Сотри случайные черты

Глава 3

Сегодня Вера решила сама переделать всю домашнюю работу: медуниверситет, где она преподавала ортодонтию, из-за эпидемии кори перешёл на дистанционное обучение, это, конечно, не отменяло лекций в режиме онлайн, но значительно экономило время, ибо не надо было почти полтора — два часа тратить на дорогу в вуз и простаивать в бесконечных пробках. К тому же сегодня не было необходимости присутствовать и в своей стоматологической клинике, заместитель на месте — всё проконтролирует, а ей, Вере, хоть изредка нужен отдых.

В кои-то веки, протирая в кабинете полки книжного шкафа, она не удержалась и достала из его недр фотоальбом, тот, старый, ещё заведённый в юности фотоальбом, который она брала в руки за всё время, что живёт в этом городе, всего пару раз. И каждый раз после того, как закрывала последнюю страницу, клялась, что больше его ни за что не поднимет с полки, ибо всегда такие минутки воспоминаний заканчивались повышенным давлением. Потому она и прятала фотоальбом куда-нибудь подальше, во второй ряд, за нелюбимую «Анну Каренину», подаренную ей директором после окончания школы. Зачем она вообще привезла альбом сюда из Энска — лишнее напоминание о тех днях, месяцах, годах, когда была по-настоящему счастлива.

Как же им было хорошо и весело втроём: ей, подруге Ольге Дробышевой и соседке Соньке Визе — дочке любимой учительницы Елены Николаевны, когда придумывали какую-нибудь пакость для пацанов-одноклассников, к примеру, как быстро связать шнурки их ботинок, пока мальчишки на физкультуре играют в пионербол. Сонька, правда, была совсем малявкой, на семь лет младше подруг, однако это не мешало ей вскидывать вверх маленький и аккуратный носик и нравоучительно говорить старшим подругам:

— Неприлично так себя вести: девочек украшает скромность.

Вера, её тогда все называли Вероникой, и Оля, переглядываясь, прыскали:

— Подумаешь, какая моралистка, пожалуйся ещё матери.

— Я не ябеда.

Они знали об этом, но подтрунивали так, ради профилактики. Сонька была классной девчонкой: романтичной, доброй, нежадной, и самое главное, надёжной. Как скала, надёжной. Эти качества Вера с Олей в ней очень ценили и потому, в отличие от других, позволяли находиться рядом.

Вера нашла фотографию, где подруги в парадной форме после мероприятия на фоне молодой зелени позируют фотографу из городской газеты. Счастливые и молодые. Под рамкой Ольгиной рукой было аккуратно выведено: «19 мая 1987 год. Принимаем Соньку в пионеры». Да, им тогда было по семнадцать, а малявке всего десять: вожатая, объединив на сборе комсомольцев и пионеров, в сущности, хотела продемонстрировать перед присутствующим начальством из ГорОНО преемственность поколений. А на той фотографии они уже на Сонькином выпускном. «Какой же это год? Так, ей семнадцать, значит, 1994. Вот у малявки был полноценный выпускной с торжественным вручением аттестатов, тамадой, конкурсами, встречей рассвета — повезло», — зло подумала Вера. Когда они с Ольгой оканчивали школу, вышел запрет на проведение таких мероприятий, ибо в стране тогда во всю шла антиалкогольная кампания. Хорошо они погуляли на Сонькином празднике, весело. Ну а что, нужно было сидеть дома за чтением книжек и ждать, когда Верин Юрик и Ольгин Серёжка вернутся с работы? Везде должна быть мера.

Так, рассматривая фотографии, Вера не услышала, как к дому подъехала машина, щёлкнул замок и открылась входная дверь.

— Ма, ты что притаилась, сына не встречаешь?

— Николай, сынок, прости, отвлеклась. — Она, встрепенувшись, бросилась к нему: — Ты голоден?

— Нет, поел, — морщась, ответил парень и, глядя на сбитые костяшки пальцев, продолжил: — Мне нужно с вами поговорить…

— Ой…Ты подрался? Больно? — заметив, наконец, пораненную руку, охнула Вера.

Не ответив на вопрос, он продолжил:

— Хочу перевестись из своего университета в любой другой: надоела мне и жрналистика, и вуз, не моё это, хочу что-то попроще. Ну не акула я пера, что зря время терять? Вам же лучше — меньше взяток преподам давать. Подготовь, пожалуйста, отца. — И, видя реакцию матери, резко добавил: — Это решение не обсуждается.

Вера стояла в растерянности, забыв положить на место старый фотоальбом.

— Но проще только педагогический или историко-архивный… Куда ещё можно перевестись.

Сын кивнул и усмехнулся:

— Представляешь меня директором школы, колледжа или музея? А я себя им вижу. Почему бы и нет — какой — никакой начальник.

«Вот именно: никакой», — подумала Вера. Не для их семьи такой статус.

— Кроме того, мне нужны деньги. Много.

Деньги не были проблемой, а вот другое…Так непросто было пристроить два года назад сына с его-то баллами в престижный вуз да ещё на журфак. Пришлось дать немаленькую взятку ректору вуза, хотя это сейчас очень опасное предприятие, ибо можно не только потерять всё, но и провести некоторый отрезок жизни в местах не столь отдалённых. Ректор согласился на этот шаг только благодаря тому, что муж Юрик был хорошо знаком с ним ещё со времён бурной институтской юности. После дороги разошлись, и в последнее время мужчины почти не общалаись, ибо интересы обоих разнились: один занимался адмиистративной работой и попутно наукой, а другой имел весьма неплохой бизнес в области строительства.

