чтобы не допустить в город враждебные войска.

Москва полнилась слухами о подготовке рабочих к вооружённому выступлению. Терпение их иссякало. Моссовет выражающий их чаяния существовал как легитимный орган власти с момента отречения царя вместе с Мосгордумой. В Моссовете было 700 депутатов от всех районов и большинства крупных общественных организаций города и области — 230 большевиков, 221 меньшевиков, 132 эсера, 54 беспартийных, 63 депутата из прочих партий. Газеты Москвы запросто публиковали список городов, наиболее подверженных опасности восстания рабочих, и введения и рабочего контроля на заводах — Петроград, Москва, Киев, Нижний Новгород, Харьков, Одесса, Екатеринослав, Самара, Саратов, Казань, Ростов-на-Дону, Владимир, Ревель, Псков, Минск, Красноярск, Подольск, Орехово-Зуево, Серпухов, Царицын, Уфа и Стерлитамак.

Василий в бурлящей Москве увидел ужасную картину всеобщего развала и деградации, пира во время российской чумы. Город тонул в безумии увеселения и роскоши. Везде афишами электро-кинотеатров, театров миниатюр, фарсов. Главные театры Москвы блещут — аншлаг за аншлагом, примадонны в ударе. Знаменитые артисты нарасхват. Один за другим следуют спектакли, концерты, дивертисменты, балы и выступления цирка, розыгрыши лотереи-аллегри, гастроли, любительские показы, уроки танцев и пластики, курсы иностранных языков. Процветают фотосалоны, музыкальные магазины, ломбарды, скупки, магазины часов, золота, серебра, портные и брадобреи, салоны пикантных услуг. Однако в пир во время чумы закрадывались признаки близкой гуманитарной катастрофы и кроме карточек на хлеб и керосин. В бесконечных московских парикмахерских, например, не было больше ни одеколона, ни шведской воды, ни бриолина. После бритья лицо освежали простой водой. Например, возникли странные очереди у депозитария московского городского суда. Это квартиранты спешили внести в срок квартирную плату уклоняющимся от приёма денег домовладельцам! Домовладельцы-арендодатели прятались от квартирантов-арендаторов, а не наоборот! Расчёт домовладельцев был прост — выселить прежних жильцов якобы за неуплату, а затем сдавать квартиры другим по уже гораздо более высоким ценам.

Одни из первых ощутили наступление пира во время чумы в Москве проститутки — и трёх недель не прошло после расстрела рабочих в Питере, как губернские горизонталки и содержанки спешно покинули свои города и прибыли в Москву, где концентрировались теперь деньги и клиенты. Богема последовала их примеру…

В московских ресторанах шли нарасхват вина и водка, платили за бутылку иногда в десятки раз дороже, столько сколько рабочий за полмесяца получал! Со времени царского сухого закона Москва привыкла пить суррогаты, политуру в чистом виде или ханжу. Распространяли суррогатный алкоголь все от мала до велика. Продавали алкоголь даже дети, которые, впрочем, продавали иногда и себя для разврата. Можно было приобретать спирт в бесчисленных московских аптеках. За месяц с 25 сентября по 25 октября 1917 года аптеки продали 8 000 литров спирта! Наркотики прочно вошли в повседневность Москвы — опиум, морфий и другие… Врачи, аптекари, больничные служащие были впереди по впрыскиванию себе морфия; через них этот наркотик широко распространился среди офицеров, чиновников, инженеров, студентов. Кабаки и армянские кофейни, где торговали морфием были всем известны, но муниципальная милиция, получая взятки, ничего не предпринимала. Если до войны кокаин употребляли представители богемы, как автор и исполнитель романсов Вертинский, написавший песню «Кокаинеточка», то с началом войны кокаин попал в армию и на флот. В Москве скопилось множество госпиталей и лазаретов, тысячи раненых и выздоравливающих. Лазарет был организован даже в здании Консерватории на Никитской. Морфий и кокаин у раненых был нарасхват. Китайцы торговали на бульварах шариками кокаина по 5 рублей за штуку. Дорого, но когда уже привык…

Слушая со своими любовницами Софочкой и Верочкой в роскошном купольном ресторане «Метрополя» шансон Вертинского под пьяные выкрики юнкером и офицеров, стрельбу в стены кавказцев и рубку пробок на бутылках шампанского шашками, под дикий хохот звезды-трагика Мамонта Дальского, Василий никак не мог отделаться от смешной мысли, что белая маска на лице паяца сделана не тальком, а чистым кокаином:

Цветущие молодостью и бесконечно хорошенькие Софочка и Верочка тогда переглядывалось и доставали свои изящные серебряные табакерки, чтобы тоже припудрить свои восхитительные носики…

Баронесса Софочка де Боде была поистине неистовой, как бывают неистовыми нищие обладатели пышнвх тотулов. Она окончила Смольный институт благородных девиц, была некоторое время на содержании харьковской знаменитости — эсера Савинкова, среди многих его юных и малолетних девиц, потом оказалась им брошена, когда Савинков сделался военным министром у Керенского и увлёкся несовершеннолетней женой своего друга-эсера. Тогда баронесса вступила в партию кадетов и записалась в женский ударный батальон смерти. На площади у Исаакиевского Собора она стояла левофланговый на торжественной церемонии вручения под звук оркестра, игравшего «Марсельезу» и под песнопения попов, белого знамени с надписью: «Первая женская военная команда смерти Марии Бочкарёвой». Война капиталистов до победного конца требовала нового пушечного мяса, новых смертников — на этот раз уже женского мяса, хотя кто стал бы и в этом случае отдавать потом развалившейся России репарации с Германии? Мёртвым империям не подают милостыни! Потом баронесса покинула мужеподобную Бочкарёву и уехала во 2-й Московский женский батальон смерти, где женщин благородного происхождения было больше, а порядки были не такими суровыми, как у Бочкарёвой, будто в многодетной крестьянской семье, с зуботычинами и подзатыльниками вместо обеда.

Из столицы Сафочка де Боде самостоятельно отправилась на четырёхмесячные офицерские курсы в московское Александровское училище, и назло дядькам-юнкерам, проходящим полный и трудный многолетний курс, а также в пику ветеранам фронта — юнкерам ускоренных курсов, она была досрочно произведена в чин прапорщика. Баронесса обладала такой чудесной кукольной внешностью, круглым личиком и огромными круглыми голубыми глазами, что в первый раз Василию даже было неловко соединятся с ней. Кроме всего, она была почти мальчиком. Её безгрудая фигура и сзади была похожа на мальчика — плечи были чуть шире, чем надо, а бёдра чуть уже, короткая причёска. И запах от неё был не совсем женский. Благо, что она не курила. На улице баронесса в своей не по форме гусарской тужурке с меховой отделкой и кубанке с красным верхом чуть набекрень, в игрушечных лакированных сапожках со шпорами и сверкающими погонами, производила неизменный фурор. Вместо штатного револьвера бельгийца Нагана в пехотной кобуре с большим клапаном-лопухом, она носила изящный, но чрезвычайно мощный, пробивающий на расстоянии 250 шагов две еловых доски, толщиной 25 миллиметров каждая, семизарядный пистолет бельгийца Браунинга в фирменной кобуре от торгового дома Зимина и Никифорова. Из всего множества личного зарубежного оружия, наводнившего бандитствующую Москву, этот пистолет был лучшим. Офицеры отдавали Софочке честь за десять шагов, барышни хлопали в ладоши, солидные господа кланялись и улыбались.

— Ах, какая красавица! — неизменно неслось ей вслед.

— Да здравствует свобода! — неизменно отвечала она.

Бандиты и налётчики её не трогали, нищие не домогались, а король преступного мира Ночной Король Хивы с Хитровки даже подвёз её на своём роскошном авто. Даже нахлынувшие из Питера для пополнения карманов за счёт грабежей и налётов делегаты Всероссийского съезда народов Кавказа, разъезжающие по ночам на машинах со стрельбой, были с баронессой галантны и учтивы, предлагая себя в покровители…

Врагом рабочих стали и «мародёры» — спекулянты. «Мародёрами», по ассоциации с солдатами, обыскивающими трупы на поле боя, называли тех, кто обогащался во время кровавой войны законным или незаконным способом, тех, кто совершал вызывающие поступки или вёл неприемлемую для большинства жизнь. «Мародёры» — это ещё жадные и безжалостные изготовители некачественного хлеба, колбасы, берущие втридорога извозчики, торговцы политурой, респектабельные коммерсанты, мошеннически выполняющие гособоронзаказ. Состояния, сколоченные во время войны, считались сделанными на крови, их владельцев все презирали. Новые русские богачи вели себя развязно, напоказ швырялись деньгами. Москву захлестнула эпидемия роскоши. Правительство, Мосгордума и Моссовета даже пытались противодействовать вызывающему образу жизни спекулянтов всех уровней. Никогда ещё молодежь не наряжалась так. До войны и отречения царя считалось, что бриллианты не подобает носить незамужним девушкам, а теперь, когда все стало в десять раз дороже, их носили и шестнадцатилетние. В игорных клубах Москвы полно было молодёжи, почти детей, и они швыряли на карту и рулетку такие деньги, о которых прежде понятия не имели и крупные игроки. Эта человеческая поросль безрассудно тянуло от отцов-спекулянтов и мародёров России неправедные, наворованные деньги и в них, в деньгах, видело высший закон и оправдание всего. Было немало спекулянтов и взяточников и среди самой молодёжи, которая интересовалась гешефтами не хуже закалённых в коррупционных битвах отцов. Даже продажная церковь иногда отлучала таких, даже лживая пресса капиталистов не могла это игнорировать…

Постепенное падение уровня жизни рабочих и деревенской бедноты было бы не так заметно, но наступил резкий обвал с началом войны, и он повторился после отречения царя. Продовольственный, энергетический и транспортный кризис достигли пика. В Москве и крупных городах уже год действовала карточная система, куда включались всё новые и новые виды продовольствия и товары, вплоть до спичек и галош. Мясо почти исчезло из продажи, даже на рынках по нескольку дней иногда не бывало мяса, а бывало — так вонючее. Хлеб, не то, что по карточкам, а и на свободном рынке сильно потерял в качестве — в московских пекарнях в хлеб начали примешивать труху. Картошку привозил мёрзлую, сахар с грязью, и к тому же всё дорожало день ото дня. Лавочники, рестораторы, богачи и спекулянты, платили по пятьдесят рублей за коробку конфет, по сотне рублей за бутылку шампанского — практически половина месячного заработка рабочего, или месячная пенсия инвалида, но и слышать они не хотели о мире с немцами.

