После странного и пугающего разговора с дежурным, который мог быть совсем и не дежурным — их спустили в камеру, но через какое-то время пришёл автозак и их, вместе с операторами и другими задержанными — повезли куда-то. Оператор, Юра был явно избит
— Я ничего не сказал — шепнул он
— Не разговаривать! — прикрикнул конвоир
С улицы — через разбитое, забранное решёткой окно — пахло гарью.
Путь их — закончился в следственном изоляторе, где им пришлось пройти через унизительную процедуру обыска. Потом к ним вышел мужик с буденовскими усами и красной повязкой — ДПНК
— Это ещё кто?
— Московские
— Да у нас норма вдвое превышена!
Приехавшие что-то сказали на грузинском
— Ладно…
— Нас покормить должны — сказал Мазур
— Поумничай тут!
Их разделили и посадили по разным камерам. Мазура посадили в одиночку, глухую и душную — но, только зайдя, он сразу понял, что кто-то в ней уже сидит.
К его удивлению, это был Левон. Он был не в себе, на лице были следы от ударов…
— Вас избили? — побеспокоился Мазур. Ему чем-то стал уже нравиться этот человек… каким-то врождённым благородством что ли?
Левон покачал головой, потом достал ложку, шлемку (так называли посудину для еды) и начал ритмично стучать по ней. Мазур подумал, что его сокамерник сошёл с ума
— Сядь — вдруг сказал Вор — рядом как можно ближе…
…
— Хата прослушивается…
Мазур сел рядом на шконку
— Времени у нас немного. Сам видишь, что происходит. Руки у меня есть и здесь, иначе бы ты в этой хате не оказался. Слушаешь?
…
— Местные комсомольцы решили устроить мятеж. Это ты должен передать кому надо в Москве. Кому — тебе лучше знать
…
— Запоминай имена…
Левон назвал несколько имён. Каждое повторил трижды
— Запомнил?
— Да. А зачем?
— Что — зачем?
— Зачем они подняли мятеж.
Вор продолжал заунывно стучать по шлемке. В вонючей тишине камеры это было омерзительно и жутко.
— Зачем? А затем, что у них всё есть.
…
— Я вот в детстве — ничего не имел, зубами пробивался. А им — с детства всё валом валили. Всё — тачки, хрусты — всё. Но у них не было главного…
…
— Власти! Власти над народом. Власть была только в Москве. Срать они на неё хотели! Но сказать это не могли.
…
— Вот ради этого они всё и начали.