20-22 января 1986 года

СССР, Москва

Два следующих дня — были посвящены тому, что Джо рассказывал то Лукьянову, то Громыко в основном о комиссионной работе Конгресса и Сената, о том, как на комиссии выносятся вопросы и как проходят слушания по ним. К его удивлению, советский Верховный совет, работая в комиссиях, не мог ни производить расследования, ни вызывать и заслушивать свидетелей, ни выносить наказания. В таком случае возникал вопрос, а для чего в действительности существует Верховный совет как орган народного представительства. Из того что он знал — депутаты собирают наказы избирателей и пытаются претворить их в жизнь. Но даже если эта работа реально проводится — исполнение «наказов» отдельных людей не может заменять представительство интересов территорий и групп и реальное, ежедневное влияние на принимаемые решения.

Он понимал что советская система в корне отличается от американской, и её никак нельзя назвать демократической и даже вряд ли — народной. Но он не верил в то, что существование этой системы поддерживается злой волей режима, как то считали республиканцы. В основе всего — невежество, неумение построить что-то иное, взаимное недоверие. Тяжёлая наследственность. Но если целенаправленно и добросовестно помогать — Советы могут стать более демократичными, тем более что они видимо сами задумываются о недостатках своей системы.

Утром — он приехал в Кремль, но никто не был на своих местах. Он пытался понять, что происходит — и наконец нашёл Лукьянова. Тот смог сказать, что ситуация в Афганистане резко обострилась, и больше ничего. Потом — вдруг в кабинет вошёл сам Громыко, он был одет уже по-дорожному, в верхнюю одежду.

— Джо!

— Секретарь Горбачёв сейчас вылетает в Ташкент, мы летим другим самолётом. Если хочешь встречу с Горбачёвым — полетели.

Джо вспомнил лицо Кренстона и подумал — а какого чёрта…

Загрузка...