1917 год был аномальным — весенние заморозки повредили озимым, а летняя жара яровым посевам, урожай ждали плохой, а большая часть молодых крестьян и крестьянских лошадей оказалась в армии, в государственном ополчении, в могилах или в лазаретах. В Москву было множество беженцев и эвакуированных из Прибалтики, Польши, с Украины. Были среди них румыны, военнопленные немцы, чехи, венгры, словаки. С фронта прибыли дезертиры с оружием. Беженцы принесли с собой преступность, тиф, сифилис и ненависть к русским.

Василий невольно участвовал в московском Госсовещании 1917 года и видел всё собственными глазами…. Поячти за месяц до этого помпезного собрания богачей в московском Большом театре, 1 августа Временное правительство Керенского национализировало и монополизировало торговлю углём, торговлю хлебом, хлопком, шерстью. Кроме уже действующих со времени царя карточек на хлеб, сахар и другие продовольственные товары, в России были введены карточки на товары повседневного спроса — керосин, мыло, спички, калоши. Ближайшие к правительству капиталисты и банкиры получили в своё распоряжение всё ресурсы страны и весь госзаказ — всё то, ради чего они свергали царя. За энергетическим кризисом, транспортным коллапсам, военной катастрофой перед простым народом во весь рост встал призрак голода. Всеобщая подлость и бездарность всех слоёв российского населения, жажда наживы во что бы то стало, воровство, коррупция, техническая отсталость, безграмотность, бездорожье и расстояния, неблагоприятный климат, исконная рабовладельческая психология сделали своё дело — страна Россия осталась, а Российской государственности не стало — разруха…

Частично национализировав энергетику, Временное правительство создало государственную монопольную компанию «Осотоп». Центральный комитет Временного правительства по заготовке дров для железных дорог получил название «Центролес». Топливом от имени правительства стали заниматься Центральный военно-промышленный комитет, Совет съездов представителей лесной промышленности и торговли, государственная организация поставок не военных материалов и продовольствия для армии — «Земгор», но результат был по-прежнему неудовлетворительным — паровозы были лишены необходимого количества высококачественного твёрдого топлива и запчастей, кулаки сопротивлялось лесозаготовкам, речная навигация танкеров была сорвана. Близилась осень, и на фоне ужасных воспоминаний о зиме 1916/1917 года, когда железнодорожное сообщение между городами почти прекратилось, ко всеобщему ужасу государственные организации «Москвотоп» и «Топливосоюз», хотя имели полностью заготовленный на лесосеках объём дров, не справились с транспортировкой топлива на зиму из-за нового резкого сокращения железнодорожного сообщения. В уже в демократической России к наступившей военной разрухе на транспорте, после ценового произвола царских чиновников и капиталистов, воцарился произвол демократических чиновников и капиталистов. За мзду руководители топливных госучреждений передавали свои государственные квоты на перевозку по железной дороге частным железным дорогам, организациям спекулянтов и перекупщиков, вступали с ними в ценовой и тарифный сговор, железнодорожные чиновники и владельцы частных железных дорог от них не отставали. Архаическое управление движением сбоило — скопление вагонов всё время оказывалось в одном месте, а свободные паровозы совершенно в другом. И без того сокращённое железнодорожное движение в связи с тем, что-то осталась только четверть от довоенного числа паровозов и вагонов, уменьшилось ещё из-за отсутствия должного количества топлива. Военное же ведомство на радость капиталистам не переставало заказывать вместо товарных вагонов передвижные железнодорожные бани, вагоны-прачечные, поезда-столовые, санитарные поезда, передвижные склады, ремонтные мастерские и гауптвахты, лишь бы получать взятки…

Главные топливные потребности Москвы теперь можно было обеспечить только на шестьдесят процентов, и к началу осени крупные заводы Москвы ожидаемо полностью остановились — десятки тысяч рабочих остались вдруг совершенно безработными. Ярости уволенных рабочих и служащих не было предела. Сокращалось движение трамваев, выработка электроэнергии, перекачка воды и стоков, прекратился вывоз мусора, ремонт дорог, мостов, остановилось строительство и ремонт. Затихла крупная московская торговля, закрылись даже огромные оптово-розничные фирмы товарищества Чичкина и Бландова, закрылся «Скороход», повесили на двери замки меховые фирмы Михайлова и Сорокоумовского, универсальные магазины Мур и Мерлиз…

Тогда же Василий стал свидетелем исторической встречи Путилова и Вышнеградского с Корниловым в трёхэтажном ресторане «Малый Ярославец» на Большой Морской улице в Питере. Решался вопрос окончательной победы капиталистов над революционным народом — решался вопрос окончательного силового разгона столичного Совета и его военизированных формирований с помощью снятого с фронта тридцатитысячного кавалерийского кавказско-казачьего корпуса генерала Крымова, включающую в себя и «Дикую» дивизию кровавых чеченских, ингушских, черкесских головорезов и давнишних палачей простого русского народа. Время для капиталистов было критическое — на Урале рабочие установили контроль за частью Ревдинских заводов, там уже сил охраны не хватило, нужны были частные военные команды из профессионалов, армия нормальная, а не разваленная, диктатура военных, поскольку требования рабочих о повышении зарплаты были чрезмерны при упадке производительности, а требуемый рабочими переход от сдельной зарплаты на почасовую вообще был губителен для российских капиталистов.

Присутствовал на совещании Каменка — глава Азовско-Донского банка — всё скот, зерно, нефть южного региона, главнокомандующий армией Российской республики Корнилов, военный промышленник Путилов — львиная доля военные заказы, министр-председатель правительства Керенский, директор-распорядитель и крупнейший акционер самого крупного в России банка — Петроградского коммерческого банка Вышнеградский — финансирование трёхлетней кровавой войны. Корнилов выторговал себе за услугу по организации будущих кровавых репрессий против простого народа в Питере пять миллионов рублей.

Василия, сидевшего за столом с пачками денег напротив двери кабинета, за которой происходил этот разговор, масон Кутлер, член ЦК кадетов, которому Василия как исполнителя рекомендовал Завойко, в этот момент инструктировал по передаче денег московским военизированным организациям Корнилова и Алексеева для широкой вербовки офицеров, юнкеров, прапорщиков и других добровольцев, нужной мотивации командующего Московского военным округом полковника Рябцева для содействия будущей военной диктатуре и репрессий против рабочих и сельской бедноты.

Везти в кипящую Москву несколько миллионов рублей, являя собой мишень для анархистов, большевиков и части эсеров, противников офицерско-юнкерских и черносотенных формирований, являясь мишенью для ограбления и убийства теми же офицерами, московскими бандитами, даже собственной охраной, желающий среди лощёных господ — организаторов будущей диктатуры «Общества экономического возрождения России» и «Республиканского центра», не нашлось. Василий Виванов, находящиеся в бездне отчаяния после гибели родителей, потери Родины и места под Солнцем, был лучшим решением. Он был также предупредён, что за нецелевое расходование средств, недостачу, тем более попытку скрыться с деньгами, его найдут и убьют. Наличие среди организаторов «Общества экономического возрождения России» и «Республиканского центра» безжалостных убийц, вроде Савинкова, Трескина и их террористических офицерских групп.

Василий пообещал Кутлеру быть осторожным, хотя ему казалось странным, что при всём многообразии внешних и внутренних процессов текущего момента, главным для соратников Гучкова, выразителя желаний крупных промышленников, была ось рабочий — наниматель…

После питерского расстрела 4 июня и проведения репрессий, после усмирённой мощной стачки московских рабочих в августе, кадетское Госсовещание было съездом победителей — социалистов, наконец силой заставивших молчать недовольных — бастующих рабочих и восставших солдат. Они расстреляны из пулемётов наёмных отрядов, порублены шашками казаков, их рабочая партия — социал-демократы большевики, разгромлена и почти запрещена. Вождь рабочих Ленин в розыске. Отчаявшаяся оппозиция подавлена силой демократической диктатуры. Красные флаги теперь были выброшены, теперь они стали символом маргиналов и аутсайдеров жизни. Если весной красные банты и флаги носили решительно всё: дворяне, промышленники, банкиры, купечество, кулачество, крестьяне, солдаты, жандармы, проститутки, уголовники, цыгане, даже член Императорского дома Великий князь Кирилл Владимирович явился присягать заговорщикам против царя с красным бантом и бриллиантовой заколкой на кителе, то теперь красный бант был символом ненавистным — красное теперь означало рабочих их партию социал-демократов большевиков, и ещё левых эсеров с частью анархистов. Все остальные встали под цвета триколора.

Собравшимися на Госсовещании в конце аномально жаркого августа в Москве нужно было одно — продолжить получать военные сверхприбыли, сохранить поместья и капиталы, собирать налоги с простонародья, а самими налоги не платить, и эти налоги разворовывать, продолжать спекулировать, построить небоскребы, как в Америке, заиметь стометровые яхты и гаремы во всех столицах мира. А рабочие? Батраки? Они себе выбрали не ту профессию, не ту страну… Каждый день пребывания у власти наполнял карманы господ деньгами за счёт грабежа населения и разграбления налогов — именно так устроена любая буржуазная конституционная демократия. Каждый день у власти был богачам в радость, и пусть бы каждый день в стране сгорал целиком один город вместе с людьми, но это положение дел нужно было удержать любой ценой. Однако из-за деятельности Советов их сладкая жизнь была в опасности!