Пауза затягивалась. В это время к дому подъехала ещё одна машина, и вскоре на террасе показался муж.

— О, смотрю, все дома, очень хорошо, поедим наконец вместе.

Вера бросила осторожный взгляд на сына, затем заботливо посмотрела на мужа.

— Юрик, конечно, поедим. Проходите оба в гостиную, накрою там, благо приготовила и первое, и второе.

— Сама что ли, готовила, ма? А где наша кухарка?

— Кухарка? Что за выражение? Николай, я попросила бы тебя уважительно относиться к прислуге, — возмущённо проговорила Вера, а потом сбавив тон, продолжила: — Она на сегодня отпросилась. Какие-то у неё дела, а мне в радость хоть иногда приготовить вам вкусненькое, как в те годы, когда мы жили в Энске. Что-то сегодня меня одолела ностальгия.

Женщина, положив альбом на неопределённое время в шкаф, бросилась к холодильнику. Ели в полной тишине: сын, нехотя водя ложкой, и муж, как всегда, с большим аппетитом. Несмотря на свои пятьдесят два года, он оставался по-спортивному подтянутым, статным и без седины в тёмно-русых волосах. Вера очередной раз восхитилась: Юрик божественно красив! И такое сокровище принадлежит только ей.

Парень, поглядывая то на отца, то на мать, не знал, как начать неприятный разговор. Вера понимала состояние сына, но не торопилась, ждала, когда муж отложит столовые приборы и, поблагодарив её, поднимется из-за стола, чтобы отправиться в кабинет. Здесь важно поймать тот самый момент, когда он, насытившийся вкусной едой, в предвкушении чтения журналов, будет пребывать в благодушном расположении духа.

— Юрик, нам нужно поговорить, — начала Вера громким, уверенным голосом, когда мужчина отставил тарелку. — Дело в том, что Николай хочет перевестись из университета в другой вуз. Самый удобный вариант, я считаю, социально-педагогический, у тебя там тоже много знакомых. Не его это бегать за интервьюируемыми. Характер не тот. Ты же знаешь, что сын гордый, унижаться не станет. Да и прислушался он, наконец, к нашему совету, сбавил импульсивность… в выборе профессии.

Отец сначала опешил, а потом громко рассмеялся и хлопнул в ладоши:

— Браво, сынок! Это не импульсивность, это твоя легкомысленность, а в ней я не сомневался. Никогда. Так и знал, что ты выдашь мне нечто подобное.

Парень равнодушно пожал плечами и тут же тихо застонал, болезненно потирая ушибленную руку:

— Я не легкомысленный. Твоё мнение не соответствует действительности. Всё не так.

— А твоя действительность не соответствует реальности. Ты хоть представляешь, сколько мы пережили, пока устраивали тебя на этот факультет? Я ведь говорил, выбери что проще: социальную работу или природопользование, если не устраивает экономика и менеджмент, ты же твердил, хочешь заниматься журналистикой, это престижней. Наигрался в репортёра? На новенькое потянуло? — Юрик хлопнул рукой по столу и развернулся к Вере, ища поддержку, однако она отвела взгляд и деловито загремела посудой. Мужчина продолжил: — Ну вот, ещё один желающий сеять разумное, доброе вечное. Пресловутое служение людям. Были тут уже одни народники, ходившие в девятнадцатом веке в люди. Что, много им счастья досталось? Да и не твоё это — педагогика.

— Ты говорил, и спорт не моё. Почему ты всегда за меня решаешь?

— Потому что ты — Емеля на печи.

— Юрик, выбирай выражения, — не выдержала Вера. — Мальчик просто ищет себя.

Мужчина медленно встал, упёрся руками о спинку стула и устало произнёс:

— Сейчас это называется искать себя? — Юрик бросил взгляд на сбитые костяшки пальцев. — Снова кого-то избил? Потому и сбегаешь из вуза? А я повторяю: нет. Или будешь учиться на этом факультете этого университета, или пойдёшь в армию. И разгребать дальше твои Авгиевы конюшни не стану — так и знай.

— Тогда пойду в армию, — лениво бросил парень.

Вера схватилась за сердце: только не это. Никакой армии: времена нынче неспокойные, да и не сможет она жить без любимого сына, очень непросто он ей дался — часто болел в детстве, но всё вынесла, от всего излечила, от всего спасла.

— Вперёд, — процедил отец и махнул рукой.

Парень пулей выскочил из дома. Холод осеннего вечера прошибал каждую клетку, ибо короткий бомбер, надетый на голое тело, совсем не грел, и тонкие спортивные брюки тоже не добавляли тепла. Дрожь, сразу насквозь пробившая его, не убедила в необходимости вернуться в дом, он решил: пусть родители поговорят. Всё будет, как всегда: мать надавит на отца, поплачет, схватится за сердце, и он сделает всё необходимое, чтобы уберечь её от нового сердечного приступа. Парень огляделся. Здесь, на лужайке у дома и у небольшого фонтана, сочетание цветов, кустарников и деревьев казалось божественно дивным и умиротворённым: кругом полыхало разноцветье. Всё, для того, чтобы продумать дальнейший план действий.