Сотри случайные черты

Глава 14

— Я тебе не сестра, — резче, чем минувшая фраза, прозвучали слова девушки. — И я не Елизавета, а Элиза Генриховна Бернгардт. Всё остальное правда, — сказала она уже мягче.

Бабушка понимала, что надо хотя бы на время снизить градус напряжённости, осмыслить всё сказанное ранее, но не нашла ничего лучшего, как предложить поужинать.

— Ребятки, сейчас нам нужно взять паузу на полчасика и поесть, от вчерашнего праздника осталось много еды. Поговорим позже.

В её словах была истина, Лиза молча кивнула и отправилась накрывать на стол. Они ели здесь же, в гостиной, в полной тишине. Насытившись, снова вернулись к прежнему разговору. Была очередь Елены Николаевны.

— Лиза для тебя чужая, Тёмушка, — она с такой нежностью в голосе назвала Самохина Тёмушкой, что у того образовался ком в горле, и парень смог только прохрипеть:

— Хм. Чужая? Но ведь у Лизы и Никиты одна и та же фамилия и одинаковое отчество. Я считал, что его усыновил муж Софьи Александровны, а Лиза родилась в совместном браке.

— Внука усыновил Генрих — это верно, а моя внучка — его родная дочь от первого брака, посему формально, по бумагам, ребята — родственники, да и по сути Лиза и Никита считают себя братом и сестрой. — Губы Елены Николаевны дрогнули в улыбке. — А вы с Никитой — родные братья. Соня родила вас в свой день рождения, ей исполнилось в тот день девятнадцать лет. Что у неё двойня, я не знала, не знала и о том, кто отец ребёнка. В детстве, да и потом дочка не имела от меня секретов, а тут упёрлась — и молчит, слова не вытянешь. Я не стала настаивать: молчит, значит, есть причина. Ты верно сказал, Тёмушка, моя дочь уехала из страны не окончив вуза, уехала от безысходности, от трагедии в личной жизни, от нашего безденежья. В то время родину покидали многие — искали лучшей жизни. В очередную волну эмиграции попали и мы, отправившись в Германию, ведь у Сонечки отец — немец, это я — русская, а он немец — Александр Визе. Решилось всё достаточно быстро, и следующий Новый год мы встречали уже в другой стране. Нам очень помогло знание языка, ибо я по образованию учитель русского, немецкого языка и литературы, а Софья углублённо изучала немецкий на инязе, а до этого, пока был жив отец — с ним. Саша требовал пару дней в неделю разговаривать всем только по-немецки — так он приобщал дочь к своей культуре. Я быстро устроилась на работу по обучению таких же переселенцев немецкому языку, а Лиза начала учиться, получив место на курсе штудиенколлег — это колледж по подготовке к поступлению на медицинский факультет университета. Вот такой зигзаг судьбы. Пока мы работали и учились, за Никитой приглядывала семья таких же переселенцев Бернгардтов — Генриха и Ирины. Мы очень сдружились с этими замечательными людьми, а потом когда Лизочкина родная мама слегла с инсультом, за ней ухаживали мы с Сонечкой. К сожалению, эта святая женщина умерла, когда Лизе было всего четыре года. Но она всё равно помнит свою маму. И мы не забываем.

— Конечно, помню, я всегда её любила, как любила и другую — Софью. Хорошо, что она после смерти родной мамы вышла замуж за отца, хоть и спустя два года. Вообще мне повезло на замечательных людей, — улыбнулась Лиза. — Вот и вы меня не оставили, когда умер папа.

На лице Никиты отразилось удивление:

— По-другому и быть не могло. Ты же родной нам человек. Как мы могли тебя бросить? — Он встал со стула и, подойдя к Лизе, приобнял её. — Не обижай нас больше этими словами.

Виноватое лицо сестры озарила нежная улыбка.

«Какие у них замечательные, трогательные отношения, не окажусь ли я лишним в этой семье? — вздохнул Артём, а потом вдруг в его голове родился ответ на вопрос, который мучил его перед тем, как отправиться на встречу с семьёй Бернгардт: «Лучше, что-то сделать и пожалеть, чем не сделать, а потом всю оставшуюся жизнь себя за это корить». Внутренний монолог нарушил звук телефона. Лиза, посмотрев на экран, зло сощурила глаза и нажала красную кнопку — отбой. На её лице он прочитал презрение и негодование. «Интересно, кто ей звонил, что вызвал столько эмоций?» — подумал Артём, но потом прервал свои мысли и снова обратился к бабушке, которую назвать так пока не мог, ибо слово, такое простое и ласковое, казалось ему сейчас очень сложным для произношения:

— Елена Николаевна, вам никогда потом Софья не рассказывала, что у неё есть ещё один сын и почему она его бросила? — Артём не самым тактичным образом сформулировал вопрос.

Женщина ненадолго задумалась.

— Когда дочь попала в аварию, это было уже здесь, в этом городе, она некоторое время находилась без сознания, а когда ненадолго пришла в себя, то взяв меня за руку, прошептала: «Мои детки, как они будут без меня? Тёмушка…Прости меня, сынок… Никитушка… Лизонька». — Мы решили, что она бредит. Через несколько минут моя Сонечка умерла.

Самохин, нахмурясь, стиснул челюсти: почему всё так поздно? Что мешало ему заняться расследованием не тогда, когда ему стукнуло двадцать шесть, а хотя бы восьмью-девятью годами раньше. «Урод, какой же я урод. Урод и эгоист», — выдохнул он.

Елена Николаевна вытерла платочком набежавшие слёзы, взяла стакан с водой с журнального столика и поднесла к губам. Наготове с валокордином уже стояла Лиза и протягивала бабушке лекарство.

— Зная свою дочь, могу предположить: она тебя искала, Артём. Для этого и вернулась в Россию, и раньше сюда приезжала, когда была такая возможность. Может, даже за тобой наблюдала, будучи где-то поблизости. И для проживания выбрала именно этот город, а не Питер, Краснодар или Ростов, у неё была масса предложений: Соня — прекрасный врач. Была прекрасным врачом, — поправила себя Елена Николаевна. — Скорее всего, она узнала, что Самохины перебрались из сибирской провинции сюда, ближе к центру. А вот почему вы с ней не встретилась, тебе стоит поговорить с отцом. Думаю, все дело в нём. Простите, дети, неважно себя чувствую, пойду, прилягу.

Лиза отправилась её проводить. У дверей своей комнаты Елена Николаевна обернулась.

— Тёмушка, я не прощаюсь с тобой, дорогой, пожалуйста, приходи к нам, очень рада, что ты появился в наших жизнях. И не ругай мою Сонечку, должно быть, у неё не было иного выхода, потому так и поступила.

Артём кивнул и тоже встал:

— Пожалуй, пойду и я, слишком много информации, надо всё осмыслить. — Он почувствовал усталость и какое‑то неизведанное раньше опустошение.

Брат оставил его слова без ответа.