Ширма Госсовещания для организации диктаторского способа поддержания существующей власти сработала вполне. Новоиспечённый Главнокомандующий армией Корнилов, получивший от правительства демократов право предавать военных смертной казни, а у капиталистов гигантскую взятку, потребовал немедленного введения военной диктатуры для обеспечения условий проведения Учредительного собрания. Странным образом демократический процесс оказывался встроен внутри диктатуры! Это был нонсенс. Рабочая партия социал-демократов большевиков покинула зал, эсеры и социал-демократы меньшевики остались. Корнилову была устроена бурная овация двухтысячного сборища контрреволюционеров. Теперь никто не сомневался, что Учредительное собрание по формированию нового легитимного правительства и выбор окончательной формы правления в стране будет произведён под диктовку промышленников, банкиров и землевладельцев под охраной военного диктатора. Такое Учредительное собрание простому народу было уже не нужно.

Будучи уже в Москве с деньгами для частных военных формирований Василий, сидевший тогда на галёрке, заскучавший от жары, духоты и бурной ночи в объятиях своей новой пассии, ушам своим не поверил — история с Наполеоном, переворотом 18 брюмера — Coup d» Etat du 18 brumaire — захватом власти военными у Директории повторялась на его глазах в России в виде страшного фарса.

Рабочие-саботажники отключили свет, и дальнейшее заседание элиты России проходило в темноте при свечах, что Василий нашёл весьма символичным.

Как раз в это самое время Главнокомандующий Корнилов показал себя на фронте во всей красе — оставил без артиллерии, командования, резервов и снабжения XII-ю армию, защищавшую Ригу от немецкого наступления. Костяк этой армии — 9 полков латышских красных стрелков были умышленно поставлены на направлении подготовленного немцами мощного наступления. XII-я армия была разгромлена — 25 тысяч убитыми, ранеными и пленными, потеряны 500 орудий, бомбомётов и миномётов, 200 станковых пулемётов, почти всё имущество…

Выступая с трибуны с речами о деяниях на пользу Родины, не забыв упомянуть о сотрудничестве с немцами Ленина, главнокомандующий Корнилов только что сдал немцам Ригу и Усть-Двинск, создав непосредственную военную угрозу столичному Петрограду. Через несколько дней после Госсовещания он снял с направления прорыва немцев казачьи части Крымова и чеченцев с ингушами, и двинул их на Петроград — наводить порядок, какой считал нужным. Действия Путилова, Вышнеградского, Корнилова ясно показали тогда, что для России справедливо всё то, что и для других стран — жадные и безжалостные капиталисты и их слуги предадут Родину пойдут на сговор с врагами, пойдут на все преступления, лишь бы отстоять свою власть над простым народом и прибыли…

Действуя летом 1917 года в Москве как финансовый агент и представитель «Общества экономического возрождения России» и посредник в их делах с «Союзом офицеров» и «Союзом Георгиевских кавалеров» генерал-лейтенанта Алексеева, после Госсовещании и провала наступления Корнилова на Петроград, после очередного раздрая в правительстве из-за доступа к возможности распоряжаться убывающими бюджетными средствами, Василий Виванов стал свидетелем произошедших в Москве зловещих предзнаменований грядущей народной беды. Страшная пустота и одиночество после потери близких ему людей, сменилась страхом мести рабочих-эсеров или анархистов за его связи с наёмниками богачей, страхом расправы со стороны своих же военных заговорщиков за какой-нибудь финансовый промах, страхом просто ограбления и возможности подцепить «французскую» болезнь от своих многочисленных любовниц на одну ночь, заразиться тифом или испанским гриппом в чайных, кабаках и ресторанах, где обычно проходили встречи с командирами офицерско-юнкерских групп города и губернии. К этому страху, добавилось сильнейшее любопытство и пристальное внимание за происходящим вокруг, чему немалым образом посодействовали его амурные похождения в обществе весьма доступных московских барышень, падких на молодых людей при деньгах, при авто и в заграничных нарядах. А обстановка с безопасностью в Москве была тем временем как на Диком Западе…

В марте месяце демократическая Россия после отречения царя всему уголовному миру объявила всеобщую амнистию. Тысячи уголовников заполонили разорённую и распавшуюся страну от края и до края. Москва стала бандитской столицей. За год до этого, по весне 1916 года в Москве было совершено 3000 преступлений, а после свержения царя весной 1917 свыше 20 000 — скачок преступности в семь раз! По кражам скачок в пять раз, по убийствам в десять раз! Раскрываемость убийств равнялась нулю. Кровавая бойня на фронте дала урок безнаказанных убийств, грабежей и изнасилований миллионам, и Москва застенала, заплакала под бандитскими ножами и обрезами, призывая спасителей от уголовных каст «иванов», «храпов», «шпанки». Самая крупная Московская банда Сабана за полгода награбила денег и ценностей на сумму эквивалентную 5 тоннам золота. На Дмитровском шоссе банда ограбила семью фабриканта Иванова и хладнокровно убила после этого всех, включая женщин и малолетних детей. Бандиты для устрашения убивали милиционеров-рабочих — подзывали к машине и стреляли в упор, зародив слухи о «чёрных мстителях». В Банном переулке бандиты вывели жертв ограбления в сарай и зарубили всех топором — 10 человек. На платформе «Соколовская» Ярославской железной дороги бандиты ограбили аптеку, изнасиловали жену аптекаря, погнались за свидетелями преступления, поднявшими шум, и хладнокровно убили 7 человек, служащих железной дороги. Банда Яшки Кошелькова, имевшего при царе 10 судимостей тоже отличалась страстью к убийствам. Единственным реальным способом борьбы с бандитским беспределом в Москве был бы расстрел уличённых и захваченных на месте преступления, виновных в грабежах и насилиях. Однако Дума предпочитала использовать московских гангстеров на манер Моргана и Рокфеллера — для борьбы с рабочими и профсоюзами, протестующими против карточной системы, безработицы, войны и повальной коррупции.

Василию Виванову, встречаясь и передавая значительные суммы денег командирам и вербовщикам офицерско-юнкерских отрядов, пришлось вникать в криминальную ситуацию в Москве лета 1917 года перед предстоящим неминуемо военным столкновением с вооружёнными рабочими и активистами солдатских комитетов московского гарнизона. Во-первых, уголовников тоже нужно было привлечь на свою сторону. Во-вторых, был риск ограбления, поскольку слух о появлении в Москве некого агента «Общества экономического возрождения России» с большой суммой денег наличными пополз среди уголовного мира. В-третьих, многие командиры офицерско-юнкерских отрядов так или иначе были связаны с уголовниками, поскольку выполняли при капиталистах и их имуществе роль личных охранных отрядов, совместно действовали против рабочих, торговали оружием, наркотиками, спиртом, конфликтовали из-за защищаемой территории с проститутками, китайскими наркопритонами, армянскими чайными.

Бандитским чревом в Москве был Хитров рынок со своим королём по кличке Ночной Король Хивы. Только он мог поддерживать мир между основными бандами Гусека из Петровского парка и с Бутырской заставы, Графчика из Екатерининского парка и Пименовской улицы, Краснощёкова, Хрящика и Матроса с Дмитровского шоссе, Бутырской заставы, бандитов из сёл Останкино и Свиблово, Бондаря из Марьиной рощи, бандита Соло из центра города. Банда Швабе, сына бывшего начальника московской сыскной полиции занималась исключительно грабежами банков. Ночному Королю Хивы по поручению Завойко, Василий передал через доверенное лицо вазу в виде обнажённой женщины со вставками их слоновьей кости и жемчужными бусинами, с эмалью и драгоценными камнями знаменитого ювелира Рене Лалике.

В ответ был получено устное согласие не поддерживать Советы во время столкновения.

Разгул бандитов, усиленных оружием с фронта, набирал обороты — нападения на банки, квартиры, склады, убийства конвоиров, милиционеров, обывателей, похищение миллионов рублей, товаров, драгоценностей ширился. Многие бандиты, кроме всего прочего разъезжали по улицам Москвы на автомобилях и извозчиках, выбирали красивых женщин, хватали, увозили за город, где, угрожая оружием, насиловали. Бандиты очень быстро сошлись с богачами-мародёрами и торговцами-спекулянтами, образовав преступные синдикаты, на манер гангстерских семей в Америке, действующих под общим управлением Моргана и Рокфеллера. Таких случаев совместной работы было множество. Всё отягощалось тем, что в городе скопилось 170 тысяч беженцев и эвакуированных из западных районов бывшей империи, оккупированной австрийской и германскими армиями, в том числе 30 тысяч евреев, бежавших с отделившейся Украины и из Польши. Тысячи военнопленных немцев, румын, австрийцев, венгров, чехов также были тут. Репрессии против бандитов глава города эсер Руднев проводить даже и не собирался — не до подавления — он был занят распределением городского заказа, продажей земельных участков, выдачей всевозможных разрешений, получением от промышленников и торговцев мзды и всем тем, чем занимались московские градоначальники при всех царя…

В рабочих районах Пресни или Замоскворечья любовница Виванова баронесса де Боде не появлялась, но нетрудно было понять, что бы ей вслед сказали там жёны и матери безработных. Зная, чем занят Василий и откуда у него такие огромные деньги, роскошный номер в «Метрополе» с горячей водой, завтраком в постель, хрустящими накрахмаленными белоснежными простынями, откуда личное авто «Ford — Т», охрана из переодетых морских офицеров, телефон в номере, баронесса страстно желала включиться в его дело. Хотя большие деньги доверить Василий ей не мог, она по своему почину постоянно посещала чайные, особенно у Манежа, на Моховой и Охотном ряду, на Арбате, дешёвые и дорогие рестораны «Националь», «Метрополь», «Савой», «Ампир», «Англия», «Люкс-Отель», «Прага», «Эрмитаж», где часто собирались офицеры и прапорщики, юнкера из состоятельных семей, студенты и купчики. Там она вербовала их в боевые отряды «Союза офицеров армии и флота», «Республиканский центра» или «Общество экономического возрождения России».

Её мечтой было командовать своим офицерско-юнкерским отрядом, дать бой большевикам, анархистам и левыми эсерам. Осторожность с деньгами Василий поставил во главу угла своей работы, после того, как при передаче очередной суммы из Питера, Завойко, будучи одним из доверенных лиц Корнилова, намекнул, что Корнилов теперь должник Путилова — неудачный военный переворот позволил Путилову требовать назад свои пять миллионов рублей. За Корнилова поручился Каменка, сказав, что найдёт ему дело у себя на юге в Таганроге или Ростове-на-Дону. Но если Корнилов не вернёт или не отработает долг, люди из охраны Путилова его обязательно убьют, несмотря на всех его хвалёных чеченских нукеров-охранников и текинцев. Если Виванов мог сомневаться в честности чеченцев, то про туркмен он был другого мнения. Сформированный из туркмен конный Текинский полк, сохранял беспрекословное подчинение Корнилову, не плохо говорящему по-туркменски и по-ирански. Он у текинцев был в огромном авторитете. И что с того? Другая часть личной гвардии генерала, отлично кормящаяся за счёт всей страны — «отряд ударников смерти» капитана Неженцева численностью в полк, с особыми чёрно-красными погонами, а на стальных касках ударников, на фуражках и рукавах в качестве эмблем был изображён череп над скрещенными костями или мечами. Среди армии, забывшей о дисциплине, и в такой же стране, где не было больше закона, именно такая личная гвардия убийц по призванию души только и могла обеспечить политику авторитет, верша казни и насилие по приказу предводителя. Вариант древнего князя и его иноземной дружины. Вот только не доверяли Корнилову теперь ультракапиталисты после провала его путча, делали теперь ставку на собственные наёмные отряды. В любом случае, Василий не хотел остаться должным Путилову и Нобелю.

Денег для вербовки он Софочке не давал, предпочитая встречаться с офицерами сам, но собственный отряд он ей всё-таки пообещал. Она так хотела убивать, и так жарко об этом говорила, особенно, когда рассказывала о расстреле на Невском демонстрантов из пулемётов офицерами-наёмниками, что ему было не по себе. Пользуясь своми, безусловно выдающимися данными в постели, как это часто случается с миниатюрными женщинами, имеющими всё миниатюрное, она совсем вскружила ему голову. Её кумиром был полковник Мин, генерал Корнилов и полковник Брандт. Она пугала Василия своей страстью и любовью к кокаину. В конечном итоге она своей страстностью стала представлять для него и его задания проблему, он боялся, начал избегать встреч.

Когда юная баронесса в очередной раз поругалась с Верочкой, на этот раз по смехотворному вопросу реальной или мнимой девственности Жанны д'Арк, и, находясь в нетрезвом состоянии, устроила стрельбу в номере в потолок, он с удовольствием попросил знакомого швейцара за сто рублей не пускать больше женщину-прапорщика в номер.

— Барин изволили отъехать по делам-с! — заслоняя огромной тушей проход в вестибюль к стойке буфета в фойе под витражный световым фонарём, произнёс с удовольствием швейцар — сам из бывших полицейских урядников, — пускать не велено, барышня!

— Я не барышня, я прапорщик! — гордо произнесла Софочка, — я его в номере дождусь, как всегда!

— Не велено-с!

— Ах так, ах он пёс, bordel de merde, — истерично закричала юная дочь генерала, не догадываясь, что Василий в это время сидел с газетой за фикусом с другой стороны рояля, — собаки счастливее, чем он и все его бабы! Эфир, зефир…Так и предайте ему, швали, ублюдку и мрази, псу поганому! Не увидит он больше меня, не достоин! Enfant de pute!

— Слушаюсь-с!

14 сентября 1917 года в России произошла очередная катастрофа — глава Временного правительства Керенский, грамотный, в общем-то, человек, юрист, вдруг, без проведения Учредительного собрания провозгласил Россию республикой во главе с собой, то есть произвёл государственный переворот. Переворот, может быть, не такой шумный, как свержение царя, но по своей сути, не менее зловещий и разрушительный. Никто не мог по договорённости между всеми сторонами революции, достигнутыми в марте при отречении царя и моратории его брата Михаила на принятие венца самодержца, до решения всероссийского Учредительного собрания по этому поводу, решать единолично, какой будет форма правления, а тем более назначать себя главой России. Но министр-председатель Керенский решил игнорировать и Советы, представляющие большую часть населения, и династию Романовых, имеющих шансы стать решением Учредительного собрания конституционными монархами на подобии Объединённого королевства Великобритании, он решил игнорировать и самый успешный опыт республики в новой истории — парламентской республики, как в США. Возникала самоназвания демократия из самоназначенного органа исполнительной власти — директории, диктующей свою волю стране, вне системы судебной власти, без системы законодательной власти. Названная «республикой», по сути, власть теперь являлась диктатурой. Керенский, подбадриваемый своими капиталистами и поводырями, разрушил хрупкий баланс сил, узурпировал власть и открыл ящик Пандоры, откуда вырвались силы зла и хаоса.

Народ не мог не ответить диктатору и народ ответил: в конце сентября, начале октября на выборах в районные думы Москвы, большевики получили больше половины голосов! И это в черносотенной-то Москве!

Потом диктатору ответила армия: из 17 тысяч солдат Московского гарнизона 14 тысяч солдат и младших офицеров проголосовали за большевиков! Во всех районных думах и управах большевики теперь получили большинство. Это был уже какой-то красный кошмар! Однако этот зловещий удар погребального колокола гражданского мира остался без внимания.

Решение о бегстве из столицы в Москву Временного правительства Керенский было принято 4 октября. Бегство имело вид решение о скорейшей эвакуации правительства, высших учреждений, некоторых фабрик и заводов из-за угрозы захвата города немцами. На самом деле Керенский выполнял решение своих капиталистических заказчиков и их заморских вдохновителей — сдать немцам Петроград. Немецкие войска должны были неминуемо утопить в крови рабочее давление и Советы в столице, втянуться в уличные бои, расходуя силы и ресурсы на удержание голодного города в преддверии зимы. Одновременно стремление русских вернуть свою столицу, должно было удержать страну от выхода из кровавой войны. Западные поводыри Керенского и его российские хозяева, убивали сдачей Петрограда сразу двух зайцев одним выстрелом: революцию и немецкие резервы. Но большевики решили защищать Петрограда от немцев, защищать до последней капли крови.

Через два дня, 6 октября, Керенский, уже вполне диктаторски, распустил Государственную думу и Государственный Совет, фактически ликвидировал Временное правительство, создав новый орган власти — Директорию. Теперь он — министр-председатель и главнокомандующий, стал фактически единовластным правителем России и владельцем её сокровищ. Демократия обратилась против её же творцов! От надежд русских людей договориться без друг с другом без крови, остались лишь воспоминания. Сколько осталось теперь до Гражданской войны? Месяц? Три?

И сразу же началось… Народ в Москве ответил диктатору всеобщей забастовкой рабочих и служащих почти всех отраслей…

Московские промышленники и их управляющие, как всегда, решили заморить рабочих голодом и объявили локауты — выгнали скопом с работы в один день около 10 тысяч человек. Значит, с учётом семей, без источника к существованию в начале октября осталось 40–50 тысяч москвичей. Мало того, что им есть было нечего, вдобавок приближалась зима, квартплату платить тоже было нечем, что грозило людям с детьми оказаться зимой на улице. Службы безопасности и наёмные бандиты избивали деятелей профсоюзов, активистов, грабили, поджигали их каморки и бараки, запугивали, отбирали хлебные карточки, в общем, применяли свою обычную репрессивную тактику подавления забастовок при полном равнодушии или злорадстве московских обывателей. При уже ощутимом дефиците продуктов в городе, вконец обесцененным рубле, это грозило социальным взрывом типа спонтанной революции 1905 года.

Но началось совсем другое — 17 октября на сходке фабрично-заводских комитетов впервые в России после свержениям царя была провозглашена радикальная коммунистическая резолюция:

— Даёшь немедленный переход власти в руки Моссовета, даёшь власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов для передачи земли крестьянским комитетам, установления рабочего контроля на заводах, прекращения войны с немцами и турками, решения продовольственного вопроса и вопроса безработицы, даёшь мораторий на квартирную плату и созыв Учредительного собрания!

Власть Советов в Москве должна была по мысли рабочих открыть закрытые локаутами предприятия силой, однако и эти грозные метаморфозы в сознании массы бедных и безработных, вестники пробуждающегося их восстания, не остановили хозяев и управляющих от саботажа производства, закрытия предприятий. Капиталисты ни за что не хотели удовлетворять, в общем-то, элементарные требования рабочих. Словно обезумев, ослепнув и оглохнув, они как бараны шли на обострение кризиса, провоцируя пролетариат на агрессию. У Виавнова тогда возникло стойкое чувство, что так долго продолжаться не может, что счёт пошёл на дни и часы. Это было что-то запредельное, из разряда какого-то сумасшествия, осеннего обострения шизофрении, вроде того, как войти в клетку к голодному крокодилу и начать бить его по носу палкой! Виванов после кровавой бойни весной в Кронштадте, и июньской бойни в Питере, насмотревшись на вершителей судеб страны и наслушавшись из речей, слегка утратил чувство меры, но так опасно себя вести…

Виванову не нужно было даже заканчивать университет, чтобы это понимать, а он университет закончил с отличием.

И не вдруг, а закономерно — диктатура капиталистов и главнокомандующий Керанский нанесли удар гражданскому миру, выбрав для этого Калугу!

30 сентября 1917 в Калугу, где, как и в Москве, на думских выборах победили большевики, по зову эсеров и меньшевиков, выражающих волю промышленников, купцов и банкиров, выполняя решение военного министра Верховского и главнокомандующего Керенского, вошли каратели — две роты кубанских казаков, «дивизион смерти» из солдат-ударников, 17-й драгунский Нижегородский полк, три броневика. Карателями командовал полковник Брандт. Полковник объявил в Калуге военное положение, став главой власти, приказал ликвидировать городской Совет рабочих и солдатских депутатов. Здание Совета оцепили казаки. Забаррикадировавшимся большевикам был предъявлен ультиматум, после чего, не дождавшись ответа, броневики открыли огонь. Здание было подожжено в двух сторон, выпрыгивающих из окон здания офицеры «Дивизиона смерти» добивали из наганов, казаки рубили шашками. Полковник Бранд, беря пример с гвардейского полковника Мина, убивавшего 1905 году рабочих лично, и убитого потом за это девушкой-террористкой, зарубил шашкой солдата с красным бантом на шинели. Уцелевших загнали в здание бойни. Телеграф мгновенно разнёс вести: в Калуге двухдневный погром с грабежами, избиениями, убийствами и изнасилованиями, власть с помощью военных снова перешла к «демократам»: кадетам, меньшевикам и правым эсерам. Вот пример для подражания! Суд убийцам не грозил, много месяцев страна и так жила по системе самосуда на манер американского «суда Линча».

Весть о бойне в Калуге привела московских рабочих в стояние сначала шока, а потом в ярость — из немногочисленных боевых групп и рабочей милиции стали организовывать партизанскую Красную гвардию по примеру Питера. Остальное московское большинство, увлечённое коммерцией всех видов, увеселением и личной жизнью, наоборот, возликовало:

— Хамов поставили на место! Наконец-то в России появилась твёрдая рука! Да здравствует Керенский! И в Москве нужно навести такой же порядок!

Всем стало понятно — правительство объявило гражданскую войну простолюдинам, и в Калуге одержало первую победу. Шипов, Вышнеградский, Путилов, Нобель и другие уже не прятались за Керенского. Правительство заканчивало приготовления к эвакуации в Москву, золотой запас уже из Питера вывезен председателем Госбанка Шиповым. Нехватка продовольствия становилась всё серьёзнее, приближалась зима, топлива не было. Но на заграничные счета промышленников, торговцев и банкиров по-прежнему поступали деньги, и им не хотелось это процесс прерывать ни на минуту. Деньги на миллионные счета Керенского тоже поступало исправно, и ему тоже ничего не хотелось менять. Банки пребывали в лихорадочной работе, спекулянты счастливы, у военных появилась новое прибыльное дело — защита предпринимателей от вымогателей и налётчиков, контрабанда, взятки сделались чуть ли не официальной платой за всё, кокаин, валюта, предметы роскоши пользовались повышенным спросом, ломбарды процветали, в театрах аншлаги, чайные полны посетителей, студенты и юнкера с радостью ожидают возможности присоединиться к удобно устроившимся в этой жизни, клиенты содержанок и девушек для радости щедры, всех всё устраивает…

Василию Виванову сняться наглые, лоснящиеся, самодовольные рожи господ, землистые, усталые лица рабочих со впалыми щеками, злые лица, сидящих у костров вокруг вокзалов тысяч солдат с оружием, не имеющих возможность теперь уехать домой…

И вдруг, в Москве, как гром среди ясного неба, а на самом деле закономерно — за три дня до свержения Временного правительства, 21 октября в субботу начинается восстание частей гарнизона! Началось всё с того, что Генерального штаба полковник Рябцев — командующий Московским военным округом приказал расформировать 193-й запасной полк — 4000 тысячи солдат, размещённых в Хамовнических казармах, из-за неповиновения офицерам. Полк не подчинился приказу. Этот полк москвичи называли «мартовцами» из-за того, семь месяцев назад, ещё до отречения царя, в марте, полк первым в Москве перешёл на сторону Временного правительства князя Львова. В полку тогда убили несколько офицеров и солдаты, полк принял участие в разоружении московской полиции. Теперь 2000 солдат на митинге постановили — 193-й запасной полк не распускать, подчиняться только московскому Совету солдатских депутатов.

Мятеж в Москве!

Ротного командира прапорщика Померанцева — бывшего юнкера 2-й Московской школы прапорщиков, представителя коренной московской интеллигенции, патриота, не большевика, вообще беспартийного, добровольно пошедшего в армию, прервав учёбу в Университете, избрали председателем полкового комитета, что с учётом выхода полка из системы существующей военной субординации означало для него должность командира полка. Основная масса солдат 193-го запасного полка не знала грамоты и говорили кое-как, хотя все были в возрасте 40–45 лет. За плечами у каждого была профессия, тяжёлая крестьянская доля бедняка, дети, даже внуки, великий жизненный опыт, свой мудрый взгляд на жизнь. Это были солдаты из числа белобилетников, освобожденных ранее по разным причинам, а теперь призванных на кровавую войну, когда уже погибли, были искалечены или дезертировали более младшие призывные возраста. Таким образом, в гарнизоне Москвы появилась некая вооружённая сила, которую по привычке называли 193-ом полком, а на самом деле она уже не была полком Временного правительства. Это был полк какой-то новой, пока ещё не существующей армии.

Мятеж в армии!

В отличии средств массовой информации — газет, плакатов и выступления правительственных агитаторов и прикормленных властью партий, пожилые солдаты имели свою информацию о происходящем на фронте и в стране — от множества дезертиров, беженцев, калек и раненых из московских госпиталей. Они рассказывали о своём, не глянцевом опыте трёхлетней войны: как германские гаубицы зарывали в землю целые полки с винтовками и сапогами, а русские пушки не имели снарядов, как немцы ездили на грузовиках и по железной дороге, а русские шли пешком, превращая за один переход сапоги в труху, а других не было, как офицеры и ударники стреляли в затылок не желающим идти в атаку, как умирали раненые на поле боя и в лазаретах без лекарств и бинтов, про химические атаки немцев и их дальнобойную артиллерию, про их подавляющее превосходство в авиации, связи, в подготовке офицеров и солдат, про то, как русские замерзали, про вшей и голод, гниющие в окопах ноги. А дома у солдат осталось заброшенное хозяйство, грабящие их семьи кулаки-бандиты, комиссары Керенского, выскребающие в качестве продовольственного налога последнее зерно, голодающие дети, безнадёга, болезни…

Если бы это был один только такой полк в Москве, хотя до этого и мятеж одного лейб-гвардии Волынского полка взорвал ситуацию в марте в Петрограде, вызвав восстание всего столичного гарнизона и отречение царя. Временное правительство мародёров и жадные, безжалостные капиталисты, намереваясь вести истребительную войну ещё несколько лет, вдруг оказались перед тем фактом, что на позицию большевиков, левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов по вопросу о срочно окончании войны, встали армейские части по всей Великороссии: в Петрограде, Александрове, Владимире, Воронеже, Иваново-Вознесенске, Калуге, Коврове, Костроме, Моршанске, Москве, Муроме, Новохоперске, Ростове, Рыбинске, Рязани, Смоленске, Шуе, Ярославле, Коломне. При понимании того, что де-факто Польша, Финляндия, Украина, Белоруссия, Кавказ, Средняя Азия уже вышли из состава бывшей Российской империи, и казачьи области тоже заявили о таком желании, Временное правительство оказалось в стране, действенно править которой оно не имело возможности. Планируемый переезд правительства в Москву, и сдача Питера немцам ничего уже не меняли…

Мятеж в армии!

В 20-х числах октября 1917 года в России восстала часть русской армии, вышла из подчинения Главнокомандующему Керенскому…

Кроме 2000 солдат 193-го пехотного запасного полка в Москве, кроме частей гарнизона Петрограда и кораблей Балтфорта, за несколько дней до конца октября 1917 года вышли из подчинения правительству, восстали и потребовали передачи власти Советам московские 56-й, 85-й, 192-й запасные пехотные полки и 168-й, 169-й, 170-й, 194-й перевязочные отряды, Мызо-Раевский гарнизон около Малых Мытищ и рота 251-го пехотного запасного полка, в Костроме восстал 202-й полк, в Туле 76-й и 77-й пехотные запасные полки, в Ярославле 254-й, в Ростове 206-й полк, в Брянске 83-й, 256-й, 278-й пехотные запасные полки, в Воронеже 58-й пехотный запасной полк, 8-я пехотная запасная бригада, 1-я бригада кавалерийского запаса, 66-я ополченческая бригада, 681-й и 682-й пешие воронежские дружины ополчения, 61-й, 62-й, 63-й, 64-й сводные эвакуационные госпитали. В Нижнем Новгороде солдаты и ополченцы восставшие солдаты отказались отправляться на фронт по приказу Главнокомандующего Керенского, а 15 000 солдат гарнизона города Смоленск, подняв мятеж, захватили арсенал и выдали оттуда оружие рабочим города! Конечно, это был всего 0,5 процента из 10-миллионной армии Временного правительства, и только пятая часть армии была на фронте, и это был ещё меньший процент от почти половины взрослого населения страны, мужчин, прошедших через призыв в армию — 19 миллионов. Но эта малая толика армии была расположена в ключевых точках транспортной, промышленной и управленческой инфраструктуры Великороссии, что с учётом 2-х миллионов дезертиров в тылу, 3-х миллионов уже убитых, 3-х миллионов калек и 3-х миллионов выздоравливающих, не желающих из лазаретов и госпиталей возвращаться на фронт, для существующей деградировавшей системы государственной власти демократического типа в стране, погрузившийся в хаос хозяйственной разрухи и гиперинфляции, было летальным.

Немудрено, что из Моссовета и других выборных органов власти полки и части гарнизона, рабочие союзы, союзы эвакуированных, союзы иностранных рабочих, мелких служащих и другие союзы, стали отзывать всех депутатов от своих партий, выступающих за продление такого неприемлемого порядка вещей, и заменять своих отозванных депутатов от разных партий депутатами-большевиками, провозгласившими немедленные и коренные преобразования в жизни страны.

Продолжение этой большевизации народом Моссовета последовало немедленно — уже 23 октября Моссовет, имея на своей стороне восставшую часть гарнизона, и будучи одним из законных выборных органов власти в городе, издал свой декрет N1:

— Приём и увольнение рабочих производятся с согласия фабрично-заводского комитета или районного совета рабочих депутатов, решение которого является обязательным, приём и увольнение служащих производится с согласия комитета служащих.

— Против виновных в нарушении декрета Совет рабочих и солдатских депутатов будет применять решительные меры силами милиции вплоть до ареста!

В отсутствие в Москве реально действующего гражданского и уголовного суда, внятной системы правопорядка, когда думская и рабочая милиции являли собой не реальную силу правопорядка, а фактически охранные отряды, такой декрет был апофеозом профсоюзной борьбы, заявкой на полную власть над частью капиталистических отношений, существенно ограничивая при этом возможности тех, кто привык вольготно жить на шее рабочих и служащих. Декрет Моссовета N1 говорил Временному правительству:

— Народ устал! Теперь мы будем жить по-другому!

Василий тогда в третий раз встретился со своей любовницей Верочкой в номере «Метрополя». Из всех пассий за три месяца московского сексуального безумия осталась она и ещё одна девушка — её подруга Сафочка де Боде. Творящиеся в городе грабежи, разгул, всевозможные грязные развлечения, кокаин, убийства и самосуды так повысили сексуальное желание девушек и женщин, что Василий полностью вымотался. Вдобавок подружка Веры, баронесса де Боде — девятнадцатилетняя девушка-прапорщик, миниатюрная сумасбродка и любительница кокаина, увлекла Веру в сферу лесбийской любви. Совместные любовные утехи с этой парочкой не заладились с самого начала, поскольку, приняв чистый аптекарский кокаин, девушки напрочь забывали о своём молодом человеке. Если бы в этот момент между ними оказался Дьявол, они бы и его заключили в объятия…

С февраля по конец октября 1917 года в Москве днём и ночью шёл сплошной беспорядочный митинг. Самыми митинговыми местами Москвы были площади у памятников поэту Пушкину на Тверском бульваре и генералу Скобелеву перед Моссоветом. Сборища шумели и на других городских площадях, у памятников и вокзалов, на заводах, в казармах и в сёлах, на базарах, в каждом дворе и на каждой лестнице. С каждым днём речи ораторов на митингах делались определённее, и вскоре из сумятицы лозунгов и требований начали вырисовываться два лагеря — богатые угнетатели и бедные угнетённые. Тревога и стыд, скорбь и недоумение охватывали и не отпускали в Москве любого умного человека, а уж если твоя семья зверски убита, как это произошло с двадцатипятилетним Василием Вивановым. Митинговым и нервным запомнился ему последний день девятимесячного, словно беременность, республиканского воровского периода России между Николаем II и Лениным, когда всё, что осталось не разрушенным царём и не разграбленным его приближёнными, было доразрушено и доразграблено Керенским и его приватизаторами. Где-то там, в этой Москве, жила Наташа, принявшая потом фамилию Адамович. Во время сражения белогвардейско-черносотенных и офицерско-юнкерских отрядов Вышнеградского и Путилова с социалистическими отрядами в Москве, состоится их встреча, и эта маленькая девочка Наташа проклянёт его над телом своего убитого в октябрьских боях старшего брага, и это проклятье будет преследовать его потом, и даже зверское убийство им Наташи, случайно встреченной среди беженцев во время наступления немцев на Сталинград, не снимет этого проклятья…

А тогда, 24-го октября в Питере разные части гарнизона, отряды рабочей Красной гвардии, матросы Балтфлота под руководством Петроградского совета сводили разведённые правительством мосты в брошенном на произвол судьбы городе и стране, разоружали караулы, брали под контроль вокзалы, электростанцию, телефонную станцию, телеграф и Госбанк. То в гололёд, то в слякоть, то в дождь, то в снег этой ненастной октябрьской ночи, они действовали почти без выстрелов, спокойно и методично, поскольку всем всё было понятно, а сопротивляться было особенно и некому. Уже месяц, как приготовившись к переезду в Москву и не собираясь препятствовать немцам занять Питер, правительство Керенского поручило начальнику Генштаба генералу Духонину вывести все боеспособные армейские части из столицы, за исключением полков лейб-гвардии, юнкеров военных училищ и трёх казачьих полков. Лейб-гвардия в ту ночь выступила на стороне рабочих. Казаки остались нейтральными.

Временному правительству во главе с Керенским в Зимнем дворце рабочие стачечные комитеты отключили сначала телефоны, потом свет. Затем огромный комплекс зданий Зимнего дворец был легко занят ротами солдат лейб-гвардии Павловского резервного полка, отрядами матросов и рабочих. Шестеро охранников, оказавших сопротивление, были убиты, пятнадцать ранены или избиты, женский батальон охраны сдался без боя. Казачий 14-й Донской полк, охранявший со своей артиллерией Зимний дворец, в полном составе заявил о нейтралитете, правительство защищать не стал, снялся с позиций и отправился в казармы готовиться к отъезду на Дон. Юнкера из Михайловского артиллерийского училища в своих красивых киверах с орудийной батареей тоже не решились оказывать сопротивления лейб-гвардии Павловскому резервному полку при знамёнах, офицерах и артиллерии, и были отпущены с миром. Попытка патрулей юнкеров Владимирского пехотного училища восстановить контроль над телефонной станцией потерпела фиаско. Это был закономерный конец антинародного режима…

Силы большевиков, эсеров и анархистов раньше немцев успели захватить столицу, несмотря на нежелание разных социалистических партий и даже части большевиков, это сделать. Рабочие знали, что немцы устроят в Питере один большой концлагерь, как устроили англичане в Южной Африке десять лет назад голландскому населению-бурам, рабочие понимали, что немцы наведут в Питере такой отчётливый порядок именем кайзера, что революционным рабочим и большевикам придёт полный конец. Странным было всем узнать, что Ленин, объявленный и разыскиваемый для ареста как немецкий шпион, собирается защищать от немцев Питер до последней капли крови, а как бы патриоты России Керенский и Корнилов решил город покинуть и немцам отдать…

Министр-распорядитель и одновременно Главнокомандующий армией России Керенский бежал в посольство США к свои заморским партнёрам по приватизации царского добра и установлению режима грабежа народа. Затем на машине с американским флагом Керенский уехал с очень крупной суммой денег для организации военного наступления на город извне. Вышнеградский и Путилов известили Гучкова и других организаторов «Общества экономического возрождения России» о начале реализации плана по введению в дело наёмных военных отрядов «Союза офицеров» и «Экономического союза офицеров» в Питере и в Москве, для захвата ничейной, по их мнению, власти и организации нового правительства из военных уже без Керенского.

Заседающий всероссийский II-ой Съезд советов провозгласил образование нового правительства большевиков и эсеров, а утром 25-го октября московский Совет рабочих депутатов вслед за Питером заговорил про установление своей власти в Москве совместно с Моссоветом. Однако Мосгордума не захотела расставаться с властью в городе. Мосгордума имела в своём активе: несколько миллионов рублей «Общества экономического возрождения России», двадцать тысяч наёмников из офицерско-юнкерских отрядов «Союза офицеров» и других офицерских организаций, 156 тысяч солдат и офицеров гарнизона, кроме того они рассчитывали на 700 тысяч солдат Московского военного округа, 2000 юнкеров из двух военных московских училищ, 5000 юнкеров — бывших фронтовиков-орденоносцев из шести школ прапорщиков, 2200 кадетов, 7-й Казачий Сибирский полк, четыре броневика, 50 тысяч винтовок и 300 пулемётов в цейхгаузах частей гарнизона и училищ, 70 тысяч американских винтовок и две бронемашины в Арсенале московского Кремля. 7000 добровольцев-студентов, гимназистов в качестве бойцов, разведчиков и санитаров при поддержке тысяч черносотецев, сотни артиллерийских орудий в артиллерийских парках Ходынки и артиллерийских мастерских «Мастяжарта» в Лефортово различных калибров и систем, самолёты-истребители в ангарах на Ходынке, бомбомёты, миномёты, огнемёты, большое количество револьверов, ручных гранат, в арсенале Кремля, сотни миллионов единиц боеприпасов на Симоновских складах также были в активе Мосгордумы в предстоящем противостоянии с Моссоветом. Всего в московском регионе до 800 тысяч человек оказались в разной степени готовности и верности в распоряжении Мосгордумы, Штаба округа и эмиссаров Вышнеградского, Путилова, Каменки, Гучкова…

Ни они, ни их зарубежные партнёры-акционеры даже не могли себе представить, что против такой силы может найтись в Москве внятное противодействие. Керенский был московским деятелям уже не нужен со своим подпольным Временным правительством. По мнению Вышнеградского, Путилова, Каменки, Гучкова, Алексеева и Корнилова самоорганизация рабочих ограничивалась уровнем партизанских боевых дружин образца 1905 года, рабочей милиции, малочисленными и плохо вооружёнными партизанскими отрядами Красной гвардии. Никто их них не мог себе представить, что рабочая Москва тоже сможет выставить аналогичное количество бойцов с равноценным вооружением, и борьба превратится в сражение, в битву в большой городе с применением бронетехники, авиации и артиллерии разных калибров, в том числе крупнокалиберной…

Одних только членов отрядов чёрной сотни в Москве насчитывалось десять тысячи молодых лавочников, приказчиков, извозчиков и кустарей, охранников и милиционеров. Такие силы и полная уверенность, что в Москву через три дня прибудут с фронта вызванные казачьи и ударные части от Духонина, гарантировали, что рабочие захлебнуться собственной кровью, как и в 1905 году, и весь их рабочий контроль за работой предприятий и национализация канет в лету. Лидеры московских социалистических партий — эсеры, меньшевики, анархисты, получив от промышленников огромные суммы, готовы были нейтрализовать активность своих последователей в предстоящем действии. Уверенность в своей силе и полной безнаказанности наполняло думских деятелей и капиталистов кипучей энергией. Роль защитников Москвы от хамов и установление своей власти им казалась весьма безопасной и выигрышной.

Генерального штаба полковник Рябцев — теперь уже бывший командующий Московским военным округом бывшего правительства Керенского, получив щедрую мзду от Вышнеградского и Путилова, был готов бросить в бой все свои силы, применить авиацию, бронетехнику, артиллерию и пулемёты, невзирая на то, что приказы ему теперь станет отдавать совсем не сбежавший Главнокомандующий, а какой-нибудь комитет из штатских деятелей кадетской или эсеровской партии и разного рода деятели московской деловой общественности. Теперь, когда не стало немощного и раздражающего всех безудержным воровством центрального правительства, каждый сам должен был решить для себя, как ему быть, опираясь на свою духовную ментальность и жизненный опыт, на усвоенные заветы религии и традиции. Традиции же московской интеллигенции, деловых кругов и военных требовали крови и избиения посмевших восстать рабов, тем более что всё для этого было приготовлено с лета! Так они всё и порешили…

Превращённые в щебень и щепу артиллерией рабочие кварталы на Пресне в недалёком 1905 году, переулки и трущёбы, заваленные трупами рабочих и их домочадцев, расстрелянных без суда, многие из думцев двенадцатых лет назад видели воочию, и даже сами участвовали как ополченцы губернатора в этом кровавом побоище. Теперь они считали возможным повторить такое же сейчас, в октябре 1917 года. Тем, кто платил за это, заказчикам убийств и массовых репрессий против бедноты — Шипову, Каменке, Путилову, Нобелю и другим, нужно было время, чтобы продолжалось их дело по высасыванию денег из населения и госбюджета, и неважно, что при этом будут идти баррикадные бои или будет гражданская война в любом виде — главное, чтобы движение денег из карманов населения и казны в их карманы не прекращалось. Банкир Вышнеградский тоже этого желал страстно. Время без центральной власти — это всё равно деньги в его кармане, это содержание его яхты Галлия-II, это лишний дом под Парижем к уже имеющимся, это деньги для содержания гаремов любовниц и девушек для радости. Но если победят красные, они могут национализировать его питерский банк, обобрать банковские хранилища и депозитные ячейки и всё, конец! Сформировать новое правительство с генералом во главе на груде трупов новых коммунаров? Изволите! Легко!

Против экстремистов-социалистов в Москве следовало решительно бороться, и борьба эта началась теперь и немедленно, решительно и беспощадно.

Такое головокружение от своей значимости в истории не могло не воодушевить председателя Мосгордумы эсера Руднева и бывшего командующего округом эсера Рябцева в совокупности с деньгами, полученными от банкира Вышнеградского и короля сталелитейной и угольной промышленности Путилова. Кроме того, эсера Руднева не мог не воодушевить удачный пример эсера Савинкова по организации летнего расстрела недовольных в Питере, репрессий против большевиков с погромами, убийствам, с арестами и запугиваниями. Будучи главой города с населением более чем в миллион человек, впервые в жизни всего лишь три месяца вообще возглавив город, дворянин Руднев уже вкусил все прелести распределения городского заказа, карточек на продовольствие, подрядов на заготовку топлива на зиму, участков для строительства, денежных подношений торговых объединений и промышленников, сборов и поборов с 20 000 московских магазинов, распоряжения продовольственными карточками на хлеб, сахар, другие товары, вплоть до галош, монопольной муниципальной торговли дровами, углём и нефтью для обогрева и работы заводов, взяток за хозяйственные споры, и поэтому городской глава жаждал действия по сохранности такой своей кормушки. Кроме того, Московский городской Продовольственный комитет при московском градоуправлении находился под надзором Руднева и распределял хлеб и хлебопродукты, мясо, сахар и так далее, с лета, когда правительство Керенского ввело карточки на всё это плюс керосин, калоши, фураж, ткани, чай, табак и так далее. Терять такой источник личной наживы Руднев тоже не собирался.

После личных встреч с этими господами и после телефонных переговоров с Завойко и Гучковым, чему Виванов был свидетелем, насмотревшись на наглые и кровожадные лица господ офицеров и чиновников по всему городу, Василий нисколько не сомневался, что они сделают всё, чтобы остаться сидеть на шее народа — и «маму родную зарежут, и Христа из церкви вынесут», как говорил про таких на народный манер остроумный Завойко…

25 октября утром, как только стало известно о бегстве диктатора Керенского и аресте части правительства, эсеры Руднев и Гельфгот вместе с бывшим уже командующим Московского военного округа Рябцевым на совещании в Мосгордуме реализовали свою предварительную договорённость и часть плана Гучкова — создали комитет для спасения существующего порядка с несколько странным названием — Комитет общественной безопасности. Характерное отсутствие упоминание свергнутого правительства были не случайным. Свергли правительство Керенского? Поделом! Дворянин и эсер, выпускник Базельского университета в Швейцарии, военврач, всю войну плававший на госпитальном судне, Руднев решил, что наступило время ничем не ограниченного произвола и насилия, время репрессий, когда он один знает в Москве, что и кому надо, что положено в этой жизни. Рудневу, как члену ЦК правых эсеров не довелось по примеру знаменитых эсеров-боевиков убить министра внутренних дел Сипягина или дядю императора — великого князя Сергея Александровича, или, к примеру, одного из 7-и царских генералов, или одного из 33-х губернаторов, убитых эсерами — товарищами по партии, но Руднев сейчас мог показать всем, кто он такой.

Кадеты, эсеры, меньшевики, представители офицерских наёмных отрядов и чёрный сотни, представители промышленников, банкиров и домовладельцев рьяно включились в работу этого эсеровского комитета Руднева. Владельцы роскошных блистающих апартаментов и московских особняков-дворцов объявить войну нищим обитателям каморок в Лужниках и деревянных бараков фавел Пресни. Комиссар Временного правительства со своим помощником мгновенно стал для всех нулём, поскольку Временное правительство было обнулено Лениным, хотя член бывшего правительства Савинков, бывший великовозрастный любовник Софочки де Боде, по слухам, пытался начать противодействие ленинцам в Питере с помощью наёмного казачьего отряда генерала Краснова…

По планам заговорщиков из «Общества экономического возрождения России» и «Республиканского центра», одновременно с захватом власти в Москве офицерско-юнкерскими отрядами, то же самое должно было произойти в Питере, а отчаянная самодеятельность Руднева и Савинкова были обречены на поражение изначально и даже им мешала. Вроде бы как Савенков даже уже освободил Царское село, устроив безжалостную резню большевиков. Вот-вот к Краснову и Савинкову присоединятся там другие части из числа казаков. Но выступление юнкеров военных училищ в Питере под руководством офицеров генерала Алексеева планировалось только через два дня! Время оказалось не согласовано, что давало возможность сторонникам Ленина громить врагов по частям. Но как Савинков мог действовать согласованно с Алексеевым, когда первый был эсером-террористом, бывшим министром Временного правительства и боролся за возвращение Керенского, а Алексеев был бывшим генерал-адъютантом царя в чине генерал-лейтенанта, командовавший де-факто всей армией, арестовавший царя, и боролся Алексеев за собственное диктаторство? Виванову было сразу прекрасно видно, что это силы, которые из-за своей враждебности друг к другу выступить вместе не могут. Но Виванов обладал эксклюзивной информацией от Завойко и Гучкова находящиеся в центре тех событий по телефону немедленно, в то время, как вся страна и Москва, в том числе, узнавала о происходящим с большим опозданием, и не имела представления о реальной расстановке сил.

В Москве, находясь в плену собственных иллюзий, Генерального штаба полковник Рябцев и городской глава Руднев не видели другого способа заполнить вакуум власти после свержения Временного правительства, кроме кровавого способа полковника Мина или полковника Брандта. Русский офицер — Генерального штаба полковник Рябцев второй раз за девять месяцев сменил хозяев — теперь он из демократа превращался в путчиста — будущего военного диктатора Москвы…

В полдень приказал ввести в здание Думы на Красной площади роту юнкеров 4-й школы прапорщиков и пулемётные расчёты офицеров. Наиболее меткие стрелки и два пулемёта были помещены к чердачным окнам. Одна рота юнкеров 4-й школы прапорщиков с двумя 9-сантиметровыми трофейными бомбомётами Minenwerfer M 14 разместилась в начале Никольской улицы. Патроны и гранаты были розданы, ленты заправлены. Станковые пулемёты Максима смотрели тупорылыми стволами из окон на Красную площадь и Кремль, на Воскресенскую площадь перед Большой Московской гостиницей. Конторы Мосгордумы мгновенно стали из гражданского учреждения военным штабом, рассылая военные приказы, прокламации и листовки. Здание Думы было превращено в крепость и военный штаб, что изначально не способствовало никакому компромиссу с рабочими. Полковник распорядился установить на Арбатской площади у Александровского училища батарею трёхдюймовых орудий. Пушки 1-й гренадерской артиллерийской бригады и боеприпасы к ним были тут же доставлены с Ходынки эскадроном казаков и офицерами-добровольцами на двух грузовиках. Орудия поступили под командование опытного артиллериста — подполковника Баркалова и были развёрнуты для стрельбы вдоль бульваров. Там же были размещены и два из четырёх броневиков «Aston-Путиловец» учебного дивизиона Александровского военного училища. Перед казармами 3-го Московского кадетского корпуса, 1-го Московского кадетского корпуса и перед Алексеевским пехотным училищем в Лефортово полковник Рябцев тоже распорядился установить артиллерийские орудия для устрашения горожан, однако эта команда выполнена не была. В военный штаб комитета Руднева и Рябцева кроме штаба бывшего московского военного округа и контор городской управы, вошла ещё управа уезда, железнодорожный и почтово-телеграфный союзы, депутаты губернии, часть солдатских депутатов. Внушительный новый самоорганизованный военный орган власти в Москве, сплотивший имущие слои под идеологическим руководством партии кадетов и эсеров, обратился к начальнику Генштаба армии генералу Каледину, умоляя о скорейшей присылке надежных казачьих войск. Каледин пообещала прислать казачьи войска с артиллерией в Москву из Новочеркасска через четыре дня, и ещё пообещал прислать батальон ветеранов-ударников из Брянска. Так же была надежда на прибытие в Москву из Калуги ударного отряда кровавого полковника Брандта.

Конкретной компактной цели для применения военной силы не было, поскольку Моссовет при виде такой мощной силы пребывал в растерянности, парализованный подкупленными предателями, и на призывы рабочих взять власть в городе, повисшую в воздухе после свержения Временного правительства, отвечал увёртками. Как ни странно, исполком Моссовета из эсеровских и кулацких крестьянских депутатов, как и части солдатских депутатов, даже поддержал такие приготовления думцев к кровопролитию. Рабочие-большевики в Моссовете остались практически одни перед лицом военных приготовлений в городе. Солдат московского военного округа было втрое больше, чем московских рабочих всех возрастов вместе с их женщинами и детьми, притом, что только небольшая часть из них была готова однозначно сменить своё участие в забастовке и стачке на баррикадные бои и смерть от пули. Одно дело делать вечерами бомбы или клеить листовки, а другое дело бросаться с бомбами на казаков — профессиональных воинов, или сходиться с уверенными в своих силах и наглыми офицерами в штыки. Поэтому у 3000 неорганизованных и необученных военному делу, почти безоружных разновозрастных рабочих московской Красной гвардии и рабочей милиции, казалось, не было никаких шансов на победу. У рабочих Москвы не было в распоряжении крейсеров и миноносцев с Балтики, как у рабочих Питера, не было многочисленной, чётко организованной и хорошо вооружённой питерской Красной гвардии, не было отрядов матросов, не было лейб-гвардии резервных полков, многочисленных частей гарнизона и фронтовиков, не было тяжёлой артиллерии Петропавловской крепости. Восставшие полки московского гарнизона, симпатизирующие рабочему делу, были на две трети безоружными, и их митинговый протест пока не выходил за пределы казарм. Как люди военные, восставшие солдаты, многие после госпиталей, фронтовики, они понимали, с чем придётся иметь дело: им противостояли десятки тысяч офицеров, скопившиеся в Москве, тысячи юнкеров из числа фронтовиков и георгиевских кавалеров, десятки тысяч студентов, черносотенцев, солдат-эсеров, солдат-ударников, казаков, располагающих аэропланами, пулемётами, артиллерией, броневиками. Через несколько дней к ним должны были прибыть с фронта ещё боевые части, артиллерия, казаки, карательный отряд полковника Брандта из Калуги. Одних только юнкеров в возрасте от 20 до 35 лет из Александровского и Алексеевского училища, из шести школ прапорщиков было более 5000 человек со своими пулемётами, орудиями, бомбомётами. Было отчего испугаться!

Большая часть более чем миллионного населения Москвы, будучи в целом обывательским болотом, либо готовилось стрелять рабочим в спины, либо хранило зловещее молчание, не испытывая никакого сочувствия горестному положению окраин, и воспринимающее новые предстоящие репрессии против них с одобрением.

С таким соотношением сил, хотя надёжность лояльных частей гарнизона была сомнительной, Руднев, Гельфгот и Рябцева чувствовали себя уверенно. После вызова в центр города юнкеров и кадетов старших рот, в московском университете по призыву Рябцева и Руднева начали создаваться первые отряды студентов. Их вооружали из цейхгауза Александровского военного училища, и даже приступили к первичному военному обучению на площади у «Художественного электро-театра» на Арбате, где ещё вчера Василий смотрел с любовницами фильм под чудовищным названием «Позабудь про камин, в нём погасли огни». В фильме князь в офицерской форме с иголочки влюбляется в замужнюю акробатку цирка, похожую на его погибшую пассию, ухаживаниями заставляет её бросить цирк и мужа и переехать к нему в особняк… На этом месте фильма юная баронесса де Боде, одетая под мальчика, в сюртук и сорочку с галстуком, неприлично засмеялась на весь зал. Поведение князя по отношению к простолюдинке, пусть даже понравившейся, сильно не соответствовали реалиям аристократических нравов. После ссоры циркачка возвратилась в цирк и разбилась во время номера, и умерла в объятия рыдающего князя. Зал рыдал тоже, а баронесса смеялась…

Формированием отрядов студентов руководил там полковник Екименко. Там же, в «Художественном электро-театре» размещались и первые арестованные на улице по произволу юнкерских патрулей рабочие-большевики и не большевики. Электротеатров было в Москве пруд-пруди. На Тверской их было более десятка. Были они у Покровских ворот, на Петровке, Страстном бульваре, Пресне, в Дорогомилове, Сокольниках. На Арбате их было с полдюжины, и Арбат окрестили кинематографической улицей. Василий часто бывал в кинематографе с подружками, назначал там встречи с агентами: «Гранд Плезир» на Кудринской улице, «Вулкан» на Таганке, «Форум» на Садово-Сухаревской, «Колизей» на Чистых прудах, «Уран» на Сретенке, «Унион» на Никитском бульваре. Все они были оборудованы ватерклозетами, электроосвещением, имели залы со стульями и подсобки, несколько выходов, и идеально подходили для концентрации военных отрядов…

Военного диктатора Москвы Рябцева, однако, весьма смущал как союзник, прибывший накануне из Питера с группой адъютантов лейб-гвардии полковник Трескин — бывший командир батальона лейб-гвардии Волынского полка, а ныне эмиссар бывшего царского генерала-адъютанта в чине генерал-лейтенанта Алексеева — руководителя нескольких влиятельных офицерских союзов, имеющих многочисленные отряды в Москве, и готовые драться самостоятельно за провозглашение Алексеева главой России. Василию лейб-гвардии полковника Трескина рекомендовал Завойко как представителя конкурирующей с Керенским, Гучковым и Савинковым группировки Алексеева, но при этом источник финансирования у них был такой же — Вышнеградский, Путилов, Нобель. Именно поэтому Василию было указано передать Трескину 300 тысяч рублей на проведение репрессивного подавления большевизма в Москве. Гвардии полковник Трескин был всем офицерам страны хорошо известен. Он так жестоко командовал своим батальоном лейб-гвардии Волынского полка, что именно его солдаты первыми начали стрелять в своих офицеров полгода назад в Санкт-Петербурге, запустив в бурлящем городе процесс восстания гарнизона, то есть революционное свержение царя и гибель Империи. Теперь этот чёрный демон революции полковник Трескин практически встал во главе организации и вооружения отрядов нескольких союзов офицеров в Москве, почти игнорируя думский военный комитет полковника Рябцева. До своего приезда Трескин командовал группой боевиков алексеевского офицерского союза «Белый крест» в Гатчине, охраняя Великого Князя Михаила Александровича, который там находился под арестом Временного правительства. К дому Михаила Романова была и так приставлена наружная усиленная охрана, но Трескин находился там, чтобы гипотетический наследник престола не оказался на свободе и не помешал установлению военной диктатуры Алексеева. Если бы Великий Князь Михаил Александрович предпринял попытку побега, люди Трескина должны были его застрелить. Танец смерти вокруг Великого Князя Михаила Александровича офицеры плясали потому, что император Николай II отрёкся от престола именно в пользу своего младшего брата Михаила Александровича, а тот решил не принимать власть императора до решения Учредительного собрания о форме власти в России. То есть он был после этого единственным легитимным властителем России и всей Империи, а все остальные были при нём, при живом, самозванцами, узурпаторами и захватчиками вне зависимости от своих взглядом и способа вхождения во власть. Временное правительство, сформированное для проведения Учредительного собрания Думой и Советами, возглавил князь Львов, а затем эсер Керенский, сменивший правительство на директорию во главе с собой, взяв и пост главнокомандующего, создав механизм диктатуры. Керенский 4 сентября 1917 года распустил Государственную Думу и объявил о провозглашении России демократической республикой без Учредительного собрания, разорвав договорённости с наследником престола Михаилом, продолжая содержать его под арестом, чем и закрыл вопрос монархии в России. Теперь большевики свергли уже незаконное Временное правительство, созданное когда-то на основе общего консенсуса, затем разрушенного. Но Великий Князь Михаил Александрович был жив, и только он имел законные права быть властителем России. Но как быть с уже разграбленным землями Романовых, как быть с приватизированными их казёнными заводами, железными дорогами, нефтеместорождениями и золотыми приисками, с их дворцами и домами, вкладами в зарубежных банках? А как поведёт себя Михаил Александрович, если предстоящее Учредительное собрание вдруг решит в какой-то форме сохранить в России монархию и объявит его законным царём, никто точно сказать не брался. Что будет с теми демократами, кто арестовывал Николая II и его семью, кто грабил их имущество? Что будет тогда с Вышнеградским, Путиловым, Каменкой, Нобелем, Керенским, Алексеевым? Нет, всем им, состоящим в сговоре с капиталистами разных стран, живой наследник на воле был хуже смерти…